– Ну, как я? – спросил дед Витя соседа Пашу и сделал серьезноё лицо, чуть прищурив один глаз.
Паша, утром пригласивший деда Витю помочь в ремонте крыши, просевшей за зиму, долго, молча, смотрел на него.
Потом скривился, цокнул языком и кивнул на стол, на котором в окружении тарелок и консервных банок стояла бутылка «родимой», сложил ладони «шалашиком» и, вытянув губы трубочкой, закивал головой, как конь у воды в окружении оводов.
– Тогда – давай, – согласился дед Витя и подвинул свой стакан ближе к Паше.
В деревне некогда многолюдной и шумной, а теперь замирающей на зиму и оживающей лишь усилиями бывших жителей, горожан и дачников после схода снега и льда с Осиновки, все знали, что «шалашик» по вечной договоренности деда Вити и его жены – бабки Марии – это баня.
Если быть абсолютно точным – то это означало, что предстоящую ночь деду Вите придется провести в бане.
Уже давно этим жестом, как-то незаметно для себя, стали пользоваться в деревне и другие, с целью избежать многословных и унизительно-громких разговоров между супругами. А они часто возникали в определенные моменты жизни, – после праздников или каких-то иных мероприятий, на которых были возможны самовольные отступления одного из супругов от условий «давешних» договорённостей между ними по условиям и порядку отношения к «злодейке» в семье.
Паша разлил остатки и сунул «её» со стола в хоровод подружек, уже стоящий под ним вокруг ножек.
– Пойду, – сказал дед Витя, вставая. – Пьянству – бой, пьяные бабы – дуры, никотин – яд, пьяный за рулем – преступник, победа будет за нами… Немного помолчал и добавил: – Там где пехота не пройдет… Поднял многозначительно палец, кинул на голову кроличью шапку и пошел к себе – в баню.
В бане дед Витя, проходя мимо бочки, сунул в неё палец, удостоверившись в наличии воды, кивнул головой и неизвестно кого похвалил: – Могёте, когда захотите. Потом поругал, почему-то вспомнившихся, своих и соседских внуков: – Вот я вам… Надумали курить на сеновале. Ухи выдеру в… вставлю я вам, эти ухи, туда, чем на велосипете ездите…
В предбаннике было тепло и уютно. Дед Витя выставил на крыльцо свои «обрезки» сапог, чтоб от дома было видно, где их хозяин, лег на диван, на полочках которого когда-то стояли мраморные слоники, теперь томившиеся в шифоньере в коробке из-под будильника, который неизвестно куда делся, накрылся старым, еще помнившим его молодым, тулупом и уснул.
…Снилось хорошее: солнце, речка, он сам молодой, рука не болит, Маша в том синем платье, что они сшили в городе, детишки, все на берегу Осиновки, Джек, который просится поиграть с детьми, кружась вокруг них…
И вроде, как они с Машей решили сходить «до опушки»…
Но вроде он сначала пошел один, а там встретил… То ли это был кто-то из ангелов, то ли... сам Бог… Толком и не разберешь, но во всем белом и ворот на длинной рубахе раскрыт, без креста, а волос на груди нет.
– Все играетесь? – спросил Этот.
– Так пока играется – надобныть, – вроде как с вызовом ответил, тогда ещё молодой Виктор.
– Ну, ну… – сказал тот и замолчал. Помолчал и выпалил в лоб: – А кони где?
И тут, словно, Виктора пот прошиб – «А кони-то, и в правду, где?»
«А и то! Как без коней-то?..»
Вроде как уже июнь, судя по луговине-то, – косить бы надо, а кони где? В голове-то все по-разному – клубком, но вроде как, Виктор-то и ответствует, вроде как спокойно так: – Так огольцы после ночного-то их купают там на песке.
И сам вроде как показывает туда – за деревню, где брод песчаный на луга, а дальше к бору.
