Глава из романа "Белые бураны"
Топчиха оказалась тем местом, где Иван Жигунов и Александра почувствовали себя почти что в абсолютной безопасности. Далекие края, суровый алтайский климат: ветра, морозы, отдаленность от больших городов и великая тишина бескрайних просторов Сибири создавали иллюзию полной душевной защищенности от всех этих паршиных, зарубиных и всего того, что тревожно тянулось – плелось за ними, как невидимый шлейф от, теперь уже, далеких революционных времен. Да и приютившие их Анна Ивановна и Иван Михайлович Василенко были людьми добрыми и отзывчивыми.
В распоряжении Ивана Михайловича, как директора МТС (машинно-тракторной станции), находилось большое хозяйство, и это был, собственно, уже не МТС, а целый завод с большой, огороженной забором, территорией с литейным, механическим и сборочным цехами, с гаражами и с базой горюче-смазочных материалов. Сразу за складом горюче-смазочных материалов, если пройти еще несколько десятков метров, располагался уютный городской санаторий, окруженный красивыми плакучими березами. Его небольшая березовая роща была как жемчужное ожерелье, оттеняющее природную красоту их городка. С прохладной тишиной алей с соловьиными трелями, и с изумрудного цвета травами по утрам средь прогалин. А справа от конторы МТС, через дорогу, находились жилые корпуса четырехэтажных зданий рабочих и служащих Топчихинской МТС.
Сначала Жигуновы жили в одном из этих корпусов, по соседству с директорской квартирой. Александра работала уборщицей в цехе, а Иван – завскладом. Время было лихое… За каждую оплошность могли и оштрафовать, и засудить, посчитав врагом народа или саботажником. Были там и свои доносчики, готовые, чтобы выслужиться, продать власти даже и своего брата. Таким вот недругом для Жигуновых и оказался мастер цеха Никита Сотников.
Как-то зимой Александра простудилась и заболела: температура поднялась под сорок, и она не смогла выйти на работу. Два дня лечилась сама, а потом пошла к врачу, а он дал ей больничный лист лишь со дня ее прихода. И когда она вышла на работу, то мастер Сотников привязался к ней насчет этих двух дней. Выступил на собрании и сказал:
- За такой саботаж Жигунову – оштрафовать или посадить в тюрьму.
Александру лишили части зарплаты, но хорошо, что вмешался Иван Михайлович – перевел ее из цеха к себе в контору, и все обошлось.
Прошел год, старшему из сыновей Жигуновых, Валентину, в феврале 1940 года исполнилось уже шестнадцать лет, и он начал проявлять интерес к красивым девочкам его возраста, одноклассницам, в частности, к Юльке Милевской, а двое остальных сыновей, Борис и Виктор, грезили еще мальчишескими играми и развлечениями.
Первое мая 1940 года было днем особенным для всего Советского трудового народа, большим праздником. И утром, как обычно, вся семья Жигуновых собралась за единым столом. Все были в приподнятом настроении. Из настенного репродуктора вместе со словами дикторов непрерывно лилась музыка: звуки советских праздничных маршей и песен:
Утро красит нежным цветом
Стены древнего Кремля,
Просыпается с рассветом
Вся Советская земля…
Неслись по всем площадям слова песни о счастливой Советской Родине… И далее…
Кипучая, могучая
Никем не победимая,
Страна моя, Москва моя,
Ты самая любимая…
Иван с Александрой сегодня после митинга должны были идти к Василенко. Иван Михайлович и Анна Ивановна их еще заранее пригласили к себе на празднование Первого Мая. Директорская чета не любили принимать у себя напыщенных начальников и знатных персон города. Своя семья, их дети с семьями и еще другая пара знакомых им порядочных людей – соседей, да Иван с Александрой – земляки с Украины, как любил их называть Иван Михайлович. Хотя они были вовсе не «хохлами», земляками Василенко, а коренными вятичами.
И правильно он делал, что не приглашал к себе домой никого из знакомых ему чиновников и начальников. На пьяную голову можно было ведь такого наговорить, наплести или нечаянно сболтнуть. А потом, если это попадет к властям или в органы НКВД, тогда уж наверняка лишением должности и простыми взысканиями не отделаться. А так у них за столом были все свои преданные им люди: сын Алексей с женой Светланой, дочь Людмила с мужем Константином и маленькие внучки Ивана Михайловича Катя с Машей. Да, еще Жигуновы с полуторагодовалым, но уже бойким и забавным Евгением.
