Ржаво-железный лязг тормозов, - шлюза, законопатившего меня в бетонный склеп, никогда не предвещал ничего хорошего. Как, впрочем, и в этот раз:
- Осужденный, на выход! - басит, обдавая чесночным духом здоровенный детина-легасос, - Скоренько давай!
- Куда?
- Под муда! К Психиатру. Ты ж чудишь...
- А, ну поканали.
- Губы-то зажили? Покажи?
- Надо оно тебе? Веди уж.
Аккуратно надевает черный, непрозрачный мешок мне на голову. С уважением. Не так презрительно, как привык. Видел, как забивали, сам участвовал, а толку ноль.
"Такому только смерть лекарство."
Идем извилистыми коридорами. Расположенние известно - ведут в козлодёрку, к операм, походу опять харчеваться.
Снимает мешок. Нет. Один в кабинете. Седой, глаза буравят насквозь:
- Присаживайтесь, наслышан о вас, да, и начитан, чего уж греха таить. Беспокоит вас что-нибудь?
Смеюсь.
Сломанные рёбра болят.
- Беспокоит! То что здесь постоянно воняет дерьмом.
- Да, есть немножечко. А еще?
- Пришить кого-нибудь из ваших охота. - улыбаясь отвечаю ему.
- Ну это зря вы! - произносит с металлом в голосе, чеканя слова.
Тут же, как по волшебству, голос его меняется на кисельно-медовый, с пряниками:
- Расскажите поподробнее о последнем инценденте...
- Чтож не рассказать, только, долго это.
- Закурите?
- Не курю. Так вот, хе-хе, коллега тут эпикриз такой, записывайте:
"Иногда сквозь многочисленные маски благодушия - веселые и печальные, исполненные глубочайшей грустью, пропитанные визгливой
радостью…
Проступает Истинное Лицо.
Кривозубо улыбаясь, обнажает блестящие клыки.
Губы поджаты, а уголки, с засохшими кусками пены, направлены вниз. Такой вот смайлик из кривого зеркала.
Глаза исполнены прозрачной, неживой синевой, широко раскрыты в ищущем цель, злорадном, в бешенстве своем, взгляде. Брови немного вздернуты и, как бы на изломе, сходятся ближе к переносице утончившегося, чуть хищно загнутого носа, ищущего крылышками ноздрей запах крови. Голос хрипит. Слова, застревая на миг в гортани, порывисто вылетают из глотки жесткими, ледяными щелчками кнута.
Не часто, но бывает, - вступает корпус. Под неслышную музыку, будто синтетического Вагнера. Руки и ноги сами знают как и куда наносить удары, да так, чтобы травмы были не совместимы с жизнью. Или, в крайнем случае, с нормальной жизнью здорового человека.
Сокрытый внутри механизм начинает свою четкую, но абсурдно не контролируемую работу.
Очевидцы в последствии
говорят: «дьявол вселился» или «как в кино».
Знаю только, что пробуждается ЭТО спонтанно. Катализатором служат, в основном, чужие глаза и неосторожные реплики.
Потому стараюсь не смотреть подолгу на незнакомых людей.
Разговаривать предпочитаю всегда предельно корректно, умеренно шутя. Или же отмалчиваться, не потому что боюсь за сабя. Нет. За вас!
Для знакомых есть обширная коллекция масок. Своя для каждого, в основном «зеркального типа», тональность,
речевые обороты, словарный состав и мимика — все будет таким же как и у собеседника.
При этом внутренняя работа, обеспечивающая иллюзию энергией, идет действительно на таком бэкграунде, что и самому не понятно идет ли.
Напряжение в контурах возникает только если Истинное Лицо вдруг опять прёт наружу, а это нежелательно."
Выдержав изрядную паузу, эскулап сухо изрек:
- Очень складная и, судя по всему, правдивая речь.
Еще помедлив продолжил:
- Чтож, очень
интересно, - поведя седой
бровью, - Точный диагноз я Вам конечно не скажу… А попробуйте в церковь сходить! Освободитесь на работу?
- Нет. Писатетем стану.
- Семьей обзаведетесь, жена, дети?
- Собаку заведу. Шарпея.
- Ясно. Выберете из этих карточек цвет вашего настроения.
Раскладывает карточки.
- Оранжевая.
- Хорошо, еще...
- Желтая, голубая, коричневая, черная.
- Спасибо, вы свободны.
- Это вы свободны...
...
Тормоза за мной гулко захлопнулись.
Снова оказавшись дома - в моем одиночном склепе долго думал.
Об одержимости собою. О бесах и знаках пронизывающих весь мой путь.
Верите ли вы в знаки? Я верю.
На краю обрыва грешно не верить.
Собаки никогда не лаяли на меня. Даже в детстве. Тогда-то думали они, наверное, что я из их стаи — щенок, оборванец. Буду правдив полностью, - однажды всё таки укусил за щиколотку особо ретивый митель-шнауцер. Это когда, лет в двенадцать, угнал от игровых автоматов велосипед, и отваливал в сторону Битцевского лесопарка. Наверное пёс — комсомолец. Но лаять не лаял, и поняв ошибку свою спешно ретировался.
Не знаю в чём здесь дело, хотелось бы, чтобы обстояло оно так — «чуют животинки зверя позубастее», но с уверенностью так заявить не могу. Ибо не зверь я вовсе, а обычный человек, которому просто плевать на то, что именно думают о нём собаки.
В людях-то зла поболе будет чем в любом животном.
После неудачной поездки в Рязань, откуда мы еле-еле унесли ноги, этот отвратительный городишко, а особенно органы охраны порядка в нём, включая местных бандитов, всем сердцем я возненавидел. Ладно бы только это… По пути домой, еще и зацепился в ночи, под проливным дождем, за припаркованную фуру. От чего табуретке моей, а еще вернее и не моей вовсе, оторвало крыло, повело правую сторону, еще и развернуло на стовосемьдесят градусов, и впечатало в борт фуры.
Со злости утрамбовал дальнобойщика, выскочившего на помощь. (Извини, чувак, нервы). Да и сам нормально умотался — сотрясение мозга, перелом пары рёбер. Восьмёрку бросил на месте, забрал немного налички у шофёра фуры и двинул на попутке в столицу.
Дабы хоть немного подлатать пошатнувшееся финансовое положение, несмотря на пострязанские травмы, решил таки поработать.
Лечиться ведь надо на сытый желудок.
Попетлял для начала по Москве, в надежде что-нибудь тупо украсть. Но удобный случай всё как-то не желал подворачиваться.
Тут прозвучал на первый взгляд счастливый звонок. Шумел на трубку один малознакомый гусь, - поделиться внезапно возникшим желанием нахлобучить наркобарыгу в Люберцах. Почти доброе дело, богоугодное. Денег, правда, чутка — розничный торговец, поэтому идём вдвоём. Я согласился...
В хаверу барыги зашли без проблем, гусёк, тот что предложил делюгу, дилера знал лично, так как частенько приобретал у него ширку для личных нужд. Барыга был на костылях — сломана нога.
Били его минут пятнадцать, но чувачок попался сиженый и тёртый, посему нычку с лекарством и лавандосом сливать не собирался… Пока не получил пару раз своим же костылём по гипсу.
Это его сломало.
Отдал всё — четыре сраных тыщи рублей и грамма этак три героина. За это еще несколько раз получил по своему гнусному барыжному рылу.
Деньги поделили, герыч скурили дома у моего подельничка. Сказать честно, давать ему ничего не хотелось, но опять это чёртово обострённое чувство справедливости.
Побыл у него пару дней, под конец гостевания, по ходовой напился, и хорошенько пьяненький отвалил.