…– Так! Там они. Это я просто так – спужнуть тебя, а то гляжу – совсем заигрались тут. Вона наиграли сколько, – говорит Этот, а сам головой показывает на берег, где Маша с ребятишками. А вроде как уже Мишка там был, только малый совсем, ещё за подол не держался. Вроде, как с Джеком борются на траве, а ходить ещё не могит.
Получается тогда, вроде как, все шестеро тогда-то на берегу, раз Мишка – последыш там...
Присел он тогда на кочкарник-то и, вроде как, за папиросу. То ли «Север» был, то ли «Прибой», но не «Беломор» – точно.
– Куришь все? Здоровье губишь? – спросил Этот.
– Курю! Так все в твоих… в Ваших руках-то. Тут хоть кури, хоть не кури, – как положат, так и будет.
– И то – правда. Но за курево одно положат, а за бескурьево – другое ляжет, – хмыкнул Этот и тоже присел. – Тебе, пока взвод не родите, – коптить небо придется.
Дед тогда сразу прикинул: «Взвод? Это же, почитай, никак не меньше тридцати!.. Интересно – правнуки в зачет пойдут или только внуки? Хорошо бы только внуки, тогда ещё восьмерых дожидаться придется. А к взводу – по какому расписанию? Если и гранатометчики – то никак не меньше тридцати трех?
О, как! Как в сказке…»
А вслух спросил: – И за что же милость-то такая? А про себя подумал: «Про руку надобно вспомнить. Раз уж случай такой!»
– Да вот рука болит, – сказал вслух, как бы, между прочим.
– Рожать рука только мешает… Болит – надо натирать мазью корней конского каштана на майском меду, а не в небо глядеть, – ответил Тот. – И не закидывай ты её во сне за голову. Не Илья Муромец, чай. Никто не видит – спи калачиком, как мамка учила, – ладошки-то меж колен на ночь зажимай. И теплее так-то.
Помолчали немного, вдруг Этот и говорит: – Ну! Понял ли для чего на свете человек-то нужон?
– Так каждый раз для разного, – вроде как уклонился от «встречняка-то» Виктор.
– Хитрите всё! Деревня!.. Не могите никак свободными жить – матку-правду резать.
– Так, правда-матка не для того, чтоб резать её, а для того, чтоб беречь, – опять увернулся дед, вспомнив своего отца и деда. Почему-то и бабушка вспомнилась. Платочек её. Белый в голубой цветочек. Улыбалась. По-доброму так…
– Смотрю – тебе можно сказать великую тайну, – Этот голосом затих и приблизился к деду. – Слушай, и никому не говори. Надо будет – сам скажу, кому надо.
Дед Витя, вроде как, вторую папироску-гроздик закурил.
– Мне ведь человек-то на земле и не нужен вовсе.
Мне ведь человек-то на земле – как… Вот как для тебя лопата.
Мне ведь беречь стадо свое надо. Я и не скрывал этого никогда… Мое дело сохранить на Земле овец, там, лошадей, коров… А человек ведь нужон лишь для того, чтоб за ними ухаживать… Не самому же!.. Где рук наберешься?.. Ты знаешь – сколько трудов хорошего козла создать?.. О-о-о!.. А человек что?.. Кролика создавал по образу человека. И что получилось?.. Видел эту несуразицу? Знаешь – что у него на уме?.. Вот-вот! Да и на себя оглянись!.. Во-о-о-о! Одно хорошо – не курит он!..
Опять помолчали.
– Так это?.. Я, вроде, как и не нужон, что ли?.. – обиделся Виктор.
– Кто сказал? Наоборот говорю – «Нужен». Кто коровам сено на лето косить будет? А кто коней купать? А кто шубу с овец снимать на лето? «Не нужон!» Скажешь ещё… Нужен!
