«Не повезло». Молодой пухлощекий социальный работник в очках с толстыми стеклами постукивал карандашом по моему заявлению и улыбался. «Но вы бы не сидели на пособии долго. Когда ваш сын подрастет, вы получите работу. Я уверен. К сожалению, некоторые смотрят на пособие как на, ну, костыли». Потом почему-то, то ли от скуки, то ли я ему понравилась, то ли ему нравился собственный голос, битый час толковал мне, как он загружен, какие проблемы перед ним встают. Полная невозможность сдвинуть этих людей с места. Большинство, сказал он, или бывшие граждане Пуэрто-Рико, поселившиеся возле своих семей в Меридене, не говорящие по-английски, не имеющие ни навыков, ни интереса к работе, или жены бывших безработных, приехавших на юг из Мэна искать работу на фабриках. Получив работу, они зарабатывают столько, что не знают, что с этим делать. Пьянствуют в барах, пока не спиваются совсем и не начинают колотить своих жен. Потом, так или иначе, они сбегают, а жены остаются. Я полагаю, что они тоже приходят послушать этого малого. Интересно, о чем он говорит с ними. Закончив, он сказал: «Но вы, я вижу, другая». Снова улыбнулся и подмигнул мне. Потом я подписала какие-то бумаги и была проинформирована, что могу рассчитывать на сумму, достаточную для оплаты съемной квартиры и коммунальных услуг, плюс, примерно, пять долларов в неделю и талоны на еду.
Я признательна этому парню за доверие, но в детстве, представляя собеседование, я рассчитывала на Джонни Карсона или Мерва Гриффина, а не на социального работника. Я разочаровала сама себя, но не жаловалась. Неделей раньше я думала, что придется проситься пожить к родителям, в обстоятельствах, когда, во-первых, там было тесно, во-вторых, отец сказал, что, уйдя из дома, я не смогу вернуться и в-третьих, я скорее умру, чем снова опущусь до жизни по их правилам.
Рэй, однако, не страдал насчет переезда к матери. Когда я сказала ему, чтобы он съезжал, он засунул свою одежду в две наволочки и сказал: «Так лучше. Я рад, что все закончилось». После чего дал двери захлопнуться за ним и отправился к матери. Вскоре кредитный союз забрал его машину, которая раньше была нашей. Рэй сидел на траве и плакался каждому, кто его слушал: «Я потерял машину, потерял сына, потерял жену». Именно в таком порядке.
Парень совсем расклеился. Больно было смотреть на него. Когда ему удавалось забрать Джейсона в условленный день, он стоял за дверной сеткой в спадающих с бедер штанах, с цыплячьей шеей. Глаза спрятаны за зеркальными очками. Низкий из-за наркотиков голос. Он кивал головой и говорил одно слово: «Бев».
Между тем, Джейсон, которому сейчас было год и восемь месяцев, как только его видел, бежал от двери ко мне, говоря «Папа здесь, папа здесь». Потом я смотрела в окно, как Рэй просовывал Джейсона в машину рядом с тем, кого «Табун» отрядил для поездки в бассейн или «Молочную королеву» или Хаббард парк кормить уток. Первое время мы, встречаясь в компании, говорили друг другу больше двух слов. Через месяц разошлись полностью. Это случилось в закусочной, где обычно собирались «капюшоны», а мы с подругами бродили по вечерам в пятницу, поскучав со студентами в фермерском магазине.
Я практически падала на колени, чтобы упросить мать посидеть с ребенком. «Мужчины, видя разведенную женщину, понимают, что она вышла из дома с одной лишь целью».
«Ма, ради Христа, мы с Беатрис собираемся в кино».
«Они понимают, что если женщина попробовала, то будет продолжать».
«Что попробовала?», - сказала я, чтобы разозлить ее.
«Ты знаешь о чем я».
«Нет. Расскажи».
«Узнав что это, женщина хочет этого. Мужчины это чувствуют».
«Как собаки во время течки?»
«Не груби».
Кто бы говорил о грубости.
«Ма, - сказала я, как могла спокойно с небольшой паузой после каждого слова, - просто скажи «да».
После того, как она говорила, что ей надо подумать, а это означало спросить отца, она соглашалась взять Джейсона в среду с ночевкой. Ночь на субботу даже не обсуждалась.