В метро было как всегда душно и многолюдно. Рёбра болели, в голове шумел водопад...
… у женщины лет тридцати, уже на эскалаторе моей станции, из сумочки торчала ленточка, крепящаяся к мобильному телефону, чтобы таскать на шее.
«Зачем в сумку запихала, курица? Ну есть же шнурок — носи на шее!». Украл.
Взял в универсаме пару бутылок водки и похавать.
В квартире у матери, как всегда пахло детством и туалетным дезодорантом с ароматом сандалового дерева. Ни одного буддиста в семье, а волокуша как в обители дзен.
Весь день пил.
Вечером набрал соседу:
- Привет, Саш, я дома. Умотался в хлам, машину разбил. Есть чё для здоровья?
Сосед мой торчал на метадоне и был бандюга тот ещё. Про таких говорят обычно так — "…а-а, Сашка, да-да, хороший пацан. На нём жмуро-о-о-в..."
- Здорова братан, так-то три часа ночи вобще, но слышал-слышал, ха-ха, как вы в Рязань скатались. Есть у меня мёд с кокосом, телег нету только. Вляпался вечером, с балкона выкинул.
- Ну давай схожу в аптеку и зайду, да?
- Во, давай! Упаковку возьми мне и минералки пару бутылок, боржома...
Шёл пешком, спотыкался. Пьяненький еще. Рёбра ноют, водопад в голове начал уже расшибать череп на куски. Подышу. Остановку всего дойти, до дежурной. Стихи какие-то:
"… как встарь. Аптека. Улица. Фонарь...".
Блок… Так вот он о чём.
А это что еще? Лай! Но нет никого кроме меня на улице.
Лаяли на меня. Первый раз в жизни. Свора бродячих собак догоняла и заливисто лаяла, так, будто где-то рядом загонщик орёт им: «Ату его! Ату!».
Окружили. Штук семь.
«Ну, что делать будете, охотнички?»,- злорадно подумал. Осталось-то всего ничего дойти. Перейти дорогу и вот она — дежурка.
Кружат около, заливаются, видно хотят куснуть, попробовать какой на вкус.
«Не вкусный я, собачки...»
А у них истерика. Странно, первый раз и так ненавистно. Но куснуть не решаются.
«Конечно, кому ж сдохнуть охота...»
В аптеке специально побыл подольше. Думал - может разбегутся шавки сраные. Поговорил ни о чем с аптекаршей, взял баянов (чему она очень удивилась)…
- Чертов диабет.
- Выглядите хорошо.
- Спасибо! Две бутылки боржома, еще, и гематогена пару упаковок...
- А диабет как же?
Вышел. Сидят пёсики, ждут.
Опять истерический лай, с пеной из пасти аж… Чтож такое-то?
Ору на них:
- Что с вами, бля?!
Лай в ответ стал только еще истеричней. Подбираются.
«Первую, которая куснёт, разорву на части. Потом остальных перебью.»
Вслух почти шёпотом:
- Ясно, падлы?
Видимо, ясно. Диаметр круга гавкающих комков грязной шерсти увеличился.
Так и провожали меня до дома. Облаивали.
За всю жизнь облаяли...
Через семь дней,как раз, приняли меня легавые, доломали ребра, отбили голову и посадили.
...
Или как, такой вот знак вспомнился.
Пожил лишнего один.
Я не знаю зачем и кому это нужно,
Кто послал их на смерть не дрожащей рукой?
Только так беззаветно, так зло и не нужно -
Опустили их в вечный покой...
Вертинский.
В середине девяностых, в городе Комсомольск-на-Амуре с интернет провайдерами была напряженка, поэтому Репа, используя подручные средства взломал спутник-ретранслятор, украинский провайдер и по-ходу открыл себе логин на сервере какого-то банка. Без малого пол года пользовался он своим free интернет доступом, пока с горяча, по пьяни, не «повалил» почти весь на тот момент, сегмент украинской айпи сети. Тут-то его и подмотали органы. В ФАПСИ давно заметили неполадки, вызванные самородком Репой на одном из немногих российских спутниках связи. Посадить не посадили, но работать заставили. Сделал он себе и людям в Комсомольске интернет провайдер, с дайл ап, и вкалывал там же за пятьдесят долларов в месяц.
Так решили справедливые федералы. Но судьбинушка распорядилась как всегда по своему...
…Несколько лет спустя, рассказывая мне свою потрясающую хакерскую эпопею Сашка «Репа» смеялся, что «нормально спутниковый инет пахал, только задержка всегда больше секунды, пока сигнал в космос и обратно долетает».
Собственно, «Репой» назвали его мы. Не будут же гангстеры постсоветского пространства называть одного из условно своих — «Reptile»… Хотя, в принципе, никнейм он себе выбрал подходящий. С виду ящерица и есть — худющий, зубки реденькие, выпирают из под толстеньких губёшек. Мимика и движения все быстрые, мелкие, пугливые что ли. Но, умён падла. За то и забрали его с амура, от пятидесяти сраных баксов в месяц. На Москву.
Некоторое время пожил он у меня, пока не разрушил мозг моей тогдашней сожительнице своим видом нелепым, неясным лепетом и носковой вонью. Пришлось снять Сашке квартиру на несколько месяцев, устроить чувака на работу, что в общем-то сложно для людей никогда и нигде не работавших. Но нам удалось! Репа стал системным администратором в какой-то интернет конторе, на системе статистики-учёта... или чего-то в этом роде...
Иногда зависали у него на квартире, бухали и курили анашичку. Пацан он был душевный, безобидный абсолютно, обладал просто таки нечеловеческой скромностью. Бабу какую-никакую найти себе не мог, а может не хотел. Даже проститутку, что мы раз с куражей притащили к нему домой, он по назначению использовать не стал. Попросил её в комнате убраться и сварить борщ.
А еще была у Репы любовь — девушка из айэрси чата с никнеймом «Irka», симпатичная девушка, судя по фоткам на и-мэйле Репы. Проживало сие прекрасное создание в далёкой Америке. Флиртовал он с ней в чатах, а в любви обьяснялся с помощью интернет хост имен типа: Repa.kisses.and.loves.Irka.Rosnet.ru… Разговаривая иногда с ней по телефону, переходил на английский, если получалось ворковать при нас. Видимо, чтобы «бандюги тупорылые сюсюканий не поняли».
Использовали бедолагу Реплтилиуса большие дядьки от криминала в какой-то теме с банками. По началу с кардингом, а позже отмыванием и техничным уводом госкредитного бабла в беспроцентное офшорное пространство.
Судя по тому что нам дали по тридцатнику зелени только за то что мы просто тусовали с Репой, а людишки были не из той породы у которых копейку выморозишь. Видать, благодаря его услугам неплохо нажились. Самому ему, с его же слов, дали (аж!) четвертак зелени.
И ещё обещали. Только позже...
…К компанейскому и безобидному хакеру Сашке Репе за время что «присматривал» за ним, прикипел душою... маленько... и почти даже подружился…
Он обучал меня «компикам» и премудростям инета, водил в интернет-кафе, порубиться в «контер страйк».
Тот новый год он отмечал со мной и моими друзьями на хатенке в Измайлово...
…второго января мне, еще пьяненькому, в телефонном разговоре, наряду с поздравлениями, один наш с Репой общий товарищ сообщил, что: «Репа подзаебал всех и больше не нужен».
Я протрезвел и не мог потом уже никак толком напиться.
