Роза Багдада

Драма в 4х картинах

Наставление шахидам:
Никогда не считай мёртвыми тех, кто был убит на пути Аллаха. Нет, они живы и получат удел у своего Господа.

***
ЛИЦА:

АБДАЛЛАХ – халиф, полысевшая голова обрамлена венчиком золотистых волос, борода рыжая от хны
ХАДИДЖА – жена халифа, мать гарема, в хиджабе с огромными густоподведенными глазами цвета янтаря
ФАТИМА – дочь Хадиджи в черном хиджабе, расшитом серебром
АД-ДАДЖАЛЬ – пророк из сирийской пустыни с клочьями седых волос, весь порос звериной шерстью, глаза забинтованы, на руках и ногах длинные когти, похоже он долго рыл землю 
ДЖАБРАИЛ – молодой сириец, начальник евнухов в темно-синей абе
АНИЙ – виночерпий из Смирны, красивый юноша с бронзовыми кудрями
ТОМАС МОР – миссионер из далекой западной страны
ДЖАМИЛЬ – палач, начальник стражи, вымазан голубым и синим, в белом халате и колпаке, со сверкающей саблей
МУХАММАД – святой человек (упоминается)

Хананеи:
НУБИЕЦ – черный как сажа с узором побелки на лбу, в юбке из шкуры жирафа, большие серьги и многоярусное ожерелье из ярко-желтого золота на длинной шее
КИТАЕЦ – в голубом халате с черными хризантемами, белая повязка на голове, лицо припудрено рисовой мукой
ПЕРС – в синем ковровом халате, высоком тюрбане, густые брови срослись на переносице, орлиный нос
ЕГИПТЯНИН – в белой льняной юбке, глаза накрашены, в черном парике
МОНГОЛ – лысый с пушистыми бровями, в собольей шапке и коричневом полушубке, расшитом драгоценными каменьями
ИУДЕЙ – солидный пожилой человек с ожерельями и браслетами, на нем сразу несколько дорогих цветных халатов
КАППАДОКИЕЦ – кудрявый человек в медвежьей шкуре, очень густые брови, желтые глаза
СТРАЖИ х7 – телохранители халифа с флажками и винтовками в красных шапках, перчатках и лаковых сапогах
ШАХИДКИ х10 – наложницы халифа, дочери гарема 
ЕВНУХОВ х7 – стерегут гарем с винтовками, в лакированных сандалиях
АССАССИНЫ х7 – вооруженный отряд Фатимы в масках и черных абах

ОБСТАНОВКА:

Неподалеку от Багдада роскошный дворец халифа – рай посреди пустыни: ворсистые ковры для молений с эмблемами смерти, изображениями танков и боевых вертолетов, шкуры зверей из цветных синтетических мехов. В центре дворца – скважина с напитками оттуда поднимаются винные пары.
Слева табурет халифа и бронированный автомобиль без колес. Каркас автомобиля без окон и дверей с широкими сидениями, чтобы удобно было устраивать оргии.
Справа гарем халифа – прозрачный шатер, в нем сидят шахидки. Вокруг шатра кусты белых роз, среди кустов евнухи с автоматами стерегут дев.
Позади гарема ржавая лестница, на ее вершине – черный портал. Оттуда появляются все новые персонажи: хананеи, халиф и его охрана, Хадиджа и ассассины Фатимы.
Под лестницей стеклянный шкаф с винтовками и ящики с боеприпасами.
Под потолком на серебряной цепи подвешена прозрачная сфера луны, в нее заключен пророк. 
По периметру дворца натянута колючая проволока.
Перед дворцом припаркован небольшой танк, здесь же насыпь из песка, забор из чугунных кольев. Все перепачканы сажей и запекшейся кровью, на остриях черепа, дырявый солдатский сапог, сгоревшая униформа. Здесь же в песках перед дворцом останки орудий и боеголовок, обломок вертолетного винта, колесо автомобиля.

***

Исходное событие:

Пророк Мухаммад мертв – отравлен своей женой.
Его единственная дочь Фатима осталась сиротой, ее мать – первая жена пророка Хадиджа вышла замуж за его двоюродного брата Абдаллаха. Теперь он новый халиф – повелитель исламского мира. Абдаллах растопил баню и созвал гостей на праздничный пир.

КАРТИНА 1

ДЕЙСТВИЕ 1

Полутьма. Единственный источник света – огромная луна. Поначалу свет мерцающий, как от неисправной лампы, затем ровный и чистый, освещает вершину ржавой лестницы. Там сидит Фатима в хиджабе, закутана  в плотные  покрывала, видны лишь пальцы ног. Из черного портала на вершине лестницы доносится шум пира, пробиваются банные пары.
Шахидки в шатре наигрывают нежную мелодию на систрах и танцуют. Евнухи неподвижно стоят среди роз. У колодца Джабраил и Аний с кувшином вина.
ДЖАБРАИЛ. Посмотри на луну! Как прекрасна луна сегодня вечером, она словно роза из серебра. Принцесса Фатима тоже смотрит на луну, она похожа на маленький серебряный цветочек, ее глаза сияют ярче ртути... (закатывает глаза)
АНИЙ. У тебя глаза слишком томные, Джабраил. Выпей со мной, сними томление.
Подносит ему вина, и сам пристраивается сзади.
ДЖАБРАИЛ. Посмотри в ее глаза, они похожи на звезды с неба.
АНИЙ. Как ты разглядел ее звездоносные глаза под плотными ковровыми покрывалами, в которые она закуталась? Не смотри так на девиц – ослепнешь, поберегись.
ДЖАБРАИЛ. Ради принцессы Фатимы я готов на все - готов ослепнуть. Если она на меня не взглянет, я вырву себе глаза собственными когтями! (размахивает кинжалом в воздухе) 
АНИЙ. Ты это брось! Может случится несчастье.
ДЖАБРАИЛ. А! Ты видел? Она посмотрела на меня... Я жил не зря!
АНИЙ. Фатима смотрит на луну с тех пор, как светило взошло на черном небосводе. Я нахожу, что она слишком долго смотрит на луну. Сначала она потеряет сон, потом ее начнет лихорадить... Они такие впечатлительные, эти девственницы.
Шахидки в шатре начинают нежно петь.
АНИЙ. О! Что я слышу? Голоса сирен! В воздухе запах роз... Ты чувствуешь, Джабраил, ты чувствуешь?
Из портала пробиваются банные пары.
Луна раскачивается как маятник, из нее сыпятся серебряная пыль и цветы на голову Фатимы.
ДЖАБРАИЛ. Посмотри на ее лицо... Оно белое, как лилия в прошлогоднем снегу. 
АНИЙ. Снова сирены... (трясет головой, зажав уши руками) Они поют мне о смерти, поют о любви, хотят увлечь меня в море, в черные воды Тигра. А! Залей мне уши воском, скорее, Джабраил! Да нет, дурак, не вином. Ах, оставь!
Жжет свечи, роняет огонек в колодец – вино вспыхнуло.
АНИЙ. Вино горит! Что делать? А! Плесни воды мне на голову! В колодец плесни... Халиф меня задушит. Он же любит погуще, покраснее. А уши? Мои уши! Сирены – они кругом, ты слышишь их, Джабраил, слышишь? Они ужасны, они мне поют, хотят меня околдовать, увлечь в черные волны Тигра. У нас в Смирне крылатые чудовища вьют гнезда на отвесных берегах. Среди ночи демоницы разгуливают по воздуху, клюют печень матросов и любопытных дураков, вроде тебя.
ДЖАБРАИЛ. Посмотри на луну, какие томные у нее глаза...
АНИЙ. Ты слишком долго смотрел на луну, Джабраил, я уверен случится несчастье. Умрешь в девках или того хуже... От рук какой-нибудь девки!
Аний проливает воду из кувшина на голову Джабраилу, но сириец не реагирует – он очарован луной.
ДЖАБРАИЛ. Как красива принцесса Фатима сегодня вечером!
АНИЙ. Ее красота замучит тебя, Джабраил. Ты умрешь от черного взгляда проклятой девственницы. (заглядывает в колодец) Так тихо, даже сирены умолкли. Если халиф узнает, что я испортил его вино, мне конец! Нам обоим конец. А если заметит, как томно ты смотришь на дочь гарема, тебе сразу отрубят голову, а может и обе ноги – так и знай, Джабраил. Воистину, бог этой земли кроткий, всепрощающий.   
ДЖАБРАИЛ. (ползет среди розовых кустов к лестнице) Сколько земель я обошел, сколько объездил стран – я не встретил никого красивей. Я готов сложить за нее свою голову, обе ноги и даже фаланги пальцев. (достает кинжал, пилит пальцы)
АНИЙ. Джабраил, ты сводишь меня с ума! Дочери гарема, эти сирены в покрывалах, не смеют показаться людям на глаза. Не смотри на нее так! Ты слишком томно смотришь на нее. Помни о лихорадке! Сначала ты потеряешь сон, потом человеческое достоинство, и очень скоро эта серебристая нимфа и вовсе лишит тебя жизни.    
ДЖАБРАИЛ. Я не достоин развязать ремни ее сандалий! Я бы молился у ее белоснежных стоп – они как две белые голубки танцуют на коврах и не примнут даже вышитого цветка. О ее благосклонности молю, о другом мечтать не смею!   
АНИЙ. Молись, Джабраил, Богу молись, его благосклонности проси! Белая роза Багдада, первая дочь гарема, всего лишь женщина – она смертная, Джабраил. Дай ей только повод, она станет шлюхой. В один прекрасный день кровь ее закипит, она станет блудней всех собак Вавилона.   
ДЖАБРАИЛ. Не говори мне таких слов, Аний, замолчи! Ты лжешь, чтобы я меньше заглядывался на женщин, чтобы делил свое ложе только с тобой... Но меня не обманешь, мой нежный друг, и не пытайся! Принцесса Фатима, она не такая. Посмотри как она сияет! Разве можно сравнить ее с собакой? Я не вижу клыков и шерсти нет, язык ее не вываливается изо рта, слюна не капает на хиджаб – в ней нет ничего от собаки.   
АНИЙ. Очнись, Джабраил! Сорви чешую с глаз: через женщину всё зло пришло в этот мир. Днем блудные дочери кормят мужей ядовитыми плодами со своей белоснежной груди, а ночью бегут в Египет и Сирию в объятья наместников, этих проходимцев в цветных халатах, увешанных бусами, утыканных перьями, обнимаются с темнокожими рабами в белых юбках и отдают свои нежные тела на поруганье армии упитанных иудеев.
ДЖАБРАИЛ. Посмотри, как светит луна... (ложится среди розовых кустов близ шатра) Она как серебряная монета на дне голубого Нила, её губ еще не касалась роса цветов. Как печальна принцесса Фатима, как нежная голубка у которой вырезали сердце...
АНИЙ. Вспорхнет и улетит - как не бывало.
ДЖАБРАИЛ. А как она красива! Мне нравится смотреть на нее, на ее кожу из перламутра, на черные волосы за пеленой прозрачного муслина. А как она сияет! В неё несложно влюбиться. 
АНИЙ. (завязывает ему глаза отрезом черного муслина) Этот тонкий муслин защитит тебя от колдовских чар и зова чудовищных сирен. Только не снимай его, умоляю, не снимай! И на луну не смотри, Джабраил. Я люблю тебя и не хочу, чтобы с тобой случилось несчастье. Давай, я залью тебе уши дёгтем, чтобы ты мог расслабиться и больше не слышал пения сирен...
Аний уводит его подальше от гарема, глаза сирийца завязаны, но взор его устремлен в сторону Фатимы.
ДЖАБРАИЛ. Как она бледна, ты видел? Какие томные у нее глаза... А губы? Ты видел ее губы? Они равно созданы для песен и поцелуев. 
АНИЙ. (томно закатывает глаза, подражая Джабраилу) О, эти ее губы! Их еще не касалась роса цветов и вина на пиру она не пила, маков не нюхала и в бане с махрамом не лежала.
ДЖАБРАИЛ. Почему она молчит? Я хочу, чтоб она пела для меня.
АНИЙ. Ты слышал когда-нибудь о сиренах? Вот послушай: десять сирен в прозрачном шатре играют на систрах и ждут своего пылкого махрама. А завтра к ним присоединится еще одна. Кто бы это мог быть?
ДЖАБРАИЛ. Ты же не думаешь... Халиф не станет покушаться на честь дочери самого Мухаммада. Неслыханно! Бог его покарает, он засохнет в пустыне от зноя как прошлогодняя колючка и никто не плеснет воды ему на голову. 
АНИЙ. Пустыня не для всех.
ДЖАБРАИЛ. Он праведный халиф, он не посмеет... Мои евнухи верно служат ему, отдают за него свои жизни, топчут земли варваров, не смеют коснутся даже малого цветка в его садах, не сорвут белой розы. Я хочу, чтобы она пела для меня, Фатима, моя нежная голубка. А если она сыграет мне на систрах, я взлечу на седьмое небо от счастья.
АНИЙ. Ты дурак, Джабраил. Выпей вина, забудь о ней.(вырывает розовый куст) Розу понюхай!