Мы с Беатрис ходили на «Военно-полевой госпиталь» в новом кинотеатре в сорока минутах от нас. Пока ехали курили траву и слушали «Томми» - радиостанцию, играющую непрерывно. Ветер из открытого окна бил в лицо. Я чувствовала дух весны и сырости и считала себя свободной. Прямо сейчас мы могли пойти в ту закусочную и зависнуть там на всю ночь. Мужа у меня не было, родители бы об этом не узнали. Я бы взяла классный гамбургер с жаренной на углях курицей. Могла пофлиртовать с парнями на паркинге. Это мы и сделали – заказали такой гамбургер. Но я никак не могла пофлиртовать, потому что явился Рэймонд, только что брошенный, ворвался в зал и выпалил: «Где мой сын?»
Я разозлилась. Рэймонд, небось, ходил сюда каждый вечер и теперь намекал, что я недостаточно забочусь о его сыне. «В багажнике. Где ж еще». Я чувствовала, что люди развернулись на стульях посмотреть на меня.
«Я серьезно», - заявил он.
«Не твое дело», - ответила я.
«Я его батя».
«Отец. Говори отец». Я знала, что мне следует заткнуться. «Если ты такой хороший отец, скажи, какие слова твой сын научился говорить. Ты и не знаешь. Где ты, дрянь, был в воскресенье? С чего ты взял, что имеешь право хоть что-то знать о нем?»
«Лучше бы у него была нянька».
«Бев», - Беатрис так широко раскрыла глаза, как будто говорила «пошли отсюда к черту».
Я стерла прошлого Рэймонда из памяти, села в машину Беатрис и она рванула с паркинга так быстро, что моя виноградная содовая пролилась мне на колени.
Хватит таскаться по рэймондовским местам.
Позже, правда, мы остыли достаточно, чтобы поговорить когда он заедет, в основном о Джейсоне и общих знакомых. Потом, однажды ночью, в конце августа, почти через три месяца после развода, раздался тихий стук в дверь. Я заснула, читая «Дерево, растущее в Бруклине» и проснулась посмотреть в окно. Я увидела Рэймонда. Он стоял на переднем крыльце и смотрел на свои ноги. Открыв ему, я поняла, что надо надеть что-то поверх ночной рубашки, потому что видела как глаза Рэймонда с другой стороны дверной сетки разглядывают мои груди.
«Мне надо поговорить с тобой», - сказал он.
Я открыла и села на диван, скрестив руки на груди. Он сел напротив на стул и раздвинул колени. Достал пачку «Лаки» из кармана рубашки, выбил сигарету, прикурил. Движение пальцев и руки, положение сигареты во рту, манера затягиваться, как будто губы прилипли к фильтру – все было так знакомо... я сдавила сердце, чтобы не начать все снова.
«Бев, - повторил он, - я должен тебе кое-что сказать».
Я кивнула.
«Я еду добровольцем в Нам. 101-я воздушно-десантная дивизия. Буду десантником».
«Что! Почему?»
«Не знаю». Он пожал плечами и отвел глаза. «Не знаю. Бобби там погиб. Я не знаю. Мне тут нечего делать. Я понял, что должен защищать свою страну».
«Но ты не поддерживаешь эту войну».
«Я понял, что моя страна в войне, я должен воевать. Кроме того, у меня больше нет ни тебя, ни Джейсона».
«У тебя есть Джейсон. Он твой сын».
Он посмотрел на свои руки и потряс головой.
Я сопротивлялась порыву притянуть его голову к своей груди и побаюкать его.
Всю ночь я смотрела в потолок в темноте. Когда я впервые узнала Рэймонда, он водил желтый «Бонневиль» с голубой крышей, у него было много денег на пиво и и пиццу, кино на открытом воздухе или Речной парк Отдыха. Он тоже жил со своей матерью. Планировал поступить на военный флот, получить образование эквивалентное полному школьному и квалификацию электроника. Я забеременела и его жизнь разбилась. Я плакала, представляя Рэймонда за тысячи миль от дома, вжимающегося в рисовое поле, чтобы укрыться от льющейся на голову шрапнели. Я плакала еще больше, когда думала о прощании с Бобби в закрытом гробу, потому что прошло много времени. Его семья поставила на полочку над гробом выпускную фотографию и мы могли вспоминать каким он был. У Рэймонда не было выпускной фотографии, поставить над гробом было нечего.
Утром я проснулась как обычно от зова Джейсона «мама». Подняла его и поменяла пеленку. Я обняла его и чувствовала запах деского шампуня «Без слез» от его волос, пока несла его вниз. Спустила его с рук на кухне и он пошел прямо к шкафу с посудой, взялся за ручку и посмотрел на меня. Скажу ли я «нет»? Потом начал опустошать сковородки первый раз сегодня. Я приготовила тост с корицей, порезала на полоски и дала ему в его высокий стул. Он сказал: «Ммммм... хорошо», изящно откусив от первой полоски. «Хорошо?» - спросил он, чтобы я сказала что-то в ответ.