«Деньги на билет ему — червонец, пополам, по факту. До конца праздников»
Конечно не мог напиться! Как напьёшся, когда пьёшь, ешь, разговариваешь, шутишь, сидя напротив живого еще, но уже трупа. Смеющегося вместе со всеми.
Улыбаешся ему через силу.
Еще день отмечали. Я наблюдал за уже почти умершим, но еще не знающим об этом человеком, а потому очень счастливым. Или кажется?
В какой-то момент нервы сдали и я разок плюхнул Репе по мурлу. Перед подъездом. Пошли как раз за бухлом. Вдвоём. Я и живой мертвец. Он немного полежал в сугробе, встал. Отряхивался, мотал головой. Господи, он же живой… Человек… Репа… Вот, мямлит что-то:
-… делаешь, а? Ты что? Зачем ты меня ударил?
- Репа, езжай домой.
- Новый год же, как я доеду?
- Такси поймай.
На следующий день из алкогольно-наркотического небытия меня выдернул звонок от нашего общего друга:
- Я у Репы, приезжай!
- Зачем?
- Как зачем? Ты чё? Ты его молотом чтоли бил? Ха-ха. Звонит мне вчера ночью, плачет в трубку, я его на МКАДе подобрал. Морда разбита. Приезжай, короче.
- Часа через два буду.
Убивать Репу не хотелось. Совсем. Но тут постанова такая - если Сашка боты не прикусит до конца праздников, то жмурами вполне возможно быть нам.
Глянули друг на друга, на Репу, да и решили, что незачем его валить, в общем-то. Пусть живёт. Подарок на новый год такой — жизнь. Молча решили, в одну секунду, в один взгляд друг другу в глаза.
Залечили Сашке, что спалилась его деятельность и некоторых приняли уже, фсб вроде, а они жестко работают, на дознании не вывезет Рептилиус, и лопнет за всю посевную. Ну и в тюрьме ему полюбому край тогда.
Холоду нагнали ему кокретного.
Перевезли в Серпухов, там спрятали его, отупевшего от страха, но не подозревающего о подарке нашем, а время спустя отправили к Ирке, в Америку. На червонец снарядили, что получили за его же, Сашкин, труп.
Полгода спустя Репа нежданно-негаданно вновь всплыл в Москве. Да еще и на той же хате. Об этом я узнал опять же из телефонного звонка нашего друга общего. Шок...
-… Чё делать-то будем? Вскроется ща кидалово наше — нам кранты.
- А чё ж он, пёс тупой, с америки-то своей свалил?
- Плачет, говорит что бросила его Ирка, за лавандос тоже...
- Вот урод. Конечно, такого мудака грех не швырнуть!
- Зачёркивать его надо. На послезавтра поедем...
Поехали на третий день. Без звонка. Ключи от квартиры его, на счастье, имелись...
Войдя в Репину однушку первое, что бросилось в глаза — был сам мёртвый Сашка, повесившийся на телефонном шнуре, привязанном к люстре. По середине комнаты, одиноко так подзавис. Чуть-чуть не дождался. Сам решил уйти. Может почувствовал? Думаю нет. Придушили его судьба, да любовь.
Прожил полгода лишних, когда некролог по нём уже был записан в книгу бытия. Но от судьбы не сбежишь. Да и незачем.
В камере внутренней пересылочной тюрьмы (ПФРСИ) одной из российских зон:
-… Да, охренеть, где свиделись...
- Сколько сидишь уже?
- Семь с половиной, еще год осталось...
- Я шестой год. Четыре впереди. Бля, долго сидим уже, братан...
- Да-а. У некоторых дети родились уже и...
-… и сдохли даже...
- Ха-ха. Неее, я имел в виду - родились и в школу пошли...
- Ну да ладно, может и наши пойдут когда-нибудь.
...
А вот мой личный.
ЗНАК.
На груди, ближе к сердцу, ношу я кожаный кошелечек на веревочке — ладанку. В ней зашит осколок веры моей, — отломанный буквой «Т», без головы как будто, православный крестик. Каков человек, такой и Крест ему положен. Надломленный, но не раздроблен в щепки. Безголовый, но живой еще. Спрятан в мешке… короче, еще всякие подобные аналогии.
Я верю в бога по-своему. Крепко верую. Не в церковь, нет, там давно уже бесы гнездо свили. Не в иконы — к чему ЕЩЕ знаки да идолы? В Бога only.
О том знает мать, как и любая, всё знает. Потому и прислала с письмом к сыну крестик не золотой, не серебряный. Деревянный. Как он сам.
Да, помнится, по-детству невозможно глуп был и упёрт. Отец, когда вместе бегали играть с мужиками в футбол, говаривал: «Смотрите кого привел. Человек-дерево. Форвард таранного типа. »
Ну да, я — долбоёб, чего греха таить. Был всегда и сейчас тоже, наверное. Только теперь начитанный. И, типа, умудренный опытом. Но по-сути такой же — деревянный по пояс. И правда мне глаза не колет, мне плевать.
Самооценкой завышеной и обидчивостью детской не страдаю. Проще сразу ненавидеть, до звона в ушах, прожигая взглядом отверстия в черепной коробке оппонента. Но такую ненависть еще надо заслужить, что мало кому доступно. И слава богу.
Собственно, мне нечем гордиться, в общечеловеческом «формате». Хотя горд конечно собой, чего уж там. Но это гордость больше резко асоциальная, на грани фола. Только и меня понять можно. Не думаю, что многие вообще в уме здравом остались, пройдя моим путём. Прошивая насквозь миры запредельно жестокие, отталкивающие и перемалывающие. Спасаясь в иллюзорных. По таким ухабам шкондыбать, проще с деревянным крестом как раз, и совсем без головы? Не знаю.
Зато умею понимать шепот летнего леса. Знаю заочно о чем тянет песнь ветер и заливаются утром птицы. И шум воды подобен музыке, а игра солнечных бликов на теле речки, как партитура к той музыке, небрежно набросанная детской ручкой в нотную тетрадку.
Бесят человеки. Эти противные крики, взаимные упреки. Мелочные склоки, перерастающие в просто таки «вселенские» дрязги. Или игры щенячие в перетягивание одеяла. Так и хочется крикнуть: «Одеяло не порвите!», — глядь, а уже… с уголком в зубах отползает кто-то. Смешно, когда б не так грустно.
Созерцательную позицию занял давно уже. Редко участвую. Со стороны всё больше смотрю и думаю: может этот мир иллюзорный, а мои настоящие? Ну конечно, какое воображение такие шрамы оставить может… А потом вспомню — я же долбоёб! Засмеюсь. И проходит наваждение.
...
Иногда и жил зона вспоминается. Как последние разы звонил. С ознобом по спине, с тоскою бесслезной опять.
Бате, например.
Стареет железный человек. Рассказывал сыночку непутевому, как в деревню ездили, с матерью, в баньке «косточки погреть». Кормушки для птичек установил рядом с домом, ждали, говорит, птичек. Только приехали, мороз, а они крик подняли — снегири — грудки красные, воробьи (самые наглые, конечно), два дятла даже...
-… ждали пока насыплю покушать им, весь куст облепили, галдя-а-ат...
- И дятлы?
- Двое, да.
- А помнишь, как мы с тобой сову ловили?
- Помню, как же. В этом-то году, сынок, несколько их прилетало. Совки маленькие, кричали-кричали несколько ночей, пока кто-то из ружья не стрельнул...
- А березку срубил таки?
- Спилил… Но пень оставил, полтора метра, наверное, к нему ж проволока прикручена — белье сушить...
- Ну да, можно табличку повесить «здесь была береза».
- Ха-ха-ха.
- Ты мне снегирей сфотографируй, бать. И куст этот, а?