А сыновья Жигуновых, Виктор и Борис, горели, как всегда, желанием встретиться после школьного сбора и праздничного шествия, с друзьями по улице и поиграть в футбол, сходить в кино или податься на речку. В местном кинотеатре крутили в это время как раз такой «замечательный» фильм «Чапаев»! Витька с Борькой и с остальными мальчишками уже раз семь ходили на его просмотр. Денег на билеты на такое количество сеансов у них, конечно, не имелось, но они умудрялись уже и без денег прошмыгнуть в зал забитого людьми кинотеатра. Для этого они научились подделывать входные билеты…
Тетя Соня, подслеповатая контролерша кинотеатра, при входе в зал отрывала от билета продырявленные иголкой корешки, и затем бросала их в урну. Мальчишки подметили эту процедуру и урну, куда тетя Соня их бросала, и вытащили из урны несколько горстей контрамарок. Затем они сделали очень просто. Прилепили контрамарки к когда-то купленным и использованным билетам, и дома на машинке прострачили их заново. Получался вроде бы по-настоящему купленный только что билет. А тетя Соня, плохо видя глазами, привыкла щупать билеты пальцами: если есть у билета простроченная дорожка – значит, билет действительный. Пощупает, оторвет и пускает мальчишек в зал. А им только это и надо! Долго, что ли: попросят у кого-нибудь использованный билет, приклеят контрамарку, прострочат и айда снова смотреть фильм. Бегают туда-сюда по несколько раз.
Но потом контролершу все-таки «осенило», что тут что-то не так! Целое стадо одних и тех же пацанов шастают на один и тот же фильм! Откуда у них столько денег? Начала присматриваться к билетам, и когда однажды присмотрелась повнимательнее, как астроном к звездам, и увидела дату выпуска билетов, то ахнула. Поняла, что они датируются прошлыми месяцами. Завопила и начала бегать, ловить и вытаскивать за уши из зала всех этих «чумазых лоботрясов», как она их называла.
Но все это было раньше, в будничные дни. А 1 мая был день особенный… Собравшиеся утром за столом, Жигуновы сидели и пили чай.
- Ну, ладно, я пошел, - сказал Валентин, выпив наспех стакан горячего чая.
- Куда? – спросил его Иван Яковлевич, глядя строго на своего старшего сына.
- На демонстрацию, - ответил тот, - там друзья будут меня ждать: Ванька Земнухов, Санька Алейников.
- Ванька, Танька и Санька-встанька! - передразнил его, хихикая, Борис. – Ни тот, ни другой, а скорее всего Юлька-шпулька Милевская. Вот кто будет тебя ждать.
- Сам ты шпулька от машинки! Фальшивобилетчики несчастные! Билеты подделываете. Слепую тетю Соню, беднягу, до приступа доводите, - так же насмешливо огрызнулся Валентин.
- Вы чем это там занимаетесь? – начал строго спрашивать с них отец. – Воруете билеты, что ли?
- Да нет, пап! Они просто в кино по несколько раз по старым контрамаркам ходят, вот и все, - ответил Валентин.
- Смотрите мне, чтоб больше этого не повторяли! А то поймают – да к директору, а нам потом с матерью за ваши проделки отвечать! – стукнул грозно Иван кулаком по столу. – К вечеру чтоб все дома как один были. Поняли? – добавил он строго.
- Поняли! – ответили братья и, выскользнув из-за стола, все дружно врассыпную бросились на улицу.
За дверями Валька, как старший брат, дал Борису затрещину и упрекнул его:
- Что ты мелешь, Емеля, родителям-то?
- Да, иди ты, - толкнул тот его в ответ рукой. – Подставляешь нас с Витькой с билетами. А что, не правда, что ли? Пялишься все время на свою Юльку как цыган на колбасу! То бывало все вместе ходили и на речку, и в футбол играть, а теперь вдруг бросил всех и побежал к своей Юльке…
- Не побежал, а пошел… Ну и что? Может, у нас с ней чувства проявились, - ответил Валентин.
- А от чувств дети появляются, братик! Так что ты смотри, - ответил весело Борис, - а то принесет Милевская тебе кого-нибудь в подоле, а у нас Женька еще маленький… Пошли лучше с нами – на речку сходим. Что ты от нас отдаляешься?
- Нет, ребята, я не могу. Я уже пообещал. Так что, в следующий раз, - сказал Валентин. – Давай мировую!
