Роды начались в ночь на понедельник в середине сентября. Неделя была такой жаркой, что окрестные собаки начали бродить стаями, временами впадая в бешенство. Кошки ныряли под машины и в открытые окна подвалов, чтобы спастись от них. Однажды я видела как собаки подбрасывали куклу и отрывали ей конечность за конечностью, облака белой пены прилипали к их шкурам. Я перехаживала уже почти две недели. Если не рожу в ближайшие дни, брошусь в середину такой стаи шелудивых псов.
Мы пришли к матери на воскресные макароны – ритуал, который я пропустила не более полудюжины раз за всю жизнь. После обеда, когда мы смотрели «FBI» и ели лимонный пирог-меренгу, я почувствовала боль, но никому не сказала. Рэймонд хотел остаться посмотреть вечерний фильм, но я сказала, что не очень хорошо себя чувствую и хочу домой. Как только мы пришли в дом, вязкая жидкость полилась по моим бедрам. «Оооо, мерзость! Рэймонд , - закричала я, - похоже схватки».
«Ты шутишь», - сказал он.
Мы кинули мою сумку с вещами для ночлега на заднее сиденье нашего «Шевроле» (отец нашел его за пятьсот долларов и подписал в качестве гаранта заявление на ссуду), и я предложила проехать разок вокруг утиного пруда перед отъездом в больницу. По радио звучала новая песня «Биттлз» «Эй, Джуд».
«Все! - сказала я. - мы назовем ее Июнь». Я неправильно расслышала слово.* Рэй пробарабанил большими пальцами по приборной доске, дернул подбородком и сказал: «Круто». В родовой палате я боялась до смерти. Сначала они меня побрили, потом поставили клизму, потом, когда я проковыляла в туалет и вернулась, положили в кровать с боковыми стенками, как выброшенного на берег кита. Медсестра ввела пальцы. У меня было три пальца, средне. Максимум было пять. Когда вытянется на такую ширину, это будут роды. Вошла пуэрториканка и вышла через полчаса с криком: «Мама! Мама! Мама!»
Напротив меня на такой же кровати лежала приятная женщина.
«Я Луиза Бейкер. Это мой первый ребенок. У тебя тоже?»
«Да. Меня зовут Беверли Бучард.
«Если я буду орать как эти женщины, застрели меня, ладно?».
«Думаешь это правда больно?».
«Наверняка, но не так уж сильно».
«Давно ты здесь?»
«Около часа. Врач меня еще не смотрел. Я наблюдалась в амбулатории».
«Я тоже. Но тебя не видела».
«Это ад». Она распустила длинные белые волосы и начала плести косу.
«Я учусь в Центральном колледже Коннектикута. В смысле, училась. На седьмом месяце перестала. Мой бойфренд еще учится там. Наверное, и я вернусь, как рожу».
«Что изучаешь?»
«Специализация? Антропология».
Не уверена, что я знаю что это. Но скорее умерла бы, чем спросила. Я заметила, что ее ноги не побриты. Хотела бы увидеть ее в амбулатории. Там всегда не хватало складных стульев, все говорили по-испански. Приходилось ждать каждый раз не меньше четырех часов и встреть я там Луизу, мы болтали бы подолгу. А к нынешнему времени стали бы хорошими подругами. Но, видимо, студентка колледжа сочла бы меня слишком глупой.
«У тебя есть медицинская страховка?» - спросила она.
«Нет. А у тебя?»
«Понимаешь, если ты не замужем, страховка твоего бойфренда не покрывает тебя. Мы отказались от женитьбы. Арт и я считаем законный брак устаревшей формальностью и следуем своим убеждениям. Даже мои родители не женаты... о... идет».
Все мои боли утихли, о чем я сказала акушерке. Вошел врач. Молодой и красивый. С длинными узкими ладонями. Раньше я его не видела. Поздоровавшись, он посмотрел мою карту. «Миссис Бучард, я смотрю, боли у вас прошли. Сейчас мы вам кое-что дадим, чтобы они снова начались. Ускорим процесс». Медсестра подала иглу, которую он воткнул мне в зад. Через десять минут я агонизировала, будучи не в состоянии дышать между схватками. Врач вернулся и сказал: «Хорошо, миссис Бучард, мы на правильном пути. Сейчас я вколю вам демерол, чтобы стало немного легче». После чего сделал еще один укол в задницу. У меня началась галлюцинация. Я увидела котенка, который был у меня в детстве. Он прыгал и прыгал, пытаясь забраться в мою кровать. Потом я вырубилась.
