– Ну что? Теперь, надеюсь, всё готово?
Стеблов убрал руки с пульта и откинулся на стуле, – давай пройдёмся по всем пунктам и начнём, а то…
Он не договорил. Где-то в небе над институтом, быстро нарастая, возник могучий звук, похожий на рёв стремительно приближающегося истребителя. Невероятный в этой лесной глуши, звук мгновенно заполнил все помещения, вызывая дребезжание оконных стёкол и перезвон лабораторных склянок. Затем, быстро затухая, уподобился вою удаляющейся полицейской сирены и совсем пропал, оставшись на некоторое время в воздухе вибрацией случайно потревоженной струны контрабаса.
– Это ещё что за чёрт? – Стеблов изумлённо покрутил головой и вопросительно уставился на Рюмина. Рюмин – Господь Наш Рюмин, как с ироничной почтительностью называл его завлаб-3 Сашка Кондратенко – сидел в похожем на зубоврачебное кресле с присоединёнными к голове, рукам и прочим частям тела многочисленными датчиками и проводами, и вид имел не менее изумлённый.
– Химики что-нибудь шарахнули? – Предположил он, с сомнением пожимая плечами.
– Или Вовка Бурый хлебнул по ошибке серной кислоты… – сказал Стеблов.
Верочка Морозова хихикнула за своим столом нервным смешком и испуганное выражение медленно растаяло на её лице.
– Ты сиди, я схожу, гляну, – сказал Стеблов, вставая.
– Пойдём уж вместе, – вздохнул Рюмин и стал отсоединять провода и датчики, – Вера, помоги.
Они быстро прошли по полутёмному коридору. Из соседних кабинетов и лабораторий выходили сотрудники с удивлёнными лицами. Стеблов с удовольствием втянул ноздрями воздух и изобразил на лице гримасу изумления.
– М-м-м, Озон?
– Да… Сильный запах, – сказал Рюмин неопределённым тоном.
Сыпались вопросы, никто ничего не понимал.
– Эй, ребята, у кого это бабахнуло?
– Серёга, не знаешь, что случилось?
Ответов ни у кого не было. Толпой повалили в институтский двор. Там уже было много народу, все шумно обменивались впечатлениями, запрокидывали головы, смотрели в небо, озирались по сторонам. Но ничего необычного не было в окружающей природе. В институтском городке зажглись фонари вдоль сосновых аллей. Редкие окна светились в жилых пятиэтажках. Из покрытого тучами вечернего неба лёгкими бабочками слетали редкие снежинки.
– Ладно, замёрзнем, – вздохнул Стеблов. – Какой-то лётчик ненормальный залетел, наверное, не туда, куда нужно. Пойдём, что ли?
– Да, пошли, – Рюмин, ёжась, потёр ладонями плечи, – а то Верочка у нас опять забюллетенит.
– Я-то, между прочим, в пальто, – сказала Вера едко.
Люди начали потихоньку расходиться.
– Ну что, ребята, – сказал Стеблов, когда они двигались по коридору к лаборатории, – рабочий день кончился. Может, перенесём на завтра? Ты как, Верочка?
– Нет, – Рюмин дёрнул плечом, – всё ведь готово. Сергей, я бы хотел сегодня.
– Сегодня, сегодня, – поддержала Вера, – ребята все разошлись, никто не помешает. Это ведь недолго, правда, Игорь Павлович?
– Минут двадцать… – вместо Рюмина ответил Стеблов. – Я что. Сегодня, так сегодня. Спешить некуда. Кстати, у меня там в тумбочке полбутылки «Варцихе» ещё осталось. Как, Верочка?
– Ну-у… Если только с лимончиком…
– И с лимончиком. И с шоколадкой… – Стеблов произнёс это сладким соблазняющим голосом, вытаращив на Верочку масленые глазки ловеласа.
Обмениваясь шутками, они вошли в лабораторию.
– Готовь пульт, – сказал Рюмин, а сам прошёл в дальний угол помещения, где напротив «зубоврачебного» кресла, на журнальном столике был помещён большой – метр в диаметре – запаянный стеклянный шар. Многочисленные провода тянулись к впаянным в стекло электромагнитам и излучателям. Серое свечение, пронизываемое редкими голубыми искорками, исходило из шара. Это была Вселенная. Созданная им, Рюминым, вселенная, ограниченная прозрачными стеклянными стенками. Вся бездна космоса, пронзаемая могучими потоками частиц, освещаемая вспышками Сверхновых, со своими неведомыми масштабами времени, с непознаваемыми тайнами чёрных дыр, со своими ( кто знает!) возникающими и гибнущими цивилизациями.