ДЕЙСТВИЕ 2

Луна светит всё ярче, в ней отчетливо прорисовывается силуэт пророка.
Фатима молится, простершись на ступенях лестницы.
АД-ДАДЖАЛЬ. Грядет час расплаты! Верблюды сложат свои головы перед почерневшим камнем. Свет померкнет, глаза слепых прозреют, уши глухих отверзнутся! Ангел протрубит десять раз, раздастся глас божий, огнь всепоядающий прольётся с небес и всех сожжет. Паршивый верблюд бредет за своим слепым поводырем, сбивая копыта в кровь, спотыкаясь о трупы, но поводырь его слеп и потерял поводья, зашил рот холщовыми нитками и мчится прямо в бездну. Там внизу блещут реки из лавы и огня, а берега из пепла чернее тьмы ночной.
АНИЙ. (безмятежно переливает вино из одного кувшина в другой) Какие страсти...
ФАТИМА. (ползет по лестнице, тянется к луне) Истина, истина, истина! Так и отец мой говорил. Говори, говори со мной, о пророк! Твой голос пьянит меня.
ДЖАБРАИЛ. (приподнимает муслиновую повязку с глаз) Как принцесса бледна, как печальна Фатима сегодня вечером... Отчего она так бледна?
АНИЙ. (бьет его по рукам) Она такая всегда: с тех пор как Мухаммад нас покинул и вознесся на своем крылатом коне в небо на облако. Говорят, что жена его, красавица Хадиджа, первой облеклась в доспех истинной веры, поднесла ему драгоценную чашу щербета и, знаешь... Он сразу умер. Как сидел, так и умер – прямо на коне.
ДЖАБРАИЛ. Ты снова подслушивал гнилые сплетни женщин в гареме? Как ты мог поверить роптанию адских пчёл?
АНИЙ. Я никогда не верил сплетням и слухам, которые плодят жены гарема за шитьем ковров: богатству их фантазии позавидует даже верблюд. Но щербет из рук Хадиджи я не приму.
ДЖАБРАИЛ. Хажиджа святая женщина! А дочь ее, прекрасная Фатима самая праведная из всех, кого я знал.
АНИЙ. Молчи! Ты Мухаммада не знал.
ДЖАБРАИЛ. Пусть я не знал Мухаммада, но я смотрю на его дочь: она светится, точно ангел из серебра. Фатима от нас, точно от нас.   
Луна раскачивается над ними как маятник. 
АД-ДАДЖАЛЬ. (вещает громовым голосом, раскачивая маятник луны) Отверзнется небо и прольется дождь из пиявок и болотной грязи, некошенные луга истлеют, а сады обратятся в пустыню, гнев божий всех сожжет! Придет Сын человеческий, он припас гвозди, заострил копья, намочил губку в уксусе, он поразит сердца живых, исколет глаза грешников. А тех, кто спит в грязи, он окропит жгучим ядом – они проснутся и возопят, моля о пощаде, но никто, никто им не поможет. В ком много скверны, пусть еще сквернится, а чистые будут очищены черными водами Тигра. Блудницы, облобызав сандалии господни, уверуют, скверна сама соскочит с их прелюбодейных ртов и все они последуют за Ним, разорвут свитки грехов своих, бросят ожерелья вечности и драгоценные нитки жемчуга в морскую пучину, и уверуют, УВЕРУЮТ!! Наш господь – он везде. Верблюды будут целовать пески пустыни, по которым он ступал. А те, кто не уверовал, пусть горят вечно, в новой коже или в старой – без разницы. Огня геенны хватит на всех!   
ЕВНУХ #1. Что он говорит, этот пророк? Я ничего не понял, но мне страшно. Зачем он пугает меня?
ЕВНУХ #2. Это пророк из пустыни.
ДЖАБРАИЛ. Святой человек!
АНИЙ. Он слишком долго смотрел на луну. Теперь случится несчастье.
ДЖАБРАИЛ. Он шел через пустыню сирийскую и кричал, проповедовал пока не охрип от песка и пыли. Это случилось на второй день после смерти Мухаммада: по улицам Багдада ходили голые женщины с черными от сажи лицами, в рваных сандалиях и все они пели, молились и плакали. В тот день Мухаммад покинул аравийский мир, в пустынях больших и малых возрыдали толпы сирот...
АД-ДАДЖАЛЬ. Страшная ночь спустилась на землю, она продлится тысячу лет, пока все грешники не потонут в потоках крови, пока не рухнет свинцовое небо и всех не придавит!
АНИЙ. У нас в Смирне о таком не слыхивали. Все живут, как нравится: пасут стада, пьют вино из фонтанов и кровь жеребят, выращивают персиковые сады, кушают щербет, а женщины нагие и страстные танцуют на площадях среди удобрений, фиалок и роз.
ЕВНУХ #3. Я очень люблю Смирну.
АНИЙ. В Смирне сейчас сикоморы цветут.
АД-ДАДЖАЛЬ. Воистину, земля порока! Жернова адских мельниц измельчат в труху сады Вавилона и все сикоморы Смирны. Двери преисподней отверзнутся и каждый прелюбодей начнет молиться, стирая колени в кровь...    
АНИЙ. А! Снова запел этот безумный пророк из Иудеи. Он слишком долго смотрел на луну.
Джабраил приподнимает муслиновый платок со своих глаз.
ДЖАРАИЛ. Посмотри на принцессу. Как она склонила свое белое личико... Посмотри, как серебристый лучик играет на ее бледных измученных горем щеках. На губах ее капли крови, быть может, это роса луговых цветов, а эти глаза из лазурита и тонкие веки из серебра... Она смотрит куда-то. Куда она смотрит?
АНИЙ. Фатима молится, на Бога она смотрит. Даже в моей стране грешно смотреть на деву во время молитвы. А ты слишком томно смотришь на нее, Джабраил.
АД-ДАДЖАЛЬ. Узрите неверные! Сотрите пыль со сросшихся век. Отверзните свои уши – в них полно сухого песка. Близится час небесного суда, придет Сын человеческий и проведет всех через пустыню в сад, поросший зеленью и плодоносными деревьями, где растут ароматные травы и зреют плоды медовые, текут ручьи из хрусталя и золотятся воды амриты...   
ФАТИМА. О пророк, Аллах поцеловал тебя в рот! (простирает руки к луне) О праведный, последний из верующих, воистину, ты от нас. Я не могу спать, все время думаю о тебе. Говори со мной, пророк, умоляю, говори... Мне нравится слушать твой голос, он слаще меда, он пьянит меня.
ДЖАБРАИЛ. (Анию) О, если б она протянула ко мне свои белоснежные ручки, я бы ни за что не отказал... Как они прозрачны, они порхают в вышине как снежные бабочки.
АНИЙ. Ты помешался? Совсем позабыл о службе, слишком долго смотрел на луну. Я тебя предупреждал, а ты не слушал и всё смотрел на нее своими томными глазами... Ты дурак, Джабраил, ты просто дурак.
ДЖАБРАИЛ. Она так печальна. Почему она печальна?
АНИЙ. Фатима похожа на женщину встающую из могилы. Не смотри на нее так! Идем со мной, Джабраил, я налью тебе сладкого вина.   
Фатима спускается вниз по лестнице, лицо ее прикрыто черным хиджабом. Она проходит позади прозрачного шатра и исчезает среди занавесок.
ДЖАБРАИЛ. Куда она идет? Посмотри как быстро мелькают ее белоснежные ножки. А! Как она танцует... Я бы упал ей в ноги, честное слово. Убери свое вино, щербет накрой. У меня нет жажды, я не голоден.
Уходит в сторону шатра, встает рядом с евнухами среди роз.
Шум приближающейся толпы.

ДЕЙСТВИЕ 3

Фатима у шатра среди роз.
Портал над лестницей открывается, входят хананеи. Глубокими тарелками и кувшинами они черпают вино из скважины, усаживаются на капот автомобиля, на ковровые подушки.
ЕГИПТЯНИН. Как светит луна сегодня вечером! Она как нагая женщина из перламутра, танцующая среди звезд...
ПЕРС. Она похожа на маленькую жемчужину из моего ожерелья. Она точно полая жемчужина, в которой уснула молодая девственница в ожидании своего махрама.
ДЖАБРАИЛ. (виночерпию) Зачем они так говорят? Они ведь смотрят на Фатиму? Лучше бы она ушла, скрылась в гареме среди занавесок и роз, спряталась в сундуке подальше от глаз живых. Ей не место среди пирующих торговцев, ей здесь делать нечего.
АНИЙ. Молчи, Джабраил, ты на службе – молчи, хватит мечтать. Может случиться несчастье.
Порыв ветра. Шуршит шатер, музыка смолка, шахидки перестают петь и танцевать, побросали свои систры.
АНИЙ. Какой холодный ветер, он пронизывает меня насквозь.
ДЖАБРАИЛ. Лучше бы принцесса не возвращалась, лучше бы она заперлась у себя в гареме, скрылась за кисейными занавесками, спряталась в глубоком сундуке и молилась богу, пока свет зари всех не сожжет...
Шахидки в шатре нежно поют, танцуют. Порыв ветра.
Звон пояса смертницы.
АНИЙ. А! Я слышу взмахи крыльев Ангела Смерти! Ты слышишь, Джабраил, слышишь?.. Укройся в тени гарема, не смотри на этих сирен, не слушай их. О, как томно они поют, у меня уши рвет.
ПЕРС. Братья! (поднимает кубок) Выпьем за гарем! Мы молимся под молитвенные призывы систр, внемлем бряцанью копий о щиты и звону оружейных гильз. Эй, грек! Чего стоишь? Неси гостям вина, плодов неси, угощай щербетом. Сегодня великий праздник – теперь у нас новый халиф. Я велю своим женам вышить его грозный профиль на шерстяных коврах, а рабы пусть выдолбят его имя в пустыне на каждом столбе. Он стал нашим повелителем, он богом подослан и помазан. Абдаллах всегда был мне симпатичен: на прошлой неделе я повесил его портрет у себя в гареме. Красивый он человек – как ни крути. Что ты скажешь на это, грек?      
АНИЙ. (наполняет его чашу, вино переливается через край) Еще вина, мой повелитель?
ПЕРС. А ты не дурак! Сразу видно – грек.
ЕГИПТЯНИН. (расположился у колодца на ковровых подушках) Воистину, лучше халифа у нас еще не было!
ПЕРС. (шахидкам) Эй, девушки! Играйте громче, пойте сладострастней. От ваших песен у меня улетает душа.
МОНГОЛ. (очень пьян, продолжает пить вино из колодца, затем ползет к шатру и падает под розовый куст) Я бессилен перед этой дверью, как кастрат перед черноокой гурией... Увы, я бессилен, а другие входят и выходят!
Шахидки в шатре танцуют, нежно поют, играют на систрах.
Сквозь завесу шатра видны их стройные силуэты.
ЕГИПТЯНИН. Они как сирены! Свирепые сирены из Смирны. Не плавайте туда, если вам дорога ваша печень. 
ИУДЕЙ. Это ты верно заметил. Моя бабушка любила повторять, как важно быть серьезным, во время возлияний сохранять спокойствие, трезвый и отчужденный вид, тем более, когда ты в чужой стране пьешь вино из чужого колодца. Не стоит поддаваться на хитроумные уловки и томные взгляды блудниц в полутьме шатров: в их черствых сердцах таится самое черное зло – оно чернее зубов сирийского верблюда. Эй, грек! Как твое имя? Лучше сразу скажи, пока я не забыл... И принеси мне еще вина.
АНИЙ. Я Аний из Смирны. В моем городе нет иудеев, я впервые вижу вашего брата, но такое чувство, что я встречал вас прежде. Мне много рассказывали про иудеев, и, знаете, теперь я вижу – всё правда!
ИУДЕЙ. Из Смирны, говоришь? Я как чувствовал. Эти завитые колечки волос, пухлые губы и томные глаза... Только не говори, что ты философ.
АНИЙ. (подливает ему вина) Только на пирах.
КАППАДОКИЕЦ. (протягивает пустую чашу виночерпию) А у нас в Каппадокии самое терпкое вино на свете и самые душистые виноградники. Вы когда-нибудь пробовали вино из Каппадокии, юноша?
АНИЙ. Я всякое пробовал – я же из Смирны.
КАППАДОКИЕЦ. (иудею) А вы, сын Израиля, пробовали ароматное каппадокийское вино?
ИУДЕЙ. За деньги или бесплатно?
КАППАДОКИЕЦ. На пробу – бесплатно. Я привез с собой несколько бочек самого крепкого – берите, сколько хотите – отдам только вам. Порадуете деток Израиля сладким нектаром. Всего тысяча золотых – это дешевле, чем рабыня из Смирны.
ИУДЕЙ. А! Обмануть меня хотите: на пробу нальете самое лучшее, а на деле – мутного нальете. Оно гроша ломаного не стоит ваше вино! А когда я вернусь в Израиль к своим деткам, они мне в глаз плюнут, прольют вино на голову и выгонят из дому со страшными проклятьями. Нет, уж благодарю! Лучше я фиников съем бесплатно. 
ЕГИПТЯНИН. Как вам повезло, подумать только... У меня с собой целых три тюфяка! Новый урожай, еще не обсохли.
НУБИЕЦ. А дурры, дурры нубийской не хотите? Наша дурра – самая лучшая дурра в Африке. Вам страшно повезло, у меня с собой пять корзинок с дуррой. Такой дурры вы больше нигде не найдете!
ИУДЕЙ. И не надо. Я ем только овощи – никакой дурры, честное слово.
НУБИЕЦ. Только взгляните на нашу дурру!
ИУДЕЙ. Ой, надоели! Уберите. Убейте ее.
ФИНИКИЕЦ. А кедры ливанские? Кедры любите? Древесину? А орехи? Взгляните на наши орехи – они на кедрах выросли. Всё, чем богата моя земля, я привез с собой. 
ИУДЕЙ. Что вы все ко мне пристали? Кушайте сами. Я рыбу люблю.
КАППАДОКИЕЦ. Рыба с вином пойдет отлично!
ИУДЕЙ. Не нужно мне вашего мутного вина, я киселем запью.
КАППАДОКИЕЦ. Отпейте из моего бокала, любезнейший, только попробуйте – вместе с кружкой подарю!
Иудей опрокидывает кубок каппадокийца и уходит.
Каппадокиец очень оскорблен, влезает на капот автомобиля, бьет себя в грудь.
КАППАДОКИЕЦ. Чтоб вы с горы покатились, проклятые иудеи!
КИТАЕЦ. (преследует иудея) А шелка? Вы любите шелка? А фарфор с кобальтовой росписью? 
ИУДЕЙ. Звучит красиво. Оставьте себе, я не довезу столько добра на своих верблюдах: они у меня нежные, ноги переломают, все перебьют и растопчут.   
ПЕРС. Парчи золотой не желаете? Бархата пурпурного? Шелковых занавесок? Ковров шерстяных? На них можно спать, есть и молиться.
ИУДЕЙ. (отмахивается от купцов, отходит подальше, рассматривает хозяйские боеприпасы в стеклянном шкафу) У меня что, по-вашему, с собой целый воз золотых слитков?
НУБИЕЦ. Я очень люблю золото. Особенно иудейское со святой земли – оно самое чистое.
ИУДЕЙ. Я не привез с собой золота, не надо мечтать.
ЕГИПТЯНИН. (присматривается к иудею) Зато у вас перстни красивые. Давайте меняться! Сколько фиников за них хотите?
ИУДЕЙ. (невозмутимо) Остыньте, господа. Я приехал налегке, всё что привез – с собой увезу. Ваши лакомства гроша ломаного не стоят, но знаете, как говорил мой дед: от чужеземных даров грешно отказываться. Можете подарить мне всё, что угодно – я всё, что есть приму: финики, бананы, сушеный виноград, бархат, шелка, орехи и кедры ливанские, даже на дурру согласен. Эй, черномазый! Тащи сюда свою дурру. Твоей доброты не забуду, буду день и ночь молиться за вас, и за вашу ароматную дурру.   
МОНГОЛ. У меня с собой только перья фазанов и хвостики куропаток. Вы любите куропаток?
ИУДЕЙ. Очень. Откуда они у вас?
МОНГОЛ. Они так расплодились в нашей степи, все зерна поклевали, пришлось их передушить и ощипать голыми руками.
ИУДЕЙ. Несите ваши перья – будем мерить к моей шапке.
КИТАЕЦ. Господа и господины, у нас же пир – вино стынет, свинина подгорает. А мне так есть хочется, аж ноги зябнут. У нас дома только рис и вода, никакого вина. Вообще кушать нечего. Приходится стрелять воробьев и заманивать соседских собак на ужин.
ИУДЕЙ. Ужас.
АНИЙ. (наливает китайцу первому) Бедный, как вы только выжили!
КАППАДОКИЕЦ. Мой смешной узкоглазый друг, неси стакан. У меня с собой вина ароматные. Всего лишь тысяча золотых за бочку. Это дешевле, чем ночь с горячей арабской женщиной, уж я-то знаю, поверь, не раз обжегся.
КИТАЕЦ. Я взял с собой в дорогу только шелка, чашку риса и нитку жемчуга. Никакого золота. Я же не иудей.
ИУДЕЙ. А кто сказал, что я с собой золото привез? Что вы там навоображали? Подумать только! За кого вы меня принимаете?
АНИЙ. Милостливые государи, я нахожу, что смешно спорить о таких вещах. Здесь целая скважина с вином – можно нырнуть с головой. (орошает их вином) Прошу! Выпьем за здоровье халифа!
Звуки систр из шатра все громче, шахидки танцуют.
ИУДЕЙ. (первый бежит с чашей к колодцу) Манна небесная! Надо почаще к вам заезжать. Не в Ливию же ехать за орехами. И не к китайцам уж точно: у них даже денег нет – одни шелка. А у вас здесь мило, кругом ковры, лампы ароматные и женщины поют, танцуют, ручками что-то смахивают...
Шахидки танцуют, одна из них взрывается: черная смола стекает по задней стенке шатра, остальные продолжают играют на систрах и петь.
АНИЙ. (оглядывается на гарем) Они прелестны, просто прелестны...
ПЕРС. О рай земной! Ковровая страна! Эти расшитые ковры из шерсти верблюдов, о, как они светятся в темноте, во мне просыпается странное чувство, знаете, сродни религиозному... Так и тянет сесть и помолиться!
ИУДЕЙ. (расстилает перед ним ковер) Будем молиться, пока не улетит душа!
Перс заворачивается в ковер и засыпает, остальные хананеи танцуют вокруг скважины с вином, подражая танцу шахидок в шатре, орошая друг друга вином.
Звон пояса смертницы.

