Детки и предки

               
               
      В среду восемнадцатого августа две тысячи затёртого года Жорка Иванов проснулся евреем.
      Ещё вчера вечером он был благочестивым кацапом, христианином, православным, русским до двадцать девятого колена, ещё позавчера в рыгаловке на углу улиц Первомайской и Кутузова он держал в руках бокал пива и гордо бил себя в грудь: я – русский, букву «р» при этом, несмотря на среднюю стадию опьянения, выговаривал очень чисто, а вот сегодня утром проснулся евреем.
      Нет, ему не сделали во сне обрезание, не подменили плоский, как пустыня Гоби, нос горбатым, как Казбек, шнобелем, более того, сам он не прочувствовал происшедшей с ним метаморфозы, не испытал никакого  дискомфорта, так же встал, сунул в рот сигарету, пошарил взглядом по закоулкам на предмет опохмелиться, зевнул, поёжился, пописал в туалете, в общем, проделал всё, что проделывал каждый день, но трагедия уже свершилась: Жорка перевоплотился – стал евреем, иудеем, жидом.
      А произошло вот что. Жоркин сын Вова давно мечтал намылиться куда-нибудь за рубеж: в Америку, например, Канаду, Швейцарию – всё равно, для него важнее было не «куда», а «откуда» – так остобрыдла ему эта скотская совковая жизнь, так осточертели все эти ежедневные житейские проблемы, возведенные в ранг глобальных и неразрешимых. Но больше всего Вову тянуло в Израиль. По рассказам очевидцев, апельсины там росли гроздьями, как в России калина, жирные индейки бегали по улицам бесконтрольно и вообще вопрос со жратвой был исключён из повестки дня. Да, были, конечно, и там отдельные недостатки, но Вова принимал их вместе с достоинствами, рассуждая очень даже по-философски: а где их нет? К тому же, сам себе говорил Вова, для полноты счастья у человека должны быть какие-то помехи, барьеры, ведь если дать ему всё-всё-всё, его просто задавит сытость, у него обмякнет мускулатура, иссякнет инстинкт самосохранения, человеку нужен разгон, беговая дорожка – каждому своя, и пусть он бежит по ней, не останавливаясь, а звезда пленительного счастья озаряет ему дорогу, но всегда остаётся чуть-чуть недосягаемой.
      Вот какой умный был Жоркин сын Вова, и чёрт его знает, почему при таком уме его тянуло в Израиль, ведь в своей стране он не был изгоем, был, наоборот, гоем, из-за пятой графы ему не подставляли подножку ретивые борцы за чистоту расы. Впрочем, всё это чушь собачья, доводы эти не выдерживают никакой критики: свободный человек потому и свободен, что, подчиняясь своему мироощущению, может жить, где захочет и где, между прочим, захотят его.
      А вот тут у Вовика возникла накладка: переселиться в Израиль у него не было никаких шансов. Да что там шансов – микроскопической зацепки: жена – русская, дочь- русская, дядья, сватья, тёти с той и другой стороны – тоже, мамы, папы, кумы и кумовья – в ту же кость. Вова с отчаянья взялся изучать своё генеалогическое древо в надежде найти хоть какую-то веточку, сучок, крохотный фиговый листок, дошёл до Минина с Пожарским – плюнул. И как только он это сделал, в его исконно русскую голову пришла исконно еврейская хитрость: он решил подправить свою родословную.
      Долго ли, коротко, но вышел Вова на сотрудницу загса, рассказал о своей беде, и та за какую-то сотню долларов и за каких-то десяток дней взялась решить каверзный национальный вопрос, тот самый, что не могла распутать вся советская власть с её институтами большевиков, активистов, ударников, с маяками, пропагандистами и агитаторами за семьдесят с лишним лет.
      Когда в назначенный срок Вова явился за новой метрикой, сотрудница встретила его проникновенными словами:
      - Поздравляю, Владимир Егорович. Отныне с вашей помощью в мире стало одним евреем больше.
      - И одним русским меньше, - заметил Вова, раскрывая свидетельство о рождении.             
      Он пробежал его глазами и побледнел:               
      - Но тут написано, что я русский. И папа русский…               
      - Не играет значения, - успокоила сотрудница. – Не имеет никакой роли. Главное, что в графе «ваша мать» – видите? – написано «еврейка».               
      Вова насупился ещё больше, а сотрудница продолжала:               
      - В Израиле – национальный матриархат. Для признания евреем требуется только одно: чтобы ваша мама была еврейкой.
      - А папа? – недоверчиво спросил Вова.               
      - А папа необязательно.      
      - Не нравится мне что-то этот половинчатый принцип, - скис Вова.               
      - Честное слово, - продолжала уверять сотрудница, - у них так принято. Папа может быть чукчей, китайцем, даже снежным человеком, но если мама еврейка – всё, отрезано.       
      - Не нравится мне это, ей-богу, - ещё раз повторил Вова. – Папа чукча, мама еврейка, а я кто – евчук? Или чукрей? Полукровка какая-то. В Израиле могут быть осложнения.   
      - Да не будет никаких осложнений.               
      - А зачем рисковать? Давайте для полной гарантии папу тоже запишем евреем. Что вам жалко?             
      - Мне не жалко. Только за папу придётся доплатить.               
      - На папах не экономят,- обозначил свою принципиальную позицию Вова.- Тем более в таком вопросе.             
      - Тогда по рукам.               
