А Дионис повёл свое ополчение дальше, в глубины обширной Азии. Шёл он от города к городу и вот оказался в земле алибов; здесь простиралась плодородная равнина, а по соседству с ней несла свои воды река Гевдис, воды которой намывали серебро из богатых среброносных почв. А на берегу Гевдиса, на одном из лесистых горных склонов обитал некий пастух по имени Бронгос. Он жил в убогой лачуге, сложенной из грубых камней – такую хижину и домом назвать было нельзя!
И вот увидел однажды Бронгос, как приближается к его дому странная процессия: целая толпа сатиров и женщин с распущенными волосами… впору бы испугаться, но нет у них ни мечей, ни копий, ни доспехов. А впереди на колеснице, увитой побегами зелёного плюща, ехал некто, всех смертных затмевающий красотою: и выделялся он среди своего окружения, будто сам Гелиос огненосный в скоплении созвездий!
Поражённый таким неожиданным зрелищем, Бронгос вышел навстречу прекрасному гостю и, приветствовав его, предложил ему знак доброго гостеприимства – полную чашу свежего козьего молока. Далее, решив, что перед ним кто-то из тех, что обитают в горных высях Олимпа, вывел Бронгос из стада густорунную овечку, дабы отдать ее в жертву необычному гостю. Однако улыбнулся благодушно Дионис, погладил овечку промеж ушек и предложил хозяину оставить ее у себя в стаде. Оставив животное нетронутым, Бронгос пригласил гостя в дом и накрыл на стол, поставив простые миски и глиняные кувшины; он подал нехитрое пастушеское угощение: оливки позднего сбора, изобильно вымоченные в рассоле, круглый белый сыр – новожатый, в плетёнках, сочащийся влагой, пресные сухие лепешки. Глядя на простые, но от души сделанные подношения, снова улыбнулся Дионис и с искренней охотой принялся вкушать скромные яства, вспоминая при этом простые трапезы за столом Матери-Реи, которая воспитывала внука тоже на непритязательной еде горных племён. Вдохновлённый тем, что гость его остался вполне доволен, Бронгос тотчас почтил его священною песнью Пана, покровителя пастухов, используя двойной авлос.
Очарованный простой и задушевной мелодией, Дионис смешал в медном кратере сок молодого виноградного гроздовья, подал сосуд гостеприимному пастуху и милостиво сказал ему:
- Вот тебе, старче, подарок: он прогоняет печаль и заботы! Это земное подобие небесного нектара, каковым отрок Ганимед на Олимпе радует сердце самого Зевса. Молоко твоё хорошо и чудесно, однако этот напиток, добываемый тобою из козьих сосцов, горести и заботы рассеивать не помогает…
Затем Дионис в награду за милое гостеприимство подал пастуху виноградную лозу с гроздями, и, оставшись в близлежащей местности со своей свитой, обучил Бронгоса умению возделывать виноградник, показал – как лучше высаживать черенок в правильно выбранную почву, как подрезать побеги старой могучей лозы, дабы плодоносный побег пустился в рост побыстрее…
Пока Дионис со своим окружением оставался вблизи хижины старого пастуха, увлечённо обучая его и тех соседей, что захотели тоже приобщиться к искусству виноградарства, царь Астраэнт, разбитый вакханками и дактилами в битве на асканийской равнине, бежал к царю алибов Оронту и горько жаловался ему на вторгнувшееся в его страну войско чужеземцев во главе с каким-то неведомым новым богом Дионисом.
- Внемли мне, славный Оронт, и не прогневайся, ибо я открою тебе всю правду о победе неоружного Диониса! Нет у него ни меча, ни дрота, ни стрел – носит он с собою огромный бычий рог, а в нём пенится чудное зелье, его он в потоки реки среброносной изливает, и воды алеют, превращаясь в напиток коварный, сладостный и пахучий… Жаждой в бою истомлённые, вышли аскании из схватки, начали пить и пустились безумные в дикую пляску! А потом их Гипнос лукавый настиг. И воины распростёрлись кто где оказался, выронив щиты и оружие, а потом сделались в дрёме волшебной лёгкой добычей вакханок и самого Диониса! Вовсе не в схватке жестокой и не изострым железом женщины в плен их захватят, расслабленных духом и телом, в горькое рабство! Павших врагов они взвалят на плечи после уже и поволокут на себе словно трупы, извергающих из уст злоковарную влагу! А из сражения я один лишь спасся, и не тронуты были уста мои этим напитком! Ты питья берегись, копьевержец Оронт, чтобы хитрой победой, без оружья одержанной и без пролития крови этот лжебог не забрал бы в свой плен твоё войско!
