Рецензия на роман-эссе Екатерины Мосиной "Когда реки текли в гору" ("Нива" №№1-4, 2013)
Время не возвращается
Нелли Мельникова
Разве только в воспоминаниях, мемуарах, дневниках, чем и является документальный роман-эссе Екатерины Мосиной «Когда реки текли в гору».
Приступая к написанию рецензии или, если хотите, комментария, не могу отказать себе в удовольствии чуть-чуть (в сокращённом виде) поцитировать автора, сделавшего начало романа не только выразительным, но и очень точным для понимания его дальнейшей сути.
«Люди – как реки. Одни живут медленно плавно… Другие - шумят, камни переворачивают…безымянный ручей,…маленький, звонкий, юркий, прозрачный, как слеза - из такого пить не страшно.
Такие же и люди бывают. И, как рекам, им свойственно нести свои годы- воды очень быстро: смотришь, а по руслу уже другие волны катятся.
И как нельзя дважды ступить в одну и ту же реку, так же нельзя и дважды прожить своё время.
И только мемуары позволяют опровергнуть эту истину».
Итак, МЕМУАРЫ.
Сочинение Е.М. не очень укладывается в рамки одного жанра, но автор, тем не менее, сумел сделать форму не только ясной, но и гибкой:
общие воспоминания, (годы-воды) текут своим чередом, дополняемые частенько из памяти дневников и иных архивных записей, что в тексте обозначено как « Из коллекции». Нередко текст перемежается некими философскими размышлениями о бытие в конкретном и широком смысле этого слова. Это – эссеистика, некие «лирические отступления», которым научил нас Великий Александр Сергеевич.
Эти фрагменты текста идут у автора под рубрикой «Кстати»: («По всем параметрам рукопись, данная мне первой для работы, была очень сложная не только для начинающего, но и для более опытного редактора. Она залежалась в шкафу, потому что никто не торопился ею заниматься. Специфика материала предполагала большие хлопоты и много суеты…
Это было опасно для такого «зелёного» редактора, как я, но всё обошлось без особых приключений», хотя и не без ошибок, чем автор был недоволен).
Таким видится начало работы Е.М. в издательстве «Жазуши» в 1981 году в Алма-Ате, куда они с мужем, сотрудником КГБ, приехали через год после окончания МГУ.
Своим образованием Е.М. очень гордилась, считала его образцовым и потому была обескуражена тем, что её в Алма-Ате никто не ждал. Место редактора было получено с боем после долгих мучительных поисков и благодаря случайности: она перепутала этажи редакций и оказалась в нужное время в нужном месте, ставшем на долгие (?) или недолгие (?) семь лет её родным домом, школой редакторского мастерства, опытом («сыном ошибок трудных») общения с людьми и настоящей дипломатии отношений с вышестоящими инстанциями.
Постепенно выработалось своё credo: автор имеет право на свою точку зрения, на своё видение, отличающееся от редакторского. Она научилась обходить (не без риска) даже требования «сверху». Рука её не тянулась, как обычно принято, к «редакторским ножницам», режущим по живому. Очень возмущалась практикой многих художников делать иллюстрации, не читая произведения целиком, отделываясь лишь аннотацией, что раскрывало тему лишь вскользь, поверхностно, не вникая в её сущность. И только Альберт Гурьев в работе над переизданием сказок А.Пушкина сделал всё «по первому разряду». 500000 книг, замечательно иллюстрированных попали в руки самого заинтересованного читателя – к детям.
Уже живя в Воронеже, (с 1988 года) Е.М. получила предложение сделать выставку книг, редактированных ею в Алма-Ате. И вот тут-то, собрав все сохранённые книги «до кучи», она с сожалением констатировала, что хороших изданий в твёрдом переплёте с тиснением и качественными иллюстрациями и т.д. было меньшинство. У остальных же – мягкая дешёвенькая обложка и неказистый вид, что не прибавляло им шарма, ох как не мешающего на выставке!
Однако, с точки зрения редакторской работы (и не только её – Е.М.) книги тех лет были более качественными, а главное – доступными. Их читали, и читали активно. Тиражи были большими, страна – читающей.
На каждой выставленной книге были тёплые слова благодарности и признательности авторов, среди которых Р. Петров, Н. Поведёнок, Ю. Герт, А. Пантелеев, Д. Снегин, М. Зверев, Б. Щербаков, А. Бек, Г. Мусрепов, Б. Мамыш-улы, Г. Бельгер и многие другие. Иногда отношения не складывались даже с хорошими авторами, чей талант Е.М. признавала и ценила. Так произошло с поэтессой Руфью Тамариной. Не сложилось!
И Е.М. пишет об этом с сожалением.
Для неё каждая книга, как дитя, дорога и любима. Ей отдана частичка души и сердца, здоровья и невосполнимого времени. Каждая книга – знакомство с новым, неизведанным ранее, миром автора и человека, часть которых она, узнав, полюбила и поставила во внушительный ряд своих друзей.
Однако же роман даёт и ясное понимание того, что работа в издательстве – не сплошные радуги. Вьюг было не меньше: сплетни, интриги, подставы, необходимость работать в экстренном режиме над книгами начальствующих особ, борьба «за хорошего автора» и т.д.
Недаром Е.М. в нескольких фрагментах романа называла свою редакцию (русской литературы) «серпентарием».
Но… постепенно привыкала.
И только уехав, поняла и оценила не только людей, но и ту школу, что получила в Алма-Ате, да и сам город-сад с его неповторимым восточным колоритом.
Ностальгия по былому и сегодня не редкий гость её души, и может не только по городу и людям, но и по невозвратным годам молодости.
Кроме красавца города и интересной работы, в которую Е.М. погружалась с головой, основными доминантами её жизни в Алма-Ате были события отнюдь не лёгкие, драматические, которые, быть может, частично и были причиной её отъезда в Воронеж: распад семьи (двое детей), женское одиночество и тяжёлая затяжная болезнь, неимоверно мешавшая не только жить, но нормально работать и воспитывать детей. Хорошо, что часто помогали родители, забирая детей к себе.
Пишет автор об этом периоде без особых литературных изысков, да в затронутой теме они и не нужны: это обычные рабочие моменты редакции. Работа нелёгкая, рутинная, порой изнуряюще- однообразная с редкими всплесками общения с подлинно талантливым сочинением.
Когда же речь заходит о личных чувствах, переживаниях не будничного характера, автор находит слова, приёмы, обороты речи вполне адекватные переживаемому моменту.
И ещё… Нет излишних «рассусоливаний». Всё выразительно кратко, что часто воздействует гораздо сильнее.
Последнее перед разводом объяснение с мужем… Иному автору этого материала хватило бы на полноценный рассказ.
А вот что пишет Е.М: «27 декабря 1984 года поздно вечером, после очередных разборок… муж сделал свой выбор. Закрыв за ним дверь, вздохнув, может быть с некоторым облегчением, я легла спать…»
И больше эта тема не только не муссируется, но её как бы и нет, хотя все знают долгую, мучительную болезненность семейных разрывов.
Сильный характер!
Ой ли..! Многие фрагменты романа высвечивают совсем иные свойства её ранимой натуры.
Тема женского одиночества становится сквозной, словно повеликой пророщенной через всю ткань романа. 25- 35 лет - время бурного цветения всех физических и духовных сил и, не смотря на болезнь, ОНА влюбляется и влюбляет в себя многих, встречаемых на пути мужчин.
Былые события, смягчённые флёром времени, излагаются свободно, правдиво, откровенно, но безо всяких альковных сцен; при любом соблазне, автор сохраняет деловой стиль документального романа, хотя, как уже упоминалось, не без «лирических отступлений», в которых намеченный Рубикон всё же нигде не пересекается.
Мне довелось читать журнальный вариант романа, и когда я прочла «Ниву»№3 за 2013 год, как мне показалось – самое сердце романа – поняла, что № 4 дожидаться не смогу, и стала читать с монитора.