– Кто знает, кто знает… – рассеяно пробормотал Рюмин, задумчиво глядя на выделяющиеся более светлым оттенком пятна галактик ли, туманностей, медленно шевелящихся в глубине шара. Впервые холодок восторга и ужаса проник в его душу перед невыносимой тайной этого, летящего перед ним по своим неведомым законам, мира. Миллиардоглазое разумное существо смотрело на него из бесконечных глубин Неизъяснимого с мольбою и страхом. Он вздрогнул, услышав за своей спиной весёлый голос: «И увидел Он, что это хорошо!» – Сашка Кондратенко насмешливо щурил наглые глаза, стоя за его спиной, скрестив ноги и опираясь на Верочкин стол рукой с дымящейся сигаретой. – «Между прочим, рабочий день кончился. Приглашаю всех к себе на маленький междусобойчик по случаю отсутствия повода».
– Александр Иваныч, я задыхаюсь! – пожаловалась Вера, разгоняя рукой дым от Сашкиной сигареты.
– О, гранд пардон, мадемуазель! Сей момент… – Сашка проворно вставил сигарету огоньком в рот и, двигая ушами, сжевал её всю и проглотил, страшно и смешно вытаращив свои, и без того выпуклые, глаза. Подобные подвиги за ним водились.
– Ух, ты! – восхитился Стеблов.
– Да-да, – сказал Рюмин, – сложная южно-американская диета.
Верочка только пискнула в неясной интонации.
– О, Вера! – охрипшим голосом торжественно продекламировал Сашка. – Ваша дивная шея мне снится! Переходите ко мне, я буду писать ваши портреты эфирными маслами на фоне таблицы Менделеева!
– Ладно, портретист, топай, – сказал Рюмин, – нам ещё полчаса. И без свидетелей.
– Но Веронику ибн-Николаевну я могу забрать сейчас?
– Верочка ведёт журнал.
– Понял, понял, исчезаю, – Сашка успокаивающе выставил перед собой ладони, – Но через половину часа жду…
И, повернувшись к Верочке, прижав руку к сердцу:
– Режу колбасу и жду, тоскуя!..
– Ну что, всё готово? – спросил Рюмин, когда Сашка вышел.
– Да, порядок. Садись. Вера, соединяйте датчики.
Стеблов на вращающемся стуле повернулся к Рюмину:
– Итак, вкратце… Вера, пишем… Дата, время и т.д. – это можно потом… Передатчик матриц Стеблова-Рюмина. Действующая модель. Назначение: передача матриц личности в любую точку вселенной… Или в некоторые точки – чёрт его знает…
Стеблов старался говорить как можно ироничнее, но по несколько повышенной интонации видно было, что он волнуется.
– Цель эксперимента: доказать возможность переноса параметров личности (всех или не всех – знает, опять-таки, только его рогатое величество) со скоростью излучения в любую, подходящую по биоритмам среды точку вселенной. Возможные (в скобках – ожидаемые) результаты: вероятность материализации личности, при достаточности энергии, в наиболее близкой по параметрам биосреде вселенной, в какой-либо её точке… Неизвестно… При недостатке энергии, гм… возможность частичной материализации, или ещё, гм… Чёрт его знает, как это проявится… Учитывая, что для передачи матриц внутри нашей галактики понадобилась бы энергия, в «К» в степени «К» превосходящая энергию, коей ныне располагает человечество, для эксперимента используется искусственная вселенная, созданная выдающимся физиком современности Рюминым И.П. (Верочка, этого не пиши ), благодаря чему затраты электроэнергии, по расчётным данным, должны составить не более 1,4 кВт/ ч.
В итоге, ожидаемыми результатами эксперимента являются Нобелевские премии участникам этого выдающегося события, фотографии в газетах, мировая слава, Багамские острова, голубые «Ситроены»…
– Тпру-у-у!.. – Сказал Рюмин.
– Ах, да, – сказал Стеблов, – наш более вероятный результат – «ни фига». Всего этого, Вера Николавна, разумеется, в журнал можно не заносить.
– Я так и поняла…
– Ладно, – сказал Рюмин, – не оттягивай… Я готов.
– Ну, тогда… – Стеблов повернулся к пульту, глубоко вздохнул. – Включаю!
Загудел трансформатор. Из окошка излучателя возник тонкий бледно-фиолетовый луч и упёрся, утонул в сером свечении шара.