Услышав всё это, Оронт пришёл в ярость. Не мешкая ни мгновения, он приказал своему войску готовиться к битве.
У подножия гор великого Тавра состоялось сражение. Оронт построил своё войско на равнине, перекрывая армии Диониса путь дальше на восток. Фаланги Оронта заняли большую часть равнины от горных отрогов до скальных гряд. Отряды Диониса атаковали алибов со склонов Тавра.
Первыми на фаланги воинов устремились сатиры. Вооружённые камнями и обломками скал, набранными на вершинах гор и в долинах горных рек, они с дикими криками устремились на врагов. На головы и плечи алибов тучами обрушились камни и глыбы, швыряемые мощными мохноногими бойцами Диониса. Легко, подобно горным козам, скачут они по непроходимым тропам и, появляясь в самых неожиданных местах, с воплями бросаются на воинов Оронта.
Вот один сатир прыгает сверху на могучего вооружённого алиба, хватает его за жиловатую шею своей широкой дланью, бьёт своим мощным копытом, пробивая медный доспех, и повергает наземь; вот другой сатир устремляется со склона на встречного врага, бодает своими изогнутыми рогами и вздымает на воздух, а затем с силой бросает его, пронзённого и отчаянно орущего, оземь наотмашь… Третий сатир, вооружённый зубчатым серпом, устремляется в бой, неистово кося врагов изощрённой изогнутой медью, словно собирая обильную кровавую жатву! Еще один сатир ухватывает вражью шею руками и начинает душить: алиб отчаянно вырывается из смертельных тисков, но вот изогнутые рога пробивают доспехи, и два острия чрево вражье насквозь прошивают; кипит и бушует смертельная схватка людей и лесных демонов, подвластных Дионисовой воле. Закричал мощным голосом Оронт, призывая своих бойцов к сражению:
- Не отступайте, воины! Станьте стеною против косматых сатиров! Не смейте
бояться ратей неведомого Диониса! И пусть никто из вас не рискнёт испить злой
желтоватой воды из горных потоков, ибо зелье это коварное тело и дух расслабляет, в сон повергает смертельный, а в сонном похмелье голов вы лишитесь. Оружьем разите недругов, противостаньте им в яростной битве!
Дионис также не мешкал: примкнув к буйной толпе своих вакханок, он извлёк боевую трубу – морскую раковину из Тирренского моря, - и, прижимая ее к устам, затрубил боевой клич бога Ареса. Этот трубный звук мгновенно пробудил боевой дух в Дионисовом войске, призывая воинов на жаркую битву. Обходя боевые отряды, юный бог самолично выстраивал их к предстоящему сражению. Между тем Оронт продолжал взывать, обращаясь уже к самому Дионису:
- Так когда же я встречу на поле этого малодушного Вакха, чтобы сойтись с ним в боевом противоборстве? Этого ложного бога я закую в оковы и поволоку его прямо во дворец царя нашего Дериадея! Где ты, нежнорукий божок с девичьим румянцем? Выйди вперёд сразиться с Оронтом! Выйди мальчишка кудрявый, предводитель женщин; ведь это жёны красотой убивают, а воины разят мечом и стрелою! Твои менады сгодятся в наложницы моим воинам – поволокут их на ложе рабское наши мужи! Так где ты, щенок, что ж ты прячешься за женские спины?
И не дожидаясь ответа, Оронт устремился в бой. За ним бросились в сражение воодушевлённые своим царём алибы. И никто из противников не мог выдержать этот свирепый и неистовый натиск: содрогнулся и начал отступать отряд Эвримедона, Гефестова сына; с трудом выстаивают фаланги Алкона, а сатиры во главе со своим предводителем Астреем обратились в повальное бегство. Увидел своими глазами всё это сам Дионис; и закричал он в боевой ярости так громко, что криком подобным могли бы возопить одновременно десятки воинов! И тут как раз предстал перед ним сам Оронт, жаждущий поединка: смертный вызывал на единоборство бессмертного бога! В руке Оронт держал огромный тяжкий дрот со сверкающим острием; у Диониса же имелся заощрённый медью тирс…
- Вот тот, кто женское войско против меня ополчил! – голосом, подобным звуку боевого рога вскричал Оронт. - Если ты можешь, сражайся тирсом, оружьем безумных вакханок! Если можешь, так бейся! Встань и сразись, попробуй изведать, сколь мощен в единоборстве Оронт, что потоками вскормлен Гидаспа! Я не из Фригии, где мужчины похожи на женщин, и где перед свадьбой колос срезают, что плодородье несёт*! И не спасут твои зелья поборников ваших, я из битвы выведу всех твоих слуг, отныне пускай царю моему служат, а сатиров хвостатых копьем в прах я низвергну!
