Глава 39
Вечером, поздно позвонила Ольга. Егор снял трубку с аппарата и услышал ее частое дыхание.
- Ты читаешь, Егор? – без всяких предисловий спросила Ольга.
- Прервался пока! – ответил Егор, глубоко затянувшись дымом сигареты. - Тяжело идет. Знаешь, иногда ловлю себя на мысли, что не я читаю книгу, а она читает меня… Чувство такое, будто не я впитываю слова со страниц, а «Расплата» забирает мои мысли.
- Егор, брось ее! У меня тоже дурные предчувствия! Не читай, ну, пожалуйста!
- Оля, я больше не хочу видеть Черняка! А если я не прочту книгу, он будет приходить снова и снова!
Егор закашлялся, поперхнувшись дымом.
- Оля, я бы с радостью забросил «Расплату» куда-нибудь в мусорный контейнер. У меня после того, что я уже прочел, родилось странное, даже пугающее ощущение: жизнь Изгоя проходит предо мною страница за страницей, и мне все больше кажется, что эта книга обо мне! О моей жизни… Изменены лишь подробности для сокрытия очевидного сходства. В начале книги, и даже в середине мне так не казалось. Но потом я понял - книга ворует мысли своего читателя, его воспоминания. Наверно, это и вызвало у Екатерины Андреевны нервное потрясение.
Они поговорили о посторонних вещах, стараясь не касаться в разговоре «Расплаты», и Ольга, осознав, что Егор будет читать книгу до конца, попрощалась с ним…
Егор долго курил на балконе, кутаясь в старый, растянутый свитер, затем взял книгу и уселся в кресло, включив торшер. Открыв книгу, он некоторое время бездумно смотрел на страницы, поймав себя на мысли, что ему нестерпимо хочется сразу бросить ее на пол. А лучше – сжечь!
Он с трудом переборол это желание и стал читать.
«…Ходят страшные легенды о моих книгах… Прочитав их, некоторые люди, якобы сходили с ума, либо кончали жизнь самоубийством. Не зная автора, то бишь меня, некоторые всерьез полагают меня шизофренически больным! Рассказывают, что рядом с покойниками, покончившими счеты с жизнью, всегда лежала одна из моих книг, открытая на какой-нибудь странице. Сашка Сулакадзев рассказал мне об одной женщине из Марьиной Рощи, которая, прочитав «Изгоя», сама себе вырезала глаза и повесилась. Рядом лежала записка: "Я не могу больше. Эта книга высасывает из меня все силы, все хорошее, что у меня есть. Мне кажется, она живая, и что ее писал сам Дьявол"…
«О, как я с ней солидарен в этом»! – подумал Егор, переворачивая страницу.
«… По совету Черняка я всегда стремился приручить мир духов к себе, не понимая опасности того: ведь на самом деле, кто кого приручает?! И скоро я понял, что у меня это получается! И вместе с успехом во мне день ото дня росло чувство собственной избранности. Ничто не стало мне интересно, кроме победы над ничтожными людишками, которые отныне подчинялись мановению моего пальца! Я все больше ощущал себя великим! Поначалу я, памятуя свое безрадостное детство и все, что претерпел от жизни с младых ногтей, хотел творить добро, и даже время от времени пытался это делать. Только все мое «добро» сменялось всегда еще большим злом, чем было до этого. И поэтому желание кому-то помочь все больше вытеснялось из моего естества гордыней. Я возгордился своим «могуществом»! И мерзкое «з л о» у меня задумывалось и сбывалось уже помимо моей воли.
Я вызывал и общался с духами, неизменно получая ответы на все свои вопросы. И меня уже не волновало, из какого источника они исходят. Свои книги я дарил направо и налево, не разумея, какую беду накликаю на их читателей.
Между тем, жизнь менялась, и менялись окружающие меня люди и явления. Пришло время прозрения. Потеряв женщину, которая отдала мне самоё себя, потеряв Ванечку, - сыночка, коего я и глазом не сумел повидать, я стал все больше и больше задумываться, правильным ли путем я иду по жизни. Я вдруг начал испытывать какой-то необъяснимый страх. Стали сниться кошмары - какие-то дикие пустынные места, тайга, среди которой я брожу один, поедая полоски мяса со своей ноги, и, не найдя выхода, рыдаю… Я смутно стал осознавать, что все эти явления происходят от знакомства моего с Черняком и от того свитка из светлой кожи, на коем я запечатлел свою расписку этому негодяю. Я только сейчас понял, что писал я на человеческой коже своей же кровью… Я все это стал осознавать, но… в то же время меня неодолимо тянуло ко всей этой жуткой деятельности, коей я жил много лет»…
Егор не выдержал и, зашвырнув книгу в угол, вышел на балкон. Прикурив сигарету, он посмотрел вниз, ожидая увидеть Черняка, но под балконом никого не было…
Он понял, в чем таилась опасность книг Федорова: в конце концов, читателю начинали приходить в голову навязанные, чужие мысли. Как будто с тобой говорит кто-то невидимый. Егор вдруг вспомнил сеансы Кашпировского по телевизору… Вспомнил, как люди чуть ли не молились новому «мессии» и его «установкам на добро», его словам «когда вам больно, вы только призовите меня в своих мыслях»… И ему стало жалко людей и… страшно. Люди почему-то не хотят задуматься, откуда приходит та сила, которую они таким способом призывают.