Не знаю через сколько времени меня разбудили крики Луизы: «Боже, о Боже, о Боже. Ааааааааа!»
Пот катился с меня градом. Перестав кричать, она увидела, что я смотрю на нее сквозь прутья кровати и сказала: «Извини, это так больно». И снова начала кричать.
Мне хотелось умереть.
Луиза давно ушла, когда акушерка повернула меня на спину, вложила мои лодыжки мне в руки и велела давить. Это было слишком унизительно. Я все думала, как даже Жаклин Кеннеди должна была держать лодыжки в воздухе и стонать, как будто она держит дерьмо. Подойдя еще раз, акушерка заглянула мне между ног и тяжело задышала. «Хорошо, миссис Бучард, не давите больше. Мы сейчас позовем врача. Не волнуйтесь, все хорошо».
Я закричала: «Я не могу. Я должна».
«Пожалуйста, миссис Бучард, постарайтесь не тянуть», - сказала она, толкая мою каталку в родовую палату. Всех живущих на свете матерей я считала предательницами. Почему они меня не предупредили?
«Это ужасно, - начала я плакать, - где газ? Дайте мне газ». Я визжала: «Мне дадут газ?». Акушерка притянула мои колени к кольцам, потом установила круглое зеркало, чтобы отвлечь меня. «Смотрите, миссис Бучард, смотрите. Головка видна».
Торчало что-то зеленое и слизистое. Я закрыла глаза и завизжала: «Уберите это, я не выдержу, я не хочу!». В конце концов вошел стажер-азиат. Они защелкнули маску на моем лице, и все закончилось.
Когда я проснулась, акушерка держала около меня морщинистого, уродливого, красного ребенка в белой пеленке. «Поздравляю, миссис Бучард, у вас здоровенький мальчик, весом восемь с половиной фунтов».
«Мальчик!» - взревела я. У него была огромная голова, по форме похожая на футбольный мяч. «Что у него с головой? У него белые волосы!» Акушерка побледнела. Я закрыла лицо руками и заплакала. Было такое чувство, как будто моя дочь умерла. Новорожденная девочка с круглой головкой, икавшая, ворочавшаяся, бьющаяся во мне – дочь, бывшая все эти месяцы моей лучшей подругой – все это время была мальчиком. Что мне с ним делать? Теперь я не люблю мальчиков. У него будут солдатики, водяной пистолет, портреты бейсбольных чемпионов и член. О чем мы будем говорить?
Мать принесла мне клубнику, сливки, молочный коктейль с клубникой, поцеловала меня в щеку, села и поставила свою сумочку на колени. «Ну, каково чувствовать себя мамой?» - спросила она. Я пожала плечами.
«Больно, а?»
Я прикусила губы, чтобы не заплакать.
Позже я прогулялась до детской и посмотрела на него, маленький комочек под белым одеялом. Подумала, не будь его имени на колыбельке, и не узнала бы, что это мой. В следующее время посещения мать пришла снова и привела отца с сестрами Розой и Филлис. Пришла и мать Рэя, а еще три моих подруги. Все сидели на моей кровати или подоконнике. Роза села на колени к отцу. Когда Рэй пришел после работы, ему уже не было места. Он выглядел аутсайдером, мне стало его жалко. Он вручил мне кролика с веточкой плюща в спине и первое, с чего он начал, качнувшись назад и вперед, было: «Эй, Бев, ты знаешь? Песня-то назвается «Эй, Джуд», а не июнь.
Поскольку «Биттлз» пели все это про мальчика, не так и плохо, что у нас мальчик. Кроме того, если гадалка ошиблась насчет пола, то может и насчет остальных двух детей она тоже ошиблась и двухуровневого дома. «Думаешь, надо назвать его Джуд, а не Джейсон?» – спросила я у Рэя.
«Наверное»
«Джуд? – сказала мать, - это что за имя?»
Я никогда не слышала о святом Иуде или «Иуде Незаметном», имя это напоминало мне об Иуде, предавшем Христа. Я поменяла свое решение. «Давай назовем его Джейсон».