Поднял мощной рукой Оронт свое огромное копье и с силой метнул его прямо в голову Диониса. Но на голове Зевсова сына был тяжёлый бронзовый шлем, увенчанный кривыми бычьими рогами, и этот рогоносный убор защитил юного бога от вражеского дрота. Тогда Оронт нанес еще один удар, однако наконечник его копья, едва коснулся Дионисовой небриды, погнулось как свинец… И вот ответный удар нанес врагу Дионис – поразил Оронта тяжёлым своим тирсом, и его наконечник пробил железный панцирь царя алибов, ранив его в грудь. Отпрянул назад Оронт, обливаясь кровью… И в тот же миг его войско, едва сдерживающее неистовый натиск охваченных священным безумием бассарид и поддерживающих женское воинство боевых отрядов Эрехтея и Эакоса, обратилось в повальное бегство.
Верные воины помогли своему раненому царю добраться до речного берега и стали омывать его тяжкую рану, но остановил их Оронт и приказал им оставить его одного. Затем, сбросив с себя расколотый и уже бесполезный панцирь, поднял он к небу свой угасающий взор и, обращаясь к восточным горним пределам, горячо взмолился богу Гелиосу:
- Гелиос светлый! Ты неба пути измеряешь в своей колеснице, ты излучаешь сияние над краем кетеев* соседним; останови же повозку и молви Дериадею: в рабстве войско алибов, Оронт с собою покончил, тирсы безумных вакханок низвергли нас в прах! Сообщи и о зелье, что дарует победу непобедимому Вакху! Поведай, как влага в вино, несущее страх, обратилось! Сам же милостив будь ко всем индам и дай погребенье погибшему воину Оронту!
Закончив моление богу Солнца, выхватил свой меч Оронт и пал на его железное жало…
Как подрубленный дуб, рухнуло его огромное тело в реку и сразу же погрузилось в ее побагровевшие от крови воды. Тут и подошёл к крутому берегу сам Дионис, и увидел он, как трепещет в воде смертным содроганием умирающее тело царя алибов. Глядя сверху вниз на умирающего врага, чей могучий дух никак не желал покидать погибающее тело, сказал ему бог-победитель:
- В волнах далеких от края родного покой ты обрёл! И Дериадея настигнет погибель – так я тебе напоследок скажу, и Гидасп-отец его похоронит! Не пожелавши отведать сладостных струй медовотекущих, предпочёл ты им воду речную и свою кровь – сам свирепо убил ты себя кровавым железом! Я не хотел твоей смерти – я сражался всего-то лишь тирсом против тяжелого дрота! Теперь ты ахеронтские* воды будешь хлестать, попробуешь смертоносных вод и кокитских*, и Леты* потоков отведай, может тогда ты о сраженьях забудешь, как и о кровавом железе?
Ничего не смог ответить Дионису поражённый насмерть Оронт – только молча сверкнул на него свирепым взглядом, и через мгновение его вздыбившийся на волнах труп медленно поплыл вниз по течению…
А жестокая битва между тем продолжалась. На высоком прибрежье упорно сражались сбившиеся в кучу алибы, отчаянно обороняясь от напиравших на них воинов-лидийцев; когда же лидийцы отхлынули назад, укрощённые железом загнанных алибов, на сражающихся с исступлённым рёвом налетели вакханки.
Неистовые девы, охваченные божественным безумием, разметали нестройные фаланги измотанных сражением алибов. Под ударами их тирсов и бросаемых ими камней стали распадаться доспехи, расползались рвущиеся кольчуги; алчущие руки безумствующих вакханок рвут гортани, разрывают кричащие в агонии рты, длинные пальцы их выдавливают выпученные глаза… Звонкий авлос запевает песню повального убийства; и началось страшное избиение! Напрасно отчаянно рубят неистовых дев кривые мечи и секиры алибов – падает одна вакханка, а вместо нее встают две других! Словно стаи хищных птиц, налетают бассариды на охваченных смятением и ужасом врагов. Бессильно против них оружие – они невредимы, словно живая стена! Ведёт их Энио, вакханка священная, имя которой как у подруги Ареса; как вихрь, несётся она в пылу сражения, сокрушая врагов мощным тирсом, увенчанным медноострым жалом! Тесно прижали вакханки и воины оставшихся алибов к отвесным скалам; нет пути для них к отступлению…
Еще немного, и все оставшиеся алибы полегли мертвыми и растерзанными у подножия отрогов священного Тавра. Их тела лежали вповалку там, где их убили; последнего обороняющегося алиба, вырвав из его рук секиру, сразила мималлона Энио: неистовая вакханка, повергнув его наземь, топтала его тело ногами, а после, оторвавши ему голову от шеи, бросилась бежать по склону холма, держа ее в руке за волосы и показывая всем, словно добытую на охоте дичь. А за нею дикой стаей, оглашая горы ликующими воплями, устремилась толпа беснующихся простоволосых менад… И наконец завершилось кровавое побоище.
