Электричка, постукивая колесами, двигалась в сторону Москвы. Народ досматривал сны, читал и смотрел в окно, доверив свое неподвижное тело этой железной гусенице. Кто-то входил и выходил на остановках. Тяжелые двери, громыхая и шипя, распахивались, впуская утреннюю прохладу и весенние запахи молодой зелени, а затем также с шумом затворялись. Бусы из зеленых вагончиков медленно отползали от высоких платформ, оставляя где-то позади станции, звенящие полосатые шлагбаумы бегущих людей, опоздавших и явно недовольных.
Подкатившись к очередной станции, поезд привычно открыл и закрыл свои двери, даже успел тронуться с места, но притормозил и снова открыл их, впуская трех молодых смеющихся девушек. Они плюхнулись на свободные места, но желание поболтать и ощущать чувство локтя, взяло свое и, шепча что-то на ухо сидящим тетям и дядям, они моментально оказались рядом. Началось милое щебетание, которое прерывалось хихиканьем, переходящим в дружный весёлый смех.
На краю деревянной скамейки, буквально вжавшись в нее, сидел худощавый маленький человек мужского рода, лет сорока, субтильного вида, на носу громоздились очки в темной оправе, явно не соответствующих размеру его небольшой головы. Он трепетно прижимал свой ободранный портфельчик к груди, будто в нем было спрятано всё самое дорогое и, поправляя вечно спадающие очки-велосипеды, косился на девчонок, от которых у него разбегались в разные стороны и выпучивались как у хамелеона глазёнки. Это тщедушное создание сидело рядом с одной из девушек.
До Москвы ещё не меньше часа и постепенно глазки за очками прикрылись, и дядечка засопел, всем видом показывая, насколько может показывать спящий человек, свое безразличие ко всему происходящему. Его небольшая худенькая рука будто бы случайно скользнула с облезлого портфельчика и оказалась на соседской коленочке. Очкарик вздрогнул, покраснел, одернул ручонку, смущенно прокашлялся и снова засопел. Дева смерила его уничтожающим взглядом, отпустила колкую реплику и заверещала о своем, о девичьем. Через несколько минут ситуация повторилась, и стала забавлять веселую троицу, но с разницей в том, что свою похотливую ручонку он убирать не собирался. Народ замер в ожидании развязки. Нинка, так звали девушку, двумя пальцами, брезгливо ущипнув, приподняла костлявую почти куриную лапку ловеласа и отбросила, как грязную тряпочку, сморщив при этом свой очаровательный носик. Взрыв хохота разбудил спящих рядом. Читающие приподняли головы и опять уткнулись в свои книги, не понимая происходящего. Очкарик сделал вид, что продолжает спать и всеобщее оживление к нему не имеет никакого отношения. Вскоре сон действительно сморил его. Неземное создание вновь засопело, немного запрокинув свою, начинающую лысеть, головёнку. Но вызов был брошен, и озорная Нинка решила отомстить за свою поруганную девичью честь. Она взяла кусок газеты, тонкими изящными пальцами сделала два ровных кружочка и, поплевав на них, аккуратненько залепила стеклышки очков соседа. До Москвы оставалось минут десять езды и все притихли в ожидании, еле сдерживая смех. Картина была не для слабонервных: тщедушный очкарик с газетными кружочками на глазах, потрепанный портфельчик, ножки утюгом…
Медленно подъехав к вокзалу, поезд с шумом отворил двери, народ начал подниматься, кто-то задел плечо заклеенного. Он вскочил, не понимая происходящего, сдернул очки, густо покраснел и моментально испарился.
- Да, не удался день у мужика! – пробасил кто-то рядом.
Троица выкатилась с весёлым смехом на перрон вокзала и затерялась в толпе.
Похоже, день не удался только у очкарика.