Они хлопнули друг друга по ладошкам и разошлись. А вслед им через открытую дверь неслась веселая музыка и слова радостной песни: «Утро красит нежным цветом стены древнего Кремля. Просыпается с рассветом вся Советская земля» и «Кипучая, могучая… Никем не победимая… Страна моя… Москва моя»…
Это был день, когда было легко и радостно на душе у всех: от мала до велика. Все куда-то спешили, бежали, шли. И все знали – куда. Туда – на площадь, на митинг, в колонны на демонстрацию. Покрасоваться, покричать «Ура-А-А!», помахать руками людям на трибуне, понести флаги, пообщаться с товарищами по работе, выпить с друзьями, в общем, зарядиться энергией энтузиазма до следующего советского праздника…
Так уже повелось, что вся страна в день 1 Мая выходила на улицы как бы обновленной, в самых лучших своих нарядах. Чтобы других посмотреть и себя показать! Выходили, веселились и пели. А потом после демонстрации все опять спешили назад, к себе домой, за стол или к кому-нибудь в гости, и там уже заканчивали свой праздник… Он давал отдых нервам и был как отдушиной для людей после долгих и трудных дней многочасовой работы на заводах и фабриках, на колхозных полях.
Но это для взрослых. А что у детей? А у детей были свои стремления и радости. После парада на главной площади Витька, Борис, Ванька Саракандык, Сергей Чигунков, Колька Трофимов и еще целая орава других пацанов собрались вместе и стали совещаться: куда пойти? Играть в футбол не хотелось… На речке купаться было еще рано – вода холодная. И тут Ванька Чанов предложил:
- Пацаны, пошли в свинарник – на свиньях кататься!
Все засмеялись.
- Чан, ты что нас за дурней принимаешь? - сказал Борис. – Емеля-дурак, тот на печке катался. Но это в сказке было для малышей. А ты – на свиньях… Что мы, спятили, что ли – в грязи валяться?
- Пацаны! Да вы что! – опешил тот. – У меня мать в колхозном свинарнике работает. Я там постоянно бываю… И уже несколько раз так катался. Надо только точно сверху на свинью заскочить, а потом только держись – она как понесет, как Чапая на коне! Жуть, как хорошо, - крикнул он, выразительно показывая скачущего на свинье «Чапая».
Все засмеялись, но идея его всем понравилась.
- А кто ж нас туда пустит, - вмешался Чигунков, - там ведь сторож с ружьем свиней стережет!
- Какой там сторож, Чигунок, ты что! Там этот дед Михей, «пардон из закордон», храпака давит. Это его так свинарки прозвали, - объяснил Чанов. – Он как заснет, так и храпит себе весь день, пока его кто-нибудь из баб не разбудит. А, проснувшись, говорит: «Пардон из закордон, насморк донимает, ночью не сплю, вот немного и забылся». А сам уже наверно целых два часа у входа на мешках без просыпу дрыхнет.
- Так что, не бойтесь сторожа. Я вас всех туда незаметно мимо деда Михея проведу, - уверил их своими словами Чанов.
И пацаны, соблазненные необычным предложением, пошли за ним… Сначала неуверенно, боязливо озираясь на спящего у входа в свинарник деда Михея, потом смелея, они пробрались внутрь свинарника – длинного, огороженного деревянными клетями для свиней с глинобитными стенами помещения, и начали выпускать из загородок хрюшек в центральных проход, а сами, вскарабкавшись на перекладины перегородок, стали ждать момента, когда какая-нибудь из «хавроний» не пробежит около них настолько близко, чтоб сверху на ее спину можно было бы легко запрыгнуть.
Перепуганное стадо колхозных свиней носилось по всему центральному проходу свинофермы, издавая неистовые хрюки и визги, не понимая, что от них хочет получить эта невиданная доселе банда хохочущих пацанов.
Наконец, Чигунков, как самый опытный из всех присутствующих, сиганул с перекладины и попал точно на спину одной из хавроний, и она, истошно визжа, понеслась во всю прыть по длинной дорожке закрытого свинарника. Тут же, за Чигунком на свиней, гогоча, повскакивали и другие мальчишки. И попали точно туда, куда надо. Лишь один Саракандык, из-за своей негнущейся ноги, промахнулся и приземлился как раз между свиньями в центр их стада, прямо на пол в чавкающую слякоть свиного навоза… И тут, все оставшиеся за ним свиньи прошлись галопом по нему и его праздничному костюму своими грязными копытами, измазав в навозе вопящего Саракандыка вместе с его пиджаком, штанами и рубашкой до неузнаваемости.
