Синим июньским утром 1964 года мы с моим соседом Мишкой Миллиончиковым не поделили в песочнице чужой детский железный совок с деревянной ручкой.
Совок был черный, блестящий, почти новый. Он был "ничейный", а потому желанный до исступления.
-Я старше тебя! – кричал десятилетний Мишка, отпихивая меня с середины песочницы к бортику, - мне совок нужнее! Я буду копать траншею для наших против немцев!
- И мне совок нужнее! – защищалась я, - потому что я буду лепить пироги!
- Иди отсюда! - Мишка выхватил у меня совок, пнул меня посильнее, и я вместе с ведром и формочками вывалилась из песочницы на зеленую мягкую траву.
- Дурак, - сказала я, поднимаясь с травы, - мой папа моряк. Он знаешь какой сильный. И высокий – до неба! Он сегодня придет с работы и так тебе наподдаст, что ты убежишь навсегда из нашего двора!
-Ха! – засмеялся Мишка, - а мой папа - алкоголик. Он сегодня придет пьяный с работы и так наподдаст твоему папе, что тот сразу упадет в лужу! Моего папу весь двор боится! Он всех победит! Так что передай своему папе, чтобы спрятался поскорее куда-нибудь и не высовывался!
Я задумалась. Мишкин довод меня насторожил. Потому что я не понаслышке знала, что представляет собой пьяный дядя Леня Миллиончиков, мишкин отец. И должна была признаться, что не видела картины более страшной и завораживающей. И вот почему.
Каждый вечер , примерно к семи часам, вся наша детвора собиралась в кустах боярышника. Наши сердца колотились от страха, мы во все глаза смотрели на дорогу и ждали дядю Леню.
Наконец, он появлялся в конце аллеи – огромный, грязный, орущий, иногда – с разбитым в кровь лицом. Моя душа уходила в пятки от ужаса и восторга.
Дядя Леня шел тяжело и неточно, как раненый медведь. Его мотало из стороны в сторону, он рычал, плевался, налетал на деревья, рвал на себе рубаху. Иногда он падал руками вперед, секунду-другую лежал без движения лицом вниз. Но затем мычал, поднимался на четвереньки, хватаясь растопыренными пальцами за воздух и с проклятиями и рычанием полз дальше, отплевываясь кровавой пыльной пеной.
Затем дядя Леня с неимоверным усилием карабкался по ступеням крыльца к своему подъезду, поворачивался ко всему двору лицом. И тут начиналось самое интересное.
- Гады! – дущераздирающе орал дядя Леня, - Вы все – гады!!! Дряни! Проститутки! Сволочи! Вы меня все осуждаете! Я знаю – осуждаете! Вы думаете, я палач?! Я не палач! Я приказы выполнял, поняли? Это усатое пугало - палач, а не я, честный офицер Миллиончиков! Я просто служил своему народу! И не имел права обсуждать приказы! Слышите, твари?! Слышите?!
Потом дядя Леня кое-как добирался до лифта, с грохотом захлопывал его железную дверь, а через пять минут весь двор оглашался леденящими душу короткими воплями избиваемой тети Нины – Мишкиной мамы. А частенько и высокими криками самого Мишки, если несчастный пацаненок не успевал убежать из дома до прихода отца.
* * *
Наутро дядя Леня выходил из подъезда под руку с женой.
Супруги чинно шли на работу.
Дядя Леня был аккуратно причесан, надушен «Шипром», скромен, все синяки и царапины были тщательно припудрены.
Тетя Нина смотрела на мужа сверху вниз с нежностью и обожанием. Она была выше супруга на голову и тяжелее килограммов на тридцать. Этот факт только усиливал ее безграничную и чистую любовь к мужу.
* * *
-Пап, - начала я дома серьезный разговор с отцом, - вот ты моряк. Ты сильный мужчина?
-Да пока не жалуюсь, - усмехнулся мой 29-летний папа, подмигивая маме.