В третьей книге «Нивы» с места в карьер автор раскрывает совершенно нетронутый ранее пласт своей духовной жизни - ВЕРУ: «Я совсем не являюсь религиозной фанатичкой. Я и молиться-то не умею так, как молятся другие, истово и самозабвенно, в усердии моления своего порою забывающие Того, кому молятся.
Я веду с Ним свою душу, я иду с Ним по белу свету, я чувствую, как Он меня поддерживает, как посылает мне разные свои благие деяния».
Благих деяний было послано немало. К сожалению, не все из них были правильно и вовремя «расшифрованы» Екатериной и, следовательно, упущены, о чём она догадалась, увы, слишком поздно.
Я имею в виду встречу с Николаем Раевским, одним из самых интересных и читаемых пушкинистов.
Через его прабабку-Софью, встретившую ПОЭТА на балу, Катю как бы обласкал свет далёкой звезды.
К сожалению, она не смогла правильно истолковать это божьё послание и не воспользовалась случаем написать свой, эксклюзивный материал об этом интереснейшем человеке, учёном, пушкинисте.
Позже, поняв ошибку, кусала локоть. Увы… В очень преклонном возрасте умер Николай Алексеевич и все, кто хоть что-то мог рассказать о нём.
В нужное и ещё доступное время, пока ещё жив был Раевский, его как-то не воспринимали всерьёз, видя в нём человека с тёмным прошлым.
Поэтому так и не появилась (пока) книга об интеллигентнейшем, эрудированнейшем человеке своего времени, учёном с докторской степенью, писателе-пушкинисте, чьи книги - нарасхват.
Да, с Раевским промахнулась, но пушкинская тема продолжает быть главным очагом горения писательского огня:
Пушкин – дуэль. Дантес – кровь.
Всё повторяю я вновь и вновь.
Дам я навечно себе зарок.
Запомню надолго я этот урок.
( Перевод из стихов И. Оразбаева)
Вообще, неким отличием, третьей части романа («Нива» № 3) является ещё и особенность её формы, когда большой раздел романа разделён на небольшие, имеющие свои заголовки, главки, чаще всего - самодостаточный очерк: «Крёстный отец», «На фоне лиловых барвинков», «Мой друг Иранбек», «Подарок судьбы».
Совершенно великолепен эпизод посещения «Кумызханы», оставивший необыкновенно яркие впечатления: «Я была потрясена всем увиденным, услышанным и даже съеденным. Это посещение кумысханы с моими коллегами по работе я запомнила на всю жизнь. Такого роскошного общения с казахами, к сожалению, у меня больше никогда не было».
В четвёртой части романа (то, что читалось мною с монитора) нет такого объединяющего начала, как в третьей: Пушкин, Раевский. Она продолжает мемуарную тему первых двух частей, хотя уже более опытным, уверенным пером, о редакции, к которой всё же прикипела сердцем, о запредельной недоступности именитых авторов даже для консультации по их же сочинениям, о «заламывании шапок» перед ними…
Есть раздел «Как я не стала учёной дамой» - было приглашение в аспирантуру, не сбылось: нездоровье, болезни детей, дефицит времени и, по-моему, недостаточное к этому стремление. И, как яркая вспышка, любовь к доктору, помогавшая в борьбе с болезнью.
Отъезд воспринимается как некое бегство от себя (разве это возможно!?), хотя были, конечно же, и чисто внешние, объективные причины: в редакции уже веял некий ветерок перемен и, возможно, не в лучшую сторону для Е.М.
Алма-Ата – дивный город, но ей-Екатерине «не климат». Потянуло в родные места, в Россию. Это так естественно!
Но как бы там ни было, годы, проведённые в «Восточной Жемчужине» свою долю ностальгии оставят навсегда.
Теперь только письма, письма, случайные радостные встречи где-нибудь в Ессентуках, да постоянная благодарность и признательность за НЕ БЕСЦЕЛЬНО прожитые годы.
© Copyright: Нелли Мельникова, 2013
Свидетельство о публикации №213042401182