У моих читателей, возможно, возникает недоумение, откуда девочка, нелюбимая матерью, так хорошо знает все её тайны. Ведь если мать и хотела когда-то избавиться от неё маленькой, она никогда не скажет об этом уже взрослой дочери, особенно если ждёт от неё, например, помощи в лечении, осознав, что девочка у неё выросла лекаркой, приняв эти способности от других людей. Надменная матушка Рели, занятая снабжением продовольствием фронта (чего у неё не отнимешь – трудилась Юлия во время войны добросовестно), так и не заметила, в какой момент дочь её меньшая переняла от умирающей лекарки дар лечить людей. Хотя произошло всё в её же присутствии и даже при её участии. То ли мысли её были заняты воюющим мужем, то ли своим здоровьем, то ли старшей любимой дочерью, но таинство это как-то проскочило мимо её сознания. За что потом и ненавидела мать эту свою дочь, когда вдруг заметила, что под её влиянием всё, к чему ни притронется «маленькая волшебница» (как её стали называть люди), оживает, преображается, и, если это растение, цветёт, источая удивительные ароматы.
Можно ли за это не любить дочь? Оказывается, если дитя невзлюбили с пелёнок (даже если оно ни в чём не виновато), его ненавидят потом всю жизнь – такой уж жестокий характер у подобных людей. И не исправить их ничем. Что и прослеживается на протяжении всей жизни Рели. Как же она, со временем, научилась распознавать поступки матери? Начать придётся с рождения. Постараюсь вывести, как говорят, на свет Божий, те моменты её появления на свет, что не попали в книги.
Сразу обозначу - в книгах я внятно прописала, что старшую дочь Юлия родила не от моего отца, а от довольно мутного человека, нежелающего к тому же воспитывать свою дочь. Этот человек с чёрной душой, считал, что родиться от него должны лишь девочки – мальчиков он не приветствовал и заставлял женщин, у кого они появлялись, уничтожать их без жалости. Так Юлия в молодости избавилась от двух младенцев – мальчиков. Подлый человек знал это, и предвидел, вернее, приказал дочь его воспитывать в заботе и неге. Для того он привлечёт к ней заботливого мужа, который будет любить приёмную дочь. Так, наверное, и было. Приёмную дочь, будущий мой отец, пока не появилась я, обожал – так мама любила рассказывать окружающим, умалчивая, что первая дочь её мужа была ему не родной. Но разве скроешь, если два черноволосых, потомка цыган родили девочку с мутно рыжими волосами и водянистыми глазами? И вполне понятно почему благодушное отношение моего отца к жене и, похожей не только внешне, но и жутким характером, на того коварного человека, падчерице, сменилось яростным гневом, когда он застал их обоих, пытающихся убить его родную дочь? Отсюда надо комментировать подробней, не от своего лица, а согласно авторскому повествованию.
Назвать это можно «С т р а н н ы е в с т р е ч и».
С младенчества Релю преследовали странные встречи. Вернее они не преследовали, а несли ей спасение от материнских попыток её уничтожить. Но если бы она, повзрослев, поведала кому свои открытия, её бы сочли неуёмной фантазёркой. Вот и росла она девочкой диковатой, так что вполне обоснованно в старших классах школы её прозвали «Дикаркой». Правда «диковатая девочка», а позже девушка порой оказывалась образованней сверстников благодаря книгам и хорошим учителям. Общаясь, развивала не только подруг, но и одноклассников, рассказывая им не из учебников о великих писателях и их творениях, не только расширяла их кругозор по истории и географии, но словно отправляла их в путешествия по всей Земле, подобно Жюль Верну. Однако, рассказывая о жизнях и приключениях других людей, о своих молчала - не поймут. Военное поколение детей, подростков скорее бы заинтересовала еда, чем удивительные события, происходившие с их современницей. Чужие, отдалённые временем – это, пожалуйста, рассказывай, если не голодные, послушаем. А у тебя какие могут приключения или необычные случаи быть? Ты же жила, как и мы – вот выдумки.