      Так в метрическом свидетельстве Вовика Жора Иванов стал евреем. Разумеется, он ничего об этом не знал и продолжал вести себя как обычный русский. Вовик меж тем собирал документы на выезд и всё время шептался о чём-то с матерью.      
      Однажды Жорка, которого теперь можно было называть если не Антихрист, то Антивыкрест, рылся в ящиках комода и обнаружил какую-то стопку бумаг. Вообще-то он искал совсем другую стопку, но подвернулась эта, и он в порядке праздного любопытства перевернул несколько листов. Вдруг взгляд его остекленел: он увидел то самое свидетельство о рождении и ту самую запись. Жорка покрылся холодным потом и закричал:            
      -   Даша! Даша!               
      -   Что случилось? – вбежала испуганная супруга.             
      -   Ты посмотри. – Жорка сунул ей под нос метрику. – Ты полюбуйся.   
      -   А что такое? А в чём дело?
      -   Нет, ты читай, читай, вопросы задашь потом.               
      Супруга стала читать, но, видимо, не сумела достаточно убедительно сыграть роль удивлённой, даже возмущённой женщины. Жорка её немедленно расколол.               
      - Ты знала. Ты обо всём знала.               
      - Да отстань ты, прицепился как банный лист.
      - Нет, ты знала. По харе вижу, что знала.               
      - Ну и что, знала, - Дарья упёрла руки в бока. – Забыла доложить, товарищ генерал.               
      - Плевать мне на твои доклады. Ты объясни, зачем вы меня без меня женили. Зачем меня окрестили, то есть наоборот, тьфу ты, не знаю даже как это называется.               
      - Жора, успокойся. Это сделано для чистоты эксперимента. Вова наш, сам поди знаешь, спит и видит во сне Израиль. Вот приедет он туда, а там, допустим, антисемитизм наоборот – русофобство, парню все дороги закроют.               
      - Ах, это лишь для чистоты эксперимента вы меня объегорили, то есть объевреили. Может мне для полной достоверности ещё и обрезание сделать?   
      - Да чего уж там у тебя обрезать осталось, - махнула рукой супруга, отчего Жорка прямо-таки рассвирепел.               
      - Дашка! Я сейчас же двигаю в прокуратуру!               
      - Нет! – встала на пути Дарья. – Ты не сделаешь этого!             
      - Сделаю, сделаю, ещё как сделаю.               
      - Ты что – враг своему сыну?               
      - А он мне враг?               
      - А он тебе ничего такого не сделал. В своей метрике ты русский, ну и оставайся им на здоровье, а в его метрике, той, которую он будет предъявлять при оформлении документов и которую заберёт с собой, ты еврей. Как только он пересечёт границу, метрика эта уедет вместе с ним, здесь никто о ней и не вспомнит, никто о ней не узнает.               
      - Но почему вы сделали это втихаря?
      - Успокойся. Втихаря у нас бы ничего не получилось. Обойти тебя  невозможно.
На следующей стадии оформления документов всё равно потребовалось бы твоё родительское согласие на выезд сына. Так что без тебя - никак. Просто до этого ещё не дошла очередь.               
      - Допустим, - поостыл Жорка. – Но меня убивает мысль, что где-то там, в Израиле, меня будут считать евреем.               
      - Да кому ты там нужен? И кто там тебя знает? И вообще – что ты так против них настроен? Чем тебе насолили евреи?               
      - Хитрые. Скользкие. Все, как один, пройдохи.               
      - Гоша! Побойся Бога! Ну, какой еврей лично тебя обманул?               
      - Лично меня? Гм. Лично меня не так-то просто надуть. А вот сколько людей выходят на улицы с плакатами и транспарантами, из которых ясно: все  беды от евреев.
      - Те, кто держит подобные транспаранты, обезьянничают так же как ты. Повторяют чужой бред. А начни выяснять, докапываться, что плохого лично ему, вологодскому пахарю или тульскому оружейнику, сделали евреи, - не найдёт ответа. Запнётся, или, как попка-дурак, повторит заученный текст, которому его подучили нечистоплотные учителя – антисемиты.               
      - Нет, вообще-то я против евреев ничего не имею, но пойми, Даша, я рождён русским.            
      - Патриот?  Прекрасно. Говорю без всякой иронии. Ну и будь им. И оставайся. Но не за счёт евреев. Ты, поверь, им совершенно не нужен. Не столь уж ценное приобретение.               
      - А почему это я им совершенно не нужен? – вдруг ни с того ни с сего обиделся Жорка. -  Вовка, выходит, нужен, а я, выходит, не нужен. Вот захочу и тоже подамся в Израиль.               
      - Захоти.               
      - А ты что, – осторожно поинтересовался Жорка, - уже захотела? Уже настроилась?               
      - Да если б Израиль принял меня, - вздохнула Дарья, - я бы с большим удовольствием.               
      - Тогда давай поедем в Израиль с двумя большими удовольствиями – твоим и моим. Махнём туда вслед за сыном.               
      - Но ты же не еврей.               
      - Еврей. У сына в метрике записано.               
      - А в твоей и моей – нет.               
      - Ничего, у нас теперь есть зацепка. Раз нацию сына можно установить по матери, то можно и наоборот. Попросим Вову – пусть через свои связи он и нам метрики выправит.               
      Дарья улыбнулась мужу и чмокнула его в щёку.               
      Снаружи, за окном, зарождался алый рассвет, изнутри, за тёмными окнами, зарождалось два новых репатрианта. Два еврея в двадцать девятом колене, если считать от Дмитрия Донского, а может быть, Александра Невского.