КАРТИНА 2

ДЕЙСТВИЕ 1

Хананеи задремали вокруг скважины с вином.
Входят два стража. Ад-Даджаль раскачивается в луне.
АД-ДАДЖАЛЬ. Что за запах? А! Горящие угли! Я чувствую запах гари... Жирная копоть покрыла глаза неправедных. Они уже горят, наполовину сожжены в геенне огненной. А! Тугие цепи сковали мне горло! О нет, они меня не задушат – меня невозможно задушить! Я буду кричать до последнего вздоха, пока из меня не выжмут кровь. А когда выдавят жизнь, мой дух воспарит и возопит еще громче, еще свирепей, так, что коршуны проснутся в своих гнездах и вулканы извергнут огнь из почерневшего чрева... А! Мой венок из колючек, он жжёт мне лоб! Но я выдержу, я всё выдержу – так мне велел Аллах. Я раб его милости! Воистину, Бог всепрощающий, милосердный. Он всех любит, всех простит, он будет дышать мне в спину, пока мои проклятья кипящей смолой проливаются в уши неверных, пока мой голос не осипнет и кровь в жилах не перестанет течь.         
ПЕРВЫЙ СТРАЖ. Этот пророк, кто он?
ВТОРОЙ СТРАЖ. Этого никто не знает. Он здесь уже давно – пару недель. Он говорит страшные вещи, лучше бы он молчал.
ПЕРВЫЙ СТРАЖ. Наверное, это он от голода.
ВТОРОЙ СТРАЖ. Он отказывается от пищи. Халиф велел кормить его ароматной свининой. Отчего-то он ее страшно не взлюбил и оплевал охрану.
ПЕРВЫЙ СТРАЖ. Откуда он, этот пророк? 
ВТОРОЙ СТРАЖ. Скитался в пустыне, отрастил волосы до плеч, ногтей не стриг, не красил бороды, не снимал пыльной власяницы и повязки со лба, пока сами не отвалились.
ИУДЕЙ. (кричит из-под автомобиля, в котором уснули хананеи) Царь Навуходоносор ел колючки, когда через сирийскую пустыню полз. 
ВТОРОЙ СТРАЖ. И этот пророк был весь в колючках: в волосах, в складках одежд, в густых зарослях его бровей, даже в рваной перевязи на бедрах. На глазах его были повязки и несколько пальцев забинтованы, он прокладывал себе путь с помощью сухой необструганной палки, пока не споткнулся и не разбил колени. Какая-то вдова пожалела его, привела в город и поселила у себя в доме, и тут началось такое... Страшно вспомнить! Он стал выкрикивать чудовищные проклятия, махрам услышал их и велел бросить горлопана в сырой подвал. Хитрый старик прорыл себе ход и забрался в луну. С тех пор его не видел никто. Только этот жуткий голос днем и ночью холодит кровь.
ПЕРВЫЙ СТРАЖ. Он слепой, этот пророк? Отчего у него повязки на глазах? 
ВТОРОЙ СТРАЖ. Не знаю – я в глаза ему не заглядывал. Говорят, он не хочет никого видеть, даже сменить не позволил. Они вросли ему прямо в лоб.
ИУДЕЙ. Пытать его надо калёной кочергой. 
ПЕРС. Бросим его тиграм!
ВТОРОЙ СТРАЖ. Про тигров это ты хорошо придумал. Надо халифу подсказать, он любит тигров.
ИУДЕЙ. Отдайте его нам! Я отведу его в землю иудейскую. Мы знаем как обращаться со святыми пророками: к нам таких много приходило косых, хромых, горбатых, обездоленных, с кривыми душами и деревянными пальцами.
Портал над лестницей приоткрывается, внутри темнота. На лестнице появляется расшитая туфля. Тела не видно, сквозь занавес из блестящей парчи пробиваются банные пары.
ПЕРВЫЙ СТРАЖ. (второму стражу) Это халиф!
ВТОРОЙ СТРАЖ. У халифа мрачный вид: он еще никого не убил сегодня.
ПЕРВЫЙ СТРАЖ. Он казнил моего брата на рассвете.
ВТОРОЙ СТРАЖ. Он смотрит на кого-то... На кого он смотрит?
ПЕРВЫЙ СТРАЖ. Наверное, высматривает себе новую жертву.
ВТОРОЙ СТРАЖ. Он смотрит на иудея.
ПЕРВЫЙ СТРАЖ. Иудей спит.
ВТОРОЙ СТРАЖ. Пусть спит. Никто из смертных не выдержит такого взгляда: так смотрел бы встревоженный василиск.
ПЕРВЫЙ СТРАЖ. Хорошо, что он не смотрит в нашу сторону.
ВТОРОЙ СТРАЖ. Молчи! Ничего не говори. Я чувствую, случится несчастье.
ПЕРВЫЙ СТРАЖ. Посмотри на луну. Ты слышишь? Ветер, снова ветер... Пыльные вихри пустыни. Скоро мы все умрем. Эта земля проклята.
Звон пояса смертницы.
ВТОРОЙ СТРАЖ. Ничего не слышу. Должно быть, это у тебя от страха. Ты боишься халифа? Не бойся его, уйми свое сердце, мы живы – до рассвета еще долго. 
Луна раскачивается над ними – в ней силуэт скрюченного пророка.
Расшитая туфля исчезает за занавесом портала. 
АД-ДАДЖАЛЬ. Не сравнятся живые и мертвые! Всевышний дает слух избранным своим – тем, кто желает слышать. Ничто не заставит слушать тех, кто зарыт глубоко в песках. Избранные дети Аллаха, лишь те, кто уверовал, войдут в райские сады и пригубят росу луговых цветов, а вам, дети Содома, чьи глаза покрыты засохшей чешуей, чьи уши залиты густой смолой – вам не понять. Вы мертвы, вы ничего не чувствуете, вы умерли еще при жизни. Смерть! Смерть! Воистину, вы все похожи на взбесившегося верблюда. Заколите его поутру, пустите кровь из пятки и пролейте ее на неверных...
ПЕРВЫЙ СТРАЖ. Ты слышал?
Звон пояса смертницы.
ВТОРОЙ СТРАЖ. (пристально смотрит на него) Пойдем. Здесь с ума можно сойти.

ДЕЙСТВИЕ 2

Из-за шатра появляется Хадиджа с Томасом Мором, оживленно беседуют.
ТОМАС МОР. (рассматривает занавески шатра, нюхает розы) Мне у вас очень нравится. Таких дивных садов я еще не видел – столько роз и все в цвету. 
ХАДИДЖА. Вы еще наш гарем не видали. 
Приоткрывает завесу шатра. Девушки от испуга побросали систры, жмутся друг к другу. Одна из шахидок подрывает себя: черная кровь орошает халат Хадиджи и занавески шатра.
ХАДИДЖА. Они очень нежные, эти девы, и такие чувствительные... (стряхивает кровь) Зла на них не хватает. Поют днем и ночью: от их пения у иных улетает душа.
ТОМАС МОР. (протягивает ей белоснежный платок) У хананеев?
ХАДИДЖА. Особенно, у хананеев.
ТОМАС МОР. Как хорошо у вас. В моей стране женщины не прячутся в шатрах за занавесками и не поют таких дивных песен.
ХАДИДЖА. (хананеям) Вы слышали?
ИУДЕЙ. Моя Сара выпекает отличные пироги из рыбы.
ПЕРС. А моя Сулейма прилежная пряха.
ЕГИПТЯНИН. Моя Технут выжигает по дереву, красит веки чернилами и брови забривает. Иногда мне кажется, что она богиня. Она очень любит финики и финикийцев.
КАППАДОКИЕЦ. А я не женат. Женщины моей страны пасут козлов, кормят кур и давят виноград. Ноги у них красные, руки в помете и пахнут они странно – овсом и спорыньей.
МОНГОЛ. Моя Нягта пасет козлов и верблюдов, в ее густых всклокоченных волосах я нахожу колючки и былинки от степных цветов. Она самая красивая – в моей степи таких больше нет.
ИУДЕЙ. А там вообще есть женщины?
МОНГОЛ. Где, в степи? В степи нет – там только козлы.
НУБИЕЦ. Жены моего племени стерегут львов и ошкуривают буйволов, пока мы собираем дурру под палящим солнцем.
ФИНИКИЕЦ. Моя Технут рубит кедры и лущит орехи. Я очень ее люблю, особенно, когда она вооружена топором.   
ТОМАС МОР. Вам повезло. В моей стране овцы поели людей и женщин, а я постригся в монахи и отправился в бессрочную миссию.   
ХАДИДЖА. А в нашей райской земле людей оплевали верблюды. Добрый господин, как вы живете с таким кротким нравом? Возьмите с собой Фатиму, дочь гарема. У вас нет таких роз – пусть будет. Она замуж не идет, такая с ней беда! Возьмите ее в свою страну – она кроткая как лань с левого берега Тигра, и глаза у нее такие томные, чернее волн Евфрата. 
ТОМАС МОР. Невеста царского рода? О, это слишком большая честь, я же скромного происхождения – меня с ней домой не пустят, по дороге украдут. Вы плакать будете, махрам меня зарежет. Нет, увольте. Ваши розы не для северных широт, сами понимаете, она там остынет, как уголь без огня.
ХАДИДЖА. (уходит) Ну, как знаете!
ПЕРС. (хананеям) Он бессилен перед этой дверью, как осел перед кустом смородины.
ИУДЕЙ. Кажется, его в детстве плохо обрезали.
Все хананеи громко смеются, особенно монгол: он уснул среди роз – смеется сквозь сон.
ХАДИДЖА. (хананеям) Оставляю вам гостя из туманной страны. Названия не запомнил. Развлекайтесь!
Хадиджа заглядывает в шатер.
ХАДИДЖА. Какая грязь у вас, девушки. (страже) Уберите трупы, погасите лампы. Халиф не должен их видеть, он рассвирепеет, всех побросает в море со скалы. Сами знаете, какой он пылкий.
Уходит.
Тем временем хананеи развлекаются: льют вино на ковры, душат друг друга ожерельями, коврами, подушками и четками для молений. Шахидки в шатре поют нежные песни о любви и грациозно танцуют в мягком свете ламп.