Откровенничать с матерью или старшей сестрой Калерия не могла тем более. Высказать родным, как она видит их в своём представлении, просеяв все их поступки через сердце своё – это получить новый всплеск агрессии с их стороны. Их двое – обожающих друг друга и самих себя. Она - одна, кого эти «мегеры–горгоны» (как в мыслях звала их Реля) старались унизить на каждом шагу. Впрочем, презрение матери и Геры-Веры - старшей сестры было с нею всегда. Это неотъемлемая часть её детства и юности. И когда началась их травля, Калерия могла бы указать им точно.
Лишь только Реля стала понимать человеческую речь (сама ещё не говоря) - первое слово, обращённое к ней, которое часто повторяли мать и сестра, разглядывая её в пелёнках, было - убить.
- Ну что уставилась своими глазами-сливами, - неласково говорила мать, прикладывая её к груди. - Тебя, обжору, надо не кормить, а убить. Убить, понимаешь? Убить!
- Как убить Рельку, мамочка? – спрашивала трёхлетняя сестра, отрываясь от игрушек.
- А вот возьму её сейчас за ножки и покручу вокруг себя, - мать, в самом деле, крутила Релю, держа за ножки. Это осталось у неё в памяти на всю жизнь. А если бы забылось, в связи с войной и жуткой эвакуацией, то маленькой Реле там, в Сибири, когда она подросла, стали сниться сны, как мать её кружит вокруг себя, стараясь ударить обо что-нибудь головой, чтоб убить. Она так и кричала: - «Хочу убить! Она умрёт, Гера! Не мешай мне». Гера спрашивала, тоже во сне: - «Как умрёт, мама?» - «Умрёт, и в могилу её закопаем!» - «Давай, мама, убей, а я на могилке её плясать буду». – Но тут открывалась дверь, входил отец и выхватывал Релю из рук жены: - «Ах ты, стерва! Хочешь убить мою дочь? Чтоб, нагулянной Гере, сладкую жизнь устроить?» И Релю уносят от матери. Лицо доброй девушки склоняется над ней и поит то молоком из бутылочки, или тёплой кашей. Это была шестнадцатилетняя её няня Рита, нанятая отцом, которая потом ушла на фронт.
Рита недолго водилась с Релей, потому что мать, как рассказывала в эвакуации женщинам, как только муж отобрал у неё дочь, грозя разводом, попала в больницу с отказавшейся ходить ногой, где муж её утром и разыскал, по приказу начальства. Вернее Юлия позвонила начальнику мужа и пожаловалась, что её бросают из-за ерунды, а у неё вот нога отнялась, на нервной почве. Отцу Рели, волей-неволей пришлось ехать в больницу. А там, жена потребовала, чтоб принесли младшую дочь, которую она кормит грудью и которую любит больше всего на свете. И чего муж выдумал, что она хочет дитя убить? Хочет сделать её сумасшедшей? – Задаёт вопрос всем Юлия с невинным лицом. «Разнесчастной» матери приносят Релю, прикладывают к груди, но девочка не хочет уже есть, не оттого ли что молоко матери горькое от гнева к ней, который, в присутствии чужих людей Юлия сдерживает. И не смотря на это, «любимую дочь», как младенца, помещают вместе с матерью в больницу. В палату для малышей, а не вместе с матерью, что, возможно, не дала Юлии ещё раз покуситься на жизнь ребёнка. А Рита приходит два раза в день, гулять с Релей по парку. Недолго продолжалась счастье – началась война. Отца забирают на фронт, Рита тоже устремляется туда, как медсестра, А Юлию с дочерьми эвакуируют от линии фронта, вместе с ранеными бойцами, вкусившими ужасы первых боёв.
