- У Вас комната не сдается? - в десятый раз перекрикивала я обязательно злую собаку, о чем заботливо предупреждала табличка.
- Уж лучше бы звонок провели, - раздраженно сказал мой спутник.
Я не боялась злых собак, тем более, как правило, сидящих на цепи. Я не боялась в одиночестве возвращаться по безлюдной осенней темени на станцию, я даже не боялась приставаний обязательной в каждом вагоне подвыпившей компании с гитарой или картами. Но я смертельно боялась - не ночевать же в стогу в ноябре - я боялась не найти себе ночлега, жилья и вернуться к мужу в Москву, сочинив новое вранье поверх сообщенного ему перед отъездом, и оставить Константина здесь одного. Одного, как будто не было над его койкой кнопки вызова сестры, дежурного врача, соседа по палате, наконец.
Сам вновь испеченный инфарктник, пациент дефицитного санатория со строгим режимом, стоял за моей спиной, противно грыз сечки, помогающие отказаться от запрещенного курения, и за калитку не заходил.
- Ты что, собак боишься?
- Да нет, пожалуй. Просто понял, что приношу неудачу. А, может, мы друг другу ее приносим, и тебе в самом деле лучше на станцию, к мужу, домой.
Пьяная морда высунулась из плохо освещенного окна и послала нас куда подальше.
- Все. Едешь в Москву. Я провожу до конца забора.
- Ну, последняя попытка, милый. Смотри, сколько окон вон в том домике.
- Хорошо. Но последняя, - он достал из кармана новую жменю семечек.
На хозяйке был недовязанный свитер, накинутый мужской пиджак, а в руке она держала мастерок.
- Я беру пятьдесят за ночь, но у меня хохлы - шабашники, восемь человек - трое на полу спят, комната хорошая, большая, двери, правда, нет, одеялом завешу только если.
Я бросилась в объятия Константина, как юная борзая в сугроб:
- Остаюсь.
По утрам у него была физкультура, массаж, всякие там беседы с докторами, так что до обеда мы гуляли вокруг озера не больше часа. Я молола всякую чушь, счастливо прижимаясь щекой к шершавому рукаву его куртки - вот выздоровеем, разбогатеем и купим себе на память этот остров - посреди озера действительно был неожиданный островок в три дерева - построим домик с вертолетной площадкой на крыше...
- Да уж лучше тоннель прокопаем до Ламанша. Который час? Мне пора
посидеть.
Мы садились на лавочку, и я держала правую ладонь на кем-то старательно вырезанном слове “Танечка”, как на талисмане.
Потом ему провели мониторинг - сутки ходил опутанный разноцветными проводками, и назначили еще два часа процедур после полдника, а с утра добавили кислородный коктейль.
Я слонялась по поселку, увертываясь от знакомств с местным народом, и не знала, куда себя девать. Взятый на подобный случай из дома учебник английского не шел. Как-то я пересекла железнодорожное полотно и набрела на клуб “Победа”. К моему изумлению, там среди прочих оказался один бесплатный кружок - хорового пения. Я тут же записалась и теперь после обеда вдохновенно пела “По долинам и по взгорьям” - все было лучше, чем слушать пьяный мат из-за серого солдатского одеяла, не доходившего даже до пола.
По четвергам хора не было, и я, проходив полдня вокруг санаторного забора, чтобы устать, тупо курила на не застекленной веранде. На меня так же тупо глядел голубоглазый резиновый гном, забытый кем-то из настоящих, летних постояльцев. По шиферной крыше неожиданно застучали тяжелые капли дождя - еще пять минут назад светило прозрачное осеннее солнце.
- Может, чаю попьешь, - высунула нос на веранду хозяйка Валентина, -
обкурилась уже поди.
Я зашла в кухню. Там был невероятный беспорядок, и на узкой лестнице, ведущей на чердак, почему-то лежали опавшие листья.
- Марина, - представилась приятная миниатюрная женщина с короткой стрижкой, - я тоже тут вот обитаю.
“Да где ж она спит, бедолага - неужели на чердаке - там же не топят” – подумала я. Валентина быстренько усадила нас за стол. Она уже успела мне рассказать, что шестой год тянется тяжба за квартиру (была, оказывается, у нее еще и квартира в райцентре, с которой не хотел съезжать муж, хотя и жил давно с какой-то бабой чуть ли ни на соседней улице), и я решила, что сейчас будет нечто вроде военного совета – мы, городские, разумеется, должны лучше понимать в тяжбах. Отступать было поздно - та уже выволокла бутыль с рябиновой настойкой, хохляцкое сало и твердоватые пряники. Я приготовилась вникнуть и даже дать какой-нибудь бесполезный совет, но Валентину волновало совсем другое.
- Я его, подлеца, жалею, понимаешь, - заговорила она, как только мы поставили фужеры, выпив за уют и процветание этого дома, а также за гостеприимство его хозяйки. Она обращалась попеременно то ко мне, то к Марине, а мы обе кивали, понимая. Чего тут было не понимать?
- Она его чистеньким себе взяла, прибранным, одних сорочек шесть штук,
а теперь на что похож, истаскала. Зато сама у окна весь день сидит, губы малюет, для чего, скажи?
И мы кивали одновременно – в самом деле, теперь-то ей для чего губы малевать?
- А мужик ходит не пойми в чем, к свекрови зайдет когда, борща съест,
сколько ни налей. Голодный он у нее, вот что!
- Голодный, - сказали мы с Мариной, и вышло хором. Мы переглянулись и
невольно улыбнулись друг другу.
- Чего лыбишься? – сказала хозяйка уже не без злобы, снова обращаясь
непонятно к кому, рябиновая настойка начинала сказываться. - Мужика накормить – первое дело. Накорми, а потом малюйся! Ты на красоту сколько в месяц выкидываешь?
Это был вопрос к Марине. На мне «красоты» не было. Я уже четыре дня не видела Константина, и вся «красота» тосковала в косметичке вместе с припасенным на случай чуда комплектом нижнего белья.
Марина подняла глаза и привычно сощурилась:
- Ну-у… Мужу не нравится, что я в очках, пришлось линзы заказать, а в
них глаза слезятся. А еще он любит темные волосы, а у меня они и так больные… На лекарства больше уходит.
Посетовали, какими дорогими стали лекарства. Беседа, миновав опасный ухаб, снова потекла по мирному руслу. Зубные врачи называли немыслимые суммы, а зубы продолжали болеть, совершенно с этим не считаясь.
Совсем уже поздно как-то сама собой возникла соседка – ярая картежница,
сама собой расписалась пуля и, если бы играли не по копеечке, мы с Мариной ушли бы спать миллионершами.
Уютно барабанивший по крыше всю ночь дождь прекратился. На рассвете снова выкатилось прозрачное холодное солнце. Но к полуночи, как раз когда мы начали писать пулю, Константина забрали в реанимацию, из которой утром он уже не вернулся. А Марина оказалась его законной женой, которую он скрывал, щадя двух любящих его женщин до тех пор, пока был жив. Мы познакомились в ту ночь и провели ее вместе, чтобы больше никогда не встречаться. Мы познакомились, еще не зная, что одновременно потеряем самого близкого человека, и его сердце, столько лет рвавшееся между нами, в конце концов разорвалось. А, может, просто дождь пошел, и давление поменялось, что для сердечников - первая гибель...