«Круто». Рэй вытянул сигарету.
На следующий день, когда Джейсон пришел в мою комнату, он был мягкий, теплый, и сладко пахнувший, как должен пахнуть младенец, но шевелил головой как динозавр в японском фильме. Я испугалась его. Получив пол-унции молока, он икнул и заплакал.
Он все еще плакал, когда я вернула его медсестре. «Только пол-унции?» - спросила она.
«Он икает», - объяснила я.
Она покачала головой, как бы говоря: «Глупая школьница-мамаша».
В следующий его приход я набралась храбрости. Захлопнула дверь, сняла с него нижнюю рубашонку и запомнила точно как был надет памперс, чтобы сделать так же. Потом сняла памперс тоже. Раньше я никогда не видела необрезанных членов. Он выглядел как слоновий хобот. Я поцеловала его. Понюхала животик, подмышки, шею. Взяла в рот его ножку.
Когда мы вышли из больницы, я одела Джейсона в голубой костюмчик с пластиковым Твити, приклеенным на груди. Рэй нес его в машину как сосуд с нитроглицерином. На светофоре, заметив, что он ищет что-то открытым ртом, я вставила туда палец и он начал сосать его.
Когда мы приехали домой, там была мать. Казалось, она провела там недели. Все было вычищено до блеска, кухонный стол передвинут с противоположного угла прямо к стене. Она сидела за ним с подносом выпечки и кружкой кофе. «Так больше места», - сказала она. Я села и сказала: «Ма, смотри». И вставила палец.
«Вынь палец у него изо рта! Ты с ума сошла?» - сказала она.
«Почему? Ему нравится».
«У тебя на руках микробы. Все, что попадает в рот младенцу, должно быть стерилизовано. Давай, Джейсон». Она протянула руки. Я передала младенца ей. «Как дела, дружище? Какой ты большой парень». Она ущипнула его за щечку. «Как дела? Как дела? Как дела?». Она покрикивала на него, каждый раз, кивая головой, трогая пальцем подбородок. «Посмотрите на эти пухлые щечки. Я бы их съела. Твоя мамаша пыталась, но твоя Мими перехватила. Пусть она наберется сил, правда?»
«Твоя Мими?».
«Это мило, правда?»
«Мне нравится», - сказал Рэй, снимая пиджак и садясь на диван.
«Рэймонд, повесь его, - сказала мать, - твоя жена только родила и не может убирать за тобой».
«Мне кажется Мими – это глупо».
«А что?».
«Как собачья кличка».
«А мне нравится. Легче произносится».
Я поняла, или она хочет, чтобы ее звали Мими, потому что ей всего сорок пять и она стесняется быть бабушкой или Мими больше похоже на «мами», чем «баба».
Мама приходила каждый день на несколько часов. Мне очень надо было что-нибудь делать, но когда я делала, она смотрела на меня как коршун. «Следи за его головкой, Беверли, не забывай про родничок. Его шейка еще слабая, он может ее сломать... Положи его лучше на животик. Он может срыгнуть и задохнуться, если ты положишь его на спинку».
Потом она стала приходить с моей толстой тетей Алмой. Они брали по кружке кофе, разламывали кофейное пирожное и рассказывали в подробностях истории о каждом своем ребенке. «У Джерри болел животик и он не двал мне спать до шести месяцев, а Вилли, слава Богу, спал восемь часов в первую ночь». «Это как Беверли. Ты была самым лучшим младенцем. Ни разу не пикнула. Любила поспать. Тебе повезло, Джейсон похоже такой же. Ты не знаешь. Твой брат просыпался каждую ночь. Я, правда, не сильно переживала. И ты тоже. Подожди. Увидишь».
Однажды, примерно в то же время мы с матерью и тетей сидели за столом, Джейсон – в своем маленьком креслице на столе, и я впервые почувствовала запах зимы в воздухе. Я следила за толстыми пальцами тетушки, катающими крошку пирожного по тарелке, и поняла, что больше не выдержу ни минуты. Я встала и сказала: «Я возьму Джейсона в библиотеку». Нельзя, - сказала мама, - нельзя ходить с ребенком в общественные места, пока ему не сделали прививки».
«Ты говорила, после шести недель. Я с ума сойду».
«Иди одна, я присмотрю за ним».
«Нет».