Казалось, на фоне смертей и потерь другими матерями детей, Юлии надо было забыть, о том, что она хотела избавиться от младшей дочери. Но поездка в поезде – где её ещё и обслуживают – подкидывает новые мысли – выбросить ослабевшую дочь в окно. Каша, которую приносили Реле, они с Герою поедали сами. А эта в пелёнках только портит воздух, не умирая, и не живя. В поезд, вместо умерших солдат, набивались беженцы, и на глазах матерей, потерявших детей в пути, Юлия не решалась вытолкать свёрток с умирающей дочерью в раскрытое при жаре окно. Но при бомбёжке – санитарный поезд тоже бомбили – она с Герой всё же пытались это сделать. Вот этот эпизод тоже снился Реле, в эвакуации во снах. Её выталкивают в окно, без пелёнок и она летит за поездом, ухватившись за раму окна. Летит как флажок, про который она тоже узнает много позже. Только подросши и разгадав свои сны - её крутят за ножки, чтоб убить, её выталкивают в окно с той же целью - Калерия смогла избавиться от этих жутких снов. А до тех пор они ей всё снились и снились, будто не могли уйти неразгаданными. Однако она не пугалась, что над ней издевались. Мать с Герой пытались выкинуть её в окно, но кто-то же летая с ней рядом по воздуху, не держась за раму, забрасывал её слабое тельце обратно в вагон, обругав обеих губительниц. Испугавшись, они принимали её тельце и даже кормили кашею. Кто этот хороший дед-заступник, и кем он ей приходится, Реля узнала позднее, когда подросла настолько, что умела не только разгадывать, но и размышлять над своими встречами во снах.
Далее они приехали в какое-то село – их поселили к двум бабушкам, и те начали выхаживать и мать и детей. Юлию и Геру быстро вылечили. Юлия стала работать зоотехником, разъезжала на несколько сибирских сел. Только малышка Реля продолжала умирать, на горе бабушкам.
- Ты должна жить! - роптала одна из них над ней. – Я ждала тебя давно. Ты должна жить! Жить! – Слово это тоже застряло в её понимании. Признаться Реля хотела жить, но как?
Отчаявшись, старушки понесли её крестить в церковь: - «Она должна жить, батюшка, но не хочет. Крести её, чтоб умерла крещённой». Это случилось в апреле 1942 года – Реле уже полтора года. И она хотела жить – старушки ошибались. Тем более что на её крещение прилетел тот дедка, который не давал её выталкивать в окно вагона, когда поезд мчался под бомбёжкой. Реля, когда ей помазали лобик водичкой и перекрестили, выскочила из одеяльца и из пелёнок – ничего другого в войну не было – и полетела к образам наверху. Уселась на рамы – маленькая и лёгкая как ветерок, и смотрела, как крестят Геру. Сестра орала на всю церковь, что её тоже помочили водой. И зачем? Если это так хорошо. Не успела Реля так подумать, как её прогнали от образов, слегка поддав по голой попе: - «Иди отсюда, здесь тебе не место, тут Христа только невесты, а ты живая». Реля не стала спорить – она ещё и говорить не умела – и вернулась в пелёнки и одеяльце. Старушки, поп и её дедушка очень обрадовались. Каждый из них говорил что-то хорошее ей, целовали. Только тот дедушка, который её спасал в поезде, завис где-то наверху, молился Богу, что Реля не умерла. Это она хорошо понимала. И была благодарна этим людям, которые её спасали. И, наверное, поэтому – чтоб не только ей снились страшные сны – сон, где её крестили, был ей в радость. Он снился не раз, и не два, а бесконечное количество раз, чтоб Реля запомнила все подробности в нём. Дедушку, который долго ещё сопровождал её по жизни и спасал от матери. Домну, которая её крестила, а спустя некоторое время, умерла. Возможно, это время вымолила себе у Небес старушка, потому что хотела вылечить Релю окончательно. Научить ходить своими ножками и дать ей уроки, чтоб знала малышка, есть у людей руки, ноги, нос, глаза. Ноги, чтоб ходить, руки, чтоб уметь одеваться самой и кушать, ещё рисовать – были в доме знахарки карандаши и бумага, которые только для Рели хранились, Гера их знать не желала, избегала, как святой воды в церкви. Но главное – Реля должна знать, что нос дан человеку, что дышать. А глаза, что открываться и закрываться, когда хочешь спать. – «Где у Рели глазки? Правильно. Закрой ручкой глазки. Молодец! А где у бабушки глазки? Так. Закрой бабушке глазки? Вот так, нежно, своей ручкой. Спасибо. Ты моя радость!»
