Шаги навстречу

Алла Валько
               
Всё началось с, казалось бы, незначительного разговора с моей приятельницей Валей. Мы встретились с ней в лесу за стадионом “Медик” и дальше пошли вместе.
Накануне я навещала свою теперь совсем уже старенькую преподавательницу Ольгу Павловну, с которой знакома пятьдесят лет. С собой я принесла “гостинцы” – салаты нескольких видов, фруктовый сок, булочки и сладости. Ольга, с которой мы несколько лет назад договорились называть друг друга просто по имени, выставила на стол всё, что было у неё в “заначке”, и мы приступили к трапезе.

Наше застолье длилось довольно долго, поскольку мы, не умолкая ни на минуту, разговаривали. Наконец, с “плотной” едой было покончено, и я предложила Ольге свои услуги – убрать всё лишнее со стола, чтобы пить чай в комфортной обстановке. Я уже было поднялась с места, чтобы очистить стол, но Ольга остановила меня, сказав, что ничего убирать не нужно. Нам, мол, и так хорошо. Я не смогла бы подтвердить, что мне приятно пить чай, когда вокруг стоят тарелки с едой, да и просто грязная посуда. Но перечить хозяйке я не стала, хотя мне всегда доставляет удовольствие наслаждаться чаепитием в соответствующих этому ритуалу условиях.

И вот сейчас, прогуливаясь с Валей по лесу, я поделилась с ней своими впечатлениями от вчерашней встречи. Я сказала, что один раз или даже дважды я смогла бы пережить эту некомфортную для меня ситуацию – пить чай среди грязных тарелок, - но вот жить вместе с человеком, даже если я и люблю его, но который привык, что “чистое” и “грязное” всегда стоит на столе рядом, я бы не смогла.

Затем на какое-то время  я задумалась, а потом сказала Вале: “Знаешь, а некоторые люди не смогли бы жить со мной. После трагедии с плечом я долгое время лечилась у Ольги Васильевны Осиповой, специалиста в области биорезонансной терапии и паразитологии.  Она постоянно убеждала своих пациентов, что многие из них болеют из-за своей жадности. Берут, например, хлеб немытыми руками и полностью съедают его. А нужно держать кусок хлеба за краешек и потом этот краешек выбрасывать. Наши организмы напичканы паразитами, оттого мы и болеем”.

Когда это повторяется много раз, то поневоле западает в голову.  В то время я прочитала книги Тамары Свищёвой “Таинственный убийца” и “Очищение”, а также книгу Надежды Семёновой “Очистись от паразитов” и утвердилась во мнении, что все болезни происходят именно от паразитов. Я стала ещё более тщательно мыть посуду дома и в апартаментах, которые снимаю в Калифорнии, протирать дезинфицирующими растворами ручки дверей и шкафов, пульты от телевизоров и т. д. В отличие от большинства людей, я даже полюбила запах хлорки. Когда я чувствую этот запах, то  мне кажется, что это пахнет чистотой. И тогда враг не пройдёт!
 
Всё это я рассказала Вале, закончив словами: “Большинству людей это, скорее всего, не понравилось бы”. К примеру, когда моя дочь ложится на чужое одеяло в съёмных апартаментах, и, если я выражаю удивление по этому поводу, она возражает: “Да живи ты проще!”. В ответ на мои сомнения Валя рассказала чрезвычайно интересную историю о себе.

В середине девяностых, когда ей было чуть больше тридцати лет, она работала младшим научным сотрудником в научно-исследовательском институте. Её начальником был Виктор Петрович, доктор наук, который был влюблён в свою намного моложе его сотрудницу. Он был женат, но был готов в любую минуту развестись и предложить Вале руку и сердце. В то время в результате проведённой приватизации и последовавшего за ней отсутствия финансирования и соответственно заказов многие сотрудники института уехали за границу, уволились, подались в торговлю и т.д. В институте царили грязь и запустение, поскольку у института не было средств на содержание уборщиц. Столовой, естественно, тоже не было. Оставшиеся в институте энтузиасты приносили из дома бутерброды и в обеденный перерыв пили чай.

В этой обстановке, когда наступало время обеда, Виктор Петрович, засучив по локоть рукава и дав Вале указание сделать то же самое, торжественно шествовал в туалет мыть руки. Туалет был чудовищно грязным, и можно было только диву даваться, как его могли посещать иностранцы, изредка всё-таки появлявшиеся в институте. Виктор Петрович и Валя тщательно, с мылом мыли руки, и так же тщательно, с мылом промывалось каждое яблочко и каждый помидор. Потом каждый из них выходил из туалета с поднятыми и согнутыми в локтях руками. Они, как хирурги на операцию, шли по безлюдному коридору в свой отдел, чтобы перекусить.

Через некоторое время они вместе поехали на конференцию. Когда вечером Валя приготовила “парадный” ужин,  Виктор Петрович объявил, что в честь такого праздника он идёт в душ мыть голову, пообещав сесть за стол минут через пятнадцать. Однако прошло не менее сорока минут, прежде чем он появился… в платочке в горошек на голове. Валю едва не замутило от его вида. “Лучше бы ты сидел за столом с грязной головой, чем в этом бабьем платочке в горошек”, - подумала она, но вслух ничего не сказала, ибо перед ней всё же сидел её начальник. Она уже не помнит, как закончился этот “торжественный” ужин, однако после него Валя твёрдо решила не выходить за него замуж. С работы ей пришлось уволиться.

