МЕТАМОРФОЗА
В девяносто первом году стало ещё голодней , чем в девяностом. Вокруг творилось что-то нехорошее, не поддающееся точному определению. В общем, везде, чтобы что-нибудь купить, надо было подолгу торчать в очередях. Их Пётр Константинович Хилов, старший преподаватель института культуры и знаток зарубежной литературы раннего Возрождения, не выносил. Но миновать их не мог, потому что элементарно хотелось кушать. Сегодня, удрав из института пораньше, Пётр Константинович заскочил по пути домой в продуктовый и ему крупно повезло. В том смысле, что давали мясо. На этом везение кончалось, потому что за мясом уже выстроилась очередь из вездесущих старушек и неработающих женщин пенсионного возраста. Кое-где наблюдались пенсионеры-мужчины, но они были в меньшинстве. А Пётр Константинович встал то ли двести тридцать третьим, то ли триста тридцать вторым. В общем, до закрытия магазина ему торчать предстояло железно. Простояв в очереди два часа, Хилов начал сатанеть. Он часто ходил в магазины и часто видел в них одни и те же личности. Они, по причине своей ветхости, вели себя в очереди смирно и негромко переговаривались.
- Я, милая, от погоды страдаю, - докладывал один божий одуванчик другому.
- Что, кости ломит?
- Нет. У меня, видите ли, холодильник уже битком, поэтому сосиски, которые позавчера в двадцатом гастрономе выбросили, пришлось на балкон положить. А ночью оттепель и сосисочки-то – того.
- Ай-я-яй!
- Да, надо бы новых прикупить…
Пётр Константинович, имея на сегодняшний вечер пустой как барабан холодильник, с ненавистью посмотрел на пострадавшую от погоды.
- А я вот бегаю, бегаю. Ведь в марте всё подорожает, а класть уж некуда.
- А вы тушёнку делайте.
- Некогда, милая, я и нынче в трёх очередях стою.
Очередь шуршала. Бабушки преданно смотрели на мясника, тот смотрел в потолок. В подсобке хряскали топором, и ожидалась новая порция мяса. На лотке лежало несколько кусков говядины, но таких непрезентабельных, что на них никто не зарился.
- А что, кормилец, до обеда ещё пару лотков вынесут?
- Вынесут.
Мясник безучастно посмотрел на старушку, желающую отвариться до обеда, и вдруг в его глазах, круглых и серых на розовом упитанном лице, засветилась мимолётная мысль.
- Допрыгались, да? – злорадно спросил он у старушки.
- Допрыгались, милок, допрыгались, - не стала возражать бабуся, кивая седенькой с молодёжной синькой головкой.
- Молчать! – рявкнул мясник. – Я тут вам за ваш коммунизм щас скажу. Вы вот его строили – строили и – ну?!
- Ну, так вот ведь, - смешалась бабуля.
- Ага – вот! Стоите тут, понимаешь, на мясо протезами щёлкаете. Что – коммунизм?
- Ты, малый, на коммунизм не того, - запыхтел ветеран, задвинутый в угол немощными старушками, - я за коммунизм…
- А ты старый молчи, не перечь, - заквакали старушки, - берёшь без очереди и – молчи!
- Я заслужил.
И ветеран стал поближе подсовываться к кормушке: из подсобки выкатился молодец с лотком свеженарубленного мяса. Впередистоящие стали подавать специальные реплики:
- Во-он тот, с мозговушечкой!
- В кассу…
- А мне эво-он тот, с жирком!
- В кассу…
- Переверни, милок, во-он тот кусманчик, посмотреть бы его с изнанки.
- Щас. Некогда мне ваши кусманчики ворочать.
- Слышь, тебе говорят, ворона, выбирай или проваливай!
- Выбираю, выбираю…
Когда подошла очередь Хилова, он успел и возненавидеть всё человечество, и проникнуться к нему любовью. Сейчас, стоя напротив мясника и ожидая выноса лотка, Пётр Константинович вдруг почувствовал, что начинает симпатизировать даже этому лоснящемуся труженику голья и грудинки. В подсобке хряскало размеренно и успокаивающе. И Пётр Константинович, предвкушая право первого выбора из вожделенного лотка, обнаружил в себе холуйское желание сказать лоснящемуся что-нибудь приятное или просто подхалимское.