И через некоторое время девочка проснулась ночью, чтоб закрыть бабушке глазки, только не услышала в ответ «спасибо». И заплакала, поняв, что спасибо она не услышит больше никогда, чем удивила мать: - «Ну что ты плачешь? Бабка твоя на небе, ей хорошо там». Это был случай, когда и Юлия вспомнила, что была когда-то крещена, есть Бог. И Он может наказать за грехи, но она уже не боялась Всевышнего, отдав свою душу тёмной силе отца Геры. Как он узнал, что она эвакуировалась, и где проживает, а только прислал ей посылку с фронта, на котором воевал или нет, но посылки во время войны ей слал. Не смея сказать, что это от мужа – фамилия то была не как у неё, - Юлия назвала солдаткам брата. Пусть не завидуют любопытные, потому что у многих женщин мужья были на фронтах, но посылок не очень слали, как и муж Юлии впрочем.
Вот об этих посылках уже крепко стоящая на ногах Реля, могла запомнить, потому что в них были платья для Геры – большие не маленькие, а для Рели даже носового платочка не находилось. На что мать заявила ей: - «Ты плохая девочка и дядя не прислал тебе ничего, только мне и Гере. Проси у папы, во сне, когда ты к нему летаешь, чтоб он прислал посылку, с платьями для тебя. Все присылают, а он нет». – «Но те солдаты, кто шлёт посылки, они не воюют, а только крадут всякие платья у тех девочек и мальчиков, которые живут там, на фронте». – «Кто это тебе сказал, тётя Маша – наша хозяйка? Но ей самой муж её Филипп, шлёт часто эти краденные вещи». – «Это не тётя Маша мне сказала, это папа сказал, который сейчас лежит в военной больнице, его врачи лечат». – «Вот пусть вылечат твоего папу, и он насобирает тебе платьев, что валяются среди развалин». – «Среди развалин домов нет платьев, это я сама видела, когда там летала. Там только люди лежат, кто без рук, кто без ног». – «Дрянная девчонка, среди трупов летаешь, а поживиться тебе нечем». – «Мне не нужны мёртвые, я живых ищу и помогаю им вылечиться», - это был один раз, когда Реля проговорилась. Но мать, вместо того, чтоб погладить её по голове, стала злиться:
- «С какой это радости ты лечишь врагов твоего отца? Потом она встанут и пойдут убивать его и других бойцов». – «Но там нет мужчин, там только дети и женщины». – «Не скажи этого тёте Маши, которая над тобой плачет, как над сиротинушкой. Она убьёт тебя, что ты, негодная, лечишь не наших бойцов, а «немчуру проклятую». – «Но, мама, там нет немцев, это поляки или чехи – я узнавала – они не из Неметчины». – «Немцы, поляки – чего знает негодная, ещё не учась в школе. Мне некогда с тобой говорить – пора на работу. А ты не вздумай болтать, что ты кого–то лечишь не из наших людей – даже во сне. Тебя женщины солдатки могут убить. И я не заступлюсь за тебя, проклятущую».
Мать убивала словами, говоря это Реле, а Гера – любимая её доченька почти перед самой Победой спихнула Релю с русской печи, где она спала, с тем, чтобы младшая сестра, не встала больше на ноги. Как они хотели – эти две «мегеры», как называла их дочь хозяйки, тоже Маша, чтобы Реля умерла, а не вызывала жалость у солдаток, которые ждали своих мужей верно, но не дождались. А Юлия, разъезжая по сёлам и встречая часто мужчин, случайно попавших с фронта на несколько дней в тыл, отдавалась им со страстью, но боялась забеременеть. Только бы без живота встретить мужа. А там она родит ему долгожданного сына – и пусть Релька выхаживает его среди голода, если чужих детей лечит во снах. Юлия знала, что сны – это ерунда полная, а средняя дочь вполне серьёзно воспринимала их. Впрочем, после того, как мать отругала её за лечение «немчуры проклятой» Реля больше не заговаривала о снах и видимо, как думала Юлия, перестала их видеть.