ДЕЙСТВИЕ 3

Пророк, Фатима, Аний и Джабраил.
АД-ДАДЖАЛЬ. Реки скверны потекут из уст неверных и затопят колючие рвы, шатры разорвутся от вихрей, верблюды заблудятся в пустыне, бездна разверзнется, поднимется страшная буря из песка и пыли и накроет сады Вавилона, блудные жены задохнутся и оплюют всех сухим песком! 
ФАТИМА. (медленно спускается вниз по лестнице) О, пророк... Твой голос пьянит меня. Говори, говори, не останавливайся! Я готова слушать тебя целую вечность. За слова твои нежные дай мне расцеловать твой рот.
ДЖАБРАИЛ. (у колодца рядом с Анием) А! Она снимает свой хиджаб...
АНИЙ. Тебе-то что за дело, зачем ты смотришь на нее?
ДЖАБРАИЛ. В своем черном хиджабе и покрывалах из шерсти горной лани она еще прекрасней. Всё в ней тайна, она как ларчик из черного перламутра с драгоценными жемчужинами. Только посмотри в эти томные глаза, на брови ее посмотри... Ах, эти брови! Они чернее тьмы ночной! Она вся светится, от этого света я готов ослепнуть.
АНИЙ. Зачем ты смотришь на нее, Джабраил? Не надо так смотреть на девиц. Ты не в родной сирийской деревне, не забывайся. (подносит Джабраилу чашу с вином) Вот, выпей. Только не смотри на Фатиму, глаза свои томные прикрой, может случиться несчастье.
Порыв ветра. Звон пояса смертницы.
ФАТИМА. (ползет вниз по лестнице) О пророк, я тела твоего хочу, оно белее цветка в эдомском саду, нежнее лилии... Я всё о тебе знаю, пророк. (присела на лестницу на самую нижнюю ступень, смотрит на луну) Как холодно сегодня... Какой пронзительный ветер.
Луна раскачивается над принцессой.
ФАТИМА. Странно, что махрам так смотрел на меня сегодня на пиру. Я не знаю, что это значит... Впрочем нет, я знаю. На пир я не вернусь и в баню с ним не пойду.
Звон пояса смертницы.
АД-ДАДЖАЛЬ. Блудная женщина падет у столпов дома Его – всеведущего, всемогущего, милосердного. Дочь Содома отдавалась на поругание скотам в банях из черного мрамора, ползала в ногах у торговцев кровяной колбасой и турецкими пряностями, целовала расшитые ковры царей Вавилона, зубами развязывала шнурки их запыленных сандалий. Жена нечистая, прелюбодейная, ниже пасть уже не могла. Отродье Содома, шла за верблюдами и собирала навоз, чтобы растопить баню для своего махрама, больше ей ничего не оставалось...
ФАТИМА. (евнуху) О ком это он? Мне кажется, он говорит о моей матери... (евнух кивает) Точно! Он говорит о моей матери.
Наложницы поют в шатре, играют на систрах. Очередная шахидка подрывает себя. Остальные подняли крик, перестали играть, побросали свои систры.
АД-ДАЖДАЛЬ. Пришел господь! Кентавры скрылись в лесах, сирены смолкли и потонули в реках.
ДЖАБРАИЛ. Почему принцесса слушает его? Что он говорит этот пророк, я ничего не разобрал.
АНИЙ. Он безумен, он говорит чудовищные вещи. Это у него от голода – даже от щербета отказывается.
ДЖАБРАИЛ. Хотел бы я, чтобы Фатима с такой же нежностью смотрела на меня, как она смотрит на этого безумного пророка из пыльной пустыни.
АД-ДАДЖАЛЬ. Воистину, бог всепрощающ и милосерд, он прольет свой гнев на неверных. Кайтесь грешники! Трепещите! Час настал, вода в котлах геенны закипает. Кайтесь, блудницы, кайтесь перед страшным судом!
ДЖАБРАИЛ. Фатима... Она идет сюда.
ФАТИМА. (под плотными покрывалами, обращается к страже) Кто он, этот пророк?
ПЕРВЫЙ СТРАЖ. Мы не знаем, принцесса. Этого никто не знает.
ФАТИМА. Я хочу его видеть. 
ВТОРОЙ СТРАЖ. Это невозможно, моя госпожа.
ФАТИМА. Аний! Веди меня к пророку.
АНИЙ. Я не знаю никаких пророков.
ФАТИМА. (Джабраилу) Ты очень красив, воин. Ты всё время смотришь на меня. Как твоё имя?
ДЖАБРАИЛ. (падает перед ней на колени) Джабраил, начальник евнухов у ваших ног, принцесса.
АНИЙ. Очнись, Джабраил! Не слушай её, она же... (в ужасе) Дочь Содома! (евнухи уводят его в сторону от гарема)
ФАТИМА. Джабраил... Какое красивое у тебя имя. Ты из Сирии? Я очень люблю Сирию. Ты видел пророка, Джабраил, ты видел его? Он говорит удивительные вещи.
ДЖАБРАИЛ. Его никто не видел. Халиф приказал запереть его подальше от глаз всех живых.
ФАТИМА. Халиф его боится – он трус. Но ты же воин, Джабраил! Ты тоже его боишься?
ДЖАБРАИЛ. Я никого не боюсь, принцесса.
ФАТИМА. Прекрасно, просто прекрасно! Я знала, что ты смелый. (падает на колени, ползет к нему) Помоги мне, Джабраил... Отведи меня к пророку! Я хочу говорить с ним. Мне надо говорить с ним!
ДЖАБРАИЛ. Нет, моя госпожа, даже не просите... Я такого в жизни не сделаю!
ФАТИМА. Ты же знаешь, Джабраил, я всегда была к тебе расположена. Когда по утру ты будешь проходить мимо моего шатра, быть может, я улыбнусь тебе за кисейными занавесками и оброню для тебя маленький нежный цветочек - белый опийный мак... 
ДЖАБРАИЛ. Боюсь, это невозможно, моя госпожа. Не просите меня, никто не должен видеть пророка.
ФАТИМА. Ну хоть одним глазком на него взглянуть...
ДЖАБРАИЛ. Нет! Гореть вам в огне геенны. Халиф строжайше запретил людям смотреть на него.
ФАТИМА. (смеется) Что? Халиф запретил! Не смеши меня, Джабраил. Ты трус, Джабраил, ты не достоин моей улыбки, ты не стоишь даже засохшей колючки, изжеванной верблюдом. (уходит) 
ДЖАБРАИЛ. Нет! (ползет следом, хватается за край ее покрывал) Стойте, принцесса!
ФАТИМА. А! Что я слышу? Взмахи ангельских крыльев... Ты передумал, Джабраил? Ты больше не трус? Ушам своим не верю.
ДЖАБРАИЛ. Я помогу вам, моя госпожа. Я совсем не трус – я докажу, что достоин.
Уходит.
ФАТИМА. Не надо ничего доказывать. Ты веришь в Бога, Джабраил? Ты любишь Бога? Я тоже его люблю. Отведи меня к пророку – я хочу посмотреть ему в глаза. Я не забуду тебя, Джабраил. (срывает белую розу с куста, крошит ее на голову Джабраила) И Бог тебя не забудет.
АНИЙ. Воистину Бог этой земли кроткий, всепрощающий! (в сторону) Дочь Содома...
Джабраил взбирается по лестнице, крюком срывает покров с луны. Она светит еще ярче: силуэт пророка и венок из колючей проволоки на его голове ясно различимы сквозь тонкую материю луны.
ДЖАБРАИЛ. А! Я ослеп! (падает с лестницы) Я ничего не вижу, совсем ничего.
Фатима переступает через тело Джабраила, восходит по ступеням, изящно перебирая в руках свои ковровые покрывала. Подбирает крюк Джабраила, толкает луну – она раскачивается как маятник. 
ФАТИМА. О, теперь я вижу... Луна стала прозрачной как хрустальные воды ручья. Как ты прекрасен, пророк! Твое тело нежнее лилии. Твои глаза покрыты чешуей, твои волосы в песке и пыли, в них застряли колючки, мухи свили гнезда в твоих волосах. И всё же, для меня ты прекрасен. О, мне нравится твой венок... Он из металла, закаленного в тысяче печей, на нем багряные розы садов Вавилона и запекшаяся кровь содомских дочерей...
АД-ДАДЖАЛЬ. (шевелится внутри луны пытается забраться подальше, но тщетно – он весь как на ладони) Что за блудница смотрит на меня своими серебряными как ртуть глазами из-под почерневших век? Я не знаю, что это значит. Какой из великих герцогов ада затаил на меня зло, обрушился на землю со своими девятью легионами сеять разруху, содом и плодить блудных дочерей? Меня предупреждали: я видел знамения – столько знаков! Вот она, пришла дочь Содома... Я не знаю, кто она и знать не хочу. Пусть уходит! Зачем она так смотрит на меня? Я не хочу, чтобы на меня так смотрели...   
ФАТИМА. Мне нравится твой рот, пророк. Какой красивый у тебя рот! Хотела б я расцеловать твой рот. Я губ твоих хочу красных как розы в садах Багдада, как снотворные маки в полях под звездами, как капли крови на груди белой голубки. Дай мне поцеловать твой рот!
АД-ДАДЖАЛЬ. Уходи, дочь Содома! Убирайся прочь! Тебе здесь делать нечего. Рта моего захотела, блудница? Десять веков ты будешь гореть в геенне огненной за свои грехи.
ДЖАБРАИЛ. (простершись на земле под лестницей) Принцесса, оставьте его! Вернитесь пока не поздно! С минуты на минуту сюда войдет халиф.
ФАТИМА. Что? Ты боишься халифа? Ты трус, Джабраил, ты и все твои предки по седьмое колено, все до одного трусы. Оставь меня! Я не хочу тебя видеть. Я хочу поцеловать пророка, хочу заглянуть в его глаза.   
АД-ДАДЖАЛЬ. Приползла, дочь Содома, вздумала отравить всех своим ядом... (плюется) Зачем ты привел ее сюда, Джабраил? Как ты мог соблазниться речами лживой потаскухи? Ты ослеп? Да, я не думал, что ты настолько слеп... Ты пал в глазах божиих, Джабраил, слишком низко пал. Недолго тебе осталось дышать чистым воздухом, ангел мой. Скоро, очень скоро, огнь геенны пожрет тебя, сожжет твои крылья в пыль, а полые кости разметут свирепые вихри сирийской пустыни.      
Из Луны брызжет горячая смола.
ДЖАБРАИЛ. Виноват, виноват, виноват! (падает на колени перед лестницей) Бог меня простит.
ФАТИМА. (взбирается все выше и выше по лестнице) Говори еще, о пророк, говори со мной! Твой голос пьянит меня.
ДЖАБРАИЛ. Фатима!
ФАТИМА. Говори со мной, пророк... (достает серебряный кинжал из-под покрывал, красит губы) Скажи, что мне делать?
Звон пояса смертницы.
АД-ДАДЖАЛЬ. Не приближайся ко мне, дочь Содома! Сотки власяницу из шерсти верблюда, покрой лицо хиджабом и ступай в гарем, пади на колени и молись, молись пока светлая благодать не снизойдет на тебя и тьма твоей души не рассеется. Ступай, дочь Содома, я не хочу видеть твоей нечистоты. Зачем ты покрыла свой рот скверной? Нет! Не отвечай. Я не хочу знать. Молчи! Уходи и молись, пока не окровавятся колена. И пусть рот твой не испускает других слов, кроме святейших молитв.
ФАТИМА. А потом? Могу я прийти к тебе, чтобы взглянуть в глаза твои богоосиянные и поцеловать твой рот?
АД-ДАДЖАЛЬ. Не приближайся ко мне, дочь Содома! Посыпь голову пеплом, набери песка в рот, возьми оружие и беги в пустыню стрелять верблюдов и душить прелюбодейных жен!
ФАТИМА. Я всё поняла. Всё записала. Всё так и сделаю. (бежит к шатру, резко останавливается на полпути) А где оружие взять?   
АД-ДАДЖАЛЬ. В шкафу под лестницей. Ты все поняла, дочь Содома?
ФАТИМА. Я поняла, мой повелитель, я всё поняла! Всё сделаю, как ты велишь. За один твой поцелуй я готова пройти босиком по раскаленному песку сирийской пустыни, сквозь сухие земли иудеев, облазить острые скалы Ливии и вырубить все ароматные кедры... 
АД-ДАДЖАЛЬ. Это ты правильно говоришь, дочь Содома, это правильно. Теперь иди.
ФАТИМА. (достает винтовку из хрустального шкафчика, обнимает ее) Я всё-всё сделаю как ты приказал, о пророк. Сейчас же велю запрячь верблюдов.
АД-ДАДЖАЛЬ. Беги в пустыню, там ты встретишь Сына человеческого...
ФАТИМА. Он так же красив, как ты?
ДЖАБРАИЛ. (на коленях под лестницей) Фатима!..
Звон пояса смертницы.
АД-ДАДЖАЛЬ. Еще краше, и рот у него краснее, и зубы белые как кости нильского крокодила. Ступай, дочь Содома. Поспеши в пустыню!
АНИЙ. (у колодца, падает на колени, закрывает голову руками) А! Я слышу взмахи крыльев Ангела Смерти... Ветер, жуткий пронизывающий ветер. Черный вихрь из сирийской пустыни, он сметет всё на своем пути. Страшные вихри летят к нам и ничто их не остановит. Мы все, все умрем! (падает в обморок в кусты роз) 
АД-ДАДЖАЛЬ. Что это было? Я этого не пророчил! Никаких вихрей.
ФАТИМА. О, пророк... (обнимает винтовку) Я ухожу молиться, как ты и велел. А потом я всё брошу и побегу в пустыню стрелять бедуинов, скроюсь там на долгие годы, сотку себе платье из верблюда и буду грызть колючки, пока все не сгрызу. Прошу тебя лишь об одном: не откажи в божественной милости деве непорочной, умоляю, исполни мою последнюю просьбу... 
АД-ДАДЖАЛЬ. Что еще, дочь Содома? Что тебе понадобилось?
ФАТИМА. Поцелуй меня на прощанье... (скромно приподнимает хиджаб с лица) Дай мне поцеловать твой рот!
ДЖАБРАИЛ. Фатима!
ФАТИМА. Я тела твоего хочу, нежного как лилия с некошенных лугов Эдема... Дай мне поцеловать твой рот!
ДЖАБРАИЛ. А! (закалывает себя в сердце, падает у подножия лестницы)
ФАТИМА. Дай мне поцеловать твой рот...  Я буду молиться за тебя, молиться под звездами, буду стирать свои колена в кровь, ползти за тобой по пустыне сирийской, пока цветок зари не расцветет и роса моих слез не высохнет на впалых щеках. Дай мне поцеловать твой рот! 
АД-ДАДЖАЛЬ. (пророк раскачивает луну) Никогда, дочь Содома, никогда!
Шахидки в шатре подняли крик.
Евнухи разбежались, потоптали розовые кусты.
ЕВНУХ #1. Молодой сириец убил себя!
ЕВНУХ #2. Молодой начальник пронзил свою грудь кинжалом.
ЕВНУХ #3. Это ужасно. (хватается за кинжал) Что нам делать?
ЕВНУХ #4. Будем молчать, как всегда.
ЕВНУХ #6. Засыпем труп цветами.
ЕВНУХ #5. Это ты хорошо придумал.
ЕВНУХ #7. (выглядывает из-за гарема с лопатой) Наш молодой начальник, наш розовый куст, он убил себя... Схороним его красиво!
Вырывают с корнем несколько кустов, сваливают туда труп Джабраила, а кусты ставят сверху, присыпав листвой. Евнухи замирают на своих местах среди роз с каменными лицами.
Очередная шахидка подрывает себя: черная кровь орошает занавески гарема. Евнухи снова разбегаются, стража преследуют их, пытаются вернуть обратно стеречь шатер. Фатима вместе с винтовкой бежит вверх по лестнице и скрывается в портале.
АНИЙ. Джабраил! Что ты наделал? (падает на колени перед кустами роз) Зачем ты убил себя, зачем пронзил свое доброе сердце?
ДЖАМИЛЬ. (трубным голосом – он заговорил впервые, потому все обернулись) Смешно убивать себя.   
ИУДЕЙ. Да это, очень смешно. (идет к колодцу, чтобы налить еще вина) У меня была бабка, дожила до ста шести и всё детей хотела побольше и внуков, а наследство никому не отдавала – всё берегла, серьги прятала в шерстяном носке и всё складывала в один сундучок под семью замками. Мы всей семьей хотели ее придушить, честное слово. Она как будто догадалась и сама ушла на тот берег прошлым летом. Вот удача!
АНИЙ. Замолчите! Он был мне другом. Я подарил ему ларчик из перламутра, нитку голубых жемчужин и серебряные браслеты – такие носят все красивые юноши Смирны. Ах, как он был красив, Джабраил, красив как ангел... Зачем он убил себя? Мы так дружили, мы были не разлей вода.
Джамиль и два евнуха осматривают труп.
ДЖАМИЛЬ. Оставь эти вопли и стоны девам из гарема. Здесь кругом кровь! Надо убрать, пока не слишком поздно - пока не вернулся халиф.
АНИЙ. Халиф не любит трупы тех, кого сам не убил.
ДЖАМИЛЬ. Это правда.
ИУДЕЙ. Смешно убивать себя.
НУБИЕЦ. Я бы не сделал этого даже за связку дурры, изъеденной спорыньей.
ЕВНУХ #2. А я бы убил за юбку из черного жирафа. Мне так надоел мой дырявый лаковый фартук, честное слово, я бы убил за новую юбку...
АНИЙ. (рыдает) Это все Фатима – она виновата! Где же эта дочь Содома?
АД-ДАДЖАЛЬ. (раскачивает маятник луны) Будь проклята, блудница Вавилона! Пусть ее разорвут дикие псы пустыни, пусть шакалы закусят ее костьми, а зыбучие пески поглотят ее запачканный кровью хиджаб... Будь проклята, дочь Содома, будь проклята!
АНИЙ. (сидит на краю колодца, переливает вино из одного кувшина в другой) Он мертв, Джабраил, он был мне другом...
ЕВНУХ. Халиф идет сюда.
Аний ищет труп Джабраила.
АНИЙ. Вы уже убрали труп? Скорее уберите его! Вытрите ковер, вытрите стены, закройте пятна подушками, засыпьте цветами лужи крови. Халиф не должен видеть кровь – может случиться несчастье. Слишком опасно показывать ему кровь...
АД-ДАДЖАЛЬ. (голос из луны постепенно стихает) Будь проклята, дочь Содома, будь проклята!..

