Эту историю прислал мне Владимир Андреевич Рябинкин. После небольшого редактирования я, с разрешения автора, предоставляю её вашему вниманию, уважаемые читатели.
Машка и Сашка.
Светлой памяти
Александра Георгиевича Гамбургера,
навигатора, посвящается.
Одноэтажные домики из отбеленной ветром и снегом древесины. Кое-где деревянный настил по обтёсанному вечным морским прибоем кругляку. Крутые лесенки с дощатыми поручнями. Натянутые от домов к сарайчикам пеньковые, выбеленные солью, канаты. Собачьи будки, крепко сколоченные, заботливо покрытые рубероидом. Порядок в хаосе камня и снега. Это ЗФИ — Земля Франца-Иосифа. Суда-снабженцы «Наварин», «Пономарёв», «Гижига», «Объ» с мая по октябрь курсируют меж островов архипелага. Наша Арктика. Архангельская область, Приморский район. И мы верим, что она нам нужна. На точки — пограничникам, гидрологам и немногочисленным аборигенам — мы доставляем снабжение. Безымянные точки, отмеченные координатами на секретных картах: градус Северной широты, градус Восточной долготы. Керосин вертолетам, солярку вездеходам, уголь котельным. Лук, картошка, квашенная капуста, консервы в жестянках, доски и металл – для строительства светлого завтра в медвежьем углу.
Выгрузка в Арктике – как десантная операция в тылу врага. Из трюма на понтон подают бочки и мешки, сверху быстро натягивают сеть, чтобы не смыло груз, буксирный трос закрепляют на гаке видавшего виды катера с некогда белой капитанской рубкой. Натужно урча, катер тянет понтон к пологому берегу, люди подхватывают трос, закрепляют его на береговой лебёдке и подтаскивают к берегу. Катер цепляет освободившийся понтон и тянет его к пароходу. Работа не останавливается сутками. Вахта сменяет вахту – «четыре через четыре». Надо спешить, лето в Арктике короткое и холодное.
Переход на следующую точку занимает когда четыре-пять часов, когда все двенадцать. Но в конце сентября он может затянуться на неопределенное время. В один из таких затянувшихся переходов я и услышал эту историю. Теперь, сидя в беседке на даче, рассказываю её своим друзьям. История от многочисленных пересказов обросла новыми подробностями, красивыми дополнениями и деталями, которые в силу географической отдаленности объекта опровергнуть не представляется возможным. Она стала почти легендой, в которой бородатые полярники-гидрологи, офицеры-пограничники и солдаты с карабинами через плечо несут нелёгкую службу.
* * *
Вторые сутки «Наварин» продвигается в проливах архипелага ЗФИ, раздвигая мощным корпусом битый лёд. Команда в привычном послевахтенном ритме прогуливается по главной палубе, встречается на юте, курит-балагурит. «По правому борту – белые медведи!» — объявляет вахтенный штурман. Щелкают затворы фотоаппаратов. Десятки глаз с любопытством следят за хозяевами Арктики.
Пароход упорно движется вперёд. Льдины с медведями отдаляются, вот их уже не видно, и какой-то бородач в армейской ушанке произносит: «Кто был прошлую навигацию на ЗФИ, не даст соврать …» — любопытство берёт своё, его окружает толпа, и рассказчик, закуривая, продолжает. «... На этот пост мы добирались на белом теплоходе «Клавдия Еланская». Я знал, что на точке буду отвечать, кроме прямых обязанностей, за работу котельной и подсобного хозяйства. Одно дело – знать, совсем другое дело – увидеть. Вся подсобка состояла из десятка поросят и огромной свиньи-кормилицы Зорьки с двумя рядами отвисших сосков, к которым то и дело прикладывались пятачками вечно голодные поросята. Кормилица была настолько ленива, что солдату-подсобнику приходилось её перетаскивать за ноги с места на место, когда он убирал в хлеву.
Сбоку к свинарнику примыкала котельная с угольным сараем, забитым под самую крышу мешками с углем. В углу котельной на печи, в огромном закопченном чане, булькала похлебка для свиней. Боец в засаленной телогрейке время от времени подкидывал в топку уголь, поддерживая «вечный огонь». Большой деревянной лопатой шевелил в чане. Тут же стоял топчан, покрытый полосатым матрасом, покосившийся стул и небольшой столик со свисающими по углам обрывками прошлогодней газеты «Красная звезда». Армейский нож и открытая банка тушёнки дополняли картину благоустроенного солдатского быта.
Изголодавшиеся за долгую зиму песцы не боятся человека, медведи по одному, чаще по двое патрулируют окрестности. Без карабина дальше ста метров от заставы не отойти. Но и стрелять по занесённому в «Красную книгу» медведю нельзя, только рядом, по камням, чтобы напугать. Они как будто знают свои права и разоряют склады с провизией, перекатывают бочки с соляркой в надежде поживиться. Одно слово – веселятся. Повадилась и к нам медведица с подростками. Мы отгоняли их, как могли – шумели, стреляли, травили собаками. Да не любая собака побежит на взрослого медведя. Особенно медведицу привлекал свинарник, который мы усиленно охраняли. С северной стороны он был прикрыт невысокой, отвесной скалой, с трёх остальных сторон мы натянули стальной трос и развесили пустые жестянки из-под консервов. Месяца два медведи ходили вокруг котельной и свинарника, нюхали-выглядывали, готовились к штурму. И настал-таки этот день.
