Чтобы ощутить удовлетворение от того, что хорошо поработал, достаточно пообещать себе, работать лучше и уже можно испытать приступ одобрения к себе и успокоится. Я поражаюсь! Настраиваю себя как приемник и не обязательно что-то совершать. Торчи моя голова над зыбучим болотом, я, конечно, так не рассуждал бы. Иллюзионист своего разума. Мне нравится, что я так хитер! Теперь пора учится воздействовать этим методом на кого-то кроме себя. Эти рассуждения мне понравились, рассмешили и взбодрили.
Со стороны выглядело так: небритый парень улыбается пустоте зала бистро, в понедельник, далеко после обеда. Если в это время найдется еще посетитель, он зайдет, увидит ухмыляющегося парня и решит, что тот хорошо поел… Разве я пишу утопический рассказ? Нет, реалии противоположны. Все слишком умны, чтобы думать просто и добродушно. Если взять за основу общественное мнение, то идиот — подходящее слово, для описания меня, в этой ситуации. Да, ты, в пуховой куртке, самая настоящая праздная, священная корова в пуху, — ты и есть идиот!
Подобное критическое отношение к людям касается не только их поведения, но и их творчества. Человек может ненавидеть и смеяться над любыми проявлениями искусства, пока оно находится вне его интересов.
Я считаю, что стало слишком много свободной информации. Люди не фильтруют ее и даже не ищут: она сама бомбардирует мозг, обсаживая его своей навязчивостью, лишает любопытства. А без него нет открытий и нет поисков. Стоит дать человеку исчерпывающий источник информации, упростив до абсурда критерии поиска и огласить, что здесь ты найдешь все что угодно, и человек ни за что не начнет серьезных поисков. Любопытство его раскрыто, лишено тайны. Нет побуждения в поисках, когда ты чувствуешь себя властелином информации. Она у тебя будет, когда необходимо, тебе нужно только протянуть руку, но это слишком просто. Все твое любопытство уже удовлетворено. Это фантомное чувство, как и видимое удовлетворение от того, что пообещаешь себе хорошо и честно работать. Как просто перепутать истинное понятие с его подменой, и начать присваивать ему свойства, характерные для этой подмены.
Сегодня я опоздал на большую студенческую перемену, когда каждый, за столиком в бистро, обозначает занятую им территорию густым табачным дымом.
Тут студентам разрешено курить и это льстит даже мне. Хозяин заведения сделал верный ход. Никого не угнетает клеенка мутно зеленого оттенка, приколоченная к столам, отсутствие вытяжки, убогая отделка. Все так и должно быть: студент беден и горд этим; он по определению хитер и изворотлив. Но хитрость приходит неожиданно, она поэтична, ты ей любуешься и для меня – это роскошные, редкие отыгрыши. Должно быть так начинается жизнь. Мы учимся новым маневрам, и поначалу забавляемся, довольные тем, что повзрослели. Но проблем мы еще не видели.
Если вокруг студенты, они мне как бывшие приятели, жители моей недавней среды обитания. Вписываюсь я как надо, даже если не брит, тяну на девятнадцать лет. Студенты иногда подходят ко мне: просят зажигалку, сигарету или тянут руку. Мной такое панибратство поощряется. Я не стараюсь разыгрывать человека с поруганной зоной комфорта. В сущности — я студент более напуганный, чем обычно. Моему стажу семь месяцев. Я недоношенный специалист, сменивший университет на свое первое рабочее место, то есть перешел из общей камеры заключения в одиночную.
Я сижу, и, совершая мозговой штурм, глумливо скалюсь, как Чеширский Кот, а меня уже уволили! Так-то. Я пессимистичен, думая о будущем с людьми и местами, которые меня угнетают. Я не знаю, что произойдет, но уже не хочу этого. Когда человека угнетают, он хочет спокойно делать то, что ему дано и даже мнит, что получит удовольствие от этих спокойных минут. Но если обстоятельства отпускают, просыпается чувство своей значимости, не справедливо удерживаемое рабским угнетением обидчика.
Чем чаще человека заключают в зависимость и гнет, тем паршивее он становится, снова получив подобие свободы. Он начинает вершить трусливое возмездие, порой даже не действуя и не говоря вслух, ему приходится обходиться мыслями, в которых сам он лучше, добрее, многих остальных.