- Трудная у вас работа. Устаёте? – спросил он хорошо поставленным интеллигентным голосом человеку по ту сторону прилавка.
Мясник подозрительно посмотрел на Хилова. Но знаток зарубежной литературы раннего Возрождения был так искренне участлив, что молодой специалист по извлечению из говяжьих туш дополнительных вырезок вздохнул и ответил:
- А ты думаешь, легко?
- Как я вас понимаю! – воскликнул Хилов. – Ведь вы, как и я, работаете с людьми.
- А кем ты работаешь? – заинтересовался мясник.
- Преподаю в институте зарубежную литературу.
- А-а, - неопределённо протянул мясник и его взгляд снова стал безучастным.
Хилов забеспокоился.
- Мне довелось выслушать ваше критическое замечание на предмет нынешнего общественного устройства, и я полностью с вами согласился: идея построения коммунизма оказалась нелепой фантазией. У вас острый ум, юноша.
- Ну? – удивился мясник.
- А ты коммунизм не тронь, - заворчал давешний ветеран, но вовремя заткнулся. Он вспомнил, что свой кусок без очереди уже получил, отнёс домой и по прошествии достаточного промежутка времени был снова командирован рачительной супругой за сверхнормативной порцией.
- Острый ум! И это говорю я – старший преподаватель уважаемого вуза. Вам, юноша, свой ум надо развивать. Кстати, вы любите читать?
- Ну, люблю.
Мясник начал нервничать.
- Вот и прекрасно! У меня дома замечательная библиотека – вы можете приходить ко мне в любое время.
- Зачем?
- Да просто так! – Хилов с театральной естественностью взмахнул рукой. – Посмотрите, как я живу, я вам покажу свою библиотеку, вы можете взять что-нибудь почитать. И не подумайте ничего плохого. Ведь я не преследую никаких корыстных целей, потому что я вегетарианец, а мясо беру заболевшей соседке, будь она неладна…
Хилов внутренне содрогнулся: вот это он дошёл до ручки. А как тут не дойдёшь? Эмансипированные жена с дочкой окончательно забили на хозяйство, и ему приходилось самому хлопотать, чтобы в доме, помимо просроченных круп, имелась какая-нибудь нормальная еда.
- Вегетарианец!? – приятно удивился мясник. – Так это другое дело…
- Вегетарианец, - не поленился повторить Хилов, - но отнюдь не трезвенник. Поэтому мы можем распить с вами за знакомство бутылку замечательного французского коньяка, которая давно дожидается своего часа.
- Так я вечером к тебе зайду, - не стал упираться мясник, - с друганом своим, Кешкой.
Придя домой, Хилов сунулся в холодильник и обнаружил там три яйца, две банки морской капусты и нетронутый лимон.
- Отлично, - пробормотал он и принялся сервировать стол, одновременно прикидывая все «за» и «против» затеянной авантюры. Если дело не выгорит – жена ему уши оторвёт, если выгорит – будет на него молиться. Дело в том, что коньяк они приобрели по случаю лет пять назад и с помощью него вгоняли в завистливую тоску своих интеллигентных знакомых, которых, предварительно прогуляв перед сервантом с раритетной бутылкой, угощали «Анапой» или, в особых случаях, обыкновенной водкой.
Мясник и его друг Кешка припёрлись почти сразу после закрытия гастронома. Хилов в это время подыхал от скуки возле телевизора, слушая какого-то модного политического деятеля, оправдывающего временное соглашение теневиков, бандитов и коррумпированных советских чиновников ветром грядущих перемен или новыми обнадёживающими веяниями. Время от времени старший преподаватель задумчиво смотрел на журнальный столик, единственным украшением которого была бутылка «Мартеля». Когда Хилов впустил пришельцев, он вдруг понял, что не знает, о чём с ними говорить. Но те не растерялись и, как были в одежде и ботинках, прямиком проследовали к месту предполагаемого застолья. Оба – Хилов определил это без труда – были на приличном взводе.