Прилетев в Калифорнию, я пересказала дочери Лиле эту историю, которая буквально потрясла меня. Ведь я знала человека, о котором рассказывала Валя. Наши институты были связаны разработкой совместных проектов, и я видела в Викторе Петровиче серьёзного и эрудированного специалиста. Лиля живо откликнулась на мой рассказ и изложила свою точку зрения об услышанном.
 
“Понимаешь, - сказала она, - все мы люди разные, абсолютно у всех есть недостатки. Когда мы дружим с кем-либо, то всегда делаем навстречу друг другу какие-то шаги, идём на уступки, чтобы поддержать во взаимоотношениях мир и согласие. Но всегда есть предел, до которого можно себе позволить дойти, уступая другому человеку. Нельзя до бесконечности ломать своё я. Вот я, например, могу жить только со своим мужем Сергеем. У него, как и всех людей, есть проблемы в характере и поведении. Но его недостатки не являются для меня критическими, о которых я сказала бы, что не могу их вынести. И даже этих некритических для меня недостатков в нём не настолько много, как у других людей, которых я знаю. У других людей могут быть совсем другие недостатки, но для меня они могут оказаться критическими. Например, я не люблю у мужчин семейные трусы с цветочками или волосы, оставленные в раковине после бритья, или джинсы на пуговицах. Всё это мелочи, но в совокупности они могут отравить мне жизнь”.  А я про себя добавила: “И если кто-то ест и одновременно говорит, а еда из его рта разлетается во все стороны. Или если он “строит глазки” всем женщинам подряд и старается при случае приударить за ними, выказывая этим своё неуважение жене”.
 
“Иными словами, - продолжила Лиля свой монолог, - строя любые взаимоотношения, нужно чётко представить себе, как бы заранее составить негласный список того, что можно простить человеку и в чём ему можно уступить. Тогда будущие отношения будут крепкими и сознательными”.

Я не могла не согласиться с её доводами, потому что самой большой ошибкой в моей личной жизни явилось то, что я, по уши влюбившись в своего будущего мужа, даже не имела представления, что это за человек. Я настолько потеряла контроль над собой, что мне казалось, будто я смогу пережить все его недостатки, которые в то время я просто не видела и не в состоянии была видеть. С его стороны, чувство было отнюдь не огромным, зато, сохранив ясность мышления, он пытался отговорить меня от желания всегда быть с ним: “Ты совсем меня не знаешь”. Мне же казалось, что всё просто и понятно. Я вижу человека, и он мне очень и очень нравится. Стало быть, в нём не может поселиться что-то дурное. Он курит сигареты… Конечно, это плохо, но тогда я смирилась с этим, а вот то, что он бывает нетрезвым, я не увидела. Оказалось, что он страдает слабостью, свойственной многим нашим согражданам.

Мы поговорили с Лилей и на эту тему. Лиля помнит всё в мельчайших подробностях. Она сказала мне, что мне не нужно было ругать мужа, когда он приходил домой не в форме. Его следовало уложить, а утром непременно дать ему пива, немного  водки или рассола, чтобы он не страдал синдромом похмелья. Однако я даже представления не имела о необходимости делать это. Напротив, я снова ругала его, а он, закрыв голову подушкой, страдал от головной боли, а потом уходил из дома. И не надо мне было ругать товарищей мужа, с которыми он выпивал, выговаривая ему же за это, а надо было поблагодарить друга, доставившего его домой и не позволившего ему упасть на улице. Конечно, высказывать мужу неудовольствие по поводу его поведения было необходимо, но выбирать для этого подходящее время.

Могла ли я вести себя более разумно? У меня не было ни дедушек, ни отца, словом, ни одного мужчины в доме, а была лишь бабушка по отцовской линии, да и та приехала в Москву, когда я уже заканчивала школу. У меня была только  мама, строгая и интеллигентная женщина, и представить себе пьяного в доме я  была не в состоянии. У меня просто не было прецедентов. Поэтому принять склонность мужа к выпивке я не могла и помогать ему была не способна. При этом по некоторым признакам я видела, что его организм не справляется с алкоголем. И действительно, вскоре у него появилась мерцательная аритмия. Начальник мужа на новом месте его работы оказался внимательным человеком и, узнав  о проблемах со здоровьем своего нового сотрудника, позаботился о том, чтобы положить его на обследование в одну из городских больниц. Перед выпиской врач решила поговорить со мной и напрямик спросила: “Мерцательная аритмия возникает в двух случаях: из-за ревматизма, которого у него нет, и из-за склонности к употреблению алкоголя. Что Вы на это скажете?” Мне не оставалось ничего другого, как признаться в истинном положении дел.

К концу жизни муж признал, что я во всём была права. К этому времени он завязал со всеми своими нездоровыми привычками, но было уже поздно, так как инфаркт и инсульты следовали один за другим.
 
Вот к чему приводит, когда человек, принимая ответственное решение, не считает обязательным посмотреть правде в глаза и честно сказать самому себе: эти обстоятельства я смогу пережить, а эти – нет.