Визг свиней был настолько силен, что у загородок дребезжали доски, а дед Михей так и не проснулся. И закончилась скачка лишь после того, как все увидели несчастного Саракандыка. А, увидев, все на миг застыли. Некоторые из пацанов, не выдержав, захохотали, показывая на него пальцами. Саракандык стоял посреди прохода грязный и вонючий, как навозный жук, с растопыренными в стороны руками. Он еще не сообразил того, что с ним произошло, и во что он только что вляпался, и почему так все вокруг с него смеются. А, поняв, завопил:
- Пацаны, меня ведь батя за костюм убьет! Помогите!
И ребята, стащил у деда «Пардона» брезентовую накидку и предназначенное для мытья свиней ихтиоловое мыло, понесли Ваньку Саракандыка на речку отмывать от этого вонючего свинячьего экстракта.
А перед тем как разбойники-мальчишки после праздничного шествия в колоннах прокатились на загривках перепуганных свиней, Валентин встретился на параде с Юлей Милевской. Увидев друг друга издали, они улыбнулись и помахали друг другу руками. А потом Валентин подошел к Юле ближе и поздоровался односложно:
- Привет!
- Привет, - ответила она ему так же кратко и обычно. Хотя глаза ее лучились нежностью и интересом к его особе. Но рядом стояли ведь другие девчонки из их класса, и Валентин поздоровался с ними, шутливо спросив их:
- Ну как, девчонки, я не опоздал?
Те засмеялись:
- Куда? Если на парад, то нет! А если к разбору флагов и транспарантов, то уже точно и полностью. Придется теперь тебе идти с пустыми руками.
- О, мама мия, мама мия! А как я спешил! А мне вот не досталось, - страдальчески произнес он как бы огорченно, и пошутил:
- Придется теперь какую-нибудь из вас нести на руках вместо флага!
Девчонки грохнули от смеха и закричали:
- Еще чего! Бери, вон, свою Юльку Милевскую, если хочешь, и тащи ее – она потоньше и полегче…
- Вы что, девки, - смеясь, застеснялась Милевская, - совсем уже с ума съехали?
- Да, действительно, - продолжая их оглядывать, согласился Валентин, - вас я кажется не потяну, то есть, не подниму… А вот с Юлей, может быть, и справлюсь.
Теперь уже, шутя и смеясь, загалдели и девчата:
- А мы что, толще ее и тяжелее?
- Да нет, - ответил он, - вы слишком вертлявые и крикливые…
- Ах, вон оно что! – накинулись они, смеясь, всей гурьбой на него. Но тут прозвучала команда: «Строиться в колонну!», и все начали выстраиваться в ряды. Оркестр заиграл марш, и колонна двинулась…
Валентин встал в колонну рядом с Юлей, глянул на нее и сказал:
- Давай флаг понесу!
Та с удовольствием и сразу же согласилась:
- На, бери, если хочешь…
- Спасибо! – ответил он.
Она засмеялась, услышав это его шутливое «Спасибо».
- А после парада, пойдем, погуляем, а? – предложил он ей.
- Давай пойдем, - ответила она доверчиво. – А куда? Может, на речку?
- Можно и на речку. Сейчас там хорошо, - согласился он.
Их колонна подходила уже к трибуне и они, откликаясь на поздравление кричащего им приветствие ответственного работника комсомола, шумели и махали ему руками. Впереди шли люди и пели песни. Сзади тоже все кричали: «Ура-а-а!». На душе было хорошо, спокойно и радостно. Позади у них уже было целых девять классов учебы. Впереди еще один… и хорошее светлое будущее: институт или работа! Это уж точно. Работой они будут обеспечены полностью. Об этом позаботится и партия, и правительство, и лично товарищ Сталин. Так внушалось им везде и всюду: в газетах, в школе и здесь, на параде с трибуны…
После парада Валентин взял Юльку за руку и потащил ее в сторону от толпы.
- Ну что, пойдем на речку, - сказал он ей, глядя в глаза. – Сегодня так тепло и хорошо – просто не хочется сидеть дома.
- Пойдем, - сказал она, - хоть весну встретим. Глянь вокруг! Трава зазеленела, и пролески уже расцвели!
К ним присоединились Иван Земнухов и Сашка Алейников, вместе с Зойкой Прокошиной и Анькой Сотниковой.
- Ребята, вы куда? – пристали они к Юльке с Валентином.
- На природу, к речке, - ответила Юлька. – А вы не хотите с нами?