- Хорошо. Через окно если, нормально получится? Не пугать чтоб...
- Нормально, конечно, бать. Не забудь только.
Фотографии присылали мне, в письме, по старинке. Седой совсем стал отец. Стареет. Переживает.
- А на свадьбу к Ваньке как сходили? Расскажи хоть.
- А-а-а, хорошо посидели, водочки насосался, как пиявка, мать домой унесла.
Смеётся. Не пьет он почти, выпить чуть-чуть может, но чтоб напиться… нет. Никогда его пьяным не видел. И не курит. Спорт, работа, дом.
- Ха-ха, бать, ну а драка-то была?
- Не-е-ет, Илюх, тебя ж не было… А я рубашку расстёгивал, крикнул было: «Кто драку заказывал?», — но мать, знаешь, так на меня посмотрела...
Смеюсь. А в груди сдавило. В прошлый раз с матерью разговаривал, с днем рожденья поздравлял, а она мне как выдаст: «Одного хочу подарка - увидеться бы еще, да поскорей»… Мог бы плакать если, плакал бы. Старался почаще звонить, да не мог. Нет сил.
- Ну а еще новости какие, батя?
- Так, это, ты ж не знаешь… Николай Дмитриевич умер.
- Профессор? Так, я вот же ему летом звонил, когда Ольга Федоровна упокоилась. Обалдеть...
- Да, пол года и тринадцать дней ровно прошло. И год весокосный.
- От тоски, наверное...
- Наверное. А так, что ж, Илюх, семьдесят четыре года ему было, из иняза-то ректор не хотел его отпускать на пенсию, а у него рак, метастазы, да и Ольга, видишь как оно.
- Он друг мой был.
- Да. Я сам помогал в скорую его… а он мне: «Спасибо, Николай» и всё. Через тринадцать часов из больницы звонят...
- Земля пухом, хороший человек...
- Уникальный. На похоронах народу тьма, на Ваганьковском, говорят, он систему фонетики какую-то свою изобрел… да и вобще...
- Да, бать, огорчил ты меня...
- Не хотел, но как не скажешь, сынок?
Николай Дмитриевич — сосед наш, с детства самого знался с ним, дружил. Хороший мужик был. Летом тем жена — Ольга Федоровна, теперь вот он.
В позапрошлом году Циклоп ушел. Потом Муха.
Пока на воле был проводил троих. Друзей. Знакомых и товарищей десятки.
А здесь сколько померло. И все ведь, кто рядом был. Как будто всё вокруг меня мрёт, проклятье.
Знает отец. Про ад знает, которым порой житуха моя была. Бережет меня. И что нервы ни к чёрту знает. А у кого «к чёрту»? Сам-то поди не просто так взял и поседел… Сын с детства бегал по подворотням, как ветер, сейчас вот в тюряге, звонит.
Фотографии перед глазами когда домой набираю. Вроде и на фотке глаза влажные у него. Да нет. Отец железный у меня. Мужик…
Еще и яблонек посадим, и вишенок… И выпьем...
- Снегирей сфотографировать не забудь!
- Не забуду, сынок, ты не болей главное там и не чуди!
- Хорошо, бать, обнял.
- Обнял, сынок. Мужикам там всем привет передавай...
А ведь передал тогда, а фоток со снегирями так и не дождался.
Тоска. Печаль и слезы во внутрь.
...
Одно время очень хотелось сдохнуть. Найти выход уже. Бесполезно все так. И уже почти, как-то раз, но какие-то колокольчики звенели; не давали уйти совсем.
Динь-динь.
Лежал и слышал, как крысы бегают по полу, на той стороне, как кровь вытекает и засыхает.
Вроде бы кто-то шептал или пел. Далеко-далеко. Про мать.
Острые коготки быстро и монотонно цокали по бетону. Никто не звал назад.
Женщина рассказывала про своего сына, не понятно кому. Мне?! Зачем?
Но я слушаю.
Слушаю как звенят колокольчики, потому как, откуда здесь женщина? Здесь я, крысы и тонны бетона пропитанные болью.
Солнце пылало особенно ярко в тот день, даже под землей, сквозь закрытые веки, свет жег глаза. Наверное, это тот свет, что обещают в конце тоннеля.
Динь-динь.
Нет. Не настоящий. Это лампочка.
Опять старуха смерть нюхает табачок из трухи чужих костей.
Там же, откуда светило солнце, сидит муха - такая огромная и красноглазая, что не может пролезть сквозь решетку. Злобно жужжит. Ей жарко от лампочки. Но кровь так вкусно пахнет.
Два шага вперед. Они же и назад. Это не могила — ведь я живой. Жаль, конечно, но эти колокольчики.
Пусто так, господи.
Крест, из жеванного хлеба, на стене, покрытой кровавыми кляксами трупов комаров. Я жую тело божье, для того чтобы верить. И ставлю крест на новый день. Бесы отрывают. А я леплю. Сегодня не буду, не потому что не хочу, нет.
Не могу.
Напряжение каждое утро нарастает. Скоро ворвутся. Здесь в крови всё. Их главный спросит опять что-нибудь типа: «Зачем раковину отломал, Илюша?»
А зачем она здесь нужна, раковина? И так тесно.
В прошлый раз, когда устали убивать еще и газа какого-то в кормушку напустили. Чуть не задохнулся. А тут на тебе — колокольчики.
Смешно.
Потащили куда-то. Думают, наверное - «сдох наконец-то». Х-й там. Тащите-тащите…
Может в ад?
Поливают руки и живот жидкостью какой-то. Шипит. Это моя кровь растворятся. Запеклась на солнышке.
Спрашивает: «Почему у него рот зашит?». Дура. Сама это дерьмо жри...
День или ночь, интересно? С мешком на голове всегда ночь. Говорят лето.
Чудится, чудится? Господи, нет же, было? Не со мной ли?
Со мной.
...
Это когда стайка бесов раздирает моё нутро становится труднее говорить. Не то чтоб кончаются слова или путаются мысли. Они на мгновения теряют смысл. Это страшные дикие секунды. Включается механизм поражения обьекта ненависти. Правая рука хватает за воротник, лучше прямо за горло, левая бьёт. Голова — печень — голова. Дальше левая нога, сложенная под прямым углом, - нарушает целостность рёберного каркасса оппонента, а локоть правой погружает совсем во тьму. Это всего секунда-две бесьей пляски в склепе, где раньше покоилась душа. Но часы, порой, дни комы для врага...
… сгрёб в горсть лицо и сначала указательный палец погрузился в лопнувший левый глаз. Средний fuck-палец вдавил правый глаз в биомассу даже не успевшего осмыслить происходящее серо-бурого вещества наполняющего череп...
С праздником тебя!
Ты сдох!..
...Вырвалось!..
Да, такое тоже бывает. С клубного дубового стола, со звоном разлетелись бутылки дорогих недопитых вин и коньяков. А зажатый в кулаке штопор, прошивший пробку одной из бутылок, разрывает лицо полсекунды назад отрыгнувшее слово «мразь» моей женщине.
Прыжок через стол, три взмаха левой рукой, - три рваных раны в некогда брутальном и симпатичном мужском лице.
Это бесы. Это не я...
… истерически орёт. Замолкает. И опять истошно кричит.
- Кричи-кричи. Метадончик в попке, поди, спрятал?
А сваренные буковкой «т» две арматурины — импровизированный молоток в машине — превращает колени в дроблёную кашицу с человеческим мясом. Таджикские колени ведь ничем не отличаются от любых других. А совесть человеческая — понятие растяжимое. На годы порой. А иногда совсем в никуда тянется.