КАРТИНА 3

ДЕЙСТВИЕ 1

Из-под занавесок портала пробиваются банные поры. Входит стража халифа.
ПЕРВЫЙ СТРАЖ. Халиф мрачнее тучи. Он ни с кем не говорил после пира и все искал кого-то глазами. Кого он искал?
ВТОРОЙ СТРАЖ. Наверное, высматривал новую жертву. Или новую жену. Военный поход отменен, только представь, как ему сейчас тяжело!
ПЕРВЫЙ СТРАЖ. А как расстроились его жены и весь гарем...
ВТОРОЙ СТРАЖ. Еще бы. (поскальзывается на цветочных лепестках) А! Почему здесь кровь? Я подскользнулся в крови!
ПЕРВЫЙ СТРАЖ. Здесь пахнет мертвечиной... Это дурной знак.
ВТОРОЙ СТРАЖ. Почему здесь кровь?!
АНИЙ. (бежит с цветным ковром) Здесь был пир! Вино пролили. Я всё вытру, вытру прямо здесь. Вы оглянуться не успеете...
ВТОРОЙ СТРАЖ. Кого ты хочешь обмануть? (оглядывается) Немедленно прибери здесь, засыпь песком и душистыми травами. Халиф в любую минуту выйдет из душной бани... Боюсь представить, что он с тобой сделает. Чья это кровь, отвечай!
АНИЙ. Я вытру, вытру сейчас же! (спешит прикрыть лужи крови ковром) Рабы даже ковры не могут вычистить, совсем распоясались.
ВТОРОЙ СТРАЖ. Кого убили, спрашиваю?
АНИЙ. Ох, я протру, я всё-всё протру! А сверху засыплю цветами. Никто ни о чем не догадается.
ПЕРВЫЙ СТРАЖ. Почему здесь труп?
АНИЙ. Начальник евнухов, молодой сириец, он убил себя.
ПЕРВЫЙ СТРАЖ. Неслыханно!
ПЕРВЫЙ СТРАЖ. Смешно убивать себя, когда ты начальник евнухов.
АНИЙ. Вот и я говорю – смешно. Уже все посмеялись, даже хананеи. 
ГОЛОС АД-ДАДЖАЛЯ. Бойтесь, дети Содома, трепещите перед мощью духа Его! Воистину бог милостлив и всепрощающ, он хранит ваши души от огня геенского, пока вы сами в него не прыгните. Грубые и сильные, стражи небесные падут на колени перед его пылающим взором, ибо даже они не смеют ослушаться его. Господь вдохнул в них от духа своего, но вы жены прелюбодейные всё выплевали под ноги верблюдов. Верьте только мне, меня слушайте! Клянусь господом Каабы, я направлю вас через пустыню к садам, где цветут сикоморы и зреют смоковницы, а в звонких ручьях из чистого хрусталя вы омочите свои уставшие ноги и смоете позорный блуд. Воистину бог милостлив и всепрощающ и над всякой вещью мощен. Если же вы не уверуете и, господи помилуй, сами прыгните в разломы преисподней – огнь геенский вас пожрет! Блудные дочери, узрите свет над вашими головами, отвлеките взоры от винного погреба, отвернитесь от луж с червями и мухами, посыпьте голову пеплом, и ползите в пустыню, питайтесь колючками и тогда узрите мощь Великого. Клянусь песком всех пустынь, огнем костров и черными углями преисподней...   
Пророк раскачивает луну, голос его тонет в шуме водопада.
Из луны проливается кипящая смола, сыпятся камни.
ПЕРВЫЙ СТРАЖ. Этот пророк, о чем он говорит? Я не разобрал ни слова.
ВТОРОЙ СТРАЖ. Он из Иудеи.
ПЕРВЫЙ СТРАЖ. О, теперь мне ясно.
ВТОРОЙ СТРАЖ. Удивительно, отчего халиф сохранил ему жизнь? От него столько шума, я бы давно его четвертовал, пошевели он хоть пальцем.
ПЕРВЫЙ СТРАЖ. Он святой человек. С ним бог разговаривал.
ВТОРОЙ СТРАЖ. Сатана тоже так говорил, когда с неба летел. 
АД-ДАЖДАЛЬ. А! Крики сирен, голоса медных труб оглушили меня. Он придет, пустыня возликует! Расцветут сикоморы, дочерей Содома изжуют верблюды, а кости их истолкут жернова адских мельниц. Расстаньтесь со своими шелками и каменьями, прощайтесь с блудницами, заприте гаремы, сожгите своих блудных дочерей, покройте тела власяницею и ступайте в пустыню искать Сына человеческого. Облобызайте ноги его и кайтесь, кайтесь в злодеяниях своих, пока скверна не спадет с ваших мертвых глаз.
ПЕРВЫЙ СТРАЖ. (второму) Он вселил в меня надежду, этот пророк. Если я удалюсь в пустыню, поем колючек и стану искать милости божией, с меня спадут эти кандалы? (звенит оружием)
ВТОРОЙ СТРАЖ. Так просто ты не отделаешься – и не надейся!      
АД-ДАДЖАЛЬ. Узрите пламя Его очей, выплюньте песок, протрите ушные плевы. Узрите Сына человеческого! Он придет – пустыня возликует! Дождь оросит иссохшие земли, они порастут пышными травами, плющом, расцветут розами и лилиями, плоды созреют и нальются как пышные груди гурий, а палевые верблюды будут гулять среди рощ и петь как соловьи. А когда разразится буря и небо обрушится на землю, последний верблюд бежит из сада. Другие же, кто не ослушался, кто лобызал ноги его, кто постился и молился, тех он оботрет крылами своими, обогреет своим светом, и будут они править в победоносных армиях, истопчут в пыли бородатых варваров, побросают их вон из окон высоких домов на дороги из камня, в лужи из грязи, где черви пожрут их внутренности, коршуны исклюют их слепые глаза и закусят полыми костьми.   
Луна раскачивается, из нее капает кипящая смола на головы стражей.
ПЕРВЫЙ СТРАЖ. Он пугает меня, этот пророк, я не хочу его слушать. Я боюсь его – пусть он замолчит.
ВТОРОЙ СТРАЖ. Я нахожу, что он говорит правильные вещи.
ПЕРВЫЙ СТРАЖ. Я не понял ни слова.
ВТОРОЙ СТРАЖ. (прислушивается) Тише! Халиф приближается.
АНИЙ. (у колодца с вином, схватившись за живот, за голову) Холодно, как холодно... Я не чувствую ног, коченеют руки, голова тяжелеет... Ох, как тяжело мне. (страже) Вы убрали труп? Ковер цветами засыпали? 
ЕВНУХИ. Халиф!
Рев зверей и топот копыт. Женщины в шатре перестали играть, спрятали систры, укрылись паранджой – в гареме тишина. Евнухи стоят смирно, прижали винтовки к груди.

ДЕЙСТВИЕ 2

Из портала выходят пять стражей и присоединяются к первым двум.
Все выстраиваются в шеренгу перед кустами роз.
АБДАЛЛАХ. (пошатываясь ходит вокруг шатра среди роз, стража идет следом, а Хадиджа укладывается на свое ложе из шкур зверей на авансцене. Халиф останавливается прямо на россыпи цветов, которая прикрывает пятна крови Джабраила) Кто оборвал цветы?.. Хадиджа! Почему ты не в гареме? Почему я не вижу тебя среди моих роз, моих молодых жен? Думаешь, ты красотой и умом всех превзошла? Или тебе противно сидеть в моём гареме? (виночерпию) Эй ты, парень из Смирны! Я был в твоем городе на празднике. У вас хорошие бани, отчего бы и нам такие не построить?
АНИЙ. А на базаре вы были? Мой дед торгует шерстяными коврами и власяницами.
АБДАЛЛАХ. Деда твоего я не встретил, зато девушки у вас приятные: за такую рабыню, я дал бы пять шерстяных ковров и пару верблюдов.
ХАДИДЖА. А ты богат! Жены твоего гарема ходят в обносках, на свет божий не показываются – им нечего надеть, им стыдно, а ты...   
АБДАЛЛАХ. Ступай в гарем, женщина! Как ты смеешь распоряжаться чужими обносками?
ХАДИДЖА. Как прикажешь, мой махрам. Всю кровь пролью во имя твое, жизнь за тебя отдам!
АБДАЛЛАХ. Вот это хорошо, это ты правильно говоришь. И остальным передай, пусть прольют...
Шахидка взрывается в шатре, орошая занавески белой кровью.
Абдаллах оглядывается на евнухов, затем на спящих хананеев.
АБДАЛЛАХ. Вижу, вы тут без меня славно попировали. (идет к шкафу с винтовками) А! Мои ласточки... Так-так. Одной не достает. (смотрит на палача) Кто взял винтовку?
ДЖАМИЛЬ. (показывает саблю) Я не брал. У меня есть.
АБДАЛЛАХ. Кто влез в мой шкафчик? Отвечайте!
Смотрит на Томаса Мора: он одиноко сидит на капоте автомобиля.
Хананеи уснули, он один не спит.
АБДАЛЛАХ. (все еще смотрит на него) Кто взял винтовку?
ХАДИДЖА. Оставь его. Это бедный миссионер со святой земли, невинная душа – даже от вина отказался.
АБДАЛЛАХ. Вот это правильно. Но где винтовка? Где моя винтовка? Кто посмел прикоснуться к оружию?
АНИЙ. (в сторону) Фатима...
АБДАЛЛАХ. Что ты там щебечешь, птенчик мой? Ты хочешь мне что-то сказать?
АНИЙ. Я? Ничего. (в сторону) Дочь Содома...
АБДАЛЛАХ. Ты видел, как он залез в тот прозрачный шкафчик из горного хрусталя, как вынул оттуда винтовку?
АНИЙ. Да нет же, что вы такое говорите, зачем допрос мне устраиваете... Я ничего не видел, я с рождения раскос и слеп на левый глаз.
АБДАЛЛАХ. А Фатима, где Фатима? Куда подевалась моя белая курочка?
Смотрит на луну.
АБДАЛЛАХ. Какая луна сегодня вечером... Полная-полная. Как грудь белокожей гурии из садов Эдома, она светится как блюдце из перламутра. И нагая, совсем нагая... Наверное, она девственница. (смотрит на грека) Что ты глядишь на меня своими томными глазами? Принеси мне вина, плодов принеси.
Халиф проходит к своему золотому трону – табурету на четырех ногах. Ставит ноги на ковры и подушки: из зала выглядит так, будто он сидит на танке.
ХАДИДЖА. (развязывает ленты на его туфлях) Что прикажете, махрам? (она незаметно прячет винтовку под диван, где спят хананеи)
АБДАЛЛАХ. Жена, наполни мой кубок.
Халиф пододвигает свой трон поближе к колодцу с вином, Аний подносит ему золотой кубок, а Хадиджа наполняет его вином из своей чаши.
Халиф внимательно наблюдает за ними, пьет вино.
АБДАЛЛАХ. Не старайся, дочь прелюбодеяний, все равно я тебе не верю.
Хадиджа бросает чашу. Уходит на свое ложе из шкур.
ХАДИДЖА. Ты говоришь как твой пророк.
АБДАЛЛАХ. Это святой человек, с ним Бог разговаривал. Я ему внимаю. С тобой Бог не говорил, вот и молчи.
Шелест занавесок шатра. Звон пояса смертницы.
АБДАЛЛАХ. А! Какой холодный ветер... Ты слышала, Хадиджа, ты слышала? Посмотри на луну – она красная, вся в брызгах крови. (хватается за горло) А! Я не могу на нее смотреть, нет! Не могу! Глаз оторвать не могу...      
ХАДИДЖА. Я ничего не слышала. Если хочешь, я вырву тебе глаза, мне не трудно, Абдаллах. Зачем ты слушаешь этого пророка? Он же буйно помешанный. Он всё лжет, он никогда не видел и не слышал бога. Разве Бог стал бы говорить с диким псом из пустыни? Ты слышал, как он меня назвал? Нет, ты только послушай... (открывает рот в большое «О») Мне страшно повторить! Человек, который слышал Бога, никогда не стал бы так говорить о женщинах, будь они самыми последними шлюхами, тем более он не стал бы говорить всякие мерзости о жене халифа, всемогущего-всепрощающего повелителя Аравии. Он не посмел бы меня позорить прилюдно, пачкать грязью мои уши. 
АБДАЛЛАХ. (сбрасывает со своей головы тюрбан, хватается за волосы) А! Мой венок из роз... Он впился мне в лоб! (опрокидывает кувшин с вином) Уйми свой рот, прелюбодейная жена, платье запахни и не показывай коленей чужестранцам.
ХАДИДЖА. Как ты говоришь со мной? Как смеешь мне приказывать? Мои предки царствами правили, а твой дед ел колючки и верблюдов пас.   
АБДАЛЛАХ. Как ты говоришь со мной, мать гарема? Накинь покрывало на голову, ступай в шатер, запрись на семь замков. Возьми прялку, сотки себе ковер, обнажи колени, стань на него и молись – молись, пока твои ноги не окостенеют и не станут синими. И не выходи оттуда, пока я не позову!
ХАДИДЖА. Ты говоришь, как тот безумный пророк. Посыпь мне голову пеплом и я отправлюсь в пустыню есть колючки и горькую полынь, стричь козлов и пасти верблюдов, как это делали твои нечесанные предки. 
АБДАЛЛАХ. Уйми свой рот, мать гарема! Твои речи бесплодны, и сама ты бесплодна как дерево без инжира. Мои предки торговали шелками и пурпуром, в наших погребах вместе с красными винами было полно золота и драгоценностей. Даже не знаю, зачем я на тебе женился... Из жалости, из милости к судьбе бедной вдовы, я взял тебя и твою немытую дочь в свой гарем из белых роз. (прислушивается – шумит водопад) Где Фатима? Я звал ее, она бежала из бани... Вся в мать, блудная! Немедленно приведи ее сюда.
ХАДИДЖА. А если не приведу? Засыплю ей рот цветами, замотаю покрывалами и запру в сундуке? Что ты мне сделаешь?
АД-ДАДЖАЛЬ. Когда будет скручено солнце, когда рассыпятся звезды и горы рухнут под землю, верблюдицы начнут плодиться двугорбыми верблюдами, когда голодный бедуин станет покрывать блудниц среди пустыни прямо на дороге, моря запылают огнем и мертвых станут спрашивать, за какой грех они погибли, когда небо будет сдернуто, когда ад омочится росой с небес, а рай воспламенится и упадет на башни вавилонские, пойдет дождь из червей, болотные пиявки вопьются в горло голых нищенок, хлынет кровь с небес и все, все в ней потонут...
АБДАЛЛАХ. Мне нравится, что говорит этот пророк. Он говорит красиво.
ХАДИДЖА. Я бы его повесила. Почему ты сразу его не убил?
АБДАЛЛАХ. Зови сюда свою дочь, Хадиджа.
ХАДИДЖА. Зачем тебе моя дочь? Она совсем глупая, моя маленькая Фатима, – на пальцах считать не научилась, не знает, где право, где лево. Ей еще рано грешить, ей не место среди пиров и шумных оргий.
АБДАЛЛАХ. Глупости! Это мой дом, мои хоромы, я здесь махрам. К торжеству надо привыкать. Зачем я стелил ковры? Зачем гостей звал? (порывисто встает со своего табурета, орошая всех вином из колодца) Фатима! Фатима, покажись... Твой махрам ждет тебя на ужин. Нам привезли фиников и красного винограда, шелков и мягкого бархата, медных украшений из Египта и шерстяных ковров из Персии...   
КИТАЕЦ. А я привез фарфор!   
АБДАЛЛАХ. Чашки из фарфора и расписные кувшины. Ты можешь умыть в них свое белое личико. Я обещал угостить тебя вином, дочь моя. Сегодня у нас роскошный пир. Выходи, Фатима, поздоровайся с гостями. Это мои друзья, со всех концов света понаехали, чтоб на тебя посмотреть.
НУБИЕЦ. Из горной Нубии!
АБДАЛЛАХ. Вот кричат, из Мубии! Я не знаю, где это, но я уверен, этот мубиец привез с собой что-то особенное. Что ты привез моей дочери, гость из Мубии?
НУБИЕЦ. (поворачивается к Халифу задом) Нубийскую дурру! И юбки из хищных атилоп.
АБДАЛЛАХ. О, неподражаемо! Фатима, ты слышала? Он привез дурру и шерстяные юбки. (Хадидже) Приведи ее. Здесь юбки из антилоп – надо мерить. И какая-то дурра – не знаю, с чем ее едят. (Анию) Принеси вина для Фатимы.
Звон пояса смертницы.