«Ты не можешь его брать и все».
«Это мой ребенок».
«Ветрено, - сказала тетя, - ему будет трудно дышать». Она пожала плечами и прикусила губы. Я не послушала, надела на Джейсона кофточку и шапочку,
Потом сложила одеяло треугольником и завернула его.
В библиотеке я взяла «Давида Копперфилда» и когда вернулась, мать уже не строила из себя большого знатока по обращению с младенцами. Я каждый вечер приглашала подруг. Вирджиния ездила в колледж, остальные работали, кроме Фей, которая была беременна и жила в Новом Лондоне. Я жалела Фей, но поняла. что мой долг не обманывать ее, а рассказать всю правду об ужасах родов, когда она придет. «Это ад, - сказала я Фей, Беатрис и Вирджинии, когда мы пили кофе однажды вечером на кухне, - только жертвы пропаганды называют это дерьмо чудом. Больше никогда в жизни я рожать не буду, что бы ни случилось. А Джейсон? С ним все в порядке. Я люблю его, но это не то, что вы представляете. Это больше похоже на любовь к брошенному на улице щенку». Я любила забавляться с Джейсоном перед друзьями. Я раздела его, пристегнула к пеленальному столу, потом стала изображать Диану Росс в номере «Любимый ребенок». «Жизнь началась в старом холодном полуразвалившемся доме. Любимый ребенок всегда не самый лучший, любимый ребенок отличается от остальных». Я крутила бедрами, кружилась и показывала на него в такт. Если мы смеялись слишком громко, Рэймонд из гостиной просил, чтобы мы вели себя потише. Зимой Рэй работал с четырех до двенадцати и каждый вечер оставлял меня одну. Вирджиния приходила, чтобы составить мне компанию, когда заканчивала домашние дела. Она давала мне почитать все свои книги, как только прочитывала сама. «Я и Оно» из «Введения в психологию», Хемингуэя, Фитцжеральда, книги Форда Мэдокса Форда «Эра джаза». Я наслаждалась книгами Литературной Гильдии и получила еще четыре книги Хемингуэя, четыре – Стейнбека и четыре – Фолкнера. Я читала их когда Джэйс спал или я могла ненадолго усмирить его в манеже, - пыталась компенсировать невозможность посещения колледжа. Что мы с Ви любили больше всего, кроме разговоров о ее занятиях, так это играть уиджей, доской для спиритических сеансов. Обычно мы задавали вопросы типа, разведусь ли я, когда умрет Рэймонд, пойдет ли Джейсон в колледж, когда Бобби и Вирджиния поженятся, сколько у них будет детей, вернется ли Бобби из Вьетнама невредимым. Однажды вечером мы контактировали с духом по имени Ненси, который рассказал нам ее историю. Она умерла в восемнадцать лет, три ее брата живы, сестра умерла. Она жила в Мичигане и училась в старшей школе на четверки. Мы разговаривали два вечера, потом нам стало неприятно.
Это было ранней весной, в одну из безлунных ночей, когда легкие порывы ветра отталкивали тени от окон, оставляя черный зазаор, куда кто-то мог заглянуть. Мы немного боялись начинать, но когда магический указатель начал прыгать вокруг доски, диктуя богохульства, я подумала, мое сердце может пробить дыру в груди. «Ненси, это вы?», - спросила я.
Шлюха, сука, ублюдок, придурок.
«Почему вы ругаетесь?», - спросила Вирджиния.
Грязная м-нда, мерзость, п-зда.
Потом мы услышали треск позади нас и отдернули руки от указателя. Подвесная полка для посуды сорвалась с одного винта в стене и посуда рассыпалась по полу.
Мы подошли к стене, чтобы рассмотреть получше.
Дело вот в чем. Чтобы снять полку, ее надо сжать, тогда шурупы пройдут через отверстия. Единственное, что могло произойти: один шуруп выпал или кто-то сжал полку и снял. Оба шурупа еще были в стене.
Мы с Ви посмотрели друг на друга, вскрикнули, взбежали вверх по лестнице и заперлись в ванной. Сев на пол, прижались спинами к двери. "А Джейсон?", - спросила Ви.
"О, Боже! - сказала я, - надо забрать его". Мы на цыпочках пробежали холл, вбежали в его комнату, заперли дверь и заглянули в кроватку. Он лежал на спине с широко открытыми глазами. Видны были только белки.