- Как зовут тебя, кролик?
- Д-д-д… Джума-а-а!!!
- Ды-ды-ды. Вырвать горло тебе, может?
- Йа всио атдам, ни нада, а?
«Т». Еще раз.
И… Тэ тэ тэ...
- А-а-а-ааааа-а!
- Аааллилуууяяя. Джумааа? Как ты?
- Аааа-аа-ааа, уэдва а аллааа..
- Алла окбар!
И опять. Тэ. Тэ.
В магнитоле играет церковный хор. Поют молодые басистые, звонкоголосые дьячки, заглушая истошный ор «пациента». Мелькают руки и арматурный молоточек. На кровавой маске, бывшей когда-то рожей драгдилера Джумы, кровушку смывает ручей слез и вонючего от страха пота.
А бесы мои подпевают дьячкам и гогочут над визгами терпи-горца.
- Видишь, Жума, зря ты приехал. Доставай-доставай. От какашек отмой, вот, минералочкой и давай сюда, мой хороший...
Джума лежит на боку, прямо на земле. Штанов и трусов на нём нет. А зачем? Он судорожно дёргая отбитыми лапками, высирает презерватив полный чистейшего метадона. Это тысяч на триста наркотика, по цене улицы… Поэтому работа моих бесенят кипит...
… нож медленно поворачивается в моей же ноге, моей же трясущейся рукой. И еще одна дробинка, на утку, однако падает на пол.
Я кричу.
А бесы подвывают. Злость застилает глаза кровавой пеленой.
В ногах, еще живой пока, но весь сломаный, дёргается этот, с ружьём.
- Ух, бля… Зачем же ты, дядя, мне в ногу стрельнул, гад?
Финка-перышко, что только выковорила из ляжки вроде бы последнюю дробинку, несколько раз втыкается в спину «ворошиловскому стрелку».
- Ой, извини. А ты, гад этакий, не удосужился извиниться...
Бесы визжат от радости.
Удачная шутка.
Им понравилось.
...
А теперь они против меня всей толпой. Из моего кладбища души повылетали, повылазили, и вселились в этих… в погонах, без рогов, цвета хаки. Я теперь святой навроде того. А они демоны. Это круги. Пересекающие друг дружку - в знак бесконечности. Трансформируются из тьмы в свет и обратно. Проплывают тенями и взрываются огненными всполохами...
И такая пустота.
И такой гул.
И тишь.
Я пока живой.
На зло.
Скоро я засну.
Насмерть…
...
Я был мразью сам. И тварью.
Весь в липком холодном поту просыпаюсь от своего вопля. Минуты сна в бреду. Так каждый раз. Каждые день и ночь - на одно лицо.
Опять вспоминаю кто же...
Кем был.
...
Мы вдвоем в машине:
- Дай мне хотя бы три тыщи, а?
- Да нету у меня, ты че не понимаешь?!
- Хули ты гониш?
- Кто гонит? Ты че сам может погнал за что-то?
- Гонят говно по трубам, слышь, я знаю у тебя в лопате шесть косарей есть, тебе при мне их Хромой давал.
- Ты ебнулся чтоли ваще от таблеток своих? Какие шесть косых, какой хромой?!
- Бля! Кто ****ит — тот пидараз?
- Да!
- Что да?!
- Да, давал Хромой, одолжил у него! Вторую неделю порожняка гоняем, а мне Ленке за детсад платить.
- Ну я знаю, братан, но и ты меня пойми тоже, болею я, грамм мёда шесть косых стоит, а я у тебя три прошу всего… Вошел же в положение твое, Аленка — дочка, детсад… Но и меня тоже как пса кумарит вторые сутки...
- Бля, ты внатуре гонишь! Ты хочешь, чтоб я дочкин детсад не оплатил, а дал тебе на пол грамма метадона?
- Да нахуй дочку! То есть, бля, я имею ввиду... Ну ты понимаешь меня…
- Не знал бы тебя, ща бы ранетку твою червивую прострелил!
- Дай. Три. Косаря.
- Нет.
В машине, минуты три молчание - разговор не клеится, тишину разбивают пульсирующие упругие звуки какого-то немыслимого техно. Мы целый день в машине. Жарища ужасная сегодня.
- О, тормози, тормози, братан! Ноутбучник!
- Какой нахуй ноутбучник?!
- Тормози, говорю!
Темнозеленая колымага, в закосе под спорткар — с паутиной трещин на лобовухе, издавая издаваяй скрип, тормозит. С пассажирского сиденья выпрыгивает неопределенного возраста амбал в бейсболке, в футболке, с надписью «СПОРТ» и немыслимых потертых шортах.
Это вроде я.
И сходу, несколькими звонкими ударами кокого-то предмета, завернутого в полиэтиленовый пакет (похоже это был ключ балонник), глушит прохожего мужчину, с чемоданчиком, на котором эмблема - огрызок яблока.
Вырываю чемоданчик из рук и прыгаю назад в машину. Это центр города, два часа дня. Пара человек лениво, наверное от жары, оглядываются, но тут же, видимо, увидев безумную небритую рожу под козырьком бейсболки, торопливо отворачиваются.
Хлопает дверь.
Задыхаясь:
- Всё, ехали!
- Ебааать...
Колымага срывается с места.
- Давай-давай, вваливай!
- Вот ты уро-о-од.
- Хе хе, что ты, братан? К нему просто сегодня пришел дядюшка жесткач.
Улыбаюсь.
- Посмотрим, что тут за техника… Валим на рынок, в электронный рай, там сбагрим.
Открываю чемоданчик. Внутри журнал GEO. Какие-то схемы загородного дома, два раскисших от жары бутерброда, один с сыром, другой с котлетой и огурцом. Жена на работу, походу, делала. Ноутбука нет. Вообще ничего ценного.
- Вот пидар. Охуеть, бутерброды… С каклеткой, бля…сыриком. Тьфу! Братан, знаешь че… молится кто-то… че за непруха?
- ...эх ё-ё-ё...
Выкидываю чемоданчик вместе с содержимым, кроме бутерброда с котлетой, откусив от него, и набив пасть:
- Братан, дай три тыщи, а?
Мои глаза, с почти слышным характерным звуком, сверлят лоб Васьки.
- На! На, бля! Заебал!!!
Отсчитывает шесть хрустящих пятихаток.
- Внатуре, ты - братан. Внатуре, люблю я тебя. А? Давай, рули к Федорович, она шарами как раз по пол веса банкует, может еще кокоса хоть трэк выморожу, забесплатно, на приходец… Лай-ла-ла-ааа-ла. Эт что за диск? Ибица? Нормально так качает.
...
Вспоминая Ваську, как нашлись мы с ним, так и не припомню. Только несколько... диафильмов.
Сука-мухи жужжат как. Или это кран. Неважно. И воняет, как же воняет!
Чертова холодрыга уже не так страшна, главное - улечься на живот, скрестить ноги, и руки сложить на груди. Отбитые, порезаные больно, трескаются ранки, подгнивают. Зато теплее.
...
Зима, Москва, - бездушная, многоликая и инфантильно-безразличная к чужому горю.
Уже дней пять мы с Васей славливаемся в пять утра, и в непрогретой телеге валим в другой конец города, на адрес, выпасти и отмудохать какого-то терпилу.
Нет. Валить не надо, вроде как много должен.
Сломать что-нибудь требуется: ключицу, руку или ногу, короче, надо чтобы слёг с травмой и думал.
Над чем?
Да над тем, о чём ему стоит подумать!
Освежающий прилив боли станет катализатором для производства правильных решений, в его тупой башке.