Когда Реля стала взрослой, а стала она взрослой довольно рано и не только из-за голода после войны. При такой матери, как её родительница, дети, кого хотят, загнать, куда Макар телят не гонял, взрослеют раньше других детей. Но мать пыталась избавиться от Чернавки, как звали они с Верой Калерию, и позже, хотя средняя дочь была ей большой помощницей по дому, но кто-то не желал, чтоб дикая девочка погибала, и всё время посылал ей спасителей. Об этом расскажу другой раз, если мой читатель не устал. Раскрою тайну, кто был тот воздушный дедушка, который не дал её выбросить из окна поезда, увозящего раненных солдат и других людей от бомбёжки. И кто распростёр над Релей крылышки, подлечил молитвами, когда её несли, умирающую, в церковь. Он, любимый потом Релей человек и родной до боли и бабушки её, их молитвами осталась жить, а не умерла девчонка, о которой вы можете, прочесть много рассказов, а уж вам судить интересно это или нет? Жду откликов. Интересно или нет, читать о девочке, умеющей лечить людей во снах?
15 апреля 2013 года.
Тот дедушка, который не дал суровой матери выбросить свёрток с младенцем в окно поезда, уносящего их от войны, присутствовал и в церкви на крестинах Рели, когда ей было полтора года. Могла ли она запомнить его лицо, если оно то плакало, то смеялось глядя на девочку? И когда она взлетала к иконам (крестная была права – это была клиническая смерть, как поняла уже взрослая Калерия) её несла наверх неведомая сила. Но согнали её от икон обратно в одеяльце, и все обрадовались: - «Жива… Живая! Будет жить!» И девочка осталась жить, на радость многим, угнетённым войной людям, только не на радость матери. Но не посмела «мама дорогая», как говорила старшая Гера, признаться в этом старушке, у которой они жили - та и так ругала Юлию, за неровное отношение к дочерям. А скажи она, что не рада выздоровлению Рели соседкам-солдаткам, те могли бы разорвать «иродку» на куски.
– «Девочка ожила, значит, муж вернётся с войны», – так сказала ей старушка - пророчица и лекарка - и за то спасибо. Мужа Юлия ждала и писала письма на фронт, сообщая, что его дочь, которая просилась на тот свет, выздоровела. Научила лекарка крестницу ходить, есть кашку, забавлялась с ней, поучая всё, где у людей глазки, ручки и что ими можно делать. И когда умирала, глаза ей закрыла, по настоянию бабки, Реля. Юлия удивлялась, почему не ей доверила вредная старуха прикрыть глаза, а только крохе. Но когда её стали расспрашивать женщины, приходящие помянуть Домну, кто же той глаза закрыл, взяла эту миссию на себя: - «Я, а кто ещё мог?» - «Но Домна говорила, что передаст свой дар лечить людей она дитю, что принесёт ей огненный конь. Огненный конь – это война». – «Ну, это видимо старшей моей дочери – она ведь дитё, как вы говорите?» - «Ну нет! Домна, если ты заметила, Юля, пеклась о твоей младшей, и нам о том говорила, что вот эта девочка её Надежда – и крестила её этим именем». – «Не знаю, что она там вам говорила, а глаза ей закрыла я…», - сердилась Юлия.
Но когда маленькую Релю внесли в другой дом, большой семьи солдатки Марьи, где им предстояло жить до конца войны, хозяйка взяла на руки Релю и прижала к себе: - «Это ты бабке Домне глаза закрыла, светлая девочка? Ишь, как глазки у тебя блестят. Будто дом наш осветила». И Юлия не настаивала больше, что она закрыла глаза старушке, которая и её поставила на ноги. Но любить младшую дочь, как Геру не стала. Вот ещё! Верить всяким крестьянкам. Но хорошо, что Реля выжила. Не напиши Юля это мужу, вряд ли бы он приехал к ней после войны. Может погиб бы от горя, что не спасли его дочь. Или просто не вернулся бы к жене и падчерице, считая, что они повинны в её гибели, что было бы недалеко от правды. Но «светлую девочку» спасли и спасибо надо сказать людям. Юля так подумала один раз, но говорить было некому – Домна уже была в могиле.