- О-о-о! Хотим, хотим! Ребята, мы вместе с вами, - в один голос заголосили Зойка с Анькой.
- Ну, тогда пошли быстрее, чего тут стоять? – крикнул Валентин. И они, разделившись и взявшись попарно за руки, смеясь и перекликаясь, ринулись к блестящей вдали речке Калманке.
Солнце уже хорошо нагрело воздух и землю, и было тепло как летом, но на берегу реки было тихо и безлюдно.
- Ой, ребята, как здесь хорошо! – вскрикнула Зойка.
- Да-а-а, - протянул Алейников. – На диком бреге Иртыша жратвы не сыщешь ни шиша!
- Понюхав даль степей угрюмо, сказал Ермак, объятый думой! – переиначивая слова известной песни, процитировал дальше под общий хохот Иван Земнухов.
- Ребята, ну что вы все бурчите! Посмотрите, какая вокруг красота! – ответила Юлька. – Через год-два здесь будет все: и пляж, и палатки, и может и гостиница. И люди будут, и еды всякой – завались! Здесь же воздух какой! И цветы – не то что в городе на клумбах. Вон, глядите: и пролески, и соранки, и ирисы.
- Стой, Юля, погоди, глянь! Наверно твои мечты уже начинают сбываться, - остановил ее Валентин. – Кажется, к нам приближается целая орава каких-то «отдыхающих»… И они что-то несут! Наверно, палатку, или мешок со сладеньким печеньем? А может это сам хан Кучум со своею ордою к нам пожаловал, - сказал он под общий хохот ребят.
А тем временем, ватага пацанов, несущая на брезенте обтоптанного свиньями Саракандыка, приблизилась к берегу речки Калманки. Ребята стали раздевать и обмывать грязного, воняющего свиным навозом «Кучума» - Ваньку Саракандыка, смеясь и подшучивая над ним.
Наконец, Валентин издали узнал родных братьев и крикнул своим одноклассникам:
- Ребята, а ну пошли к ним! Узнаем, что случилось!
И они все шестеро побежали к мальчишкам… А те, увидев их, обрадовались.
Валентин, подбежав к братьям с одноклассниками, весело спросил их:
- Эй, родные, что это вы тут делаете? Что случилось?
- Да, ничего, не беспокойся, Валь, - сказал, улыбаясь, Борис. – Это мы Саракандыка отмываем. Он решил покататься на свиньях: прыгнул, да промахнулся и завяз в навозе. Вот свиньи на нем и отыгрались, отделали его как надо.
Было и смешно, и жалко несчастного Саракандыка. И все, отворачиваясь и затыкая нос, как могли помогали ему отмыться от грязи… А потом, отойдя в сторонку, тихо смеялись… Это был май сокорокового года, последнего мирного и счастливого года их детства…
А Иван Жигунов с Александрой в это время были в гостях у супругов Василенко, и сидели за праздничным столом… У Ивана Михайловича собрались обычные его гости: уже взрослые сын Алексей с женой Светланой и дочь Людмила с мужем Константином. Да еще сосед Ткалич с женой, тоже, как и Иван Михайлович, с Украины.
Уже изрядно подвыпившие молодые люди за столом вели между собой свой веселый разговор, а старики как обычно разговаривали о своем прожитом, объединенные своими воспоминаниями.
- Давно я не был на Украине, - вздыхал Иван Михайлович, - а ведь еще хорошо помню, как мои деды на Полтавщине песни наши украинские пели:
Сонце низенько,
Вечір близенько.
Йду до тебе,
Спішу до тебе,
Ти – моє серденько…
- Или вот эту…
За Сибіром сонце сходить,
Хлопці – не зівайте,
Ви ж на мене, Кармелюка,
Усю надію майте…
- Все боялись и страшились тогда этого самого «Сибіру»… и я тоже… А вот потом и сам здесь, на Алтае, за Сибирью очутился. Да, много же тут таких как я казаков по Сибири ходят. Ну, да ладно, меня-то сюда, как говорится, власть послала, а вы-то, Иван Яковлевич с Александрой, как здесь очутились? Черти вы полосатые, а? – обратился он шутливо и расчувствованно к Ивану с Александрой.
Те расхохотались…
- Да нас, Иван Михайлович, к вам наверно сам Бог направил, - ответила Александра.