Царь асканиев Астраэнт и на этот раз сумел избежать гибели: он покинул поле битвы, и злая судьба не настигла его.
Сын Аполлона Аристей, бывший не только славным воином, но и известным повсюду
врачевателем, теперь лечил вакханок, заимевших раны в истребительном сражении: одной вакханке он накладывал выделения кровавой сыворотки на уязвленное секирой тело; другую исцелял одному ему ведомой конской травою… из раны своего воина вынимает он зазубренное острие алибской стрелы, другому воителю тщательно вырезает начинающую гноиться плоть. Здесь же сам Аристей изготовляет целебные снадобья: смешивает лечащую траву с пчелиным мёдом, отвращающим боли. Лагерь Диониса с наступлением темноты превратился в приглушенно гудящее скопище множества людей и демонических существ: повсюду по горным отрогам запылали костры, отовсюду доносились стоны раненых или звуки мелодий то бодрых и победных, а порой печальных и скорбных.
Остатки разбитой армии Оронта покатились дальше на восток, в сторону далекой Индии, где на берегах Гидаспа царствовал Дериадей – там теперь надеялись они поселиться, поближе к могущественному царю.
Блемис, вождь эритрейских индов, прибыл к Дионису с ветвью священной оливы, дерева молящих. Склонившись перед новым богом, смиренно умолял он о мире. Дионис же, лишь мельком взглянув на распростёртого во прахе смертного, подал ему руку, помог подняться и милостиво даровал своё прощение. Он разрешил Блемису выбрать среди пленников эритрейцев и увести их в земли Аравии, к берегам теплого моря…
Там и поселились освобождённые милосердным богом пленники, основавшие новое царство Мероэ, а сам Блемис стал основателем царского рода Блемиев.
А бездыханное тело Оронта унесло далеко вниз по волнам реки, пока спустя некоторое время его не заметили плавающим в приречной зыби нимфы-гамадриады, что жили на берегу у самой Дафны; они-то и погребли его, оплакав по местному обычаю. На погребальном камне сделали они надпись:
«Непочитавший Вакха здесь покоится воин, от руки своей павший Оронт, полководец алибский!»
А река с тех пор стала носить имя Оронта.*
* * *
Весть о неслыханном разгроме воинственных алибов полетела подобно пернатой стреле, минуя в полете города и страны, повсюду провозглашая имя нового бога – лозоносного Вакха. Ассирийский царь Стафил, услыхав о ратях безоружных сатиров и прекрасных, но неистовых в битве вакханок, о новых празднествах в честь винограда, возжелал сам узреть новое божество, явившее себя миру. Велел он своему юному сыну Ботрису запрячь богатую царскую повозку и поспешил самолично выехать навстречу Дионису. Царь увидел бога, едущего на среброколёсной колеснице, влекомой шестёркой леопардов с яркой золотой упряжью. Со всех сторон Диониса окружали вакханки с тирсами в руках и вооружённые воины.
Устрашённый божественным великолепием и мощной красотой пришельца, Стафил сошёл со своей царской повозки, пал на колени и протянул Дионису масличную ветвь в знак признания нового бога, явившегося в его страну.
- Ради родителя Дия и богородной Семелы тебя, Дионис, умоляю – нашего дома не презри! Ты сам схожий обликом со своим родителем-гостеприимцем; хоть на один день взойди в жилище просящих тебя! Окажи нам обоим, и мне, и сыну моему Ботрису свою милость!
Благосклонно выслушал речь ассирийского царя Дионис и радушно ответил на его
гостеприимство.
И вот по дороге, что лежит по отрогам великого Тавра, катится повозка Стафила, управляемая его сыном Ботрисом, а за ней следует колесница Диониса, которую ведет его возничий Марон, держащий в руках яркозлатые вожжи и неутомимо взмахивающий длинным бичом, укрощающим диких зверей. По обеим сторонам процессии скачут сатиры, будто в дозоре окружая мчащего в горы повелителя, а за ними – вакханки в виноградных венках… нипочём им неровности горной дороги, легко их минуют легкими стопами священные девы, охваченные легким безумием, что позволяет им преодолевать скалистые склоны и щели без всякого труда.