ДЕЙСТВИЕ 3

Хадиджа возвращается из шатра с дочерью. Мать занимает свое место на ложе из ковров и подушек. Фатима некоторое время стоит близ лестницы. Она как мумия вся закутана в покрывала с головы до ног, даже лица не видно – только прорези для глаз. Она придерживает покрывала и спускается вниз.
Ее появление должно быть фееричным, как появление мегазвезды на телешоу. Евнухи падают ниц, очередная шахидка в шатре взрывается, из гарема текут реки черной и белой жидкости. Фатима марширует к колодцу, за спиной у нее винтовка.
АБДАЛЛАХ. (собрал букет цветов, ходит вокруг автомобиля с хананеями) Как пахнут розы... У меня самый дивный сад в Багдаде, вы видели мой сад? Да что там – он лучший во всей Аравии! (персу) Ну, кроме Вавилона. А в ваши цветники я бы не полез. (нюхает розу) Ах, мои розы! Я просыпаюсь среди ночи и бегу к ним, бегу, чтобы понюхать мои розы... Я узнаю их в темноте по запаху.
Заводит автомобиль – он трясется, двигатель работает очень громко, просыпаются хананеи.
АБДАЛЛАХ. Что уж говорить о шипах! Сильные жесткие шипы на прямом стебле из крепкого металла. Я стою перед ними как сапер перед неразорвавшейся миной... Они разрывают меня, впиваются мне в карманы, эти розы... Что ни день – всё им нужно новое платье, юбку из тигра, гольфы из антилопы, носки из шерсти носорога. Я скоро обнищаю! Они выскребут последние монетки из моих карманов, продадут мои кофты и шляпы, украдут последние сандалии, чтобы купить себе новое покрывало и лаковые сапожки. Вот бы сами прясть научились и гуляли босыми среди цветов. Мои розы – мои танцовщицы... Слышите, розы? Почему в гареме так тихо? Пойте для меня, розы, танцуйте! Зря я вас что ли золотом удобряю? Мои розы – моя гордость, они из моей плоти, из крови моей...
Шахидки робко наигрывают на систрах и начинают танцевать в шатре.
Звенят поясами.
ПЕРС. Вы нам как отец родной, жаль, что мы не ваши дети.
АБДАЛЛАХ. (смотрит на луну) А! Какая луна сегодня вечером. Какой чистый свет у луны, и она нагая, совсем нагая, а этот пророк, зачем он так смотрит на меня... Что я ему сделал? (стражам) Вы угостили его щербетом? Немедленно подайте ему чашу со щербетом. Сегодня праздник, пусть святой человек вкусит от нашего торжества.
ПЕРВЫЙ СТРАЖ. Мой господин! Шахидки пожрали весь щербет. От другой еды они отказываются. 
АБДАЛЛАХ. Они еще живы?
ПЕРВЫЙ СТРАЖ. Не совсем...
АБДАЛЛАХ. Щербет был сдобрен ядом, спасибо Хадидже. Только зачем кормить прекрасных дев ядом, этого я понять не могу. (оборачивается, смотрит на спящих хананеев)
ВТОРОЙ СТРАЖ. (отступая от черных и белых луж девичьей крови, которая вытекает из шатра) Они настаивали на щербете.
Из шатра выходит Фатима. Абдаллах задирает ее покрывала.
АДАЛЛАХ. Ты что нацепила? Во что вырядилась твоя дочь, Хадиджа? Она как верблюд в шерстяном мешке. А ну снимай! Ей привезли юбку из горной Нубии.
МОНГОЛ. Стойте! Оставьте мешок. Я привез принцессе подарок.
ХАДИДЖА. (надвигая покрывала на лицо Фатимы) Вы ее еще не видели...
АБДАЛЛАХ. А! Очаровательно. Всем оставаться на местах. (влезает на капот автомобиля) Доставайте подарки из своих мешочков и кулей. За лучший дар я отдам вашему наместнику первую дочь гарема, нежную розу Багдада...
АНИЙ. (в сторону) Дочь Содома...
ХАНАНЕИ. (хором задерживают дыхание) О!..
АБДАЛЛАХ. (гордо) ...принцессу Фатиму.
ИУДЕЙ. За что?!
МОНГОЛ. Невиданная щедрость, махрам!
ПЕРС. За какой-то ковер! (достает ковер, расстилает перед колодцем) Присядьте, принцесса. Удобно вам? Посмотрите какая вышивка: эти цветы вышила моя сестра, они совсем дикие, растут только в садах Вавилона. Вы бывали когда-нибудь в Вавилоне? Как, нет? Вам понравится, поезжайте.
ФАТИМА. Ой, ну что вы: я из гарема не выхожу. А ковер хороший, на таком можно спать, есть и молиться.
ПЕРС. На такой нужно молиться. Его вязала моя прабабка, а жена расшивала янтарем и почерневшими гранатами. Это лучший ковер во всем Вавилоне.
МОНГОЛ. (долго роется в огромном кожаном мешке и достает крохотную шляпку с вышивкой и очень длинными перьями) А я привез степной убор! В городах такие не носят, но если вам придется жить в степи, он вам очень пригодится.
ФАТИМА. В степи всё пригодится.
АБДАЛЛАХ. А кто правит в вашей степи?
МОНГОЛ. У нас нет правителя – мы кочевники. Каждый сам себе царь. (демонстрирует убор надевая себе на голову) Здесь нашиты перья степных фазанов – я сам их ловил и ощипывал, а вот самоцветы: жемчуга, бирюза, рубины...
ФАТИМА. Сам копал?
ХАДИДЖА. У нас все ларцы забиты самоцветами, крышки не закрываются, от ковров укрыться негде – кругом шерсть. Мы на них спим, едим и молимся. Дальше показывайте, что еще привезли? А то с вами скучно...   
АД-ДАДЖАЛЬ. (раскачивает луну) Я слышу голос из небесного разлома, он говорит мне: грехи ее дошли до неба, цари земные вострепещут, все благоденствующие творившие с ней блуд в роскошных постелях возрыдают, когда увидят дым её пожарищ. Купцы восплачут, их товаров золотых и серебряных, камней драгоценных и ниток жемчужных, порфира и виссоны, шелка и багряницы, благовонной древесины, корицы и фимиама, ложек и сережек из слоновой кости, шейных платков и куфий, и всяких изделий из меди, шерсти и хрусталя, плодов незрелых, вина зеленого и елея никто у них не купит. Обрушится небо и всё погибнет в один час! Горе, горе дочери Содома!    
АБДАЛЛАХ. Что еще вы привезли с собой? Какие дары предложите за нежную дочь гарема?
КИТАЕЦ. Шелковое платье, накидку из шкуры лесного тигра, кувшин для умывания. Даже не знаю, зачем я отдаю вам свой кувшин – он страшно редкий, фамильная драгоценность. Ему тысяча лет, он стоит дороже вашего дворца.
АБДАЛЛАХ. Ты мне врешь.
КИТАЕЦ. Тысяча лет!
ХАДИДЖА. Хочешь сказать, в нем тысячу лет умывались твои бабки и прадеды?
КИТАЕЦ. И не только мои!
ХАДИДЖА. Это отвратительный кувшин, я бы в него плюнуть побоялась. Разбейте его!
АБДАЛЛАХ. Что еще вы привезли для белой розы Багдада?
ФИНИКИЕЦ. Кедры ливанские – драгоценные ароматные кедры! А еще я орехов привез, вот, попробуйте.
АБДАЛЛАХ. Это слишком щедро. (страже) Уведите его! Бросьте в темницу, а кедры утопите в реке. 
ИУДЕЙ. Что вы на меня так смотрите? У меня есть жена, Сара. Она печет отличные пироги с рыбой. 
АБДАЛЛАХ. Хадиджа очень любит пироги с рыбой. А что ты можешь подарить Фатиме, гость из Иудеи? 
ИУДЕЙ. Я не привез с собой золота – и не смотрите на меня.
НУБИЕЦ. Вождь моего племени очень любит золото. Он получил от фараона золотой перстень с сапфирами, закопал под горой – до сих пор ищет. У вас очень красивые перстни, а у меня отличные юбки из антилоп – давайте меняться.
АБДАЛЛАХ. (орет) Замолчи! (очень нежно) Фатима, дочь моя, выбирай... Какой дар тебе по сердцу? Если хочешь забирай их все. Можешь взять мой перстень – тебе я всё готов отдать. И всё же, придется выбрать, с кем ты уедешь после пира на свою новую родину.
ФАТИМА. Махрам, я устала. Я пойду в гарем.
АБДАЛЛАХ. (замечает Томаса Мора) А вы господин, чем порадуете мою дочь?
ТОМАС МОР. Право, я даже не знаю, я чувствую себя таким голым... Я ничего с собой не привез – только четки и святое писание.
АБДАЛЛАХ. А! Это замечательно. Фатима, ты слышала? Посмотри на этого господина, посмотри внимательно. (в сторону) Как его зовут?
ХАДИДЖА. Томас.
АБДАЛЛАХ. Какое имя интересное, и запомнить несложно – я уже забыл. Ты смотри внимательно, Фатима? Он очень опрятный, мне нравится. Набожный наверное, в Бога влюблен, как и ты.
ХАДИДЖА. Вы любите Бога, Томас?
ТОМАС МОР. Я? Очень. Он дал мне жизнь, вдохнул в меня от духа своего.
АБДАЛЛАХ. (Томасу) Фатима целыми днями молится. (Фатиме) Ты слышала, Фатима? Поезжай с ним, будете вместе молиться. (виночерпию) Эй, грек! Неси еще вина – устроим свадебный пир.
ТОМАС МОР. Но позвольте, милейший господин, я же монах, я не...
АБДАЛЛАХ. Никаких возражений. Налейте Томасу вина, щербета накрошите! Мы скоро породнимся. Я не знаю, что это значит – быть монахом. В моем роду таких не было. Монах – звучит красиво.
ТОМАС МОР. Милостивый государь, если б в вашем роду были монахи... Скорее всего, вас бы с нами не было.
АБДАЛЛАХ. Фатима, ты слышала? Томас – монах.
ХАДИДЖА. Как ты смеешь отдавать мою дочь замуж за бесплодного монаха?
АБДАЛЛАХ. Это ты бесплодна. Оставь монаха себе – я уже передумал. (Анию) Эй, грек! Где вино? Где плоды? 
Аний исчезает в колодце.
АБДАЛЛАХ. (Фатиме) Подойди сюда, сядь со мною. Выпьем вина, забудем о твоей матери и об этом монахе.
ФАТИМА. У меня нет жажды, махрам.
АБДАЛЛАХ. Съешь плодов. Грек, принеси яблок для Фатимы!
ФАТИМА. Я не голодна, махрам.
АБДАЛЛАХ. (Анию) Вина принеси, щербету... Эээ, нет. Щербет побереги до завтра. 
Возвращается к своему трону о четырех ногах, садится – он снова на танке.
Рабы вносят закуски, вина, дымящихся поросят.
АБДАЛЛАХ. (ест свинину) Подойди, Фатима. Поешь со мной павлиньих ребрышек.
Фатима отворачивается.
АБДАЛЛАХ. Фатима! Я десять раз не повторяю.
Порыв ветра. Раскачивается маятник луны.   
АД-ДАДЖАЛЬ. Настал час, которого все боялись! Трепещите грешники! Притихли голоса играющих на систрах и свирелях, поющих и трубящих в рога и не будет слышно их, только шум от адских жерновов и крики девственниц растерзанных на колесах. Их кровь прольется на землю и прорастет пышными кустами, а небо расцветет словно роза и омочит свежей росой головы, склоненные в молитве. И явится Он: очи словно пламя, волосы из дыма, на белом бедре выжжено каленым железом: «Царь царей и Господь воинств». Он пожрет трупы правителей, скосит все лилии в садах Эдома, истопчет виноградники, заострит свой меч и направит в глаз неверного раба, блудной жены и всякого коварного верблюда. Ввергнет их в озера из серы и огня, там они будут мучиться до скончания веков.      
АБДАЛЛАХ. Что за шум? Пусть он замолчит, этот пророк. Его вопли разрывают мне уши, он смущает сердца моих верных шахидок. Свяжите ему рот – пусть замолчит!
Звон пояса смертницы.
ХАДИДЖА. После Мухаммада никто не может быть пророком. Все эти безумные лжецы, их надо сбросить в канаву и утопить в грязной луже.   
АД-ДАДЖАЛЬ. Не ты ли, дочь Вавилона, отравила собственного мужа щербетом?
ХАДИДЖА. Как он смеет? Абдаллах! Вели подвесить его за ноги и высечь кнутом: он меня опозорил на весь исламский мир.
АБДАЛЛАХ. Успокойся, женщина! Всему своё время. (идет к хананеям) Но мне кажется, мы забываем наших гостей... Наполним наши серебряные кубки и эти большие кубки из звонкой меди игристыми винами. (протягивает кубок Томасу Мору) Я хочу выпить за здоровье вашего короля.
ТОМАС. У нас королева.
АБДАЛЛАХ. (подавился вином) Что это значит? Нет, молчи – забудь! Я тебя ни о чем не спрашивал. (дает ему кубок поглубже) Вот, выпей, несчастный. Это облегчит твои страдания.
ТОМАС МОР. Покорнейше благодарю, но я не пью вина.
АБДАЛЛАХ. Не пьешь? Ты болен?
ТОМАС. Нет, я монах.
АБДАЛЛАХ. О! (роняет кубок, хватается за голову) Взмахи крыльев Ангела Смерти. Вы слышали? Слышали?! Отвечайте! 
ХАДИДЖА. Абдаллах, ты совсем сошел с ума, как и твой пророк. Отдай его иудеям, пусть скормят его рыбам. 
АНИЙ. (робко, подливает халифу вина) Я тоже слышу...
ХАДИДЖА. Ты надышался винными парами, мальчик. (протягивает ему чашу) Вот. Наполни чашу для принцессы Фатимы, как велел халиф.
Звон пояса смертницы.