Обстоятельства ведут охоту на мою мошонку. Чтобы быть писателем нужно иметь деньги. Во-первых, чтобы тебя напечатали, во-вторых, чтобы создать себе, в свободное время, нормальные условия для творчества. Какой я писатель, если даже не могу пить, когда захочу, чтобы растолкать храпящее вдохновение? Для этого нужно работать. И ты идешь на это. Кстати о времени, работа это около 9 потерянных часов в день. Литературные шансы бледнеют на несколько тонов. Где набраться оптимизма? Словом, как я уже говорил, обстоятельства не щадят.
Еще одна проблема: монотонность. Предельная концентрация внимания. Мелкие, но необходимые детали. Память злится и хочет забыть рутину чисел, индексов, коэффициентов, расценок и составов производства работ. Видимо, она обижается, ей не нравится мой образ жизни. Работа нужна мне, но не моей памяти. Ей подавай подробности другого рода. Она хочет больше творчества и меньше ограничений. Ей не понять, что мне нужны деньги.
Наконец я решаю, что мне нужно идти. Встаю, отодвигаю стул, прохожу мимо стойки заказов и спиной чувствую неприязнь. Я не мог забыть оплатить еду, но именно это и приходит в голову. Я знаю, что отдал деньги, но совесть не чиста. Жду, что меня резко одернут смехом или грубостью. Быть смешным – равно как ходить голому, со следами сифилисного гниения. Сам Оруэлл, чтобы не быть осмеянным, убил слона. И не осудишь ведь.
Город, в который я попадаю, закрыв за собой дверь бистро, населяет чуть больше 150000 тысяч жителей. Чтобы попасть на работу мне нужно развернуться вокруг своей оси, свернуть за угол, спуститься вниз, во двор панельного дома. Но с меня хватит. Только не сегодня. Даже не вернусь, чтобы забрать сумку, сохранить файл и выключить компьютер. Мне нужно чуть больше воздуха в легких, ритм дыхания чуть спокойнее, а работа мне этого не подарит. Иду и ненавижу себя, вспоминаю за курево – уже лучше. Упираюсь взглядом в выпуклое, округлое здание металлического цвета.
Обычный развлекательный центр. Не на периферии, но и не в сердце, воткнут, где то между деловым центром и остановкой 13-ого маршрута. Расположен он как-то небрежно, как постройка, по типу прорабского вагончика, которую подъемным краном приземлили на временное место. Пять этажей, лифт, эскалаторы, стекло, металл и блеск. Утомительно.
Я скольжу вверх, заключенный в пространственную систему ядра жесткости, если, конечно, проектировщики доверили этой шахте лифта функцию позвоночника. Последнее время это происходит чаще, из-за бесшумности и снижения вибрации лифтов. Подразумевается, что вертикальные ветровые нагрузки не опрокинут здание, благодаря ядру, в том числе. Написано, что я движусь со скоростью 1 метр в секунду. Если взглянуть на лифт сверху, можно увидеть, что он повторяет конфигурацию стен самого торгового центра. Главные фасад здания закруглен, так же как стеклянная часть лифта, образуя полукруг; они даже обращены в одну сторону. Остальные стены образуют прямоугольник, так же как стенки лифта. Создается эффект «здания в здании».
Прикрываю глаза рукой и представляю себя погорельцем. Жар и копоть прилипли к рукам и лицу: я увидел это в хромированном теле пожарной машины, приехавшей слишком поздно. Пожарники могли только констатировать и сожалеть.
Убираю руку от лица и все еще скольжу в лифте, главным образом, оттого что на каждом этаже жмут на кнопку вызова.
Двери раздвигаются и я в магазине электроники. Иду в отдел телевизоров. Подхожу к самой большой плазме. Всматриваюсь, ищу пиксели. Подхожу почти вплотную к экрану – есть контакт: вот они наполненные цветом крупинки.
Я уволился с завода, закупил выпивки. В конце концов, я просыпался только лишь затем, чтобы отлить в небольшое ведерко, которое я поставил рядом с диваном заблаговременно и почти всегда попадал в него удачно. А еще, чтобы сделать несколько больших глотков. Так продолжалось пару дней.
Слышу голос, совсем рядом со своим ухом — это подошел консультант. Я вынужден очнуться и отступить на шаг от плазменной панели. Теперь у меня нет ни вина, ни завода, дом мой не сгорел, зато перед глазами мерцает самый большой телевизор. Консультант продолжает что-то предлагать. Я не слушаю, ухожу от него, ухожу от телевизоров и акустических систем, от смартфонов, сабвуферов и blue-ray плееров. Продавец отстал.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ…