17. Поднявший занавес не плачет

Анатолий Гурский
     Выяснение отношений с женой, которая внезапно продемонстрировала свою тягу к дневниковым откровениям, пришлось Степнову отложить на «потом». До возвращения из первой в жизни загранпоездки по странам черноморского побережья. Она ему выпала столь же неожиданно, как и появление Жулдызкиной тетради. Просто оформленный до  этого завотделом заболел, и его функции руководителя областной делегации передали ему, как серьезному и высокоорганизованному во всех отношениях члену редколлегии газеты. И за оставшиеся до отъезда два дня он действительно успел сделать все необходимое для каждого из 36 туристов своей команды.
     Дорога в Сочи, где их ждала пересадка на морской транспорт, оказалась поначалу для уже знающего этот маршрут Аркадия мало чем примечательной. Те же пробегающие за окнами станции и разъезды. Все тот же монотонный стук тех же поездных вагонов, которые когда-то так же несли его на кубанские просторы. Те же сшибающие себе у безбилетников советские «чаевые» неопрятные проводники. Только вот пассажиры ныне другие. Занимающие целый купейный вагон, они сейчас ехали с двойной задачей: и отпуск свой активно провести, и на мир посмотреть.
     Но их руководитель в своих ощущениях ошибся. Сделав вполне логичный акцент на загранице, он не придал значения тому, что первую половину этой поездки предстоит провести в украинском Закарпатье и на грузинском побережье Черноморья. В краях тоже уже далеко не казахстанских.


     Все это почувствовали и глазами своими, и ушами едва их вагон прицепили к уже стоявшему во Львове целому желдорсоставу казахстанских туристов. Поехали по старинному городу на столь же древних автобусах. Считающийся неофициальной столицей западной Украины, он встретил своих очередных гостей кривыми узенькими улочками, цыганскими толпами  и непривычными для глаза вывесками на одном лишь украинском языке.
     – Что, это вам не Казахстан, где почти все еще на русском пишется? - окинув взглядом своих удивленных туристов, заметил их молодой руководитель. – Как видите, опять две крайности жизни.
     - А нам, татарам, лишь бы даром, - посмотрел с улыбкой на большую вывеску «Вино», у которой гиды остановили автобусы, передовой механизатор Кинзябаев.
     Под конец же дегустации здесь восьмого сорта он уже был никакой. Не вняв рекомендации экскурсовода «к дармовому отнестись дозированно», Герой Соцтруда проявил свою добросовестность и в этом – выпил все восемьсот граммов разносортицы в деревенском ожидании закуски, которая в таких заведениях не предусмотрена. Расстроенный таким гостеприимством еле вышел по крутым ступенькам из подвала, закурил и попал в объятья сразу трех словно поджидавших его цыганок. Обхватил к себе поближе ту, что поглазастее, а ее подруги весело прижались к нему сами. Пока Аркадий занимался согласованием маршрутов последующих экскурсий, они уже вконец  разморившегося передовика обласкали, как хотели.   
     - Мужики! – крикнул Степнов четверым стоящим поодаль представителям своей команды. – Чего раскурились-то, едри вашу мать! Не видите, что ли, уводят нашего Рашидыча? Ну-ка догоняйте быстрее!
 

     А через пару минут прохожие – одни хохоча, другие с недоумением – наблюдали не совсем обычную для этих мест картину. Четверо взрослых мужчин, взяв за руки и ноги пятого,  несли его через городскую площадь в горизонтальном положении, как будто покойника.
     - Да что же вы его ногами-то вперед, разверните головой, болваны! – расстроенный такой трагикомедией, чертыхнулся молодой руководитель. – Или тоже дорвались, надегустировались?..
     Проснулся Кинзябаев только через сутки, когда уже подъезжали к Черновцам. Каждый пассажир встречал эти минуты по-своему. Одни любовались оконной полоской бегущего навстречу северо-буковинского ландшафта гор и лесов. Другие готовились к поездному обеду, который уже шел поочередно в вагон-ресторане. Третьи просто смеялись, вспоминая вчерашнюю дегустацию вин Закарпатья. Сам же ее герой едва протер своими кулачищами еще не до конца проснувшиеся глаза, как сразу кинулся к внутренним карманам пиджака. Потом – к брючным, рубашечным. Полез под подушку, даже наконец-то снял сейчас туфли…
     - Порт…порт…моне, мое портмоне! – испуганно округлив на добела побледневшем лице глаза так, словно они сейчас должны выскочить  из своих орбит, заикающимся голосом выговорил вмиг протрезвевший турист. – Где портмоне?


     Все сидящие в этом, затем и в соседних купе переглянулись. И по их сосредоточенно-напрягшимся лицам тоже видно было, что ничего не знают. Быстро позвали Степнова с теми четырьмя, которые его отбивали у цыганок и словно покойника несли в этот вагон.
     - Да никакого портмоне мы не видели, - с удивлением заметил тот, что застегивал на Рашидыче пиджак, когда его вчетвером взяли за руки и ноги. – Как занесли тебя сюда, так на полку и закинули одетым.
     - Значит, все-таки успели, сучки ведьмоглазые! Обчистили! – сочувственно резюмировал второй.
     - Как это «обчистили»?! – только и выговорил обхвативший обеими руками свою упавшую на грудь взлохмаченную голову механизатор.
     -  А что, ты думал, они тебя любовью заниматься потащили? Даже ноги твои уже не стояли…Конечно, обласкали и нагрели, - вздохнул, словно внутренне радуясь, что не оказался на его месте, третий и после паузы добавил: – Просто пить нам надо в дороге поменьше, вот что!
     - Точнее не скажешь, мужики! – решил прервать добивание и так уже убитого горе-туриста Степнов. – Вы идите сейчас на обед, а мы с Рашидычем вас догоним.
     - Ну, спускайтесь с полки вниз, не лежать же теперь там до конца турпоездки, - обратился он уже к пострадавшему, когда остались с ним вдвоем. – И много у вас там денег было?
     - Да почти две тыщи набиралось-то, - едва сдерживая слезы, дрожащим голосом ответил тот. – Больше половины уборочных, считай, и пропил.
     - А может, в чемодане своем спрятали?
     - Нет же, говорю, только в портмоне, - отводя в сторону глаза, почти прошелестел с похмелья пересохшими губами он. – Так что пропил, считай, пропил «нам татарам лишь бы даром» …
     - И часто с вами такое?
     - Откуда же… Копошишься в этой земле ровно червь дождевой с утра и до утра, даже не видишь, как детей твоих внуки уже заменяют…И вот спасибо совхозу, что путевку купил, так и в город ваш за десять лет впервой попал. Прибарахлился вон малость,  да и с вами подался…
 

     Аркадий посмотрел на его весь измятый, словно после стирки, темно-серый костюм и чуть не рассмеялся:
     - Это его-то купили что ли, для одноразового пользования?
     - Ну, да. Только помял уже страшно. Но у меня их в чемодане еще два упаковано… Дешевенькие, почти задарма, вот и купил.
     - А зачем?! – уже не выдержал и, глядя на неуклюже пытающегося разгладить складки  пиджака собеседника, вконец расхохотался Степнов. – Это же японский ритуальный товар, для усопших предназначен.
     - Как это! – от новости такой разинул рот механизатор. Потом почесал затылок и безнадежно махнул рукой. – А может быть мы как усопшие эти и живем, только живыми притворяемся.
     - Что ж, состояние ваше, Рашидыч,  вполне понятно, - перешел на серьезный тон руководитель группы. – Сейчас пойдете к врачу. Он хоть и специалист только по женщинам, но давление вам замерит. Потом примете рюмочку, и здоровье, настроение наладятся.
     - Нет-нет, спасибо! –  словно отбиваясь от назойливых навозных мух, зачастил руками он. – Я больше до конца поездки ни грамма… И прошу вас очень о беде моей ни в свою газету, ни в хозяйство не сообщать. Стыдно же, что так Герой обнавозился.
     - Я вам верю и потому назначаю своим помощником по оргработе, - хлопнул его по плечу Степнов и глянул в вагонное окно, за которым уже появился пригород Черновцов. И подумал: «Как же тяжело еще живется этим мешковатым и бесхитростным людям, которые обеспечивают нас главным – никогда не приедающимся хлебом. Как много мы им все задолжали! И отдадим ли когда-нибудь сполна? Наверное, вряд ли»…