Полюбить бы Юлии свою младшую, но Реля вызывала у неё только гнев. Как она раскричалась незадолго до победы, когда застала мать с чужим солдатом. Кинулась сначала к нему: - «Ты мой папа? Нет! Мой папа на фронте воюет, а ты, мамка, с чужими дядьями в постели лежишь? Я скажу папе, когда он вернётся с фронта». Убежала мерзавка из дома, и пусть бы её тогда не нашли. Но расстарались парни Марьи – всё селение обшарили, и отыскали в чужом хлеву. Как ненавидела Юлия кликушу эту! Как ей хотелось, чтоб «светлая» в какую яму свалилась и не выбралась из неё. Гера матери подыграла – сбросила негодную сестру с русской печи, чтоб та умерла, вот и похоронили бы. Но Реля выжила, лишь хромала полгода, пока не приехал отец из госпиталя, где ему лечили ногу. Отец хромает, и дочь его подражает ему. Схватил Олег «светлую» на руки и заявил: - «Отдай мне свою хромоту, а сама будь красивой девочкой». И бормотал ещё что-то на пьяных застольях, что прилетала к нему Реля в снах и спасала его от смерти. Всё это Юлия не видела, ей рассказали потом. И ведь отдала пятилетняя девчонка отцу хромоту, а сама стала ходить ровно – счастьем переполненная, что отец вернулся. Забыла ему сказать, что не была мать верна солдату. Или умом постигла, что нельзя рушить семью? Желая подчинить мужа, Юлия забеременела сразу. Чтоб родить мужу сына и не дать Реле разъединить их с отцом, если она вспомнит об измене матери. Всё время жила Юлия под угрозой разоблачения – не от дочери, так от солдаток, кто не дождался мужа с войны. Оттого за компанию со «светлой» дочерью возненавидела и соседок. Но от тоскующих солдаток можно мужа увести подальше. Поэтому согласилась с Олегом, что надо уезжать из холодной Сибири. Но как Рельке заткнуть рот?
В поезде, когда Олег ушёл в тамбур покурить (да и заговорился с кем-то), Юлия, нарочно, чтоб сделать Рельке неприятность, стала рассказывать случайной попутчице, как в молодые годы, лихо избавлялась от не рождённых ещё детей. Двух мальчишек загубила, потому что их отцы не хотели воспитывать своих детей. Реля от сообщения такого согнулась калачиком на верней полке от страха или горя. А собеседница, вспыхнув от гнева, чуть не прибила Юлию за такую откровенность. Пришлось ей денег дать вроде на вино, а та толи сошла с поезда, толи ушла в другой вагон.
А «светлую» выручил из беды старик, подсевший на полку бывшей заключённой, потерявшей своих детей во время войны. И приказал, пришедшему Олегу, снять свернувшуюся в клубок дочь и посадить напротив него. Юлия не помнит, как и заснула. То ли беременность сказалась, то ли старик её взглядом загипнотизировал, старый пень. Геру тоже послал играть в домино в другое купе. Олег сам ушёл, тоже видно не по своей воле, как догадалась потом Юлия. А Рельку дед накормил, и что-то такое ей нашептал, что девчонка уже на следующее утро заявила матери, что мальчика она не родит. – «А не мальчика, так убью». – «И попадёшь в тюрьму». – «Обращайся к матери и отцу на «вы» мерзавка». Хорошо Олег опять где-то загулял в другом вагоне – встретил фронтовика.