- Так сложились обстоятельства. В то время на Украине, - включился в разговор Иван, - была нищета, разруха и уже надвигался голод. Это было в 1931 году, вот и пришлось нам искать где-то лучшие места. Даже зажиточные немецкие колонисты с Украины тогда уезжали, а что уж нам, голодранцам, там было делать? Спасать надо было как-то и себя, и детей… Мы и поехали на юг… в Среднюю Азию…
Умолчал Иван, конечно, о том, что кроме того их еще преследовал и Паршин за какие-то там «несуществующие царские драгоценности».
- Получили хлебные карточки и поехали, - продолжил Иван.
- А помнишь, в Кременчуге на вокзале, как хлеб по карточкам получали. Окно хлебной лавки закрыто. Написано «Хлеба нет» и очередь… Все стоят там уже с самого утра, - сказала Александра. – Мы все вместе всей семьей туда пришли… Иван протискивается сквозь толпу, а все ему кричат: «Куда лезешь! Не видишь – хлеба нет! Люди здесь еще с утра стоят». А Иван им: «Ну, стоите так и стойте… А мне дайте дорогу… Я сейчас узнаю – есть хлеб или нет! А ну, посторонись, мать вашу!». И тут все бабы запричитали: «Ой, ой, герой какой нашелся! Прямо-таки счас дадут тебе хлеба – держи карман шире! Не такие здесь были и обламывались…». А Иван рассердился и полез напролом, - сказала Александра.
- Да, я тогда распсиховался здорово, ворвался в хлебную лавку и кричу: «А ну, мать вашу, саботажники! Почему хлеб не выдаете? – А вы кто такой? По какому праву врываетесь?», - выскочил вдруг ко мне какой-то начальничек. А я кричу ему: «Я особо уполномоченный, следую из Запорожья в Среднюю Азию. Про Днепрогэс слыхали? Если сейчас не выдадите мне хлеб по карточкам, всех под трибунал отправлю! Поняли? Мать вашу!» и кулаком по столу как садану… Вижу, директор лавки побелел как стенка с перепугу, застыл, поднял руки и начал меня успокаивать: «Не горячитесь, товарищ уполномоченный, не горячитесь, сейчас мы вам весь хлеб по карточкам выдадим, отоварим все ваши карточки. Идите к окну выдачи с мешком и ждите… Я распоряжусь».
- Я выхожу из хлебной… Помнишь, Александра? – обратился Жигунов к своей жене.
- Да, - продолжила Александра рассказ Ивана. – Он вышел из лавки весь взъерошенный и кричит мне: «Александра, давай мешок скорей! Сейчас хлеб будем получать!», взял мешок и протиснулся к зарытому окошку лавки. «Ой, гляди, гляди, - захихикали окружающие, - он туда с торбой лезет. Ну давай, герой, давай… Мы тут с утра стоим и ни крошки не получили, а ты вон с мешком лезешь! Ха-ха-ха!». И тут вдруг створки окна с надписью «Хлеба нет» раскрылись и оттуда начали вылетать буханки хлеба. Иван только успевал подставлять мешок и ловить их… Наступила всеобщая тишина. Все остолбенели и стояли, не шелохнувшись и разинув рты от удивления. Отоварившись на все имеющиеся у него карточки, Иван сказал окружающим: «Ну вот, граждане, видите как нужно, а вы говорили, что хлеба нет и мне не дадут! Надо добиваться того, что вам по закону положено. Поняли? «Вот это да, - послышались голоса. – Настоящий Еруслан. Просто Чапай какой-то…».
- А мы этот мешок с хлебом подхватили и побежали, довольные своей добычей, - закончила Александра.
- Ха-ха-ха! – от души рассмеялся Василенко, а за ним и все слушавшие их рассказ.
- Ну, ты молодец, Яковлевич, не промах таки, - воскликнул он. – Так и надо этих подлецов бюрократов лечить – испугом!
А Александра, тем временем, продолжала:
- Молодец-то, молодец, но потом через несколько дней… Это уже по дороге на Урал было, в Перми. Сидим мы на вокзале, на узлах… Кушать так хочется, а денег осталось в обрез. Иван и говорит: «Давай-ка, Шура, я схожу в буфет или на базар и возьму там что-нибудь поесть на обед. Деньги еще пока есть», - засмеялась Александра, глядя на Ивана.
Иван тоже улыбнулся:
- Ну, рассекречиваешь тут все.