– Внимание, – сказал Стеблов, – включаю сканирование…
Возник новый жужжащий звук. Фиолетовый луч дрогнул и начал медленное, всё убыстряющееся движение, охватывая спиралью всю поверхность шара. Потом что-то треснуло, луч погас, из корпуса излучателя появился дымок, запахло жжёной пластмассой..
– Тьфу ты, боже ж мой, – прошипел Стеблов, – опять этот резистор. Говорил же! Сейчас заменю… Или перенесём на завтра?
– Меняй, – раздражённо сказал Рюмин, – надоело мне туда-сюда эти липучки дёргать. Только давай побыстрее, нервов не хватает!
– Я сейчас, пять минут. Вера, подай паяльник…
… Стеблов уже заканчивал свою возню, поплёвывая на обожжённый палец и что-то сердито бормоча себе под нос, когда…
…Входная дверь тихо скрипнула и в помещение лаборатории почти бесшумно проскользнул Чёрный Человек. То есть, действительно чёрный, с чёрной кожей, одетый в черное, укутанный в чёрное, облитый чёрным…
– Кто там ещё, чёрт… – начал Рюмин, оборачиваясь к двери, и замолчал, уставившись на пришельца с растерянным видом, усиленно выискивая у себя в голове объяснение этому странному визиту. Верочка шумно вздохнула. Стеблов упорно прожигал паяльником пластиковое покрытие стола. А Чёрный Человек, сделав несколько шагов, огромными светлыми глазами, сверкающими на чёрном лице, уставился на светящийся серым сиянием шар в углу, и на лице его было странное смешанное выражение восторга и ужаса. Потом пылающий взгляд переместился на замершего в «зубоврачебке» Рюмина.
– Это ваша вселенная? – Глухим голосом спросил он.
– Моя! – внезапно охрипнув ответил Рюмин несколько вызывающим тоном.
– Вы собираетесь отправиться туда?!
– Собираюсь… Да. – Рюмин был поражён осведомлённостью Чёрного Человека, а тот пристально вглядывался в лицо Рюмина своим горящим, проникающим взглядом.
– Поразительно… – Чёрный человек говорил тихим глухим голосом, – а вы?..
– Я Рюмин, доктор Рюмин…
– Да-а…– незнакомец с тем же непередаваемым выражением смотрел в лицо Рюмина, – Это поразительно… Как хотелось бы поговорить с вами. Поразмышлять… Это больно, очень больно, это нелегко, это трагично, доктор Рюмин… Ах, у меня нет времени. Мне кажется – совсем нет времени. Простите… Мне пора… Желаю счастья, очень, очень желаю, Мастер Рюмин.
И, тихо скользнув за дверь, Чёрный Человек исчез, оставив за собой мёртвую тишину и явный, ощутимый всеми запах озона.
– У-ф-ф!.. – через некоторое время шумно выдохнула Верочка.
– Н-да-а!.. – Стеблов скользнул к двери и выглянул в коридор, – Никого. Ушёл…
После этого с громким воплем: «Вот дьявол!» Стеблов кинулся тушить ядовито дымящуюся крышку стола. Верочка со стаканом в руке кинулась ему на помощь. Рюмин сидел неподвижно, о чём-то размышляя. Вскоре стол был частично спасён, а дым активно изгоняем полотенцами через форточку, что сопровождалось легкомысленными шуточками Стеблова и мышиными попискиваниями Верочки.
– Наверное… В пятом отделе в гостях какие-то иностранцы, – медленно проговорил Рюмин, – Но откуда он узнал?
– Да-а… – протянул Стеблов и потряс головой. – Нет! Это не институт. Это… это… Что это, Вера Николавна?
– Это – чёрти что! – авторитетно проговорила Верочка.
– Да. Именно. – Согласился Стеблов. – Ну ладно. Я почти готов. Во всех смыслах. Будем начинать, что ли?
… И вновь фиолетовый луч заскользил по вселенной во всё убыстряющемся спиральном движении.. После слов Стеблова «контакт есть» лёгкое покалывание возникло где-то в мозгу Рюмина и, усиливаясь, стало распространяться по всему телу, словно – клетка за клеткой – отвоёвывая пространство.
– Включаю передатчик, – услышал Рюмин голос Стеблова, – внимание: пять, четыре, три, два… пошёл!
Рюмин, вздрогнув, глубоко вздохнул. И умер.