«Мммм... хорошо», - сказала я, кусая свой тост и чувствуя, что нет никакого аппетита. В моем мозгу запечатлелась картинка: Рэймонд стоит в больничной палате с испуганным взглядом и держит керамического кролика. Веточка плюща засохла почти сразу. Я не помню, что сделала с этой вазой. Потом другая картинка. Джейсон за неделю до этого стоит в кресле-качалке перед окном и смотрит на улицу, ища отца, который так и не пришел. Его отец обманщик и торчок.
Я вручила Джейсону пластиковый стакан сока. Он глотнул, его глаза увлажнились и он отдал чашку мне обратно. Я вдруг все поняла. Рэймонд собирается во Вьетнам за героином, качественным, чистым, дешевым героином. Он не собирается защищать свою страну и мстить за Бобби. Ему там легче, чем здесь. И еще. Кто знает Рэймонда. Это все могло быть хитростью, чтобы я его пожалела, открыла обьятия и сказала: «Не ходи. Возвращайся». Я позвонила ему и сказала: «Рэймонд, Я подумала. Если ты поедешь во Вьетнам, когда ты вернешься, Джейсону будет почти три года. Он забудет тебя».
«Это да».
«Вот, если я скажу, что решила переехать в Калифорнию на полтора года, а Джейсона оставлю на тебя».
«Это другое».
«Нет. Ты не можешь взять и оставить его на меня».
«Я еду защищать свою страну».
«Вранье. Ты хочешь спастись от наркомании».
Последовало молчание в трубке.
Джейсон запихал последнюю полоску тоста в рот и сказал: «Еще». Я отдала ему свой.
«Рэймонд, у тебя сын. Я думаю так. Или ты остаешься и настраиваешься на то, что берешь на себя ответственность за него или бросаешь его. Не приходи после Вьетнама».
«Ему, вероятно, будет лучше без меня».
Я не возразила.
«Ты знаешь меня. Я такой же раздолбай, как мой папаша».
«Значит ты предаешь сына».
“Ему будет лучше без меня».
«Мне пора идти».
Я вытерла Джейсону лицо и липкие пальцы влажной тряпкой и вытащила из высокого стула. Он пошел в гостиную к картонному ящику, полному игрушек. Я смотрела, как он покопался в ящике и появился с мячом для гольфа, который прикатил ко мне. Я читала про детей разведенных родителей, что у них есть тенденция полагать, что ушедший родитель ушел из-за них. Я скажу Джейсону, что его вины здесь нет. Я может быть скажу ему, что мы с его отцом ссорились и не могли ужиться. Но не представлю Рэймонда плохим. Скажу, может быть, что его отец хотел воевать за свою страну, что он был смелый. Я могла бы даже сказать ему, что его отец умер и поэтому не вернулся. Но это неправильно. Возможно Джейсон унаследовал лживые гены своего отца и я лучше покажу ему хороший пример. Мать Рэймонда сказала мне, что его отец был такой же как Рэймонд и любил приврать просто для удовольствия. Уж лучше пусть Джейсон будет слюнявым идиотом. Я, пожалуй, расскажу ему всю правду. Что его отец был наркоманом и не смог справиться с этим. Скажу какова действительность, чтобы жизнь не хлопнула его по лицу, когда вырастет. В тот момент я не была даже уверена, что дала бы ему поверить в Санта Клауса. Джейсон затих у ящика с игрушками, а я почувствовала легкий запашок и поняла, что пора менять подгузник. Это навеяло воспоминание о времени, когда Джейсон только родился. Каждый вечер, когда Рэймонд возвращался домой, мы втроем обедали, потом Рэймонд распеленывал Джейсона и опускал в кухонную раковину, чтобы помыть. Иногда я сидела на столе, курила и наблюдала. Меня очаровывало с какой осторожностью Рэймонд набирал воду и выливал ее на блестящее влажное тело Джейсона. Иногда я думала, каково Джейсону ощущать большие ладони отца и надежность, с которой они поддерживают его спинку.
Тут вошла мать. Я даже не слышала, как она подъехала. «Фууу, - сказала она, - от кого-то пахнет».
Джейсон засмеялся и притворился, что убегает.
«О, не надо», - сказала она, бросив сумочку на диван и взяв Джейсона.
Джейсон взялся за ее бедро, она прополоскала мочалку, намылила ее и положила Джейсона на пол, чтобы сменить подгузник.
«Что делаешь?» - спросила она.
«Ничего, просто думаю».
«Не думай слишком много, поседеешь».
=====================
Глава восьмая http://proza.ru/2013/05/28/435