Обычно это работает так: страх и приливы боли заставляют калокусательное кольцо судорожно сокращаться, и любой, даже атрофировавшийся от рутины или переизбытка (нехватки) баблишка мозг, работать — по инерции от этих сокращений.
Надеюсь моторика процесса понятна?
Так вот.
В первый день этой работенки, сходу начали раздражать и бесить: холодрыга и беспонтовое ждалово. Клиент не вылезал.
На второй день этой мерзкой делюги прикатил водила на бэхе, и забрал нашего мудака почти из моих лап. Я хоть этого гандона и не знал совсем, но уже потихоньку начинал ненавидеть.
Третий и четвёртый дни шли по старой схеме — чем-то напоминая второй и первый.
Я уже во всю ненавидел «нашего друга» так, что готов был пришить этого урода.
Но вот срослось.
На пятый день утренних бдений по порожняку, наконец фартануло. В восемь утра я, придремавши в машине, мысленно проклинал эту работку.
Очнуться заставил вопль Васьки:
- Вот, смотри! Вот он, эта кобыла. Один. Поканал куда-то!
«Лишь бы не замочить со зла», - вертелось в голове, а руки уже нервно сжимали биту для игры в бейсбол, - длинный чёрный фаллический символ и, по совместительству увесистый аргумент в чьих-то бизнес отношениях.
Я шёл по следу, ориентируясь на его рыжую шапку а-ля андатро-ушанка.
«Слишком много народу в восемь утра чё-то».
«Похуй. Мне похуй, ща тресну этого говноеда мерзкого, и больше не вставать в пять утра, и не кондёхать по морозу в эту блудню».
Подбежал. Приложился сначала не очень сильно - «Ключица легко ломается», - пронеслось в голове.
Он с криком: «А-А-А-А-О-О-А-У-У» развернулся и пошел на меня.
«Здоровый гад. И одежды навьючено, ключица не сломалась, походу»
Тут же, со скоростью мысли «Заткнись!» рука щепоткой из кончиков пальцев сама по себе шмякнула "рюмочку" под кадык клиенту.
Он в ответ захрипел.
«А ведь точно кобыла», -
подумалось мне, и я влил ещё разок битой в ключицу, только сильно, левая нога автоматически перемкнула ему лоу-кик по ходулям. Он завалился на заснеженый асфальт, как мешок с... комбикормом. А кадык, видать, как раз встал на место от удара всем весом о поверхность земли, и этот хреносос опять заорал. Еще истошней на этот раз: «А-А-И-И-У-У-А-И»
В тот же миг бита для игры в бейсбол, почти беззвучными хлопками по зимнему скафандру клиента озвучила четыре мысли:
«Ключица», "Рука", "Рёбра", «Ноги».
И еще одну мыслишку, сугубо мою:
«Заткнись, падла!»
Точное попадание в лобную кость. Как звук с пульта выключил...
В машине, по пути домой, Вася крестился на каждую церковь, а я приговаривал при этом:
— Давай-давай, братан, лучше молись, а то, не дай бог, ща в пробку попадём. Примут легавые. Так что пока с района не свалили, крестись как следует!
Сняли с дистанции
...
Или вот еще про Ваську и про кураж. Всплыло.
Отбитые ребра, от лежки на полу, ноют очень сильно что-то. И холод, скотский сырой холод.
Это безопасники прокололи гофр под полами. Топят мою камеру на киче.
Обещали же сгноить.
...
Вот я и на ленинградском, за плечами гитара. И лето, вроде, неплохое такое.
Тем летом был я один. Совсем один, не считая разных неясных и темных личностей, неотступно преследующих меня всю жизнь, как мухи говно.
Среди них-то, как раз, мне и попался нарколыга, который, тем не менее успешно работал в московском отделении Зетибанка, в службе компьютерной безопасности.
Лох сей производил впечатление вполне перспективного, и я из почти филонтропских в общем-то побуждений, стал колоть его три раза в день героинчиком. Поступившим в продажу таджикского наркокартеля, на базе одного из подмосковных кладбищ.
Звали сего счастливчика Дэн.
Спустя месяц Дэн конечно оказался на диком дозняке и сам, то есть по собственной воле, и без принуждения, предложил делюгу.
Немножко объегорить его родной банк.
Часть работы Дениски заключалась в том, что он менял клиентам пин-коды на кредитных и дебитовых картах.
А я в то распрекрасное время работал тоже. С вышеупомянутым, бывшим ореховским бандитом - Васей. Мы бомбили по разгону, шевелили по отверке, ходили по-обходу, шелушили "на проклейке" игровые аппараты, короче всячески зарабатывали на жизнь.
Вася весил килограммов стодесять, не пил и не курил. Жал каждое утро около центнера на грудак, по пятьдесят повторов, со скоростью, будто в руках держит только гриф от штанги.
Быстро-быстро.
Вставал со станка, изрыгая фразу типа:
«Ух, заебца, валим трудица?»
Ну мы и валили.
А тут Дэн. Как сам бог послал, прости господи. Короче, делать тематику с Зетибанком стали с Васей.
Тема простая, без физического воздействия и ковбойства — чистой воды социальная инженерия: Дэну в банк звонит клиент - менять пин код. Дэн меняет.
Далее, с левого телефона скидывает данные клиента смской на наш левый телефон.
И тут начинается наше с Васей выступление. Увертюра, я бы сказал.
Перезваниваем клиенту с заряженного программой call recorder смартфона, с засекреченым номером, и Васенька, поставленным баритоном а-ля Левитан, вещает:
- Здравствуйте, вас приветствует служба безопасности Зетибанка, вы только что сменили пин код вашей дебитовой (кредитной) карты, и чтобы подтвердить смену пин кода назовите пожалуйста девичью фамилию матери и мы переведём вас в систему.
Простой российский лох конечно называет мамкину фамилию, и плавным нажатием на тачпад переходит в «систему».
Здесь вступает еще один инструмент — ноутбук, одолженный под это дело у брата Дэна — жирного, жадного дебила, решившего поиграть в бандитов и, в свою очередь, срубить лавэ и отдать кредит за малиновую пятерку бээмвэ.
На этом-то ноуте включается запись бабы-фирменного голоса Зетибанка, предварительно записанная, при смене пин кода, на открытой под эту делюгу дебитовой карточке нашего банка, и обработанная немного в sound редакторе... Говорит клиенту слащаво-синтетически, и без права на возражение:
«Введите пожалуйста двенадцатизначный номер карты»
Пальчик на тачпад. Пауза.
" Бип, бип, бип… бип, бип."
А call recorder в смартфоне, тем временем, пишет.
«Теперь пожалуйста введите пин код»
«Бип, бип, бип, бип»
«Спасибо, досвидания.»
Да, спасибо, кретин.
Деньги можно было бы снять прямо с веб-сайта Зетибанка, распылив по офшорным считам, по девяносто девять долларов с карты за транзакцию, потому что если переводить по сто, например, то клиенту приходит смс, с уведомлением о переводе. А это голимый запал.
Но вот считов-то офшорных только три нашлось. А это тоже палево — множественные транзакции с разных считов физических лиц одного банка, по девяносто девять долларов - конкретный набой мусарам на самих себя.
В день разводили на пин коды пять-шесть чудачков. А я еще три раза в день ездил на кладбище, к таджикским друзьям, потом в банк; и колол гердосом счастливчика Дэна, чтобы его вдруг не одолели какие сомнения.
Всё шло логическому завершению, карт набралось достаточно… Но как всегда вмешался случай. Денег мы, к нашему счастью, из-за нехватки считов снять не успели. И слава богу!