КАРТИНА 4

ДЕЙСТВИЕ 1

Фатима сидит у скважины с вином. Хадиджа на ложе из шкурок искуственных тигров пьет вино, Аний опахивает ее страусиным пером. Абдаллах собирает розы в саду у шатра, шахидки нежно поют и танцуют. Хананеи спят в автомобиле. Только Томас бодрствует, сидя на капоте с отрешенным видом, изучает библию, молится.
АБДАЛЛАХ. Моя нежная Фатима... Розы в этом гареме расцвели слишком рано. Кого ты хочешь обмануть, Фатима? Кого в мужья хочешь?   
Звон пояса смертницы.
ФАТИМА. Я хочу... (жадно смотрит на луну) Твоего пророка.
АБДАЛЛАХ. А! Это смешная шутка, Фатима. Вот уж не думал, что ты шутить умеешь.
ФАТИМА. Это не шутка. Отдай его мне.
АБДАЛЛАХ. (обнимает Хадиджу, она проливает вино себе на платье) Она безумна твоя дочь, совершенно безумна, такие глупости говорит. Хочет стать рабой сына сирийской пустыни, он всю жизнь верблюдов пас, пока в плен ко мне не попал.    
ХАДИДЖА. Твой дед тоже пас верблюдов!
Яростный порыв ветра. Луна раскачивается, из нее капает смола.
АД-ДАДЖАЛЬ. Реки крови прольются с небес и все утонут в море скверны. От женщины зло пришло в этот мир, от той, что восседает на четвероногом стуле, мерзкой и прелюбодейной сирены и мужа ее четвероногого... Когда последний плод будет изъеден червями и глаза их больше не увидят солнца... Свет луны затмит разум слабых своей чистотой. Пусть умрут неверные!   
ХАДИДЖА. Что он говорит этот пророк? Он совсем обезумел. Сожжем его!
АБДАЛЛАХ. Он слышал голос Бога. Он жил в пустыне, гулял под звездами, спал с дикими зверьми в глубоких пещерах, пил из родника. Он всё знает! А ты, женщина, молчи, займи своё место слева от гарема. Ты всегда была глуховата, Хадиджа. Надеюсь, ты помнишь, где лево... (возвращается на свой табурет)
ХАДИДЖА. Где?
АБДАЛЛАХ. (хватает табурет и бросает в скважину с вином) Дурра!
Вино проливается из колодца наружу на ковры и шкуры зверей. 
Порыв ветра. Звон пояса смертницы.
Никто не смеет заговорить, все смотрят на халифа – он в ярости.
АБДАЛЛАХ. Что за чудовищный шум? Я слышу вой медных труб. Я чувствую запах крови... А! Кровь приливает к ушам. (падает, встает) У меня коченеют руки... А! (падает) Уберите отсюда труп! 
ХАДИДЖА. Какой труп? Присядь, Абдаллах, как ты бледен, у тебя усталый вид. Да, гостей принимать непросто: пир, душная баня, обильная еда и много вина, кругом толпятся люди... Твои глаза почернели и налились кровью, тебе нужен отдых. (приносит ему тигриную шкуру)
АБДАЛЛАХ. (ложится на шкуру) Пожалуй, я немного устал. Но это пройдет, пройдет очень скоро... (слабеющим голосом) Фатима, ты слышишь меня? Подойди, сядь со мной. 
Фатима сидит на нижней ступени лестницы, смотрит на мать.
ХАДИДЖА. Иди к махраму, дочь моя.
Фатима неспешно идет к колодцу, срывает розу с куста, под которым похоронен Джабраил.
АБДАЛЛАХ. (льнет к Фатиме, шепчет) Как ты похорошела, Фатима... Ты похожа на свою мать – только хорошее, гораздо хорошее. Её смерть сделает тебя свободной, о да, ее смерть освободит тебя. Фатима, ты слушаешь?
Фатима убегает, взбирается наверх по лестнице, смотрит на луну.
АБДАЛЛАХ. Куда же ты, дочь моя? (отворачивается) Я так устал. Мне скучно. Не хочу больше пировать, не хочу бананов и фиников, орехов кедровых и дурры не хочу. Грек, плесни мне вина. Нет! Налей вина Фатиме. Выпей со мной, Фатима, не откажи своему махраму. А я допью из твоего бокала - нельзя добру пропадать.
ФАТИМА. Я не хочу вина, махрам.
АБДАЛЛАХ. Фатима, винограду поешь. Он с Каппадокийских гор, самый душистый и спелый. А еще он красный как твои губы, как капли крови на груди белокожей гурии, как лепестки опийных маков... Подойди, Фатима, поешь со мной. 
ФАТИМА. Я не голодна, махрам.
АБДАЛЛАХ. Танцуй для меня, Фатима.
ФАТИМА. Я устала.
АБДАЛЛАХ. Я хочу, чтобы ты танцевала для меня.   
ФАТИМА. Я не хочу танцевать. (тянет руки к луне) Почему он замолчал, этот пророк? Я хочу слышать его голос, он как мед втекает мне в уши...
АБДАЛЛАХ. К черту пророка! Я хочу, чтобы ты танцевала для меня.
ХАДИДЖА. Не танцуй, дочь моя! Пойди лучше в баню, искупайся с хананеями. Они нальют тебе вина, накормят финиками, бананами и лесными орехами, а если ты будешь нежна, китаец отрежет тебе шелку, а твоя добрая мать сошьет тебе ночное покрывальце. (передает ей серп)
АБДАЛЛАХ. Танцуй для меня, Фатима, умоляю, танцуй...
ФАТИМА. (смотрится в серп, красит губы) Я хочу танцевать с пророком.
АБДАЛЛАХ. Танцуй, Фатима! Или я велю казнить вас обоих. (оглядывается на Хадиджу) Заодно повешу твою мать.
ФАТИМА. Это ты хорошо придумал, махрам.
АБДАЛЛАХ. Проси, что хочешь. Я отдам тебе полцарства и мои сундуки с драгоценностями. (смотрит на хананеев) Танцуй, Фатима...
ФАТИМА. Ты знаешь, чего я хочу.
АБДАЛЛАХ. Жемчуга, рубины, сапфиры и ониксы, ковры для молений, расшитые серебром и золотом, ожерелья, кольца в нос, браслеты на горло – всё будет твоим! Всё, о чем ты мечтать не могла я брошу к твоим ногам... Можешь взять мой любимый перстень – он дает власть над миром. Только танцуй Фатима, умоляю, танцуй!
Фатима снимает перстень с руки халифа, прячет под покрывалами.
ФАТИМА. Ты дал мне слово, Абдаллах: чего не испрошу, всё будет моим. (смотрит на луну) Я буду танцевать для тебя. 
ФАТИМА. Я жду, когда служанки принесут мои лучистые сандалии с крылами из серебра, натрут мне обе ноги благовонными маслами и разожгут погребальные костры для моей матери.
Фатима проходит мимо шатра, взбирается вверх по лестнице и исчезает в портале. Когда она проходит мимо гарема, шахидки беспокойно шепчутся, одна из них подрывает себя. Брызги белой крови орошают занавески.
АБДАЛЛАХ. А! Что это? Снова... (хватается за сердце) Взмахи крыльев Ангела Смерти. (кашляет) А про костры это ты хорошо придумала, мне нравится.
Хадиджа стоит на авансцене. В холодном мерцающем свете ее красно-черные покрывала развиваются от резкого порыва ветра. Она держит в руках чашу с вином.
АБДАЛЛАХ. Фатима будет танцевать для меня в крылатых сандалиях из серебра. Танцуй для меня, Фатима, танцуй.
АНИЙ. (шепчет Томасу Мору) Посмотри на луну... Она вспыхнула как щека девственницы от пылкого поцелуя махрама.
Томас Мор хватается за сердце и теряет сознание.
*ТАНЕЦ ФАТИМЫ*
Звон пояса смертницы.
Хадиджа на своем ложе. Хананеи спят в автомобиле. В тишине навязчиво работает двигатель.
Из портала на лестнице появляется Фатима. Она закутана в серебристые и белые покрывала с головы до ног, только пальцы торчат. На лице ее маска из серебряного кружева, шелковый капюшон скрывает волосы и шею. В руках черная винтовка.
Абдаллах сидит на троне, пьет из своего золотого кубка. Томас Мор хватается за сердце и взбирается повыше на капот автомобиля.
Сцена погружается во тьму. Яркий мерцающий луч луны освещает Фатиму, она сбрасывает свой нарядный хиджаб из серебра – остается в черной комбинации с винтовкой в руках и чулком на голове.
Из гарема выбегают шахидки, снимают свои черные хиджабы: все они – мужчины, ассассины в блестящих трико на каблуках, с голыми торсами, в шапках с прорезями для глаз.
Фатима танцует на капоте автомобиля среди хананеев. Затем приближается к Абдаллаху и танцует вокруг него. Он выронил кубок и позабыл обо всем.
Ассассины быстро и бесшумно режут, колят и душат хананеев самыми разными способами, но всегда неизменно семеро на одного – у каждого хананея своя смерть, отличная от других. Все умирают корчась в муках, беспомощно вскидывая руки. Томас Мор надвинув шапку на глаза, схватившись за сердце, прижимая библию к груди, падает замертво с капота прямо на ковры.
ХАДИДЖА. (на своем ложе) Превосходно, дочь моя, просто превосходно! (Аний опахивает ее страусиным пером)
АБДАЛЛАХ. (пьет вино, остатки проливает из кубка себе на голову) Обжигаешь, Фатима! Сними с себя всё , что на тебе лишнего. И танцуй для меня, Фатима, умоляю, танцуй...
Фатима завязывает глаза Абдаллаху, стреляет по воздуху из винтовки. Все хананеи уже мертвы, лежат, простершись на шерстяном ковре. Стража прячется за автомобилем, евнухи бегут врассыпную. Только палач Джамиль безмятежно стоит у шкафа с боеприпасами.
«Одна» из шахидок отрезает голову мертвому нубийцу и приносит Фатиме для поцелуя. Принцесса ее целует и топит в колодце. Халиф ничего не видит, но слышит всплеск, он свистит и аплодирует.
АБДАЛЛАХ. Превосходно, дочь моя, просто превосходно! Плесни мне вина, Фатима, иди сюда – вместе выпьем. У меня жажда. Ты так хорошо танцевала, я весь вспотел и память потерял.
Фатима наряжается в свое белое с серебром платье, прячет винтовку под автомобилем. Луч луны ослепляет халифа, скользит по ассассинам, которые выстроились в ряд у колодца. Ассассины хватают свои платья и бегут обратно в гарем.

ДЕЙСТВИЕ 2

АБДАЛЛАХ. А! Как меня прожгло! (хватается за живот) Обжигаешь, Фатима. Я еще никогда не видел такого дивного танца. Проси, что хочешь!
ХАДИДЖА. Превосходно, дочь моя, просто превосходно. (протягивает дочери сверкающий серебряный серп) Я и не знала, что ты умеешь танцевать.
ФАТИМА. Я исполнила твое желание, халиф. (берет серп у матери) Пришло время и тебе исполнить обещанное.
Хадиджа выхватывает у Ания страусиное перо.
ХАДИДЖА. (Анию) У тебя мечтательный вид. (бьет его пером) Принеси мой серп. Ногти надо подрезать.
АБДАЛЛАХ. Фатима! Проси, что хочешь. Всё, что есть у меня, будет твоим. Мои хоромы, мои наряды и ларцы с жемчугами, ковры для молений, мои евнухи, верблюды и кони – забирай всё, Фатима. Будешь первой женой гарема – скажи только слово...
Фатима прячет серп, стоит за спиной халифа с черной муслиновой повязкой в руках.
ФАТИМА. Абдаллах...
АБДАЛЛАХ. А! Ты уже здесь, моя голубка. Какая ты быстрая... Не ожидал от тебя такой прыти.
ФАТИМА. Ты знаешь, чего я хочу... (беззвучно шевелит губами)
АБДАЛЛАХ. Что же тебе нужно, дочь моя? Чего желает твоя душа?
ФАТИМА. (завязывает глаза халифу) Отдай мне пророка.
АБДАЛЛАХ. Ой, как темно!
ХАДИДЖА. Это ты хорошо придумала, Фатима. Он очернил твою мать – ты и сама слышала. Он поплатится за это, он за всё поплатится!      
АБДАЛЛАХ. Зачем тебе пророк? Он любит сквернословить, он всех обругал, всех проклял, кого только мог проклясть... Зачем тебе этот глупый пророк? У меня есть японские фазаны. Монгол выловил в степи этих дивных птиц, ты их видела? Нет? О, ты должна их увидеть, дочь моя! С каждым гуляет желтый раб и белая ослица дивной красоты. А фазаны! О, что за дивные птицы, в них нельзя не влюбиться! Какие у них глаза – словно ониксы, прозрачные белые ониксы. А перья! Ты видела их перья? В черную и красную крапинку с тонким кружевом из серебра, у них медные ноги с золотыми коготками и клювы у них тоже из золота, а у некоторых из серебра. Эти фазаны очень редкие птицы, у них такое нежное мясо. Можно их ощипать и сделать великолепные шляпы и воротнички, связать серьги и ожерелья, украсить волосы и даже твои густые брови. Забирай фазанов – я всё готов тебе отдать! Поверь, они мне и самому очень нравятся. А этот монгол, он не согласился обменять их даже на сотню верблюдов! Пришлось продать одну из моих жен. (переходит на шепот) Теперь Хадиджа будет жить с кочевниками в степи. Хорошо я придумал? Она нам больше не помешает.
ХАДИДЖА. Ты смешон со своими фазанами. Я бы их ощипала и бросила в костер.
ФАТИМА. Пророк, Абдаллах, мне нужен только пророк. 
АБДАЛЛАХ. Нет! Даже не проси. Я не могу, Фатима, не могу! Даджаль – святой человек. Я его пальцем не трону. 
ФАТИМА. (смеется, играет серпом перед лицом халифа, но он не может видеть из-за повязки) Ты боишься его, Абдаллах, ты боишься пророка?
АБДАЛЛАХ. (вздрагивает, отворачивается) Ему нравится в плену у луны. Что я могу сделать? Проси, что хочешь только не...(срывает повязку – у него перед глазами серп) А! Что я вижу... Ангел Смерти!
ХАДИДЖА. Ты все верно разглядел, Абдаллах.
Фатима взбирается вверх по лестнице, вскрывает луну серпом. Оттуда льется кипящая смола с маслом и вываливается пророк. Его ноги связаны цепью, он подвешен вниз головой.
АД-ДАДЖАЛЬ. Ааа!.. (извивается) Дочь Содома!
ХАДИДЖА. (опахивается страусиным пером) Это ты хорошо придумала, дочь моя.
Шелест занавесок шатра. Звон пояса смертницы.
АБДАЛЛАХ. Что ты наделала? (страже) Палач! Увести его, бросить в темницу, приковать цепями к сточной трубе!
Палач и стража онемели, в ужасе смотрят на Фатиму:
она стоит на вершине лестницы, вся в черном масле, смеется, сжимает серп в руке.
АБДАЛЛАХ. (подавляя злость, дрожащим голосом) Фатима... Ты очень красиво танцевала. (страже) Убейте её.
Стража стреляет по Фатиме.
Она падает с лестницы. Звон пояса смертниц. Свет луны мерцает и гаснет. Единственный источник света – лампы в шатре. Шахидка в гареме подрывает себя, орошая своих подруг черной кровью. Хадиджа истошно кричит. Стража в ужасе бросает оружие и  разбегается, евнухи прячутся среди розовых кустов. 
Фатима внезапно возникает из темноты и отрезает голову халифа серпом своей матери.
ХАДИДЖА. Превосходно, просто превосходно! Это ты хорошо придумала, дочь моя. (опахивается страусиным пером, исчезает в шатре)
Фатима держит за волосы голову, опускает в колодец с вином – с головы стекают кровь и вино. Глаза закатились, веки широко распахнуты, на лице застыла судорога боли.
ФАТИМА. (разговаривает с головой халифа) Как ты красиво танцевала, Фатима... У меня чуть пузырь не лопнул.