Вот наконец впереди показался царский дворец, видимый издалека блистаньем искусной резьбы и дивных узоров. Ботрис отправился вперед готовить для гостей столы для богатого пира, в то время, как царь Стафил принялся показывать Дионису все чудеса своего богатого крепкозданного дома. Невероятно богат был дворец Стафила! Его внутренние стены излучали серебристые тени, ослепительно сияли узоры из яркого камня, что зовётся эскарбуклом, напоминающим живое пламя; и других камней в стенах и дверях дворца было без счёта: аметист пурпуровый соседствовал с гиацинтом, переливается, мерцая, бледный агат; искрятся мелкие офиты, узором своим повторяя чешуйки змеиного тела; яркой зеленью блещут ассирийские смарагды…Правильным кругом стоят высокие стройные колонны, поддерживающие дворцовую кровлю, а дерево потолочных балок мерцает сиянием мельчайших золотых пластинок. Полы дворца были выложены мраморной плиткой в прекрасноцветистых узорах… ворота были украшены искусной резьбою, снабжённой накладками из слоновой кости… все эти дивности Стафил почтенный с большой охотой показывал изумлённому Дионису.
Восхищённый представшим его взору великолепием, всё вокруг обводил очами Дионис, поневоле удивляясь этому жилищу, в котором принимал его царь Ассирии – вот как богато могут жить земные владыки, не боги, а всего лишь смертные!
И снова вспоминал Дионис милый сердцу большой округлый дом Реи-Кибелы, Матери богов, в котором он вырос, и где врата были сложены из простых каменных блоков, трудолюбивой природой выточенных так, будто без резца вершина их надвое была разделена! И ни тебе резных украшений, ни драгоценных камней… но окрестные племена людей почтительно называли Рею Матерью горной и гордились тем, что сама мать Зевса живёт среди них, и двери ее дома всегда открыты для всех просящих и нуждающихся…
Между тем Стафил усердно взялся подгонять дворцовых слуг и рабов, чтобы скорее исполняли работу – бычьи туши разделать, овец и баранов зарезать, дабы накормить вдоволь божественного гостя и всё его окружение. Готовится широкое праздничное пирование, и пусть закалывают быков и тучных овец, что пригнаны с горных пастбищ, пусть гости веселятся! И вот полнится богатейший дом душистыми благовониями, где-то в покоях играют лиры, раздаются звуки флейт, а по каменным улочкам нижележащего города медленно вьется дымок ароматов…
Вот заиграли кимвалы, а за шумным застольем запела Пана свирель! Загудели двойные авлосы, двойным рокотаньем откликнулась им тугая бычья кожа на округлых барабанах. Зазвенели застольные бубны, а посреди зала вдруг закачался пьяный Марон! Прыгает он высоко, вкруг себя обернувшись, обе длани на плечи сатиров положивши, сам стоит в середине: бьет ногою другою оземь, а лицом красен, будто весь излучает пурпуровое сиянье! В левой руке он сжимает бурдючок, наполненный вином, в правой – чашу держит пустую… Окрест его кружатся вакханки, сжав в хороводе старца, бьющего пяткой о пятку: так головою трясёт он, что кажется, вот-вот она оторвётся, но – остаётся чудом на месте! Опьянённые хмелем, слуги и сами пустились в дионисийский пляс, ибо впервые вкусили они вина непривычную сладость! Вот уже и жена Стафила, благородного Ботриса мать, царица Мета опьянела от вакхической влаги… С головой, отягчённой вином, призывает она вакханок пить, кружась вкруг огромного кратера, вместилища хмеля… Головою кивает она и пляшет, шатаясь по кругу! То вперед наступает хмельная царица, то отступает, и волосы, рассыпавшись в лад пляске, за спиной и плечами вьются. Ногою задевши за ногу, падает Мета, но ее подхватила вакханка…
Царь Стафил тоже хмелен, и у Ботриса от возлияний обильных побагровело лицо…Царский сын, чей подбородок первым лишь пухом покрылся, вместе с отцом на кудрях своих водружает корону, сплетённую из побегов плюща; заплетаясь ногами, Ботрис пустился в неверную пляску, левой ногой за правую ногу цепляясь.