- И я не жалуюсь! – обрадовалась я, - а ты… пьяных не боишься?
- А чего их бояться? - удивился папа. Мама внимательно посмотрела на нас.
-Ну как тебе сказать. А вот если…пьяный на тебя драться полезет – он тебя не победит?
-Нет, конечно, - улыбнулся папа, - он же пьяный, значит – слабый. Я его одни пальцем ткну – он и упадет.
Я засмеялась от радости. У меня просто камень с души свалился.
- А почему ты спросила об этом, дочка? – поинтересовался папа.
- А я сегодня с Мишкой Миллиончиковым подралась. Он сказал, что его отец, когда пьяный, тебя запросто победит!
- Ах, этот… - помрачнел папа, - ну знамо дело. Победитель. Напобеждался, гаденыш. Ему голову оторвать мало. Но сначала сердце надо вырвать живьем.
- Что ты такое говоришь! – сказала мама, - у человека и так вся жизнь изуродована. Вся судьба исковеркана. И не по своей вине, между прочим.
-Да ладно! – воскликнул папа, - не по своей вине! А по чьей же, скажи на милость?!
-Подожди, пап!- вспомнила я , - а усатое пугало - это чучело огородное или кто?
-Родители замолчали. Обернулись ко мне. Переглянулись.
- Где ты это слышала, дочка? – осторожно спросила мама
- А дядя Леня сегодня плакал и кричал во дворе, что усатое пугало - это палач! Так пугало – это чучело? Или злой волшебник?
- Ага, волшебник, - зло сказал папа, - Дед Мороз. Столько подарочков принес, что до сих пор разгребаем! И еще сто лет не разгребем!
- Не смей так говорить! – звонко воскликнула мама. Ее молодой голос звенел от обиды. - Он ничего не знал! Это все творилось за его спиной! А страна встала из руин благодаря ему! Цены каждый день понижались, крабы с икрой на прилавках горами громоздились!
- Ты соображаешь, - сказал папа, сузив глаза, - что ты говоришь? А сколько из-за этих крабов он людей невинных положил – напомнить? Твоего дядю, моего дядю – список продолжать?
- Давай не ругаться , - попросила мама, - я тебя очень прошу.
Папа махнул рукой и ушел в комнату смотреть телевизор.
А я, уже засыпая, тихонько хихикала, пытаясь представить, как Дед Мороз, топорща белые усы, пытается положить спать каких-то незнакомых мне взрослых дядей.
* * *
Однажды вечером папа пришел за мной в детский сад в незнакомом настроении. Он был чем-то расстроен. Он не метнулся, как обычно, мне навстречу, не раскрыл радостно объятья для моего восторженного прыжка к нему на руки.
Он погладил меня по голове и поцеловал в лоб. Но его рука была твердой, губы – холодными. Он жестко смотрел перед собой. Ему было не до меня.
Если бы я была взрослой, я бы сказала: расскажи мне, что случилось, папочка. Папа рассказал бы, а я бы выслушала, а потом нашла бы для отца слова утешения и ободрения.
Но мне было только 4 года. Я не понимала, что произошло и почему папа сегодня меня не любит.
Дети в таких случаях начинают искать свою вину в неприятностях взрослых. Я, чувствуя себя виноватой в папиной печали, забежала вперед, стала заглядывать в его глаза, начала что-то заискивающе лепетать.
«Помолчи, - попросил папа, - и не путайся под ногами."
Я опустила голову, глаза мои наполнились слезами. Мне было очень плохо и невыносимо тоскливо. Я чувствовала себя ненужной, отверженной и одинокой.
* * *
Когда мы приехали домой, уже стемнело.
Мамы дома не было.
«Вот, пожалуйста, - сказал папа в никуда, - восемь часов, а она шатается где-то!»
«Папулечка, - напомнила я, - мама не шатается! Она сегодня в институте зачет сдает!»
«Знаю я эти зачеты, - проворчал папа, разогревая мне картофельное пюре с котлетой, - игрульки эти….»
Тут раздались знакомые позывные передачи «Спокойной ночи, малыши!»
Я прыгнула к телевизору: там тетя Валя приглашала всех малышей посмотреть кукольную сказку « Приключение Чиполлино». Конечно, я уже понимала, что куклы не умеют сами говорить, смеяться и танцевать. Что это актеры их надевают на руку , прячутся под тети-валиным столом и говорят за кукол смешными голосами.
Но мне этот факт ничуть не мешал с интересом смотреть сказку и сопереживать героям.
Сначала все шло неплохо. Всевозможные овощи пели, смеялись, ссорились и мирились над ширмой, успевая при этом общаться с тетей Валей. Но потом сюжет вдруг резко изменился. Синьор-Помидор, пропев какую-то угрожающую арию в адрес Чиполлино, схватил его за луковую макушку и…. с силой дернув вверх, оторвал луковые перья! Мы с Чипполино заорали одновременно так, что, наверное, перепугали половину дома.
-Ты чего кричишь? - спросил прибежавший из кухни испуганный папа.
-Папочка! - я, заливаясь слезами, тыкала указательным пальцем в экран, - папочка, миленький, синьор-помидор Чиполлине лук на голове оторвал! Ему же больно, папа! Он плачет, слышишь?
- Да замолчи ты, - зло сказал папа, - отрастет у него лук заново. И потом, это же все понарошку. Это куклы. А куклам не бывает больно. Они не живые.
- Нет, живые! – прорыдала я , - он по-настоящему плачет, видишь?
-Давай-ка спасть уже ложись, - сказал папа, - поздно уже.
И стал помогать мне раздеваться.
- Я не хочу спать! – продолжала рыдать я, сотрясаясь всем телом, - я не буду спать! Мне жалко Чипполину!
И вдруг произошло страшное.
Папа несильно замахнулся и несильно хлестнул меня моими же снятыми колготками. Хлестнул не больно, но я оцепенела от ужаса.
- Замолчи, дрянь! – закричал папа, замахиваясь на меня снова, - я же тебе сказал, что отрастет этот чертов лук у твоего чертового Чипполино!»
Я, перестав плакать, закрылась от папы ладошками.
Папа вдруг очнулся, посмотрел на меня беспомощно - его лицо стало белым, искаженным от боли.
«Доченька…» - тихо сказал он и протянул ко мне руки.
В это время раздался веселый звонок в дверь. Это вернулась из института мама.
Папа кинулся в прихожую.
-А я сдала зачет на пятерку! – радостно объявила мама, целуя меня, - вот, посмотрите зачетку! Доча, а ты чего заплаканная?!
- А мне, мамочка, Чипполину жалко стало, - ответила я, - ему синьор Помидор весь лук на голове выдрал. Но я уже не плачу. И вообще мне пора спать. Спокойной ночи, папулечка и мамулечка!
Папа подхватил меня на руки и понес в маленькую комнату, обцеловывая с головы до ног. Уже засыпая, я услышала его шепот: «Прости меня, доченька!»
• * *
На следующее утро папа, проводив маму на работу, стал кормить меня завтраком. Сам сел напротив и сказал:
- Я должен перед тобой извиниться за вчерашнее.
-Ты уже извинился, пап, - ответила я набитым ртом, - я тебя прощаю.
- Нет! Я должен тебе объяснить, из-за чего я сорвался. А ты должна выслушать и понять.
- Мы в детский сад опоздаем, - заметила я.
-Ничего, я быстро, - сказал папа , - дело в том, что у меня неприятности на работе. Ты понимаешь, доченька, я разработал и идею, и концепцию ее воплощения, отнес все это в отдел наладки (папа работал инженером на заводе «САМ») . И знаешь, что потом случилось?
-Что? – напряглась я.
- Киванский с Росляковым украли мою идею! Заимствовали, так сказать! Я работал над ней, не покладая рук! А они не моргнув глазом, просто уничтожили мой труд! И выпихнули меня вон! Понимаешь?