- Смотри, Кеш, книг сколько! – заорал мясник, хлопая широкой трудовой ладонью по стеклу изящной финской стенки. – Нет, ты посмотри!
Друг мясника Кешка с изумлением смотрел на журнальный столик.
- Очень рад, э, визиту, э, будем знакомы, Пётр Константинович, - наконец-то разродился протокольной фразой старший преподаватель.
- А меня Василием погоняют, - непонятно представился мясник и пребольно сжал хилую Хиловскую ладошку своей лапой. – Ну, а это…
Он махнул в сторону приятеля.
- …Я уже говорил кто… Слушай, Петь, - не чинясь, обратился Василий к хозяину, - ты чё, книги на показ держишь?
- Нет, - удивился Пётр Константинович.
- А чё они такие новенькие?
- Ну, так, - смешался Пётр Константинович, - я просто привык бережно относиться к книгам.
В это время Кешка пошёл в обход стола и, словно убедившись, что глаза его не обманывают, произнёс:
- Асюсь бая пана кумыврот.
Затем, выдержав паузу, добавил:
- Клямка.
- Простите? – слегка напрягся Хилов.
- Да не обращай внимания, - отмахнулся Василий, – у него дефект речи после второй пол-литры.
- Сиссу пуф-ф ащет м-му, - подтвердил Кешка и снова отчётливо произнёс: - Клямка.
- Да что мы стоим! – воскликнул Хилов и гостеприимно взмахнул руками. – Прошу к столу!
- Вот к этому? – заржал Василий. – На твоём столе я вижу только конину.
- Какую конину? – испугался Хилов.
- Да коньяк, говорю. Но ты не ссы. Мы кое-что с собой притаранили. Вот ты говоришь – вегетарианец – а мы тебе – бананов!
С этими словами Василий вытащил из-за пазухи пакет. Затем сбросил свою «аляску» прямо на ковёр и занял командирское место.
Первые две проглотили под невнятные возгласы одобрения и неповторимую клямку. После третьей Василий достал из дипломата бутылку «столичной» и четыре банки дефицитного пива.
- Мы ещё, пожалуй, посидим, - успокоил Хилова Василий. – Хорошо у тебя: тишина, народ по квартире не шастает. А где твои то?
- Жена с дочерью в академическом отпуску, - объяснил Хилов, - поехали помогать реставрировать Званский монастырь.
- Ну? И хорошо платят?
- Какое там! Ещё сами тратятся…
- Зачем?
- Энтузиасты…
- Я бы этих энтузиастов, - неожиданно разозлился Василий. – У меня дед, как напьётся, всё коллективизацию вспоминает, энтузиаст хренов. Каждый день, сучок, вспоминает. Я, чтобы он к матери не приставал, свои ему даю, вот он и… Зальёт шары и орёт: «Отречёмся от старого мира!». Он отрёкся, когда ему пятнадцати не было, а я всю семью кормлю.
- Клямка, - подтвердил Кешка.
- А большая семья? – поинтересовался Хилов.
- Ещё две сестры в школе учатся. Их тоже надо куда-то устраивать. А знаешь, сколько надо дать в лапу, чтобы поступить на торговый факультет?
- Не знаю, - честно признался Хилов.
- То-то, - и Василий полез в буфет за фужерами.
Потом они выпили водки, запили пивом, закусили бананом. Затем соорудили «коктейль» и принялись прихлёбывать его под лимон и морскую капусту.
- Дело в следующем, - повёл речь сильно окосевший Пётр Константинович, - энтузиасты вроде вашего дедушки олицетворяют разрушение, в то время как мои жена с дочерью олицетворяют созидание…
- А я что олицетворяю? – подозрительно поинтересовался Василий, бесцеремонно перебив хозяина.
- Тоже, ик, созидание! – уверенно воскликнул Пётр Константинович. – Внутри всякого большого созидательного процесса присутствуют отдельные индивиды и небольшие группы общества. И чем больше в нём здоровых тех и этих, тем качественней процесс. Вы же, спасая семью, создаёте предпосылки для создания ещё одной здоровой общественной группы, каковая потенциально готова присутствовать в любом созидательном процессе…
Хилов даже вспотел, оправдывая мясника и его левые вырезки, грудинки и прочие части тел употребляемых в пищу животных.