Вас-то создать – проблем нет, а вот, попробуй хорошего кота или собаку там создать… Вас-то приспособить их обслуживать – знаешь, каких трудов стоило. И охотиться вас пришлось заставить и мышей пришлось создавать, чтоб они у вас по амбарам шастали – на печи спать не давали. О-о-о-о!
А ребятню заставить голосить да молока просить?.. О-о-о-о!
Помотали нервов-то!..
Если все рассказать – никто не поверит.
А чего стоило вас научить дома для коров строить!.. Топор в руках держать!.. Но понятливые вы – пожили с ними, догадались, как и для себя строить. Теперь не остановишь. Для меня начали… А на хрена они мне?.. Да ещё такие высоченные – протопи ка их до маковки-то!.. Да ещё зимой!.. Да ещё столько!.. Время не знаете куда деть?.. Дурака работа любит, а дурак работе рад! Деревья сажайте!.. Окурки с земли собирайте. А-а-а…
…Вот убери свинью!.. В какое зеркало смотреться будете?.. Нет! По нужде вас на земле храню. Только и есть от вас польза, что животинку иногда охраняете, да деревцу слово доброе молвите. За что и терплю вас. Вы у меня, как собака у вас. Хошь не хошь, а выгуливать надо. Вот и я подписался вас содержать. А не будет моих питомцев – по кой… В общем, на… одним словом – зачем вы мне.
Про что это я начал-то?.. А-а-а… «Для чего человек на земле?»
Охранять и защищать животных, тварь мою всякую и их дом. Понял ли? По этому и сужу о деяниях человеческих. Да хоть закурись ты, только дело делай. Понял?
Вроде как, опять дед Витя достал пачку-то да по дну щелкнул. Только папироску прикурил, а тут и Джек подбежал, лает, лает…
…Проснулся дед Витя, а и в правду за дверью Джек лает. А в предбаннике, вроде как – дымно. Видимо вьюшку закрыл и не заметил как.
Открыл вьюшку. Впустил того. Прыгает. Прыгает он.
– Ты прямо, как прапрадед твой. Тот тоже только сейчас прыгал. Не дал хороший разговор довести с хорошим человеком.
…А и то – по кой хрен на земле человек дым пускает?.. Кому нужен кроме как тебе?..
Сучишь тут лапами!.. Чё стучишься? – дед встал, надел обрезки и сел на крыльцо. Пёс сунул голову ему под мышку и застыл.
– Раз уж разбудил – пойдем до стайки дойдем. Как там Зорька с малышкой, посмотрим. На траву им ведь скоро. Учить!.. О, жизнь…
…Понаедет тут скоро… Никому покою, ни тебе отдыху, что внуки, что их родители… все ходят и ходят… Кругом глаз нужен!
Дед Витя и Джек прошли к сараю.
Открылась дверь дома. На крыльце стояла жена – баба Маша, кутаясь в шаль.
– Вить! Отец!.. Ты что ли шарахаешься-то? Слышу – кто-то ходит, а Джек всполохнулся и молчит. Как там – у Пашки – закончили ли, нет ли? Где ты?
– Я!.. Пошел посмотреть к Зорьке Звездочку. Не холодно ли будет им? А?.. – дед Витя открывал дверь в сарай.
– Господи!... Иди спать, а?.. Смотрела я их. Нормально всё там!.. А что дверь в бане-то открыта и свет выжигаешь? А?.. Кончай шабутиться. Иди в дом. Завтра делов полон рот, а ему сон в голову не идет. У соседей с крышей, поди, всё нормально, а свою – некому посмотреть. Собаку поднял – нет никому в доме покою!.. Завтра ещё будет. Насидитесь ещё с Пашкой своим. Вот ведь – нет человеку ни дня, ни ночи. Иди! А?.. Стой тут – жди его… крыльцо стылое, а он все ходит и ходит… Руку настудит, потом баюкай обоих...
…Господи! Вот ведь, нет на человека никакого укоротку… все ходит и ходит, ходит и ходит…