- Да, - сказала я, вспомнив, как меня выпихнул из песочницы Мишка Миллиончиков , чтобы завладеть чужим имуществом - я понимаю. А как они уничтожили твой труд?
- А вот смотри, - оживился папа, пододвигая к себе листок белой бумаги и рисуя на нем овал, - вот это наш завод. А вот это - папа быстро начеркал забавные стрелочки в разные стороны от овала, – вот это его подразделения. Вот эта структура и вот эта структура. Вот здесь – папа нарисовал еще один овал - сидит Росляков. Вот здесь, под ним – Киванский.
- Под стулом? – удивилась я.
- Почти, - кивнул папа. Потом на секунду замолчал, отхлебывая чай из большого стакана в серебряном подстаканнике. И стал дальше рисовать на листе кружочки, овалы и стрелочки : - вот здесь мои наладчики, тут вот снабженцы, тут такелажники, о них забудь…. Я тебе о другом хотел сказать. Киванский меня, видишь ли, в принципе не удивил. Гнилой он малый, ненадежный. Но вот от Рослякова я никак не ожидал подобного предательства. И ведь теперь он, понимаешь, пойдет кланяться к Гаярову!
- К дяде Ринату? – обрадовалась я, услышав знакомую фамилию.
- Да, именно к дяде Ринату, - вздохнул папа, - вот же пригрел на груди змею… Ну ничего. Вот помяни мое слово, доченька – пнет он Рослякова под зад коленом!
Я захохотала.
Папа странно посмотрел на меня, смутился и спросил: - Что ты хочешь? Ну, что бы ты хотела от меня получить в знак моего извинения перед тобой?
- А у тебя денег на что хватит? – поинтересовалась я.
-На все, что ты попросишь! – пообещал папа.
-Ну тогда куклу Женю, - быстро сказала я, - Большую. С длинными косами. И в настоящем капроновом платье.
-Женю? – задумался папа.
-Ну да, - объяснила я, - мне просто песня одна нравится.Вот эта: «стоит средь лесов деревенька! Жила там когда-то давненько – девчонка по имени Женька….»
- Да-да, - закивал папа, - чудесная песня. «Высокие травы косила. Мальчишечье имя носила…» Конечно, будет тебе, дочка, кукла Женя с косами и в настоящем капроновом платье.
И повез меня в детский сад.
* * *
Вечером я, уже одетая, как обычно ждала папу на банкетке в раздевалке.
Но он в этот раз сильно задерживался.
Уже забрали всех детей, а папы все не было. Воспитательница Ольга Александровна сидела рядом со мной и нетерпеливо поглядывала на часы.
- У вас в доме телефон у кого – нибудь есть? – наконец спросила она.
-Ни у кого нету, - сказала я, - только автомат висит в подъезде.
И тут дверь распахнулась и на пороге появился запыхавшийся папа с огромной красной коробкой в руках, перевязанной белой двойной лентой.
-Извините меня, Ольга, - сказал папа, тяжело дыша, - я очень виноват перед вами. Но я дочке искал подарок. Пол-Москвы объездил, пока нашел. Вот… - папа положил коробку на банкетку, потянул за ленту, снял крышку.
В коробке, под тончайшим слоем папиросной бумаги, с закрытыми глазами лежала огромная, с меня ростом, кукла в белом капроновом платьем с розовым атласным бантом по подолу. Такие же банты были в темных косах куклы, уложенных «корзиночкой».
-Это мне? – не поверила я.
-А кому же, - сказал папа, - только тебе. Она твоя. Ее зовут Женя. Вот, видишь надпись?
И точно: на ярлыке на платье куклы было напечатано: "КУКЛА ЖЕНЯ. Цена 7 руб.80 коп. Сделано в СССР".
