Сначала о «конечных причинах всех общественных изменений», с которых начинает свой текст мой оппонент Толмач. Общество – это общество людей, и все изменения в нем, в конечном счете, производят сами люди. А каким объективным фактором определяются все человеческие устремления? Естественными потребностями, природными потребностями. И задача наша такой постановкой вопроса упрощается: надо указать на эту естественную потребность – первую и главную. Марксисты указывают на материальную потребность, точнее – на весь их комплекс. Мы хотим пить, есть, иметь одежду, крышу над головой и т.д. И мы хотим производить все это. Как мы производим, так и живем, способ производства материальных благ определяет наш образ жизни. Что такое образ жизни? Это наше политическое устройство, наши мысли, идеи, идеалы, вера, художественные вкусы, наши отношения.
Для простаков, а также людей сильно обиженных на жизнь, Марксова логика кажется безупречной. Однако в ней есть серьезные пробелы, пропуски, в ней выброшены целые звенья. Вот естественная потребность. Для человека разумного потребность в мышлении является такой же естественной, как потребность в еде, одежде и т.д. И – первой, потому что потребность в мысли стоит рядом или даже впереди физиологической потребности. Если я решил положить что-то в рот, то сначала я подумал об этом. Вот труд. У человека разумного мысль идет рядом с физическими усилиями, более того – она идет впереди. Вот трудится все общество. А где его мысли? Они – в разработке: ученые, инженеры, изобретатели думают о том, как усовершенствовать способ производства, а деятели идеологии ищут способ усовершенствования общественных отношений. И что здесь чем определяется – мысль способом производства или способ производства мыслью? Разумнее предположить взаимодействие факторов при определяющей роли мысли, в то время как Маркс абсолютизировал первый вариант.
А ведь Гегель учил уважать мысль. Не послушал ученик учителя и «пошел своим путем». «Маркс ставит вопрос о коммунизме, как естествоиспытатель поставил бы вопрос о развитии новой, скажем, биологической разновидности», – читаем мы у Ленина в «Государстве и революции». Очень хотелось главному русскому большевику приравнять Маркса к естествоиспытателю, Дарвину, например. Дарвину поверили, приняли на ура – поверят и Марксу, полагал «наш дорогой Ильич». И не ошибся. Не ошибся настолько, что и сегодня еще марксисты «с ума сходят» по своему кумиру. Однако одну существенную деталь все марксисты недооценивают: Дарвин имел дело с растительным царством и с царством животных, где нет мысли, а в истории, в общественной жизни мы имеем дело с сознательными существами, действия которых определяются мыслью. Да, и инстинктом, но мыслью прежде всего. Взаимодействие множества отдельных воль дает одну равнодействующую силу, которая определяет направление развития. Взаимодействие сложное, со многими неизвестными, когда отдельные воли активны и доминируют, а другие пассивны и бездействуют, когда одни воли в расчет принимаются, а другие игнорируются. Здесь интересна мысль Гегеля: воля должна быть не просто общей, как понимал Руссо, а всеобщей, исходящей из интересов многих поколений.
«История так же, как и познание, не может получить окончательного завершения в каком-то совершенном, идеальном состоянии человечества», – приводит господин Толмач цитату из работы Энгельса «Людвиг Фейербах и конец классической немецкой философии». И пытается доказать, что коммунизм-де – это всего лишь процесс, а не конечный пункт истории. Но это ничего не меняет в моей мысли, что коммунизм – это скрытая диктатура пролетариата, или, с учетом «новизны», диктатура класса наемных работников. Вечная тирания, вечный запрет на свободную экономическую деятельность, вечное единомыслие. Противоестественный порядок, который пытаются внедрить на земле «разного калибра» марксисты, для которых марксистское рабство – естественный результат исторического развития.
Следует заметить, что среди современных марксистов немало товарищей грамотных и образованных. Иные, однако, понимают Маркса примитивно, категорично, прямолинейно, без допущения отклонений, изгибов, исключений, назовем их вульгарными марксистами. Толмач, к примеру, считает: чтобы переделать людей, надо «переделать экономические отношения», он видит здесь чисто механическую связь. «Сегодняшнее существование бывших советских людей является конкретным примером того, как окружающая капиталистическая действительность переделывает людей в вещь для продажи – в товар». Здесь и Маркс сказал бы своему последователю: в общем и целом сознание идет за бытием, но в особых случаях человек попробует изменить отношения, не меняясь сам.
Человек в качестве товара – плохо это или хорошо? Это зависти от того, сколько ты стоишь. Если ты стоишь не дороже половой тряпки, то это очень плохо для тебя: постарайся стать хорошим специалистом… лучше сразу в нескольких профессиях. Сегодня труд талантливого футболиста, музыканта, писателя ценится высоко. А также – талантливого политика, госслужащего, инженера, управляющего, опытного рабочего, старательного фермера. И генерала, и офицера. Я надеюсь, оплата труда учителя, врача, медсестры и т.д. в скором времени будут приведены в соответствие с разумной нормой. При Советах труд наемного работника не считался товаром. Не считался. Но если каждый месяц он что-то получал, – значит, его труд покупали! Покупало государство. И вознаграждение наемный работник чаще всего получал не за труд, а по шкале его значимости в системе партийных ценностей. (Я как учитель средней школы зарабатывал где-то 150-20 рублей, это мизер). Говорят, партийным секретарям, кроме оклада, некто вручал еще некую сумму в конверте. Но я знаю еще, что колхозникам, до прихода к власти Хрущева, за их труд записывали «палочки», то есть пустые трудодни (по копейке на трудодень), а миллионы зэков в лагерях вообще работали бесплатно. Вторник, 23 апреля 2013 года