Мы снова прибежали в ванную. "Он в лапах демона", - сказала я.
"О, Мария, Матерь Божия!" Ви - моя единственная религиозная подруга. Она каждое утро ходит к мессе, говорит, что ради мира и покоя. Я думаю, она молится за Бобби. Тут послышался стук во входную дверь. Мы затаили дыхание. Потом стук в заднюю дверь, потом потянули люк подвала, послышались шаги на лестнице. Когда открылась дверь из подвала в гостиную, мы плакали. "Бев", - услышала я. Это был Рэймонд, он потерял ключи.
Мы сбежали вниз и высказали ему все. Он посмотрел на ребенка и сказал, что у него нормальные глаза. Я посмотрела тоже. Нормальные.
Вирджиния была слишком напугана, чтобы садиться за руль и ночевала на диване. Следуюшим вечером она снова была у нас на кухне. "Ненси сошла с ума из-за Бобби, - сказала она, - он мертв".
"Что?"
"Шрапнель. Говорят, он ничнего не почувствовал. Звонила его мать. Через пару дней тело доставят домой".
"Ты шутишь", - сказала я.
"Ага. Я это придумала. Смешная шутка".
"Прости. Я не имела в виду ...", - сказала я.
Вирджиния заплакала. Я не могла вспомнить, что в таких случаях нужно говорить. Мне тоже захотелось плакать. Я обняла ее, и мы качались, вытянувшись с наших стульев. Когда пришел Рэй и сел в кресло-качалку, чтобы снять рабочие ботинки, мы сообщили ему эту новость. Он швырнул ботинок, закрыл глаза руками и говорил: «Дружище. Дружище».
Ночью накануне похорон мы не уложили Джейса в кровать в шесть часов как обычно. Мы сидели на лестнице и восьмимесячный Джейсон толкал самосвал вокруг наших ног. Мы включили «Белый Альбом», и друг за другом, как будто приглашенные, люди стали подтягиваться к нашему выезду и парковать машины на дороге. Около дюжины сидело на нашей лестнице и лежало на нашей лужайке той ночью, слушая «Биттлз», вспоминая Бобби. Мы с ним учились в школе Дага Хаммарскьолда, он был в ответе за панику из-за угрозы взрыва одной морозной осенью. Вся школа должна была стоять на улице, пока копы обыскивали каждый шкафчик и парту в здании. Парень по имени Ленни, выщелкнув окурок в ночь рассказал нам как ждал своей очереди возле кабинета заместителя директора, когда Бобби назвал заместителя обезьяной, после чего врезал ему. За это Бобби исключили из школы. Даже не повидав отца, он сбежал в Мэн, где сильно обморозился. Но потом, в старшей школе, стал членом футбольной команды и набрал больше всех тачдаунов. Отец гордился им.
Потому он и стал морским пехотинцем, считала Вирджиния, чтобы остаться гордостью отца. В отпуске после военного лагеря Бобби зашел на воскресный ужин. Он съел много макарон, потом напился так, что его вырвало в гостиной. Когда он спустился из ванной с умытым лицом, я спросила, не страшно ли ему идти на войну.
«Бев», - сказал Рэй.
«Что?»
«Не задавай таких вопросов».
«Ой», - скзала я, и Бобби отвернулся.
Сидя на ступеньках, я вспомиинала каким Бобби был на моей свадьбе, в рубашке в крупный горошек и расклешенных брюках. Потом на фото, которое он прислал мне из Нама с винтовкой через плечо и стрижкой как у могиканина. Он стоял на холме как статуя. Интересно, вспомню я его в тридцать-сорок лет. Я буду взрослой, а он в моей памяти останется ребенком. Интересно, так и остался бы он необузданным или успокоился бы, нашел постоянную работу, заимел бы пару детей, лысину и пивной животик. Был бы он удачлив? Я посмотрела на шею сына - он уполз в траву. Такой хрупкий и нежный. Я расплакалась.
На заднем дворе зазвучал «Черный дрозд», и я подумала, что никогда Бобби не расправит крылья, не научится летать. А мы?
-------------------------
* Джун (June) - по-английски Июнь. Прим. перев.
===================================================
Глава шестая http://proza.ru/2013/04/23/400