Следом за сыном и Стафил вприпрыжку пустился плясать, восхваляя напиток Вакха плясоводного, раскачиваясь и встряхивая густыми, черными с проседью волосами. Ботрис и Стафил бок о бок плясали! А затем и Пифос, старец почтенный, царский верный служитель, сладостным вином наполнивший чрево, вот уже пляшет – пьян до упаду! Целый день пили… Пока все кубки и чаши осушали, вечерняя тьма окутала плотным покровом землю; сгустились причудливые тени, в небесах замерцали звёзды, и Гелиоса колесница закатилась за сумрачный поднебесный свод, в колее за собой оставляя отблеск еще блещущей Эос...Безмолвная ночь черным покрывалом одела небо, являя на ткани знаки далёких созвездий.
Ботрис с отцом своим и сам Дионис – каждый на своем ложе простёрлись, предаваясь теперь ночным сновидениям.
И вот только Эос-вестница окрасила сумрак ночи утренним румянцем, разбивая бледные тени, Вакх пробудился. Встал он с удобного ложа… но далеко не безмятежным был его сон! Слышал он среди ночи вопли сатиров и посвист метаемых дротов, и когда бросился он на подмогу сражающимся друзьям и слугам, тут и настигло его внезапное пробуждение. И в сердце юного бога остался настоящий ужас от увиденного во сне: будто бы выпрыгнул из чащи свирепый лев с оскалённой пастью и со склона бросился на самого Диониса, который был без оружия, и обратил его в бегство, и гнал до самого моря! Спасаясь от свирепого зверя, укрылся Дионис в морских волнах. И уже из моря увидел он, как гонит этот лев по берегу толпу женщин с тирсами, бросается на них, валит на землю, рвёт когтями… Брошены тирсы во прах, валяются тимпаны и кимвалы! Но вот обернулась одна вакханка и виноградной лозой звериную морду связала, набросила петлю из лозы льву на шею и затянула ее намертво. А затем и другие вакханки на зверя набросились вместе, наземь свалили и крепко связали лапы лозами… А потом мелькнула огненная зарница и поразила льва прямо в голову, отчего свирепый зверь тотчас ослеп и пустился скитаться бесцельно по горным тропам и лесным чащам.
Понял Дионис, что сновидение посетило его далеко не простое. Быстро надел он нагрудный панцирь, украшенный серебряными звёздами, увенчал чело золочёной повязкой, удерживающей волосы; ноги обул в пурпурные поножи, а в руку взял свой тяжкий тирс, обвитый плющом и заощренный медью.
Пошёл Дионис по переходам дворца, намереваясь выйти во двор и собрать свою свиту. А в одном из залов старый певец, играя на лире, пел немногочисленным слушателям из числа слуг и гостей древнее предание о битвах богов и титанов…
Величаво лилась торжественная мелодия из-под тугих струн, а чистый голос
лирника выводил ей в такт суровую песнь…
Владыка Крон, когда-то оскопивший изострым серпом своего отца Урана, собрав под свое начало всех титанов, вел тяжкую войну с восставшим против него сыном Зевсом. Бурно устремился в битву Крон, метая в Зевса и его воинство ледяные дроты, рассыпая с горнего неба тяжкие снаряды с застывшими остриями… А Зевс сражался могучим оружием Солнца: огненосные молнии его пламенным блеском и изнуряющим жаром растопили Кронову твёрдую влагу… И тогда поднял Крон на непокорного сына жуткое чудовище из самой Преисподней – Кампа* было имя ему! Извиваясь огромной тучей змеиных тел, она битвы смертельной жаждала, землю рыла, яд изливая смертоносный…Вокруг гигантской шеи чудовища теснились пятьдесят разноликих голов: одни львиный рык изрыгали, другие хрипели, из-под кабаньих клыков ядовитую слюну испуская, третьи лаяли, выли, визжали, злобно оскалив собачьи морды! Вместо волос у Кампы свисали змеи, источавшие яд, а тело было покрыто пурпурной чешуею, многочисленные лапы ее имели огромные когти, похожие на лезвия кривых серпов. Под ее тяжкими шагами содрогалась земля, дыбилась скальная твердь, пучились глубины морские; вкруг нее вздымались чёрные смерчи, ей подчинялись бури и ветры, а ее грозные очи извергали всепожирающее пламя, и палил огонь всю округу!
Но как ни была грозна и могуча страшная Кампа, молодой громовержец Зевс прикончил ужасное чудовище своими далекоразящими молниями и громами. Освободил он из недр Тартара могучих циклопов и сторуких великанов, которых была поставлена стеречь Кампа, и они помогли ему в битве с титанами, и одолели боги титанов, а Зевс низверг отца своего Крона…
Пока слушал Дионис песнь старого кифареда, неслышно приблизился к нему Стафил.