ДЕЙСТВИЕ 3

Глаза пророка забинтованы, запястья и ступни скованы цепями. Он вымазан сажей и покрыт пылью.
АД-ДАДЖАЛЬ. (раскачивается на цепи вниз головой) Он придет, Сын человеческий! Я не достоин развязать ремни сандалий его. Не достоин узреть его головы. Блудницы облобызают ноги его, умастят чресла душистыми снадобьями, а грудь осыпят золотой пудрой. Они полны скверны и недостойны дышать с ним одним воздухом! Они все вымрут задохнувшись от его величия. 
Фатима с трофеем – головой халифа ползет к пророку.
ФАТИМА. Пророк! Ты хотел видеть только своего бога. Смотри же, вот халиф – он бог среди людей. В глаза ему смотри!
Пытается сорвать грязные повязки с глаз пророка, но он сопротивляется, отворачивается, раскачиваясь на цепи.
АД-ДАДЖАЛЬ. Прочь! Прочь, дочь Содома! Сгинь, тварь нечестивая! Гори в огне геенны, в бездне самой черной и проклятой! Никогда тебе не увидеть райских кущ, не гулять по облакам, не вкусить росы с луговых цветов, маков снотворных не понюхать, не коснется твой взор белых грудей чернооких гурий. Отправляйся в ад, дочь прелюбодеяния! Пусть тебя растопчут кентавры и сирены вспорют тебе брюшину. Прочь, прочь, дочь Содома! Убирайся в бездну глубокую, откуда ты и выползла, гнусная змея!    
ФАТИМА. (сидит у разбитого колодца, пальцами завивает волосы на отрезанной голове халифа) Знаешь, пророк... Должна признаться, я очень грешна. Вчера в Багдаде я выбирала виноград на рынке, даже не успела попробовать сочных ягод, как объявили боевую тревогу, и мне пришлось бежать вместе с виноградом и с дырявой корзиной. Я украла виноград у толстой беззубой торговки. Как думаешь, Бог меня покарает? (плетет венок из роз, которыми было засыпано место смерти Джабраила) Я вернулась домой в эти хоромы, чтобы танцевать на коврах, залитых вином и кровью. Думаешь, я танцевала, чтобы позабавить гостей? Нет, пророк, я танцевала для тебя, для тебя одного, чтобы ты любовался моим телом. Я губ твоих хотела, я хотела твоего рта, твоего нежного тела, которое как белая лилия эдемского сада. А ты даже не посмотрел на меня: ты хотел видеть только своего Бога. Даже не приподнял повязки со своих выцветших глаз... Любовь моя, я принесла тебе подарочек. (надевает венок из роз на голову халифа) Если бы ты только взглянул на него, приоткрыл хоть один глаз...
Фатима медленно танцует с отрезанной головой халифа вокруг пророка.
АД-ДАДЖАЛЬ. Никогда я не называл себя пророком – это всё халиф выдумал, он так захотел. Бросил в темницу, сковал цепями, но не убил. А что мне оставалось? Только кричать о смерти других. Сам я не спешу умирать, поверь мне, дочь Содома, смерти я не жажду, я совсем не хочу умирать... Мне очень нравится жить.
ФАТИМА. Ради чего ты живешь, пророк? Разве это жизнь? Ты был заперт в луне и закован в цепи, а теперь вот подвешен за ноги. Над твоей жалкой седой головой палач каждый час заносит острый меч, но у него, даже у него не хватает духу убить тебя... Он жалкий раб своего меча, а ты пророк, ради чего ты еще жив? Разве это жизнь? Ты хотел видеть только своего бога. Так взгляни в его мертвые глаза, взгляни прямо сейчас!   
АД-ДАДЖАЛЬ. (извивается на цепи) Я нужен миру – я божий глас, я передаю святейшие слова Всевышнего глухим, немым и незрячим. Этот мир покрылся грязью, но прежде чем он потонет в море скверны, я... Все скажу! Верь мне, блудница, не от твоей руки я погибну! Я всё-всё о тебе знаю, дочь Содома. Стоит тебе отойти на два шага от гарема, из твоего напомаженного рта выходят самые гнусные непристойности... Шерстяные ковры остались позади, мать и халиф тебя не видят и не слышат, ты совсем одна в окружении глухонемых евнухов – они совсем глухие, и слепы к тому же: ты целуешь их, как последняя потаскуха, возбуждаешь в них желание, а потом прикидываешься чистой девой, кутаешься в персидские покрывала, морщишь лоб при виде ароматных вин и молишься с утра до ночи, стирая в кровь колени на гранитном полу. Всем своим существом ты порочишь Бога, оскверняешь его слух тошнотой своих молений – все равно ты больше ни на что не способна, потаскуха. Ты, как и твоя прелюбодейная мать, кроме грязи ничего не ешь.
ФАТИМА. (смеется, играет с головой халифа – красит ему губы красной помадой) Дай мне поцеловать твой рот! (пытается сорвать бинты с глаз пророка – он сопротивляется, извивается на цепи) Твой рот полон песка и глины, а глаза тебе вырезали еще при рождении, когда чрево блудной матери изрыгнуло тебя на свет божий. 
Проливает на пророка чашу с вином.
ФАТИМА. Ты отворачиваешься от меня, пророк? Сторонишься? Я тела твоего хочу, я хочу твоего рта. Посмотри на меня! Ты даже не взглянешь на меня... Ты хочешь видеть только своего Бога. (впивается серпом в голову халифа, протягивает ее к лицу пророка) Дай мне поцеловать твой рот!
АД-ДАДЖАЛЬ. А! (извивается на цепи) А! Что я слышу? Звериный рев? Схорони меня Аллах, засыпь камнями глотки свирепых демонов.
ФАТИМА. (хохочет) А что слышу я? Лай собак и визг обезьяны! Этот голос прежде так пьянил меня... Ты отвратителен, пророк, ты просто отвратителен. Ты хотел слышать только своего Бога. Я губ твоих хочу, о пророк, я хочу твоего рта.   
Шелест занавесок шатра. Звон пояса смертницы.
Целует устами мертвой головы халифа рот пророка.
АД-ДАДЖАЛЬ. Отродье зла! Исчадье ада! Через женщину всё зло пришло в этот мир. Истребить вас мало! Всех, всех передушить и изничтожить... Твою блудную мать надо было колесовать еще в младенчестве, чтобы она не испускала в этот мир свои нечистоты. Я же говорил ей, но она не слушала... Она глуховата, твоя мать.   
Из шатра доносится смех Хадиджи. Она опахивается пером.
ФАТИМА. Но я же ради тебя всё делела – всё ради тебя!
АД-ДАДЖАЛЬ. Шлюха! Привязать тебя к позорному столбу, сжечь в синем пламени! Ты никогда не попадешь в рай – даже не мечтай, дочь Содома.
ФАТИМА. Если я не попаду в рай на девятое облако, где меня ждут черноокие гурии обнажив животы, я заберу тебя с собой в бездны ада! Огня геенны на всех хватит – ты сам говорил.
Пытается обнять пророка, он отворачивается, раскачивается на цепи.
ФАТИМА. Ты мертв, ты уже труп, пророк, и речи твои мертвы, а язык твой почернел от времени. Сердце твое изъели черви, дай я его вырежу! (смеется, серпом шерстит повязки на глазах пророка) 
АД-ДАДЖАЛЬ. Уйми свой рот, дочь Содома! Вырви глаза свои нечестивые, вырви язык, с него каплет яд и всякая скверна... Взгляни на небо, что ты видишь?
ФАТИМА. (томно) Розы, фиалки и лилии...
АД-ДАДЖАЛЬ. Что? Какие лилии?! Блудница, узри истину! Всю жизнь я смотрел на Бога, только Его свет я видел. Ты можешь убить меня, но ты никогда не убьешь во мне Бога. Я отправлюсь на небеса и буду жить там в райских кущах, пить молоко из медовых рек, нежиться в объятиях девственных гурий, они будут мне петь, пока Бог говорит со мной. А ты умрешь как шлюха в верблюжьем навозе, колеса разорвут тебя на части, и черви будут есть от тела твоего. До конца веков ты будешь гореть в геенне огненной, дочь Содома!   
ФАТИМА. Ты хотел видеть только своего бога! Даже глаз своих не открыл, не сорвал заплеванных повязок со лба, чтобы хоть раз взглянуть на меня, презрел мою красоту... (тянется к нему с поцелуями) Дай мне поцеловать твой рот! Но прежде я задушу тебя, я перережу тебе горло! Ты уже мертв, ты труп, пророк, мой любимый труп... (смеется) Я буду любить тебя даже после смерти.
Звон пояса смертницы.
АД-ДАДЖАЛЬ. А! Змея! Прочь, блудница, прочь, дочь Содома! (страже с мольбой) Уберите ее от несчастного старца, пресвятого пророка, сына божьего... Убейте дочь прелюбодеяний! Через женщину всё зло пришло в этот мир. Уничтожьте ее, расстреляйте! Винтовки в стеклянном шкафу справа от лестницы – я сам видел.
Стража бежит к шкафу. Палач открывает стеклянную дверцу: они хватают винтовки, трижды стреляют в Фатиму. Она смеется, с каждым выстрелом все громче, все безумней, ползет на коленях по залитым кровью коврам к пророку. Стражи в ужасе бросают оружие и убегают, читая молитвы вслух. Фатима, протягивает свои белые ручки, острыми когтями полосует щеки пророка – горячая кровь шипит и хлещет ей в ладони. 
ФАТИМА. (в одной руке она держит голову халифа за волосы, в другой – черную гранату) Пророк! Как ты красив в серебряных лучах луны... Она освещает твое бледное лицо, изъеденное червями... Как ты красив! Ты хотел видеть только своего бога. Твой Бог, он также красив? Я тела его хочу, белого как лилия в саду эдомитов, я хочу твоего рта, прекрасного как пурпурные розы в садах Багдада, как багряное вино в дворцовом фонтане, как горячее сердце нубийского раба... (тянется к нему с поцелуями, смеется) 
АД-ДАДЖАЛЬ. Прочь! Сгинь, дочь Содома!
Звон пояса смертницы.
ФАТИМА. Я полюбила тебя, пророк, я так полюбила тебя... А ты даже не посмотрел на меня.   
Целует мертвой головой халифа уста Ад-Даджаля.
ФАТИМА. А! (смеется) Я поцеловала твой рот, я поцеловала твой рот! На твоих губах был острый вкус. Говорят, у смерти острый вкус... Может, это и есть вкус любви?
Изо рта пророка течет черная слюна, он скорбно стонет и плюется.
АД-ДАДЖАЛЬ. Ты омерзительна, дочь Содома, ты просто омерзительна! Пусть огнь геенны пожрет тебя! Я плевал на тебя, плевал на тебя, потаскуха...
Фатима больше не смеется.
ФАТИМА. Выплюни свой яд мне в лицо вместе с черным языком своим! Ну? Плюй же, пророк! Я обожаю тебя, пресвятой, теперь ты будешь у меня вместо Бога. Бог меня не слышал, а ты отозвался. Я жажду твоего яда, поцелуев твоих жажду... Я люблю тебя, пророк, я люблю тебя... (зубами выдергивает кольцо из гранаты)
Шелест занавесок шатра. Звон пояса смертницы.
АД-ДАДЖАЛЬ. (открывает рот, чтобы ответить, но цепь его душит, он хрипит и кашляет)
Крики шахидок. Силуэты женщин просвечивают сквозь тонкие занавески шатра:
две последние девушки обнимают друг друга, над ними стоит Хадиджа, опахивается веером из страусиных перьев.
ФАТИМА. (смеется) Разве запрещено... ОБОЖАТЬ?!!   
Взрыв, облако дыма, затем тишина. Окровавленная цепь со скрипом раскачивается над опустевшими коврами. По стенам дворца, по стеклянному шкафу, по ржавой лестнице стекает кровь Фатимы и пророка – ало-красная и смолисто-черная. 
ХАДИДЖА. Это ты хорошо придумала, дочь моя... (срывает розу с куста у входа в шатер) Фатима, белая роза Багдада. (Анию) Эй, грек! Вытри ковер, вытри стены -здесь мокро.   
Аний и евнухи спешно сворачивают ковры, складывают трупы в автомобиль, подбирают шапку Абдаллаха, куски его волос – всё, что осталось от халифа после взрыва. Поверх всего на капот кладут труп Томаса Мора: он так и умер, прижимая библию к груди.
ХАДИДЖА. (наложницам) Чего расселись? Свободны!
Хадиджа поднимается по лестнице, ее одежды развиваются от стихийного порыва ветра, она исчезает в портале. За ней спешат евнухи и Аний с искусственными шкурами зверей, запачканными сажей и кровью. Последним вверх по лестнице поднимается палач. Крепкими руками он хватает лестницу и вместе с ней исчезает в черном портале.
Шелест занавесок шатра. Звон пояса смертницы.
Две последние шахидки в шатре, смотрят друг на друга, порываются бежать из гарема, но тут же взрываются, орошая черной и белой кровью прозрачные занавески.
Шатер обрушился. В темноте светятся белые розы.

ЗАНАВЕС