     В этом же, хоть и маленьком, но более уютном и исторически привлекательном городе Аркадию тоже пришлось увидеть немало открытий. Чудных и не очень. А начались они уже с ужина, который городское турбюро устроило в честь приезда казахстанцев в зеркальном зале ресторана «Буковина». Едва приняли с дороги по паре рюмок, как парадно одетый, с перекинутым на согнутой руке полотенцем шепнул ему на ухо:
     - А девочек не желаете? Любой вкус.
     - Вы имеете в виду…, - не очень внятно отшептал в ответ самый молодой из сидящих в зале групп-руководителей.
     - Да, именно! – бойко уточнил человек в черном фраке. – Червонец за час и четвертную за ночь. И на выезд, и с апартаментами имеются.
     «Вот тебе и на, а говорят, что в нашей стране проституции нет, - с удивлением подумал он. – Наверняка при этом имеют в виду лишь легальную. Ведь очень удобная форма выдавать желаемое за действительное. И так по многим вопросам  и проблемам: думаем одно, говорим другое, а делаем третье. Примерно то же самое сейчас сделаю и я». И не поворачивая головы, негромко ответил официанту-посреднику:
     - У нас их своих почти полсостава железнодорожного будет.


     Человек во фраке сразу же понял, что речь идет о девушках, улыбнулся и, сделав легкий кивок вежливости, заметил:
     - Как прикажите. Но таких, наверное, нет…
     И это были последние русские слова, которые Аркадий услышал в этом городе от его коренных жителей. Вспомнив исторический факт нахождения здесь единственного в Союзе университета под крестами, решил посмотреть сам и показать  его своей группе. Но на выполнение этого желания ушло полдня. Все, у кого ни спрашивал адрес столь уникального объекта, только пожимали плечами или отрицательно покачивали головами. А очередная попавшаяся им на пути бабуля даже с какой-то  нескрываемой злостью сверкнула глазами и коротко бросила:
     - Нэ знаю нэ яких ваших унивэрсититив.
     - Что это за учебное заведение такое, Аркадий Степанович, если никто его здесь не знает? – спросил только что назначенный помощником Кинзябаев. – Да и она почему так злобно вам ответила?
     - Стоп! – воскликнул после некоторого раздумья Степнов. – Я начинаю, кажется, понимать… Здания же этого университета, как известно из истории, принадлежали резиденции северо-буковинских митрополитов, а после войны перешли в распоряжение министерства высшего и среднего образования. При реконструкции не тронули только фасад с крестами, и то благодаря прозападным настроениям местной общественности. Вот и остался, видать, тот выпавший на стенки души человеческой осадок, и даже прошедшие десятилетия не могут его соскрести…
     - Так давайте сейчас эту версию и проверим, - прервал своего руководителя все более заметно набирающий обороты трезвой активности помощник. Тот согласно, ибо сам уже подумал об этом, кивнул в ответ ему головой и обратился с просьбой к первому встречному:
     - Панове, мы вас ласково просим сказать нам, как пройти к бывшей резиденции митрополитов.
     - Тильки «нэ бывшей», господарь москаль, «нэ бывшей», - заулыбался остановившийся мужчина лет пятидесяти. – Для нас вона навично зосталася рэзэдэнцией. А находыця уже радом з вами: ещэ одын квартал прамо, зотим направо и чэрэз два квартала – наливо...


     Сама внешняя величавость этого темно-красного комплекса заслуживала того времени, которое туристы потеряли на расспросы о его местонахождении. Оказалось, что утопающие в зелени каштанов и похожие на кремль здания, что стоят уже более восьми веков под отдающими позолотой крестами, возводили целых одиннадцать лет. Причем использовали только кирпич специального обжига и раствор на яичных белках. «Сколько же жизней человеческих в эти стены уложили, слез и крови, - подумал, любуясь их результатом, Степнов. – И зачем нужно было превращать столь святое для верующих место в это самое массовое скопище уже воспитанной в духе ярого атеизма молодежи? Неужели «до основанья мы разрушим» так и останется фундаментом всего нового, нормой человеческого сознания, бытия, поведения? Или это только у нас, в стране Советов, построенной на кровавом низвержении царизма и религии?»
     Эти раздумья, словно выкрикивающие что-то из черноморских глубин дельфины, сопровождали Аркадия почти на всем пути следования делающего свой последний рейс теплохода «Победа». Он ведь тоже попал в эти воды в результате разрушительных действий, после разгрома фашистской Германии. Потому так трогательно и встречают его сейчас в некогда разрушенном опять-таки до основания Севастополе  - под звуки одноименной песни-гимна уже всему новому. На грязном неухоженном побережье, но зато под бравурную мелодию победителей.