И сказал юному богу смертный царь:
- Бейся же и ты, Дионис, сравняйся с родителем в битве, докажи всем, что Кронида ты отпрыск! Ведь он низвергнул землерождённых титанов с горных склонов Олимпа, будучи юношей только! Поторопись же и ты… в битве индов, рождённых от Геи, так же разбей и низвергни! Стань же подобен отцу, дабы тебя я по праву ниспровергателем Геей рождённых после Кронида именовал! Ты не слабее Ареса, и с ним состязаться ты можешь среди отпрысков Зевса, ибо погибельным тирсом столько же ты уж прославлен, сколь мечом Арес среди битвы! Однажды принимал я Персея, Зевсова сына, в доме своём… но гостил он недолго: сказал, что город в земле киликийской он основал. Зверя низринул Персей на берегах Эритрейского моря, ты же отродье индов истребил эритрейских! Дериадея сразишь, как сразил ты Оронта – бедствие, худшее зверя морского! От смерти избавил Персей Андромеду, ты же освободи звёздную Деву* от оскорблений нечестивейших индов, и празднеством я прославлю Горгоноубийцу Персея с Вакхом-индоубийцей!
Воодушевили юного бога слова старого владыки смертных. Горит он желанием состязаться со своим отцом, Зевсом-Кронидом, дабы победа над индом выше отца его вознесла! Зовёт он Фереспонда, сына нимфы Ифтимы* - своего вестника, что мог бежать как ветер, и посылает его вперед себя на Восток:
- Мой вестник, столь радостный сердцу! Весть отнеси такую свирепому Дериадею: «Царь, не вступивший в сраженье, - прими дары Диониса, или же бейся с ним насмерть: жизнь кончишь подобно Оронту!»
Покорный воле бога, устремился Фереспонд к восточному краю мира, сжимая в руке отцовский скипетр. А Дионис на своей золочёной колеснице отправился по дорогам Ассирии из города в город, щедро даруя всем местным земледельцам гроздовье виноградной лозы…
И вот, объездив все страны, где Эвр* на востоке родится, вернулся Дионис на увитой плющами повозке в гостеприимный Стафилов дом; вошел Дионис во дворец и видит: плачут рабы и рабыни, всюду стенают служанки, бьют ладонями в скорби грудь, волосы рвут на себе, царапают лица до крови… Встретил он царицу Мету, старца Пифоса и Ботриса и спросил их:
- Скажи мне, царица, какое постигло вас горе? Вижу, как ты угасла – была ведь такою весёлой! Кто отнял у тебя сияние жизни? А ты, старина, почто льешь эти горькие слёзы? И что заставило тебя срезать бороду, прежде такую густую? Зачем изорвано платье? А ты, отпрыск Меты и Стафила доблестный сын, мне скажи: почему срезаны кудри? Что за демон ревнивый на кудри твои покусился? Отчего и одежды темны от праха и пепла? Где же царственный пурпур, подаренный морем тирийским? Не узнаю тебя ныне, ты так изменился внезапно… А где же Стафил-скиптродержец? Хочу его видеть и слышать!
И ответили Дионису, что в его отсутствие царя Стафила постигла внезапная и злая кончина…
Опечалился Дионис. Он поведал убитым горем родным Стафила о том, как намеревался после завершения индийского похода вместе с царем поднять пылающий брачный факел на будущей свадьбе Ботриса. С горестным стоном так отвечала ему царица Мета:
- Стафил, мой муж, неутомимый поклонник песен и плясок священных, о Дионис, теперь унесен чёлном Харона… Две беды разразились, увы, надо мною: муж мой угаснул от внезапной болезни, и Вакх меня развесёлый оставил. Ныне, о Дионис милосердный, дай мне сока гроздовья, кубок до края наполни, чтобы пить мне полною мерой, чтобы умерила я тяжкое горе влагой твоею! Ты лишь, Эвий*, надежда моя и гроздовье: только увидев кратер и напиток твои, уже не заплачу…
Выполнил Дионис просьбу царицы: смешал в кратере напиток, наполнил кубки сыну и матери, и вот уже оба пьют медоструйную влагу. Вот Мета плач свой умерила, и Ботрис с горем сыновним смирился. Отведав сладостного вина, вновь обратилась Мета к Дионису:
- О Дионис, о свет милосердный! Ты здесь – и не стало печали! Ты приходишь и скорби собой умеряешь! Стал Вакх милосердный мне родителем, сыном, супругом! Коли желаешь, с тобой в дом твой пойду я охотно! Стать ли смогу Бассаридой? Но коли того ты желаешь, тирс подниму над собою и гроздья стану славить песнью авлоса! Ботрис станет слугою, обучишь и песне, и пляске, дашь и обряды, и тайны, пошлёшь его с индами в битву! Вспомни и старца Пифоса, не оставь же своими таинствами и его! Пусть отведает сладкого хмеля…
С улыбкой отвечал захмелевшей царице-вдове Дионис:
- Жено! Сияешь красою ты после златой Афродиты! Ты и щедра, и блаженна, в пиршествах примешь участие, когда Вакх запирует! Стань венценосной в честь Вакха: пояс завьется из лоз на тебе и лист виноградный, виночерпицей станешь, как златотронная Геба! Спутницей вечной будешь моей: только поднимут Вакховы чаши, станут кричать тебе: «Мета!», вином довольствуя сердце… Боле без Меты не стану вести хороводную пляску и праздновать шумных застолий!