Юлия родила девочку уже в Литве. Хотела и правда, чтоб умерла. Но «светлая» заявила, что будет ухаживать за сестрёнкой. И опять повторила, что мальчика мать всё равно не родит. Вот где Юлия пожалела, что не удалось её убить до войны. Или хотя бы во время бомбёжки поезда. Но признаться Олегу о своих замыслах не могла. Зато могла ненавидеть наречённую, при крещении, Надеждой. Видела или нет ненависть матери Релька, но виду не подавала. Она усердно выхаживала младшую сестру и мечтала о школе, которая находилась рядом с их домом и куда уже ходила Гера. Но Гера не могла ещё читать так свободно, как это делала средняя сестра. Реля могла уже читать не только крупный, но и мелкий шрифт. Гера не давала ей букварь, так кто-то дал книги со сказками, которые Реля заучивала наизусть. Особенно сказки Пушкина, которые сунул ей под подушку странный старик, выходя из поезда. Там ещё, в поезде, научилась читать, сама. Это тоже бесило Юлию: - «Читаешь? Так вот в школу на следующий год не пойдёшь – нечего тебе там делать. А я вот рожу всё-таки мальчика – будешь и его выхаживать». – «Выхожу, но это будет не мальчик, а девочка». И наколдовала матери девочку – ведьма такая! Как её любить? И не стала её голодом морить – свою порцию каши или хлеба отдавала – сама голодала, даже когда в школу её пустили. Тут уж Гера старалась. Уехали же на хутор – подальше от школы. Так Юлия им обоим давала по куску хлеба, помазанного постным маслом, или сахаром – если он был - посыпала. Но оба куска заворачивала вместе и в сумку Гере, как старшей, чтоб она распоряжалась. Гера – умница – съедала на перемене свой кусок и сестры, а ей говорила, что украл кто-то. «Светлая» не верила, а делать нечего – из желудка у старшей, более сильной девочки, не достанешь. Худела и темнела и умерла бы от голода – в те годы дети так погибали – но кто-то её часто подкармливал.
А во снах – мать этого не знала – к Реле являлся тот старик с поезда и говорил, что он ей родной дед и обещал, что одного из мальчиков, которого когда-то уморила мать, родит, когда вырастет, она. Это давало Реле надежду, что она доживёт до того времени, когда у неё появится ребёнок. – «А то снятся сны, - жаловалась деду, раз он назвался родным, - что когда-то я, будучи большой, умирала совсем в другой жизни, не этой». – «Да, люди живут не одну жизнь, - подтверждал ей дед, - и если ты не рожала там дитя, то в этой жизни обязана». – «Конечно, дед, но послушай сон мой. Жила я в Индии, куда купец наш из России добирался. Но ничего там не продавал, а только записывал, как народы живут. Но мой отец – тот из Индии – тоже был купцом – он продавал. И мы с ним ездили по разным странам. Но однажды напали воры на наш караван с верблюдами и побили всех. Меня тоже убили, но я с ними боролась, не просто так умерла». – «Интересно рассказываешь. Но не могла бы ты мне всё это в стихах сочинить?» - «Как в стихах?» - «Очень просто. Заключить твой рассказ в стихи. Например: Напали воры на купцов, побили всех, а также и девицу». – «Ой, дед, девице перед тем пришлось сразиться». – «Видишь, рифма подбирается. В другой раз, когда встретимся, будем твои стихи оформлять».