     Когда же причалили в болгарском порту Варна и румынском – Констанца, здесь увиделось все иным. Никто не играл торжественных маршей, а вот пляжные места оказались оборудованы именно для людей.
     - Видите ли, - заметив любопытный взгляд Степнова, стала с загорелой улыбкой пояснять болгарская девушка-экскурсовод. – Наша страна беднее вашей и даже почему-то считается ее дополнительной республикой, а вот курортное дело наладить, как следует, не можете или не хотите. Выходит, Варна для нас - это индустрия доходов, а раскинувшийся на еще более живописном побережье Сочи превратился в горы отходов. Ну, словно демонстрируете сам цвет, заложенный в название этого нашего общего Черного моря.            
     А румыны оказались в своем гостеприимстве еще жестче. На подходе к порту его власти принудили сделать всем пассажирам теплохода прививки, а пограничники дезинфицировали каждому ступающему на их землю лицо и руки. Резко-специфический запах жидкости, напомнивший Аркадию когда-то выпитый вместо самогонки камфорный спирт, преследовал их все дни пребывания в этой,  по сути своей, цыганской стране. «Это, наверное, и есть тот самый «железный занавес»,  который отделяет нас от западной жизни? – анализируя все происходящее, подумал он. – Теперь мы его поднимаем… А раз он железный, то и должен быть тяжелым, поддаваться с трудом и даже болью».
     Еще тяжелее оказалось его состояние как руководителя тургруппы, которая чуть ли ни штурмом стала брать болгаро-румынские магазины. Вернее, их содержимое. Пока он с победной радостью оформлял в софийском маркете покупку давно дефицитного дома увесистого словаря Ожегова, его группа, как по команде, выстроилась на площади перед мавзолеем Димитрова. Степнов глянул в окно и от увиденного  за ним даже рассмеялся себе в  ладони. В то время, когда у мавзолея болгарского вождя шла смена почетного караула, головные уборы с перьевыми гребнями и шаги которого напоминали петушиную горделивость, левее парадно стояли туристы с какими-то рулонами. Пригляделся, и смеха - словно не было.
     - Так это же ковры и паласы! – чуть не крикнул, но, вовремя опомнившись, только и прошептал их руководитель. – Срам-то какой! От них же иностранцы шарахаются как от заразы меченой. Все, пусть идут теперь сами, без меня…      


     Но вскоре нашедший его наметанным взглядом помощник-трезвенник, который уже привык смотреть на жизнь сквозь  кабинные окна тракторов и комбайнов, объяснил ему все просто:
     - Аркадий Степанович, не бранитесь, а… Для чего ж  нам тогда поменяли по пятьсот рублей на каждую страну? Чтобы мы их тут оставили. Вот и взяли все по рулону. Сами же знаете, как у нас с этим трудно приходится, через профсоюз да по запискам… А здеся еще и дешевле получается. Потому не лишайте нас своей опеки, шефушка, пожалуйста…
     Ничего другого не оставалось, как смириться  с этим действительно не по вине людей созданным зрелищем. Все в темных костюмах с белыми рубашками и блузками, уже с утра  шумно отметив в гостинице очередную годовщину Великого Октября, теперь вот несут на плечах через всю  площадь чужой столицы  свои великие по размеру и дефициту покупки. Да идут гуськом, друг за другом, образуя своими сгорбленными силуэтами необычный для здешнего люда караван. «В этой веренице и смеха, и слез отсутствуем только я, что Жулдызка наверняка не простит, и  наш поездной врач, - заметил про себя огорченный таким поведением группы ее руководитель. – И тот, наверное, не оказался здесь лишь потому, что с ним в эти дни стали происходить какие-то непонятности… Кстати, а что же с ним такое происходит? Надо бы выяснить поскорее».