Солдатик, как всегда, по заведённому однажды распорядку, засыпал в чан картошку, свеклу, остатки обеда. Налил горячей воды, крутанул туда-сюда веслом, подбросил в топку угольку и уселся на топчан подремать. В чане булькало, за стенкой визжали поросята. Зорька поднялась сама, похрюкивая и постанывая, и переваливаясь на коротеньких ножках, забилась в дальний угол. Солдатик сильно удивился такому поведению свиньи, встал и пошёл поглядеть, в чём дело. В этот самый момент провалилась часть крыши над печкой и огромная медвежья туша со всего маха влетела мордой в чан. Варево разлетелось по всей котельной. Дикий вой снёс еще пол крыши. Медведь рванул, что было сил, в угольный сарай, разметав по пути мешки с углём. Наконец ломанулся в приоткрытую дверь, сорвав её с петель и, виляя огромным задом, косолапо загребая мох и камни, чесанул в тундру.
«В ружьё!!!» — я орал так, что с ворот отвалился наличник, больно саданув меня по хребту. Погоня была недолгой, сухо застучал «калаш». Медведь ткнулся мордой в снег и затих. Осмелевшие собаки с визгом и лаем драли ненавистного зверя. Мы молча шли к посёлку. Навстречу бежал Василичь, гидролог. «Это было нападение» - твердил он как заклинание. «Точно. Нападение. Все видели. Тебе даже адвокат не понадобится»* - успокаивал он меня.
День выдался солнечным и тёплым, по здешним меркам. На внешнем рейде в ожидании разгрузки стоял «Павел Пономарёв». Счёт времени давно был потерян, круглые сутки мы катали бочки с соляркой и керосином, таскали мешки и ящики с продуктами. Я заметил отсутствие собак: обычно они крутились рядом или лежали у валунов, грелись на солнце. Наконец наступила передышка. «Обь» снялась с якоря, одарила бухту шапкой черного дыма из трубы, протяжным гудком распрощалась с Арктикой. «Пономарёв» медленно разворачивался, готовясь занять место в бухте под разгрузку. Собак так нигде и не было видно.
Трое солдат во главе с Василичем освежевали медведицу, её шкура теперь висела высоко над землей, на шесте, чтобы наглые песцы не порвали ее в клочья. «Где же собаки?» - спрашиваю. Гидролог махнул рукой в сторону тундры: «Гоняют молодого медведя за той сопкой». Вооружившись «калашом», я и ещё двое солдат направились в тундру. Шли мы около получаса. Внизу, в узкой и глубокой долине, наполовину освободившейся от снега, толкая друг друга и заливаясь лаем, хороводом кружились собаки. Почуяв наше приближение, они добавили громкости; мохнатый вожак стаи подбежал к нам и снова скрылся в лощине.
Я передёрнул затвор, досылая патрон в казённик, большой палец лёг на предохранитель. Мы всматривались в отчаянный собачий хоровод, но медведя не видели. Спускаемся – решил я. Минут через десять всё стало понятно: прижавшись спинами друг к другу, в снежной яме лежали два маленьких желтовато-серых комочка. Они изредка огрызались на собак; по- видимому силы оставляли их, прошло почти пять дней, как мы покончили с медведицей. Собаки своим лаем спасли медвежат от голодных песцов. Теперь наша очередь спасать.
Медвежата поначалу царапались и кусались, но вскоре успокоились на руках у солдат, тыкаясь черными носами в пуговицы на бушлатах. Держать нам их было негде, пришлось запустить в свинарник к Зорьке. Так появились у нее два новых сосунка на воспитании – Машка и Сашка. Она не возражала, скорее из-за природной лени, чем от врождённого страха перед опасным зверем.
Полярный день подходил к концу. Солнце все глубже ныряло за горизонт. Крышу в котельной солдаты кое-как залатали. Зорька заболела, не выдержав переживаний последнего летнего месяца и сквозняков, подхватила воспаление легких. Василичь колол ей пенициллин, накрывал огромным соломенным тюфяком, пытаясь согреть, расставлял вокруг вёдра с горячей водой. Но это не помогло, через некоторое время четверо солдат погрузили Зорьку на сани и увезли в тундру.
Осиротевших во второй раз медвежат решено было переправить на Большую землю. Их долго готовили к этому путешествию: через день устраивали баню, сажали в огромное корыто, натирали хозяйственным мылом и терли мочалом, поливая подогретой водой. К приходу ледокола «Киев» Машка и Сашка стали больше походить на медведей, чем на поросят. Вот так эта парочка очутилась на ледоколе... Что дальше, спрашиваете? Да шут его знает, пристроили, наверное, в зоопарк какой-нибудь. Надеюсь, что не разлучили, и что они по-своему счастливы...» Бородач достал очередную «Беломорину», задумчиво помял её, складывая мундштук гармошкой, и снова засунул в пачку. «Судовое время одиннадцать часов тридцать минут. Экипаж и пассажиры приглашаются на обед» — хрипит транслятор. Идём домой.
P.S. В зоопарк медвежата не попали, их взял на воспитание навигатор ледокола А.Г. Гамбургер. Медведи очень любили полоскаться в воде, периодически их опускали на верёвках за борт. И вот одна веревка наконец не выдержала – лопнула, и Машка попала под винты. Сашка вместе с «папой» Александром Георгиевичем перешёл на ледокол "Мурманск". В 1970-м году Сашку подарили Президенту Финляндии Урхо Калева Кекконену (фин. Urho Kaleva Kekkonen, восьмой президент Финляндии). Вот такая история. Сохранилась плохонькая фотка Александра Георгиевича и Сашки, как раз на л/к "Мурманск".