Егор вернулся в комнату и заставил себя продолжить чтение… И почти сразу же наткнулся на подтверждение своих мыслей.
«… Я слишком поздно осознал, насколько велика опасность моих книг. Я понял это, когда перечитывал «Зеркало», внося правки и что-то меняя в сюжетной линии. Листая страницы, я наткнулся на описание пейзажа, которое меня поразило до глубины души. Я весьма подробно описал дорогу где-то под Москвой, петляющую среди поросших сосновым лесом холмов. Слева от дороги текла широкая река с глинистыми берегами, густо поросшими буйными травами. По дороге шел человек, а рядом с дорогой была видна свежевыкопанная могила...
Поразила меня, однако, вовсе не мрачноватая картинка - дорога, описанная мною, была дорогой от железнодорожной станции до могилы Ванечки, - той самой дорогой, которую я прошел только через семь лет после описываемых мною событий...
Не в силах совладать с собой, на следующий же день я поехал на могилу сына, чтобы проверить все наяву. И, шагая средь холмов от станции до фамильного кладбища семьи Филатьевых, я весь покрылся «гусиной кожей» от страха, ибо в точности видел все, что было описано мною в книге. Я успокаивал себя как мог, но мои нервы уже были немало взвинчены, и тут я увидел такое, что меня прошиб холодный пот, а коленки задрожали, — рядом с дорогой была видна свежевыкопанная могила!...
В горле у меня пересохло, сердце билось, как кузнечный молот. Я на негнущихся ногах сошел с дороги и опустился под сосной на землю - прийти в себя и осмыслить происходящее. В тот же самый миг безумный лихач на дрожках, запряженных парой сытых лошадей, на немыслимой скорости выскочил из-за поворота, промчался в облаке пыли в каких-то двух аршинах от меня и скрылся за холмом…»
У Егора вдруг тоже запершило в горле… Он в который уже раз задумался над замысловатыми сюжетными поворотами книг Федорова, поражаясь изобилию ходов и трюков автора… И неожиданно ему в голову пришла совсем простая мысль, что Федоров вообще не продумывал свои сюжетные построения, - он писал только то, что выдавал ему в эту самую минуту его воспаленный мозг! И именно этим объяснялось кажущееся немыслимым богатство авторского воображения! И неважно, кто стоял в это время за его спиной, надиктовывая слова и фразы, коль из-под пера писателя выходили поистине выдающиеся строки…
«… и вот я у самых ворот кладбища... Туман от близкой реки окутывал длинную березовую аллею. Отсюда, с подножия холма, смутно вырисовывался бесконечный город мертвых, поднимавшийся по склонам до самой его верхушки. Могилы, надгробия, башенки, увенчанные скорбящими ангелами, и скорбные леса вокруг. Я глубоко вздохнул и углубился в этот лабиринт. Могила Ванечки находилась в сотне метров от входа, на самом высоком месте. На каждом шагу я ощущал холод, пустоту и угнетающий дух этого места, безмолвный ужас забытых лиц, запечатленных на старых портретах, высеченных в камне, в окружении мертвых цветов. Уже темнело, и я ускорил шаг и остановился у чугунной ограды могилы.
Мысли мои были с сыном, к коему я когда-то добирался из тайги более года, мучимый голодом, холодом и злым одиночеством, но так и не добрался… Так и не довелось мне повидать моего Ванечку… Когда я узнал о том, что он умер, у меня уже не было слез. Все эти годы я догадывался о том, что произошло. Эта встреча была лишь необходимостью увидеть правду своими глазами и освободиться от тяжкого груза прошлого. Я прошел весь свой путь до конца. И больше ничто не задерживает меня на этом свете. Я только хотел верить, что Анастасия меня простила в свой смертный час.
Я не увидел, как рядом со мной у могилы оказался Черняк – он всегда появлялся некстати. Черняк, молча протянул мне пожелтевший листок бумаги, исписанный мелким бисером буковок: «прочти!»
Развернув листок, я увидел почерк Анастасии, и руки мои задрожали…
««Дорогой мой, бесконечно любимый Ванечка! Я ухожу из жизни, так и не увидев тебя перед своей смертью. Но хочу, чтобы ты знал: я полюбила тебя с первой нашей встречи и все еще люблю тебя, сейчас даже больше, чем когда-либо, хотя это теперь не имеет никакого значения.
Не знаю, прочтешь ли ты когда-нибудь мои слова. Но если это произойдет, и ты будешь держать это письмо в руках, верю, что ты поймешь и не осудишь меня за то, что я устремилась вослед за тобою в это бесконечное путешествие, так печально закончившееся для меня. Пока я пишу эти строки, я, словно наяву вижу тебя во время нашей первой встречи, терзаемого мечтами, с душой, раненной предательством, бегущего от самого себя и от всех нас.
Я прошу у судьбы только одного: чтобы ты был счастлив, чтобы все, о чем ты мечтаешь, стало реальностью, и, хотя со временем ты меня позабудешь, хочу, чтобы однажды ты понял, как сильно я тебя любила».
- А теперь убирайся отсюда! – грубо сказал Черняк.
Я услышал бой курантов где-то неподалеку, которые били долго и размеренно, и только услыхав их бой, сообразил, что вокруг уже глухая ночь. Черняк, схватив меня за ворот, быстро-быстро потащил вон с кладбища. Когда я оглянулся, надеясь еще раз взглянуть на дорогую сердцу могилу, кладбища на месте уже не было, оно исчезло…»
Продолжение следует -