     Но сделать это на обратном пути теплоходного рейса не удалось. Причем по вине самого капитана. Организовав  вечером праздничное застолье уже на борту «Победы», он неосторожно или шутки ради заметил:
     - Вот и возвращаемся в свои воды. Поужинайте хорошенько и спите себе спокойно. А наше судно, хоть уже и имеет трещинку на главном винте, но подобно старушке хворой свой последний, пятидесятый рейс еще вполне доскрипит
     Поначалу эти слова как шутку капитанскую и приняли. А вот когда за бортом заштормило, все насторожились. Скрип же построенного немцами полностью деревянного корабля с каждым часом нарастал, он все больше накренялся с одного борта на другой. Еще через час из радиорубки поступило сообщение, что шторм достиг шести баллов. Попросили соблюдать спокойствие и прекратить выход на палубы. «Какое теперь, едри твою мать, спокойствие!» – ругнулся мысленно Степнов и, отбрасываемый  качкой от стенки к стенке, направился по узкому теплоходному коридору наверх, к капитану. Тот встретил его уже протрезвевшим и настороженно:
     - Ну, что испугался, командир, тоже в штаны наложил?
     - Да я-то нет, во вьетнамских ночных лесах еще не то видывал, чернее этого моря бывало. А вот другие…  Когда в каюты даже третьего яруса стало захлестывать воду, все сразу вспомнили вашу шутку о треснутом вале и скрипе. …Так что необходимо им сейчас слово капитанское больше, чем тогда, на банкете.


     - Но ведь ночь уже глубокая.
     - И что же из этого? Никто ведь не спит! Одни собирают со страху покупки в кучу, другие опустошают запасы спиртного, третьи обрыгивают от тошноты помещения, умываются слезами…
     - Хорошо, иду в радиорубку, - согласился он, и через минуту разнеслось по каютам: - Внимание! Говорит капитан корабля. Когда бушует море, люди на судне должны быть спокойны. Тогда все и будет хорошо. К тому же еще раз вас заверяю, что наш теплоход выдерживал нагрузки и больше. Задрайте все иллюминаторы, примите горизонтальное положение и постарайтесь заснуть. К рассвету все успокоится, поверьте мне.
     Хоть слова капитана и подтвердились, пострадавших от шторма ни в одной каюте не оказалось, но всё же в морпорту все с удовольствием пересели с корабля на родной казахстанский поезд. Даже по виду каждого угадывалось подтверждение поговорки: «В гостях хорошо, но дома лучше». И это несмотря на то, что до дома было еще четверо с лишним суток поездной дороги, а значит и немало приятных встреч, разочарований. Особенно для руководителей многочисленных групп.
     Их люди опять расселились по своим местам, по обе стороны находящегося в центре состава штабного вагона. Войдя в него и представившись Степнову механиком поезда, в действительности мало похожий на технаря человек спросил:
     - А где ваш доктор?
     - Где-то по эшелону ходит, на то он и доктор. А вы что-то хотели?
     -Да таблетку от головной боли хотел… Но его за работой нигде не видел.
     - Не забывайте, что он еще и турист, расслабиться немного, выпить тоже имеет право.
     - Да он у вас не пье-е-ет, - сделал ударение на последнем слове механик.
     - Откуда же такая осведомленность? – насторожился Аркадий. – Ведь подобные познания не в вашей технической компетенции. Или врача с тепловозной тягой перепутали?


     - Ладно! – подойдя вплотную к Степнову, перешел на полушепот коренастый крепыш. – Ты человек проверенный допусками самой высокой секретности, поэтому скажу. Я действительно не механик, а сотрудник железнодорожной службы КГБ. А твой врач краснощекий с каждым днем все больше голубеет, наверняка он «гомик» и сегодня, кажется, с проводниками-армянами себя проявит.
     - Он «голубой»? – переспросил Аркадий и сразу вспомнил армейского писаря, который тогда пояснил ему в каптерке: «Это когда тебя, голубоглазого, вместо женщины имеют». И сам той же ночью в полной мужской готовности полез к нему под одеяло,  даже не думая получить мощный степновский отпор в свою скуластую челюсть. – А вы уверены в таком обвинении?
     - Моя работа такая. А он уже бывал за границей, насмотрелся и наслушался, в общем, поднял свой «железный занавес»… Так что ждем. И как только, сразу позови меня, механика Михаила.
     «И он тоже об этом долбаном «занавесе» вспомнил», - недовольно пробурчал вслед раскрывшемуся агенту Степнов. Посмотрел на часы, которые уже показывали за полночь, и прилег на всякий случай одетым на свою купейную полку. Но едва уснул, как послышался настойчивый стук в дверь.
     - Степнов! – донесся тревожный женский голос. – Там ваш врач в третьем вагоне с проводниками… Ну, короче, надо быстрее туда!