- Смотрю, идет мой супруг, продирается сквозь кричащую толпу с огромным куском пирога. Положил его на голову, чтобы не помяли, и несет. А вокруг такая толкучка. Принес, положил его перед нами и ругает себя по чем свет. Спрашиваю, а он говорит: «Купил пирог за сто рублей, а деньги в карман положил, а пока пирог вам нес, кто-то из кармана последние триста рублей вытащил. Вот и ешьте теперь пирог за четыреста рублей».
- Вот такие пироги у нас с Иваном были, - улыбнулась Александра.
- Ничего, Никифоровна, в жизни все бывает, - ответил весело Иван Михайлович.
- Ну, а как дальше? Доехали вы до Средней Азии или нет? – спросила ее Анна Ивановна.
- Доехали-то, доехали, только долго там не задержались, - ответила Александра. – Там такая жарища была, что днем в песке на солнце яйца куриные вкрутую сворачивались… Поехали мы с Иваном дальше, в Киргизию. На оставшиеся деньги купили коровку, начали жить, а тут голод подоспел. Что там творилось! Голодные люди падали и умирали прямо на улицах. Пухли от голода. Еле двигались люди… Идут и падают… Страшно было смотреть. Иван говорит – надо отсюда уезжать поскорее. Корова наша тоже начала болеть. Позвали ветеринара, а он говорит: «Она у вас больная бруцеллезом». Тут мы и сели! «Ну вот, - думаем, - не хватало нам еще и этакой напасти!». Спрашиваем его: «Что ж нам теперь делать? Резать и мясо есть ведь нельзя?». «Можно, - говорит, - если его засолить. Так что, ведите ее скорее на базар, пока она у вас еще двигается и продавайте на мясо. Я вам справку дам, что мясо годно в употребление только после долгой варки».
- Ну и повели мы ее на базар с Валентином, - продолжала Александра. – Ну, а какая там в таком виде ей цена – считай меньше чем на половину. Но, все равно – голод ведь везде. На базаре киргизы на нас как набросились… Обступили, что-то лопочут по-своему… Мы их не понимаем, они – нас! Они нам деньги суют, и такой поднялся галдеж, что аж жарко стало… Слава Богу, один милиционер ихний к нам подошел – киргиз, но разговаривающий по-русски, и спрашивает: «Что тут у вас происходит?». Я ему обрадовалась, начала объяснять, справку показала. Он видит, обычное дело, что мы никак не можем договориться. Говорит: «Сейчас, хозяйка, я вам помогу». Начал собирать у тех киргизов деньги. Собрал, посчитал и отдал нам с Валентином. Говорит: «Идите-ка вы, товарищи, скорее отсюда. А то, не дай бог, какой-нибудь бандюга заприметит вас здесь с деньгами. Тогда будет плохо».
- Мы поблагодарили его и подались быстрее назад в свой поселок. А идти-то было не близко – верст этак десять-пятнадцать. Степь, дорога пустынная – никого, ни единой души на дороге не видно. Да, и спрятаться негде. Идем и оглядываемся. Страшно ведь, а вдруг за нами кто-нибудь из тех киргизов погонится, чтоб деньги отнять. Но все обошлось по-хорошему… На вырученные деньги мы купили билеты и поехали дальше… В Казахстан. Там встретился нам по дороге один мужик и посоветовал ехать с ним в «Новую деревню». Приехали мы в «Новую деревню», а эта деревня одна на всю округу в сто верст. Среди голой степи… Ни одного деревца не растет, только одни дома стоят… Приняли, конечно, устроили… Ивана, вон, конюхом определили. Ну, и начал он работать в этом колхозе. А там вокруг степь. Коней не пасут, а стреножат и выпускают пастись на всю ночь самих. И они бродят ночью по степи – кто куда захочет, ищут себе растущую в низинах траву. И однажды у Ивана потерялась еще совсем молодая кобылка. Председатель вызвал Ивана и сказал ему: «Знаешь, Жигунов, бери телегу, запрягай в нее старого мерина и езжай в степь, ищи пропавшую лошадь, не то на тебя ее спишут и тогда тебе придется платить большие деньги».
- Что делать? Иван с Валентином и поехали в степь, искать эту самую молодую лошадку… Помнишь, Иван?- обратилась Александра к Ивану.
- Да… Еще бы, не помнить! Двое суток мы с Валентином ездили по той степи, искали нашу своевольную кобылку. Думали, что ее уже волки съели… Да, хорошо, что там волки-то не водятся. Все вокруг объездили, а ее нет, умаялись, думали возвращаться… А нашли мы ее только на вторые сутки, верстах в двадцати от села. Вот было радости-то! Привязали мы ее к телеге и подались назад. А она молодая, норовистая, дергается, упирается, идти не хочет. Мерин, бедняга, еле тянет повозку-то, да еще и ее на привязи. И так вымотала она его за день, что он уже еле шел, шатался… Еще немножко – и упал бы. Но все-таки мы к следующему утру доехали-таки до своей деревни. Вот такие были у нас приключения в Казахстане, - закончил Иван.