Но Верочка не бросилась с криком к нему, и Стеблов не двинулся со своего места спасать друга. Успел один раз чирикнуть воробей за окном, одна водяная капля долетела до дна раковины из недозавёрнутого крана, да снежинки вдруг стали крупнее и гуще полетели с неба…
… А по дальней тёмной аллее институтского парка, всё замедляя и замедляя шаг, шёл Чёрный Человек, и походка его становилась всё более неровной, и что-то он бормотал себе под нос натужным глухим голосом, и трудно было бы понять смысл его слов.
– Ну когда же, когда же, Лиу! – бормотал он. – Ты не знаешь, как это больно. Как жить с этой болью в этом мире!..
Иногда он останавливался и, словно ненадолго забыв о недуге, с выражением восторга и нежности ощупывал дрожащими руками колючие и пушистые еловые ветви. А потом снова продолжал путь своей медленной неверной походкой…
… А Рюмин летел сквозь сверкающую чернотой тьму, и направление полёта было непостижимо ни для человеческого ума, ни для чувств человеческих. Он летел не вперёд и не назад, не вверх и не вниз. Он летел словно бы вовнутрь какой-то бесконечно сжимающейся точки, он словно погружался в концентрированную боль и сам, целиком, становился болью…
… Маленькая дерзкая собачонка, звонко тявкая, кинулась почти в ноги одинокому незнакомцу. Она стояла совсем рядом, дёргая хвостиком и слегка подпрыгивая задними ногами, не решаясь двинуться вперёд и не желая отступать. Чёрный Человек присел и с дружелюбной улыбкой протянул чёрную руку к этому потешному существу. Собачонка на мгновение смолкла, а затем, набравшись храбрости, совершила прыжок вперёд и тяпнула зубами эту доверчивую руку. И тут же, придя в ужас от собственной дерзости, заскулила, как побитая, и рванулась подальше, под широкую ель, чтобы уже оттуда, из кажущейся безопасности, продолжать свой задорный лай. Чёрный Человек с удивлением смотрел на свою прокушенную руку, на две ранки на ладони, из которых уже начинала сочиться кровь. Эта дополнительная, ничем не оправданная боль вызвала выражение крайней досады на его измученном лице.
– Это ещё и злой мир, Лиу, – пробормотал он, – может быть… Может быть, подкорректировать электромагниты…
И тут словно блаженное тепло разлилось по всему его телу, он глубоко вздохнул и выпрямился во весь рост.
– Вот оно. Наконец-то. – Сказал он радостно и затем обратился к продолжающей тявкать собачке:
– Глупое существо, – сказал он, – Ты не понимаешь, что иногда судьба твоего мира, твоей вселенной, может зависеть от твоей ничтожной злобы… Я прощаю тебя.
На лице его было выражение напряжённого ожидания. И вдруг черты его стали расплываться, задымляться. Этот дымок вспыхнул вдруг зеленоватым светом, и Чёрный Человек исчез, оставив запах озона, тьму и тишину. Только шуршали снежинки, да издалека доносился удаляющийся панический визг улепётывающей собачонки…
… А Рюмин стоял в узком коридоре, залитом густым, синим светом. Он стоял перед неприкрытой овальной дверью, весь сотканный из скреплённых болью подвижных, трепетных клеток, в облаке какого-то ароматного газа, словно бы истекающего из самого его тела. В странном свете синих ламп кожа его рук казалась ему зелёной. Странная сила толкала его в светящийся кварцем дверной проём, и он, повинуясь этой силе, шагнул через закруглённый порог. Четыре человека, существа с ярко-красными лицами, дружно обернулись к нему, уставились чёрными глазами. Рюмин же, потрясённый до глубины души, уставил взгляд в самый центр шестигранной комнаты, где находился огромный, светящийся слабым светом шар из прозрачного материала.
Невысокий краснолицый человек приблизился к Рюмину.
– Я Каан, мастер Каан, – сказал он, – а вы?..
– Я… – Рюмин словно очнулся от сна, – Простите… Это что? Это ваша Вселенная, да?
– Ах, вы знаете? Уже все знают! – гордость звучала в голосе красного человечка.
– А это… это излучатель? А это – сканер? – Рюмин боролся с разрывающей его тело болью и голос его звучал хрипло. – И вы уже…уже…
– Да, это передатчик матриц. Эксперимент прошёл вчера. Я сам проделал это мучительное мероприятие. Я был там. Да, но простите, а вы?..
– Я Рюмин… Простите, я неважно чувствую… Нет времени. Расскажите…
– Коротко не расскажешь. Всё скоро будет опубликовано. Вы знаете, что самое поразительное и страшное лично для меня? ТАМ я был в лаборатории… Их учёный, мастер Бау, создал свою Вселенную, представляете! Там (Каан показал на свой шар) внутри этого шара, бьётся высокая мысль, там существует похожий мир. Вселенная!