А вот почему. Заехав домой к Дэну, вечерком, обсудить дальнейшие перспективы, ну и конечно порадовать его очередным дознячком. Я полез к нему в стол за чем-то, и нашел две телеграммы из Управления «Р», где Дениса приглашают на собеседование… Крах!
Чуйка тут же подсказала, что вся тема — мусарской прокладон Управления «Р», которое просто с нас хочет срубить палку. И делюгу не мы делаем, а они — легавые.
Даже примерно представил картину, как Дэна взяли в разработку. Пырика-героинщика, где-нибудь на точке гребут гонококи (госнаркоконтроль), стряпают по факту приема делюгу, начинают вымогать лавэ и долбить его, тут выясняется, что нарк непростой - из безопасности банка нехилого, международного, и начальнику, какому-нибудь Сан Санычу, - голове и проницательному аналитику, приходит на ум помочь коллеге из смежного ведомства, с которым вместе в училище были. Может в горотделе еще операми бегали.
А в Управлении-то «Р» с палками трудности — хакеров ловить - не окуней - тяжело. Это не алкашей за бакланку принимать. Ну а рука руку моет.
Но мы-то когда легавых боялись? Решил я с горя им всем "сунуть". И банку и мусорам.
Ничего никому не говоря (ни Васе, ни тем болееДэну-сучне с его братом недонрском), копирую отработаную инфу с ноута, форматирую хард, и продаю его на скупку, может в ломбард, точно не помню.
Беру с собой гитару, в зимнем чехле, с понтом, там контробас целый, диск с инфой, и на ленинградский вокзал. На метро.
И вот, как раз, на вокзале, с которого и начинается это прекрасное воспоминание, встретил двух детдомовских из Питера, сбежавших в Сочи, искупаться на море. Едут назад. Наотдыхались.
«Айда с нами!»
«Ну, айда, чо...»
Даже не знали с кем связались. Как потом говорил Сыр - "встретились с самим дьяволом".
С ними на электричке до станции Балагое. Там бухнули в каком-то кафе привокзальном. Помню, в образ музыканта вошел сходу, пел песню «Старый отель», группы Браво; даже какая-то алкоголичка, бомжеватого вида, смахнув слезу, кинула нам на столик смятую десятирублёвку, со словами: «Хорошо поёшь!». Хотелось расколоть ей мурло, похожее на моченое яблоко, но, взял купюру, и вежливо сказал: "Спасибо, женщина".
Питер был настроен ко мне по-началу отвратительно. Кореш, у которого я надеялся остановиться, - Серега Сыр, встретил меня с сумкой на колёсиках, поведал, что девченка у которой он жил ограблена (зная его, не исключаю, что им самим) и нам туда ходу нет. Сам он валит в Тверь, потому как на него вышли еще и чехи, которых он в прошлом году киданул за решение в мосгорсуде, по какой-то тяжбе между казино и службой безопасности этого казино, на стодвадцать тыщ зелени... тра-ла-ла...
Я и детдомовский Тима, что увязался за мной почему-то, ночевали неделю в парках, грабили прохожих, и бухали паленку с металлистами.
Потом я таки сподобился зайти в одно из местных отделений Зетибанка, и дать охраннику свой мобильный номер, пояснив при этом, что их банк взломан нашей хакерской группой, и что только я знаю как, и хочу говорить со службой безопасности в Зети Групп.
Перезвонили мне на следующий день, а встречу назначили еще через день.
В Зети Групп, на ул., по-моему, Итальянская. Пришел я, конечно, с гитарой за спиной, опухшей мордой и желтых очках.
Сотрудника звали Евгений. С виду голимый гэбист. Ему-то я и дал диск, на котором полные данные лишь по пяти картам, предварительно скопированный с моего CD, в одном из питерских интернет кафе. Попутно, одолжив у волосатого лопуха сисадмина пару сотен на опохмелку.
Ну и сказал, что обязательно дам полную инфу по взлому, за всего-то двадцатничек ойро. Он мне ответил, что им это очень интересно (конечно, - судя по сводкам в инете их за последний год пару раз уже взламывали — раз в Японии, разок в США), но выплатить ли бабки решит Москва. На том и раскланялись.
Я у него еще сотыгу зелени одолжил.
Дня три скитался по Питеру и окресностям, с Тимой, в процессе собирал и жрал псилоцибиновые грибы, грабил горожан, напивался, пел и плясал в каких-то сомнительных заведениях, под синтетическими наркотиками и синтетическую же музыку.
Пил пиво с французом по имени Жиль. Хотел ограбить его, но он был очень душевный парижанин... и я не стал.
Просто сотку ойро одолжил.
- Жиль, чувак, будут бабки — отдам всенепременнейше!
Евгений назначил встречу там же. Как-то просто вручил конверт с десяткой тыщ ойро, я ему слил всю инфу, по нашему маленькому социально-инженерному эксперименту, без имён само-собой, еще десяточку он обещал если я отдам ему инсайдера (т.е. Дэна) с потрохами, я обещал сделать это (хотя на счастливчика суку-Дениса были другие планы), взял конвертик и был таков.
Кураж. Кураж! Кураж!!!
Недели две зависал в Питере — скорость, гашиш, бухло, лсд, бессонные ночи, какие-то шлюхи…
Помнится, собирал в центре металлюг с панками и прочих неформалов, пел им под гитару русский рок, нирвану, играл кантри и блюзы.
Тиме и еще паре его друзей-беспризорников купил на базаре более-менее нормальную одежонку, по мобилке и бейсболке.
Кого-то бил… И пытался, зачем-то купить пистолет...
Какой-то малознакомой, но очень красивой и капризной светской девушке, на день рождения подарил опасную бритву, в футляре от ювелирных украшений, с пожеланием: «Не плачь, вскройся», вроде работу ей на радио не дали, а я вроде помог шуткой.
Очнулся в Александровской больнице, в пипиське и обеих руках катеторы — передоз. Барбитурно-алкогольно-метадоново-кокаиновый.
Размытая фигура, в халате белом, призрак не призрак, но орет, как настоящий, с эхом:
«Откачиваем три дня тебя-а-а-а, пацан, ты куда собрался-ся-ся-ся?»
«Тоня засунь ему катетор назад в член!»
Привязали.
Еще три дня там полежал, пока выясняли суицдник или нет.
Вышел наконец. В кармане джинс нашел кусок гашиша и три сотни евро, с девятисот. И на том спасибо, господа санитары. На трусах, где булки — две дыры, протертых об асфальт, - видать, как за руки в больничку тело тащили.
В сьемной квартире еще пятихатку и русские филки. На столе дорожки, поочередно: скорость, героин.
Засохший батон хлеба, в который воткнут пятикубовый шприц.
Снюхал. Курнул. Стаканчик на дорожку.
В Москву!
В поезде «Красная стрела» напился с индусом, снял с него часы "Патек филипп", в последствии оказавшиеся подделкой.
- Прости, брахман.
Дэна в москве пришлось найти и снять с дистанции, с помещением в реанимацию. Брат его пропал сам. Хотел вернуть ноутбук, но наверное не захотел сгореть в новой, кредитной, малиновой бэхе пятерке, вместе с молодой женой.
Бандиты вместе с Васей стали искать меня, - они же рассчитывали на миллионы. Да так и не нашли. Тут ведь десятка ойро всего, и та кончилась. У меня.
Решил я поэтому эту историю всю на ТВ продать, нашел мобильный номер Пиманова, из передачи «Человек и Закон», через другана одного — Влада, сидел с ним, один кон на Матросской тишине.