- Клямка, - одобрил Хиловскую позицию словоохотливый Кешка.
- А чё это за книги? – решил сменить тему Василий и подошёл к стенке.
- Разные, - слегка обеспокоился Пётр Константинович.
- Про шпионов есть чего-нибудь? – поинтересовался Василий, бесцеремонно снимая с полки глянцевитые фолианты.
- Про шпионов? – переспросил Хилов. – Про шпионов у меня нету, но, ик, могу предложить Стивенсона, «Владетель Баллантрэ»…
- Стивенсон, - одобрительно возразил Василий, - это он написал «Остров сокровищ»?
- Он, - не стал отказываться Хилов.
- Давай своего Баллантрэ, - великодушно разрешил Василий.
Снова Василий появился ровно через неделю. Войдя в Хиловскую квартиру, он с порога принялся комментировать прочитанное.
- Классная книга! – убеждённо произнёс он, вручая Хилову распухший том, откуда тотчас вывалилось несколько страниц. – Два родных братана, а такие разборки… В общем – путём написано.
Хилов, болезненно скривившись, подобрал с пола прихожей страницы.
- Это я деду давал почитать, - не смущаясь, объяснил Василий и, не разуваясь, потопал в гостиную. Там он хлопнул объёмистой сумкой о журнальный столик и позвал Хилова: - Тащи сюда свои кости, Петруха, сейчас обмывать будем.
- Что? – спросил Хилов.
- Культурные связи, - подмигнул Василий и распахнул сумку. Хилов заглянув в неё, и невольно попятился назад: поместительная сумка была набита мандаринами вперемешку с огурцами, помидорами и разнообразной тарой.
- И что я за всё это должен? – нервно осведомился Хилов.
- Ни фига ты не должен, - успокоил его Василий. – Ты что думаешь, я всё это с рынка принёс?
- Помидоры – зимой – в гастрономе?! – не поверил Хилов.
- А то! – снова подмигнул Василий.
- А я думал: у нас на все продукты хронический дефицит, - заметил Хилов.
- Дефицит чисто искусственный, - объяснил Василий, разгружая сумку. – Только раньше за него кое-кого сажали, а теперь так даже поощряют.
- Не понял, - честно удивился Хилов.
- Ты, Петруха, словно вчера с гор спустился, - ухмыльнулся Василий. – Страна готовится перейти к чисто рыночным отношениям. А для того, чтобы расшевелить глупые массы, заинтересованные люди делают всё, чтобы в магазинах ни хрена не было. Ну, чтобы массы ходили по магазинам, заводились и говорили: «Да в гробу мы видали такой социализм!»
- Что ты говоришь, - пробормотал Хилов.
- Ладно, не напрягайся! Давай лучше по первой…
После первой была вторая и так далее. Когда Хилов с Василием уговорили пол-литра водки и перешли к пиву, Василий сказал:
- Сегодня я решил Кешку с собой не брать. У нас тут, понимаешь, умные базары, а он со своей «клямкой». Ваще, кретин, каких свет не видывал, хотя учится в плешке на четвёртом курсе.
- Где? – не понял Хилов.
- Да в Плехановском.
- Иди ты! – поперхнулся Хилов. – Сколько я знаю, там случайные люди не учатся. Судя по конкурсу…
- А кто сказал, что Кешка случайный? – в свою очередь удивился Василий. – У него сплошная трудовая династия. Его дед тянул срок за хищения в особо крупных размерах ещё до войны, потом деда реабилитировали как жертву политических репрессий, а Кешкин папаша сейчас хитит под крышей Московского облисполкома. Понял?
- Н-да, - промямлил Хилов.
- Да хрен на них всех, - возразил Василий. – Ты чего дашь мне сегодня почитать?
У Хилова сжалось сердце, и он с тоской посмотрел на чистенькие корешки книг своей библиотеки. Поэтому, предчувствуя возможные потери, Хилов принялся готовить почву для возможной компенсации ущерба.