В следующем сне, они говорили почти стихами. Сложили там стихи и про караван и про борьбу Рели с бандитами. И что её убили там – куда уж деться. Но в этой жизни она будет жить – было не страшно. Реля рассказывала деду – опять почему-то стихами, - как мать хотела, чтоб умерли новые её дети, а Реля не дала им умереть. Дед хвалил, но предупреждал, что как эти девочки вырастут, то знать о том не будут и потому Реле никто спасибо не скажет. И не надо, главное, чтоб жили – это даже в стихи не укладывала. Эти сны тоже поддерживали Релю, как и люди, кто иногда её кормил. Это были и дети в школе, увидев, как поступила Гера, делились с ней своими завтраками. И литовская женщина – мать школьников, с кем Реля и Гера ходили по лесу в школу, в Вильнюсе. Реле казалось, что всем этим людям дед нашёптывал, чтоб она не умерла с голоду. Спрашивала его во снах – отказывался и улыбался. Хитрый. За что Реля любила его. И как не любить, если вдруг дед объявил, что вскоре они уедут жить в Украину, потому что в Литве объявились бандиты, и выгоняют русских. Реля знала, что не только гонят, но убивают. Им пришлось уехать из хутора. Вывез их литовец – отец детей, ходивших с русскими по лесу. Все горевали. А с Томасом Реля разговорилась, когда ехали и все спали. Наверное, тоже дед приказал всем спать, а Реле дал возможность поговорить. Томас сказал ей, что когда она вырастет, уйдёт из семьи, и будет жить в большом городе. Калерии этот вариант подходил. Конечно, своего мальчика она должна рожать подальше от матери. Почему-то и ей виделось, что отца уже не будет – он покинет вредную свою жену. Он и сейчас уже не часто заступается за неё, а когда вырастет Реля, совсем о ней забудет. Но как во снах это не приносило печали. Отец её почти забыл – это его дело.
В Украине мать с отцом стали ещё больше ругаться. Мамочка Геры заболела – надо было её лечить – в больницу укладывать. Отец ездил, искал село, где была бы больница и детский сад, для подросших сестрёнок. Да хороший магазин и продуктами и аптека. Больная мать ревновала его к украинкам и даже нападала – била солдата. Но когда в следующем селе она легла в больницу и вылечилась, то её направили в другое село – председателем винодельческого колхоза. Вот там и мать стала отцу изменять – с приезжающими из района и области ревизорами. Опять шум, драки – Реле казалось, что она живёт в аду. Дед утешал во снах и обещал, что пошлёт семью на край земли – на Дальний Восток. Радость была Реле прокатиться по всему Союзу. Беда лишь в том, что везла её мать Геры по детскому билету, когда отцу в оргнаборе дали денег на четыре взрослых. Реле полагался взрослый билет. А мать купила детский. Отец не спорил – он давно не защищал Релю. Правда и ругаться с ревизорами в поезде не мог – уходил курить в тамбур. На Реле сэкономили, чтоб по приезде устраивать пирушки. Правда и в поезде иногда пили и хорошо ели все – мать семью водила в вагон-ресторан, а Релю оставляла вещи сторожить. Ей не доставалась горячих обедов – хорошо, если пирожки тёплыми принесут. И вот долгожданная встреча – ей дед во снах говорил, что в поезде ей повстречается – не во сне, а наяву, как он когда-то тоже в поезде – человек Космоса, который ей расскажет об этих людях больше, чем он. Космос, люди из него, такие как дед, были необычными – Реля уже знала. Но встретить такого как дед и он живёт на Земле, не в небесах – это было чудесно. И он явился к Золушке, как в сказке и водил её, после посещения родных в вагон-ресторан – кормил необычной едой – как дед в поезде. Всё было необычным, даже то, что мать разрешала ходить со Степаном прогуливаться на больших станциях за мороженым. Это был второй человек, после деда, кто ей явился из Космоса. И между тем Степан был земной человек. Это он расскажет ей, когда она через два года будут возвращаться с Дальнего Востока – тоже из-за бандитов. И откроет тринадцатилетней девочке, когда родит она сына, в каком году и что ещё знаменательного в этот год произойдёт. Только не скажет, что такие люди как дед и он (Степан) Реле будут встречаться по жизни ещё не один раз и поднимать её настроение, чтоб она не уставала жить под гнётом бедности. Люди Космоса доведут до её сознания, что она тоже существо необычное, только не надо этого знать людям земным, чтоб не завидовали. Зависть – злое чувство – это Реля знала по матери и Вере (бывшей Гере) потому помалкивала о своих приключениях и встречах с людьми из Космоса.
24 апреля 2013 года.
Под знаком энлотян, часть1 - http://www.proza.ru/2006/09/23-127