Сказочка

Софья Журавлёва
Далеко-далеко, в стране Искусств, жили-были три сестры: Драма, Слово и Музыка. Они были так дружны, что почти никогда не расставались и постоянно что-нибудь придумывали вместе – где одна, там и другая, а где другая, там и до третьей недалеко.
Полюбил Слово молодой Певец. Он осыпал её розами из фиоритур и распевов, каждый день дарил ей конфеты из нежных романсов. Но Слово была гордой девушкой. Она ни за что не соглашалась стать женой простого певца, не отмеченного великими подвигами. Каждый день Слово устраивала милому испытания: то ударение ему неожиданно подставит, то рифму подложит на дороге, то спрячется за угрожающе шипящими и звонкими согласными, а то и вообще заговорит на тарабарском наречии. Но Певец тоже был очень гордый. Вконец измучавшись, он позабыл Слово и начал петь что попало. Слово так расстроилась, что выбросила из головы все буквы родного языка и общалась с людьми только на тарабарском наречии.
Драма и Музыка обиделись на сестру и стали всюду появляться только вдвоём. Растрёпанная, исхудавшая Слово плелась далеко позади них, бормоча что-то на «языке оригинала». На неё никто не обращал внимания.
Времена тогда были лихие. Раз напало на страну Искусств племя басурманское, режиссёрское. Увидал Драму их предводитель, самый лихой негодяй, да и говорит.
- У меня в гареме 99 жён, тебя одной для ровного счёту не хватает. Выходи за меня: я тебя софитами подсвечу, шелками обмотаю, раскручу так, что по три дня на всех телеканалах тебя обсуждать будут!
- Ты мне не люб! – ответила Драма.
Тогда схватил её режиссёрский хан, положил на седло и увёз в негодяйскую степь – поминай, как звали!
Осталась Музыка одна-одинёшенька.
Как-то шла она по улице. Глядь – из кабака в обнимку вываливаются Композитор и Либреттист. Первый на ходу мелодию сочиняет, а второй тут же под неё стихи подлаживает. Орут на всю улицу.
- Мы друзья навеки!
Тут оба на Музыку глаза подняли, оба остолбенели, оба замолчали, у обоих хмель испарился – влюбились по уши! И началось. Композитор ей жемчужные бусы из мелодий несёт, Либреттист ей златой венец из стихов выкладывает, Либреттист ей дубовый терем с резным крыльцом из сюжетов выстругивает, Композитор ей хрустальный дворец с колоннами из противосложений строит. Донимают Музыку оба.
- Без меня вообще музыки бы не было! – кричит Композитор.
- А без меня не было бы оперы! – вопит Либреттист.
- За кого пойдёшь? Выбирай!
- Не могу выбрать. Оба вы хороши. – отвечает Музыка.
В конце концов, решили Либреттист с Композитором насмерть биться. Мол, кто победит – тому и Музыка достанется. Бьются день, бьются другой – нет исходу битве. Музыка совсем извелась от переживаний – под вечер второго дня так и упала замертво.
По счастью, на третий день забрела в те края Фея Критики. Посмотрела она на жуткую драку, достала своё волшебное зеркало и пустила солнечный зайчик прямо в лицо Либреттисту. Тот опомнился, отбросил свой меч и кинулся к Музыке. Композитор хотел ударить его в спину, но был ослеплён следующим солнечным зайчиком. Придя в себя, он бросился к маячившей вдалеке Слово. Фея Критики дала ей заглянуть в зеркало. Увидев, во что она превратилась, Слово так испугалась, что позабыла тарабарский язык и вспомнила родной, а также где-то потеряла свою гордыню. Тут же прибежал певец, которому надоело петь что попало, и начал извиняться.
Потом Фея Критики, Слово, Композитор, Либреттист и Певец поскакали освобождать Драму, заточённую в режиссёрской орде. В негодяйской степи начался жаркий бой. Длился он три дня и три ночи. Под конец, объединенные силы страны Искусств одержали верх. Всех пленённых режиссёров заставляли смотреть в волшебное зеркало. Некоторые пугались и убегали за тридевять земель. Другие же переставали быть негодяями и делались нормальными людьми. Едва увидев Драму, Либреттист воспылал безудержной страстью к ней и немного охладел к Музыке. Драма с радостью согласилась стать его женой.
Фея Критики, Слово, Композитор, Либреттист, Певец, несколько режиссёров и освобождённая Драма, встретив по дороге бесхозного Дирижёра, выгуливающего ручной Оркестр, вернулись домой. Они так громко праздновали, что впавшая в оцепенение Музыка очнулась и призналась в любви Композитору.
И стали они жить-поживать и оперного добра наживать.