- Ты знаешь, Василий, у меня жена с дочерью в понедельник возвращаются домой. А они, в отличие от меня, иногда едят мясо. Поэтому…
- Вот ты, блин, как не родной! – хлопнул по плечу старшего преподавателя его новоявленный гастрономический кореш. – Никаких проблем! В понедельник я тебе мясо и притараню…
Он запихнул в сумку, ещё влажную и не очень чистую после транспортировки дефицитных продуктов, два тома из серии «Мастера зарубежной литературы» и покинул Хилова.
После Стивенсона Василий осилил Теккерея. Больше того, способный мясник довольно пространно прокомментировал прочитанное и дал свои оценки героям. А дочь и жена Хилова приняли Василия с логичной любезностью. Дружба крепла с каждым новым приходом Василия и обменом культурных ценностей на продукты питания, которые, по мере приближения весны, становились всё более дефицитными. Надо сказать, что со временем книги, выдаваемые Хиловым Василию, чем дальше, тем целее возвращались обратно в библиотеку. А «Разбойники» Шиллера вернулась почти в первозданном виде.
- Что, не осилили? – съехидничала Хилова-младшая. Она единственная в семье позволяла с Василием высокомерное отношение. Да и не диво: розовощёкий круглолицый мясник был неравнодушен к учёной девице, которой, правда, в следующем году грозило перевалить за тридцать.
- Что значит – не осилили? – оскорбился мясник. – Дед ревел как медведь. Целых два дня не пил. Вот только в конце мы чё то ни хр… фига не поняли.
Разбирали книгу втроём. Жена Хилова, отговорившись учёной занятостью, в учёных обсуждениях участия не принимала.
В середине мая, когда зелень вовсю попёрла в окна Хиловской квартиры на третьем этаже, Василий с дедом добрались до «Божественной комедии» Данте. И, пока Хиловы отъедали худые интеллигентные лица, Василий с дедом, завязавшим с зелёным змием после «Короля Лира», шастали по кругам Дантова ада, ругаясь и споря из-за каждого пустяка. При этом дед пытался доказать, что Данте, отправив самого себя в ад по условной винтовой лестнице вниз, изобрёл штопор.
- Сам ты штопор, - огрызался Василий, - это называется правило буравчика.
- Какая на хрен разница, - скрипел наградной челюстью энтузиаст коллективизации.
У Хилова к тому времени начались зачёты. Со временем стало по-свободней. Он терпеливо слушал Василия, когда тот, притаранив очередную сумку с дефицитными продуктами, садился за стол и, выпивая, разглагольствовал на тему очередной прочитанной книги. Надо сказать, он уже не выглядел таким круглолицым и розовощёким. Зато вся Хиловская семья поправилась в целом на семнадцать килограммов. А супруга старшего преподавателя стала привередничать и договорилась до того, что неплохо было бы попробовать пресловутое седло всамделишного барашка. Василий обещал добыть и барашка, безуспешно ухаживая за учёной дочерью специалиста по зарубежной литературе раннего возрождения.
Однажды вечером, когда вся Хиловская семья вяло ужинала, ковыряясь в телячьем рагу с зелёным горошком и спаржей, раздался телефонный звонок. Дочь Хилова сходила в переднюю, коротко переговорила, затем брякнула трубкой о рычаг и вернулась в кухню злая как чёрт с похмелья.
- Я вас поздравляю, - сказала она в ответ на удивлённые взгляды супругов Хиловых, - звонил наш придурок. Он уволился из своего магазина и собирается на июнь и июль с нами в Званский монастырь. А в августе, видите ли, он планирует поступать в твой институт.
- Ска-ти-на! – завопил Петр Константинович, интеллигентно потрясая хилыми преподавательскими ручками. – Я ему покажу мой институт, пусть только сунется!
1994 год
1 В описываемую «эпоху» загнивающего плюрализма припухшие на левой торговле спиртным и прочим дефицитом работники государственных торговых предприятий искусственно саботировали (вместе с прочей сволочью) нормальную работу инфраструктуры, чтобы «подогреть» глупый народ к так называемой демократии и выборам хитрожопого дегенерата Ельцина
2 Модные куртки в конце восьмидесятых – начале девяностых