Папа помог мне взять тяжеленную куклу на руки, то и дело заглядывал мне в глаза, пытаясь угадать величину моего восторга и спрашивал: - Ты рада, доченька? Ведь кукла отличная, правда? Ведь именно такую ты хотела, правда?
Ну как я могла убедить папу в своем неописуемом восхищении и счастье? Какие слова я могла подобрать, вдыхая новый упоительный запах неожиданного подарка, кроме скупых "Ну да... ну да..."
Я до сих пор не могу взять в толк, зачем папа носился по всей Москве в поисках куклы именно с этим именем. Ведь проще было купить любую куклу и убедить меня – я бы с радостью поверила! - что ее зовут Женей.
Но папа не мог меня обмануть. Только абсолютной, чистой правдой он решил искупить свою вину перед своей обиженной им маленькой дочерью.
* * *
Прошло много лет.
Я закончила школу, потом музыкальное училище, потом Академию. Я работала, создавала семью, рожала детей. А кукла Женя взрослела вместе со мной и жила вместе со мной - сначала на старой квартире, потом на новой, потом на даче. Даже когда ее выгоревшее платье расползалось при каждом прикосновении, а роскошные розовые банты вообще рассыпались в прах, я все равно никому не разрешала выбрасывать ее.
Теперь она стареет вместе со мной, моя красавица Женя в настоящем капроновом платье.
• * *
Сейчас папе 77 лет.
У него стеноз сердечной аорты, закупорка бляшками каких-то главных сосудов и артерий и масса других болезней. « У него не сердце, а тряпочка,- сказали мне врачи 7 лет назад, - надо бы стенты поставить.»
«Ни за что, - сказал тогда папа, - сколько проживу – столько и проживу.»
И живет потихонечку. А сердце, что самое интересное, его не беспокоит.
Но за здоровьем своим папа следит, пьет все лекарства, назначенные врачами.
- Скажи, дочка, вот почему у меня иногда болят и отекают ноги? – спрашивает он, когда я приезжаю к нему, - я же выполняю все предписания врачей!
-Вот смотри, папуль, - я беру листок бумаги и рисую овал, - вот это - твое кровообращение. Вот это – большой круг, это – малый. Вот тут твое сердце….
Я быстро рисую стрелочки, папа надевает очки, всматривается в мой рисунок, стараясь не пропустить ни одного моего слова.
- Вот здесь у тебя немножко пережаты сосуды. Но когда ты пьешь лекарство, то вот здесь у тебя все открывается, тут – освобождается, кровь течет как надо и жить ты будешь еще долго-долго. Врачи говорят, что у тебя отличное здоровье! Великолепные легкие, селезенка, а почки – вообще как у младенца!
Раскрасневшийся от счастья папа кивает и уносит на вытянутых руках в комнату листок с моими каракулями – драгоценный пропуск в Веру , Надежду и Жизнь.
Потому что Любовь у папы осталась только в памяти.
Сегодня, 22 апреля 2013 года, моей маме исполнилось бы 75 лет.
И в этот день, ровно 13 лет назад, мы похоронили ее на Долгопрудненском кладбище рядом с ее родителями. Теперь там лежит и родная мамина сестра, моя тетя Ася.
Ничего не поделаешь - так устроен наш земной свет. Люди в него приходят, живут со своими чаяниями, надеждами, горем и счастьем. А потом уходят, оставаясь в памяти дорогих людей светлыми воспоминаниями. Потому что, как сказал однажды Великий Мастер, закончившей мощным светлым аккордом свою «Лунную сонату»,
«РАДОСТЬ ТОЛЬКО ЖАЖДЕТ,
НО ЛИШЬ ПЕЧАЛЬ
УТОЛЯЕТ
СЕРДЦА."
22 апреля 2013.
_____________________________
Дополнение от автора. Мой любимый папа, Титов Юрий Александрович умер солнечным утром 20 сентября 2014 года. Я ехала к нему через всю Москву, но не успела. Совсем немного опоздала. Светлая ему память. Он навсегда останется в моем сердце.
06.11.2014