Пиманов послушал, и дал цифры администратора своего, в последствии оказавшейся девчонкой азиатской наружности, симпатичной, кстати. Назначила она мне встречу в ТТЦ. Я приехал. История им понравилась, даже хотели снимать... но "Человек и закон" принципиально не платит, и моим бонусом станет ИЗВЕСТНОСТЬ И СЛАВА и то что меня покажут на ПЕРВОМ.
Ха! Вот мудаки, меня от этого первого, да и второго... с третьим в Александровской еле откачали. А со славой этой от маслят бандитских и браслетов ментовских ваще не откачают. Стану как пирог с грибами, к шконарю пристегнутый...
Тут, пару дней спустя, звонит Евгений из Зети-Групп Питер, даёт номер начальника безопасности московского Зети- групп. Созваниваюсь. Иду туда.
А что? В надежде содрать еще бабла, только по схеме шантажа уже. Беру с собой бейджики ТТЦшные передачи «ЧЕЛОВЕК И ЗАКОН» и в московском отделении Зети-Групп, пытаюсь пихануть им историю о том что материал почти отснят, интервью дал, и Пиманов ждёт его очень, такой вот удар по имиджу и без того многострадального Зетибанка.
Но там на эту разводку не особо повелись. Мне, в свою очередь, попытались рассказать тоже. И после показали другой спектакль — заявление на меня из Лондона, факсом, от гендиректора (аж!), в Гувд Москвы.
Дальше опера с петровки.
Угрозы посадить.
Но опять спасли от реального закона бейджики «Человека и закона» , вкупе с откровенным враньем про отснятую почти уже передачу. В общем, порешали на том, что материал не выходит на Первом, а я не сажусь за мошенничество.
Ну и ладно.
Неплохо покуражил!
...
Круто было, чёрт подери.
Опять я тут.
Бр-р-р. Зуб на зуб не попадает. Сдохнуть охота. Наверное, да. Надо, кстати Ваське маляву накарябать чтоли, и за забор выгнать. Может поможет чем?
Сказано-сделано. Накарябал. Выгнал через легавого одного. "Ноги" мои. Да здравсвует коррупция.
Слава России!
Вот, читайте на здоровье:
"Здоровенько, родной!
Это, наверное, моё последнее письмо, брат. В котором я хотел бы сказать тебе всё, что думаю о нашем с тобой мире. Преступном мире. Говорят вот - «Порядочный арестант». А порядочность, что это? Думаю, в людском она во всём — чистом, добром и светлом. Не предавай друзей. Не
обманывай. Не убивай без вины. Не кради где живёшь. По библейски почти.
Есть же Люди, но есть и нелюдь — шерсть. Так вот ежели в душе-то самоей нет людского, о какой к чёрту порядочности может идти речь? Если ты относишь себя к людям, то других людей ты чувствуешь нутром своим. А нелюдь, непуть, шерстюга — отработка... Порядочный человек и к этой накипи всей, по идее, должен подходить по-людски. С пониманием, не уподобляясь мрази.
И я пытался, и пытаюсь до сих пор, хотя уже точно знаю, что неправильно это, — нелюди дай палец... пососать... так она руку откусить норовит. Принимает бледво доброту за слабость… Пытается залезть на шею, да всё больше нахуй сползает…
С такими поступать надо так же - кровожадно, по возможности. Жестко, потому как животные эти наша пища. И я и ты, мы их ели и будем есть. Пусть визжит гадьё потом и горько плачут профурсетки. А шерстюга да непуть разномастная всегда и везде себя проявит по гадски. Сама…Тогда уж и дело за нами!
Обрати внимание, братуха, что все наши терпилы потом показывали себя, как гадьё… Или до нас еще показали… Вот он где промысел Господний. Чрез нас, стало быть, наказаны были Отцом небесным.
В закрытых пространствах многое видно отчётливей. Ты же помнишь как меня год почти мариновали в одиночном карцере? Знаешь за что? За то что
выпал на голодовку, дабы для Людей - мужиков простых добиться нормального питания и обеспечения, а так как это нереально, у нас в стране - утопия вообще; в стране, где кровавый блок федералов и силовиков власть приватизировал... то хоть арестантских благ — чтобы легавые давали людям двигаться, общачек собирать И весь острог ведь тогда поддержал меня.
В карцере я пятнадцать дней просто голодал один, за келешеваную посуду — негоже с пидорами с одной чашки хавать!
Потом переломал всё что ломается в хате, вскрылся, и голодал еще три дня на сухую. И Люди опять поддержали меня, ибо нутру поперёк не скажешь, когда душа в нём светлая.
Хотя людское и чувствуют душой, но до некоторых душ надо достучаться. Пока я был там, в карцере, мусара даже курить разрешали, и иметь сигареты, хотя знали что сам не курю я... Не говоря уж о посуде.
Почуяли нюхом своим легавым — не остановится.
А шерсть, бесы - в масках людских, скулили: «Не
вывезешь!», а вывез, и душа рада, хоть тело помирает.
Да и маски ихние послетали со временем.
На уральской командировке одной тоже вот, в буре: температура была под сорок, а за окном, которого нет - минус тридцать пять…
Я выблёвывал лёгкие, но в санчасть так и не попал, а в качестве профлечения меня просто отмудохали кумовья в стакане. В тот раз я шинковал руки и пузо. Своей ровью же писал на стене. Весь стакан в крови был, в моей… Мусара за дверью глумились и орали «Слышишь, скорая едет виу-виу». Демоны.
Пришел себя опять в одиночке, в подвале. И тишина, как обычно.
Месяцы тишины.
Тогда и понимание, что грешны мы пришло. Что вот он первый круг ада где. Здесь на земле-матушке. Когда потроха свои с пола собираешь пальцами сломаными, окоченевшими… А рядом бесы хохочут...
Да только не про то речь.
В лагерях всех всё тоже самое, голодовки, зарезки… буры, епкт. Рамсы и тёрлово беспонтовое за жили-были с блотью камышовой, которая называя себя "братвой", тем не менее шагает в ногу с мусарами.
Но мразь всегда чует силу, ум и правду. Дух твой. Мразь боится твоего похуй - "Или смерть, или по моему".
Не боюсь я ни смерти, ни боли, ни слов!
Боли нет уже. Слова — воздух. А смерть… Смерть придёт, когда Ей надо будет.
Нелюдь да шерсть, - есть в ней душонка, но мелкая скукоженая, и наполненая страхом мышинным. И страх этот усиливается, когда её серые глазёнки ослепляет что-то большое и светлое.
Сияние Души Человека.
В тёмном мирке, населенном
опасными тварями, где
верховодит мразь и пакость, где
свет дня заменен лживым
отблеском лампочки, где я.
Где если кусают, то это не щенячьи игры, и даже если не больно покусывают, то лишь пробуют на вкус.
Сияние Души видно
отчётливо, оно заставляет гадьё щуриться и слепнуть, доставляет им боль.
Здесь маски слетают.
Здесь если в тебе нет людского этого, - нет души, нет порядочности - видно сразу и всем!
Где бы я не сидел, если не один, - обстановка такая, что Люди улыбаются и кайфуют.
А нелюдь валит, ломится. И так было всегда и на воле.
Сейчас когда пальцы-костяшки холодком ощущаются на плече, и костлявая дышит в спину. Я чувствую смрад её.
Прошу тебя, брат, ведь ты всегда был со мной и знаешь меня, как никто, чтоб ты позаботился о доброй памяти моей.
Доешь всю дичь. Питайся сладкой кровью мрази.
Живи и помни…
С уважением, и с пожеланиями всех благ от Бога.
Я. "
Он так и не ответил. Никогда.
...