     У служебного купе, несмотря на третий час ночи, уже собралась толпа зевак. Почти как у кубанского автобуса, который отходил от военкомата с будущими солдатами. Только там были самые родные и близкие отъезжающих. А здесь вот поездного врача-туриста обступили ради любопытства совершенно для него чужие хихикающие  люди. А он сидит на их обозрении совершенно голый, прикрывая руками свое сомнительно-мужское достоинство, и растерянно смотрит на смеющихся напротив него молодых проводников-армян.
     - Собравшихся здесь мужиков еще кое-как понять могу, а вот женщин… Никогда не видели голого? – сердито посмотрел на толпу Степнов. – Прошу всех разойтись по своим купе!
     - Правильно! – поддержал его требование подоспевший механик Михаил. – До утра кина не будет, идите свое досыпать.
     - Что здесь случилось, почему в таком виде? – не снижая резкого тона, обратился теперь уже к проводникам Аркадий.
     - Да допросился он, вот чё, - глянув на согнувшегося головой вниз, как после парной, врача, начал объяснять старший из них. – Еще с ранья все заглядывал к нам, по-бабски терся то ко мне, то к напарнику. А к вечеру припер бутылку вина. Но сам почти не пил, а стал мои коленки поглаживать. Потом еще одну, я и подумал: дай-ка проверю его намерение. Не успел сказать ему «раздевайся», как он быстрее опытного солдата вот так оголился. Мы и забрали его барахло, вас позвали…Задницу его не трогали, нет, чересчур костлявая,  да и мы не пидары…


     Наутро, дав врачу хорошо переспать ночной срам, Степнов пригласил его в свое купе. Тот молчал,  пока не услышал реальную для себя угрозу:
     - Ты же понимаешь, что я должен буду информировать  о случившемся соответствующие органы. Мог бы, конечно, сделать это и без разговора с тобой, но хочу понять причину.
     - Я не знаю, - с трудом словно выдавил он из себя. Помолчал еще немного, почти до колен опустив голову, и нехотя добавил: - Профессия мне досталась не ахти какая. Каждый день насмотришься этих женских прелестей,  потом аж противно своим желанием до них дотрагиваться… Да и еще видиков закордонных, наверное, нагляделся… В общем, сам не знаю, но что-то иногда на меня так находит, - начал почти по-женски всхлипывать подавленный ситуацией врач.
     - Ну-ну, а слезы тут ни к чему, – приглушенным, почти сочувствующим голосом произнес руководитель группы. – Опять этот проклятый «железный занавес». Но ты же видел, как его поднимают по утрам на дверях и окнах зарубежных магазинов и баров? С какой-то сонной, но уже пробивающейся радостью на лице: ведь наступил новый день, придут новые покупатели… Значит, поднявший занавес здесь не плачет. Так же должны поступать и мы, получая все больший доступ к образу жизни и мыслей в странах капитала. Но еще важнее и ответственнее при этом – не терять своего лица.
     Собеседник словно нутром почувствовал какое-то потепление на душе у Степнова, поднял заплаканные глаза и умоляюще-вопросительно посмотрел на него.
     - Иди,  я еще подумаю, - сказал тот в ответ и посмотрел в окно всем надоевшего своим монотонным постукиванием поезда.
     - Да, а ваша жена, - словно вдохновленный исходом такого разговора, обернулся уже за дверью доктор, - ваша жена перенесла два аборта за неполный год… Не допускайте следующего, может не выдержать.
     - Разве? – не ожидая такой сугубо конфиденциальной информации, почти машинально спросил и тут же ответил он. – Спасибо, будем иметь в виду.
     А сам подумал: «Опять сюрприз. Ведь Жулдыз ничего мне такого не говорила…  А может с этим и связана тайна последней фразы ее писанины, фразы о скорой смерти?.. Вот где тебе еще предстоит разобраться, Степнов, еще один «занавес» души поднять. И больше не откладывай»…