- И ничего мы в этой «Новой деревне» не заработали, хотя всей семьей все лето работали в поле, а потом на уборке хлеба, - продолжила Александра. – Только расплатились за те продукты, которые нам в начале приезда дали как подъемные. Да и деревня какая-то была… одни дома: вокруг голая степь и ни одного деревца. Правда, был какой-то маленький пруд. И люди там жили разной национальности: казахи, русские и киргизы. Да еще какой-то дурачок, слабо развитый подросток-киргиз стал приставать к Виктору и пугать его. Звали этого киргиза Алло. Он правда был какой-то неполноценный. Пойдет Виктор на ставок с мальчишками, а этот Алло ни с того, ни с сего вдруг как закричит и набросится на него. Так напугает мальчика, что тот потом и на улицу выйти боится. И однажды я это увидела… Схватила палку и погналась за этим киргизским Алло. И этот Алло так видно перепугался, что потом сам стороной начал обходить и наш дом, и нашего Виктора… Ну, а затем мы с Иваном решили ехать, искать свое счастье дальше. Все, что было, распродали, сели на поезд и поехали на Восток, в Алтайский край.
- Вот так мы и оказались здесь у вас, Иван Михайлович, - сказала Александра, обнимая Ивана.
- Да-а-а! История, я вам скажу, не из радостных, - посерьезнел Иван Михайлович. – И хорошо, что вы сюда приехали. А то ведь не известно, чем бы это все закончилось! А тут вы уже обжились, окрепли…
- Да, это верно, Иван Михайлович. Живем мы здесь, считай уже около трех лет. И к холоду зимой уже, казалось, привыкли: ведь пятьдесят градусов мороза не каждый может вынести… А вот все равно тянет на Украину… Недавно получили письмо от своих, из Запорожья. Пишут, что там теперь хорошо.
- Но, но, Иван Яковлевич, не собираетесь ли вы опять туда ехать? – обратился Василенко к Ивану.
- Да вот, раздумываем с Александрой: не податься ли нам на Украину, в Запорожье, - задумавшись, произнес Иван.
- Эх, Иван Яковлевич, я бы и сам давно на Украину уехал, да никто меня отсюда никуда не выпустит! Мне тут, видно, жить и умирать! – закончил невесело Василенко. – А вы все же подумайте, прежде чем из Топчихи уезжать: стоит ли опять пускаться в такое далекое путешествие… хоть и на Украину. В мире опять что-то неспокойно стало. Гитлер, вон, Чехословакию, Австрию и Польшу захватил. Знаете, там близко к границе, неспокойно…
Этот разговор произошел у них 1 мая 1940 года, но Иван с Александрой уже за несколько недель до этого, получив письмо от Ивана Даниловича и Маруси из Запорожья, решили – ехать!
Во-первых, потому что Запорожье уже стал их родным городом. И туда, к тому времени, приехала почти вся их родня: мать Александры, младшая сестра Санька, а затем и средняя сестра Валентина.
А все произошло так. После того, как брат Алексей устроился работать на завод Баранова, ему дали квартиру в одном из четырехэтажных домов возле завода, в районе Жилмассива. И он вызвал из Вятки, вернее, уже из Кировской области, всю свою поредевшую семью: мать и двух своих сестер, отец Никифор к этому времени уже умер в Калиничах. Делать одним женщинам было уже нечего: без хозяина опустел дом, и развалилось все прежнее хозяйство. И они, получив письмо от Алексея, поехали в Запорожье. Вот тогда-то и потянуло Ивана с Александрой назад, в Запорожье – они узнали, что вся их семья уже там, на Украине.
И вот, в конце мая, собрав свои небогатые пожитки, Жигуновы рассчитались на заводе, попрощались с Иваном Михайловичем и Анной Ивановной, и поехали на Украину почти через всю Советскую Россию в Запорожье…
Ивана уже не тревожила мысль, что там он может снова встретить Иллариона Паршина, бывшего эсера и агента ЧК, ведь прошло уже 12 лет с тех пор, как они однажды столкнулись с ним нечаянно на улице в Запорожье, а потом уехали оттуда.