Давным- давно, в лесу, в местечке диком
Жил- был колдун, необычайно злой.
Носил тулуп и башмаки со скрипом,
Холодною осеннею порой
В хатёнке спал и укрывался шкурой,
Охотиться любил на кабана,
Соседку Надьку, звал при встрече, дурой.
Быть может злому нравилась она?
Её одну он чарами не трогал
А почему? Не ведомо для нас.
За обветшалым Надькиным порогом
Болота и, по ним колдун не раз
Нехоженой знакомою тропинкой,
Глубокой ночью хаживал в лесок,
И у берёзок, в жёлтеньких косынках,
Брал бересту для нужд, на туесок.
У сосен молодых срывал иголки,
Чтоб совершать непоправимый грех.
Рубил под корень крохотные ёлки.
И страшен был его скрипучий смех!
Слыхала, колдовал и не боялся,
Что в трудный час к нему придёт беда.
И ворожить, во злобе, не гнушался.
Давно то было. Минули года,
А россказни о колдуне остались.
Живучи сказки, любит их народ.
Я слышала, что у ручья слетались
Под каждый високосный Новый год,
В сверкающем жемчужном оперенье
Четыре сойки, люди говорят,
Что в это небывалое мгновенье
Над лесом, ярко- красная заря
Светилась, восхищая и тревожа,
Заворожала дивная краса.
На десять лет мог стать старик моложе,
Увидев, как пылают небеса.
Само- собой, к волшебной той поляне
Пришёл колдун, в заветный поздний час.
События домыслили сельчане,
О коих говорилось мне не раз.
Четыре сойки- девицы лесные,
Лишь тёмной ночью, в високосный год,
Из плоти и из крови, как земные
Могли любить, а звёздный небосвод
Приветствовал любовные утехи
Лесных красавиц, баловней судьбы,
Для них одних серебряные вехи
Поставил лес- защиту от беды.
Для них одних всю ночь звучали песни,
Которые дарил проказник Лель.
И не было той ночи интересней.
Растаял снег. И у ручья- постель
Особенно нежна, мягка, удобна.
Её для них создал премудрый лес.!
Лишь ложу царскому она подобна,
Ревнуя, плакал удивлённый бес.
Колдун и стал свидетелем забавы,
Изрезала обида, словно нож.
В любовь хотелось подмешать отравы.
Бесовская прошла по телу дрожь.
И ласками красавиц насладиться
Желал бы он, прижав к груди своей
Её, мечту, как в сказках говорится,
Но не дано на склоне горьких дней
Быть нужным и желанным, и любимым,
Не обрести покоя для души,
А только Богом и людьми судимым
Он был за колдовство: « Не нагреши».
Ему шептала белая берёза:
«Не нагреши», зайчишка умолял.
Колдун хотел, хотел увидеть слёзы.
Смятенье, ужас. Он заковылял
К серебряным великолепным вехам,
Которые у ложа ставил лес .
На зло всему; на зло любви, утехам,
Пусть наказанье ждёт его с небес,
Он вместе с чёртом, дьяволом и бесом,
Свершит свой суд , бесстыдный и слепой,
Развеет прах любви над чёрным лесом,
Безумье это назовут бедой
Людишки в старых избах, за болотом.
Туда он не вернётся никогда.
Отдаст себя нечаянным заботам
Словесных фраз, но это ж ерунда!
Сел на пенёк, судьбу свою ругая,
Перед глазами мигом пронеслось,
Родная хата, мать совсем седая,
Которую зашиб красавец лось.
И девушка, в которую влюбился,
И много лет за ней ходил как тень.
Видать на ласки, на слова скупился.
Однажды в хмурый и морозный день,
Она с другим, в церквушке , обвенчалась.
А он ушёл, куда глаза глядят.
И зло творил, безмерная усталость
Сгибала спину, столько лет подряд.
Его добром никто и не помянет.
Ну что ж, сейчас он душу отведёт!
В недобрый час колдун с пенёчка встанет,
И гнусное своё вершить пойдёт.
Всю нечисть леса, нечисть подземелья
Он призовёт, чтоб справить свой шабаш.
В безудержный момент того веселья
Разверзнется земля, знакомый наш
Колдун уйдёт, чтоб не являться снова,
А пламень из земли сожжёт весь лес.
Произойдёт всё скверно, бестолково.
Огонь и дым взметнётся до небес,
Исчезнет злость, страдания и муки,
И люди, в страхе, перестанут жить.
Людские к небу вознесутся руки,
Я знаю в сказке всё ведь может быть.