Тревога в душе Самсоныча росла по мере приближения к толпе. Даже сквозь пелену, свисавшую пыльной шторой перед старыми глазами, проглядывали удивительные изменения, которым подверглись дурканцы. Всегда шумные, веселые сейчас они выглядели как застывшие скульптуры в парке Многодумска. Взоры в едином восхищенном порыве были устремлены на говорившего Петровича, и лишь слабое утвердительное покачивание диковинных отростков из их спин выдавало присутствие жизни в кукольных телах. Даже дети, которые и минуты не могли провести без того, чтобы шалить и резвиться, казались замершими.
«Сон это что ли?», - подумал Самсоныч и весьма ощутимо ущипнул себя за ногу. Но боль развеяла последнюю надежду. Сторож подошел поближе и, наконец, увидел Петровича. Багровый луч, пробивавшийся из-за спины дурканца, казалось, подтянул всю фигуру мужичка, добавил величественности в разворот некогда обвисших плеч, надменность подбородку и снисходительность прищуру глаз. Самсоныч поднял голову в надежде рассмотреть другой конец дивного луча и, о ужас, то, что раньше казалось темной тучей, закрывшей дурканский небосвод, теперь совершенно явственно обретало очертания черной плотной решетки. Багровый луч Петровича необъяснимым образом цеплялся за ее переплетение. По массивной паутине мелкими всполохами перебегали, резвились разноцветные искорки. Они веселым хороводом добегали до места крепления с лучом, застывали на мгновенье и сливались с ним ярким всполохом. Фонтан искр сбегал вниз, оставляя после себя почти черное свечение, похожее на тлеющие угли. Будто в ответ на светящуюся чехарду, голос оратора становился все воодушевленнее.
«Что была наша жизнь до озарения? Унылое прозябание в забытом краю. Наше тело, созданное для удовольствия, находило отдохновение лишь в минуты сна. Грязь, пыль, запустение. Разве для этого мы пришли в этот мир? Посмотрите, какими совершенными создала нас мать-природа. Есть ли другое подобное нам создание на земле? Мы можем наслаждаться каждой клеточкой своего великолепного тела, смотреть только на прекрасные вещи, слушать изумительную музыку, вдыхать ароматы благовоний. Мы можем предаваться любви, создавая все новые и новые совершенные тела, испытывая необычайный трепет во всех членах, вместо быстрого стыдливого выполнения долга. Моими устами говорит с вами высшая истина: в наслаждении нет стыда! Мы с самого раннего детства были опутаны множеством обязательств, они сделали нас рабами чужой воли. Благословение луча открывает нам невиданную прежде свободу, свободу наслаждения. Каждый из нас достоин новой жизни, жизни в удовольствии…»
Самсоныч оторопел от услышанного. Речь Петровича действовала на дурканцев каким-то особенным образом. Казалось, что слова безумца опутывают, околдовывают собравшуюся толпу.
«Опомнитесь, горожане. Что вы слушаете этого болезного. Ему врача надо. О каких таких удовольствиях он говорит? Лето на дворе, у всех огороды засеяны, скотинка скоро сдохнет без присмотра. Чем вы свои совершенные тела кормить будете?», - крикнул старик из всех сил, чтобы заглушить властное красноречие Озаренного. Но на крик сторожа никто даже не повернул головы. Все как завороженные смотрели на нового мессию. Бывший Петрович, сделавший паузу на выкрик Самсоныча, вновь дождался заряда искр и продолжил с еще большим воодушевлением: "Ваши тела прекрасны. Нет ничего постыдного и срамного. Вот смотрите". Оратор ловкими движениями начал стаскивать с себя одежду.
Тогда Самсоныч вскинул ружье и несколько раз выстрелил, целясь в место, где луч Петровича сливался с небесными оковами. Озаренный взвизгнул и прокричал, чтобы дурканцы изловили обезумевшего старика, который чинит им препятствия к счастью.
Толпа сразу пришла в движение. Перед глазами сторожа дурканская улица несколько раз перевернулась, а потом померк свет.
Продолжение следует...