После всего этого устроил Дионис в честь Стафила погребальные игры. И не было на них скорби и горестных плачей. Собрав всех участников, Дионис им объявил, что игры будут бесскорбными, и каждый участник награду двойную получит: победитель – тура рогатого с блестящею шкурой, а побежденный – козла с белоснежною шерстью…
И не было на играх в честь умершего Стафила состязаний ни в беге, ни в кулачном бою, ни в метании диска, ни прочих воинских игр: на тризне состязались певцы-кифареды, а также мастера плясок и веселых хороводов. Этим танцорам Дионис также назначил щедрую награду:
- Кто победу одержит в двойном прыжке, кто стопою всех резвее будет, тот получит золотой кратер, наполненный сладостным и благовонным вином! Кто же не совладает с пляской, споткнувшись о ноги, будет меньше удачлив, тот получит подарок поменьше! Я ведь на всех не похож, и на моих состязаньях нет ни конских ристаний, ни борьбы нет элидской, тут только пляска, не арена, а залы, где ловкие ноги мелькают, и в танце свершают прыжки! Стафилу, ныне усопшему другу, доброму весельчаку-винолюбцу, этот весёлый и сладостный пир я посвящаю! Стафилу ныне в угоду, как будто живой он, спляшем мы все… Слёзы лить мы не станем. Что слёзы для Диониса? Пляску могу предложить я с прыжками у милой могилы, смех - мой удел и улыбка*! Не ищу я печали и скорби! Стафилу, будто живому, посвящаем мы пляску, праздничный шаг соразмерив с шествием погребальным…
_ _ _ _ _ _ _ _ _
*« Я не из Фригии, где мужчины похожи на женщин, и где перед свадьбой колос срезают, что плодородье несёт!» - Оронт намекает на известный фригийский обычай, согласно которому служителями Реи-Кибелы были кастраты, обряженные в женские одежды;
*«край кетеев» - кетеи – хетты, жители некогда великого и обширного Хеттского царства, расположенного в центре Малой Азии; расцвет его пришёлся на XVII-XIII века до н.э., падение – после 1200 г. до н.э.;
*Ахеронтские воды, кокитские воды – Ахеронт и Кокит – реки царства мёртвых;
*« и Леты потоков отведай, может тогда ты о сраженьях забудешь, как и о кровавом железе» - Лета – река забвения, протекающая в царстве мёртвых; воды Леты символизируют представление о том, что душа умершего после смерти тела забывает свои предыдущие воплощения. Дионис выражает надежду, что в следующей жизни Оронт может забыть о своем нынешнем воплощении , в котором он был грубым и жестоким воителем;
*Оронт – река в Сирии, на берегах которой стоял великий город Антиохия;
*Кампа – жуткое многоголовое чудовище женского рода; охраняло врата Тартара, где томились в заключении циклопы и гекатонхейры (сторукие);
*Звёздная Дева – созвездие зодиакального круга. Не стоит ее воображать нагой девушкой. Это вполне зрелая, почтенная, причём крылатая, матрона в длиннополом одеянии, идущая по небу сквозь вечность, ее сопровождают Гермес-Меркурий и Анубис. В руке ее колос(звезда Спика), а иногда – сноп колосьев;
*Ифтима – нимфа, возлюбленная Гермеса;
*Эвр – юго-восточный ветер, брат Эосфороса, божества утренней звезды;
*Эвий – одно из имён Диониса («ликующий»);
*«Пляску могу предложить я с прыжками у милой могилы, смех - мой удел и улыбка!» - согласно преданию, именно Дионис ввёл обычай безудержного веселья как погребального ритуала. Во Фракии, где Дионис был самым почитаемым богом, этот обычай существовал вплоть до принятия христианства (этот факт ярко отражён в фильмах «Даки» и «Колонна», повествующих о борьбе фракийского племени даков против римских легионов в I – II веках н.э.).