И этот мастер Бау заканчивает работы по созданию передатчика матриц личности…
Вы представляете, что я чувствую? Живые существа, высокий разум – и всё зависит от ничтожного колебания электрического напряжения в моей лаборатории. Да не один мир, а, возможно, целая цепочка миров, уходящая в бесконечность… Иногда я проклинаю день, когда мне пришла в голову мысль создать всё это… Но вам совсем плохо, что с вами? И этот запах…
И тут лицо краснолицего Каана стало принимать светло-фиолетовый оттенок, а из больших глаз словно исходило излучение ужаса и отчаяния.
– Великие Боги! – Простонал он. – Я ведь подозревал, я размышлял об этом… Вы… Вы…
И Рюмин со слезами на глазах, корчась от разрывающей тело боли, закивал, сутуля плечи, словно становясь меньше ростом:
– Да, я… Я! Будь мы все прокляты, доктор Каан…
Сгибаясь от боли, плохо сознавая окружающее, Рюмин быстро шёл по синему коридору, потом по тёмной тропе, устланной скрипучим гравием, сквозь фиолетовые пушистые кусты, успевая на ходу, несмотря на страдания, восхититься их бархатистыми тёплыми листьями. Он шёл всё дальше и дальше в красно-бурую тьму. И, наконец, боль стала невыносимой.
– Ну когда же, Сергей, когда! – Застонал он. – Сил уже больше не осталось…
И боль ушла, растворяясь вместе с уплывающим сознанием. Взглянув на свои руки, Рюмин успел увидеть, как стали прозрачными его ладони…
… Зачирикал воробей за окном. Капля из крана достигла дна раковины: «Бе-м-м…» И, словно ожившая, вода застучала по жести: «Беем-м-м, беем-м-м, беем-м-м…» Бесшумно кружились в вечернем небе снежинки, становясь золотистыми под электрическим светом из окон. И живой Рюмин сидел в своём кресле с потрясённым выражением лица и остановившимся взглядом.
– Всё, цикл окончен, – сказал Стеблов, – Ну как, шеф? Получилось что-нибудь?
Рюмин шумно, с хрипом вздохнул, словно не дышал целую вечность. Повернув голову, уставился на Стеблова отрешённым взглядом. Лицо его было бледным, жёлтым и каким-то обрюзгшим.
– Эй! – Встревожился Стеблов – Как самочувствие?
Рюмин только молча кивнул.
– Вышло что, нет?
Рюмин опять кивнул.
– Да ну!.. – Стеблов помолчал недоумённо, озадаченный странным поведением друга, спросил неуверенно:
– Может, коньячку?
Рюмин снова кивнул. Не дожидаясь стакана, вырвал бутылку из рук Стеблова, приник к горлышку. Стеблов только крякнул, наблюдая, как быстро пустеет бутылка, посмотрел на Верочку, покивал глубокомысленно.
– Вот это называется – пасть! – сказал он Верочке назидательным тоном.
– Ум-гу… – задумчиво и тревожно протянула Вера, и оба они уставились на вытиравшего губы Рюмина.
– Помогите, – прохрипел Рюмин, отдирая липучки датчиков, и они кинулись ему помогать.
Тяжело опираясь на хрупкое Верочкино плечико, и сделав два неуверенных шага, Рюмин замер, покачиваясь, возле шара, вперив в него отрешённый взгляд. Прошло не меньше двух минут, прежде чем Стеблов решился тронуть его за плечо.
– Эй, Палыч… Да что такое-то! Расскажи ж, что получилось…
Рюмин повернулся, посмотрел задумчиво ему в глаза, положил на плечо руку.
– Потом… – Сказал мягко. – Получилось больше, чем мы ожидали. Но я должен всё осмыслить ещё… Ты пока не расспрашивай, ладно…
– Да ради бога, ладно. Ты только скажи… Ну, так – в принципе. Что-то серьёзное вышло?
– Ну да. – Рюмин как-то неопределённо пожал плечами. – Вышло. Ещё как! Наверное… поздравляю, ребята.
– У-ф-ф-ф… – облегчённо выдохнул Стеблов и повеселел. – эх, Верочка! Дай, я хоть тебя расцелую, а то коньяк-то наш шеф сам выдул, как и полагается выдающимся личностям.
И, обхватив Верочку за талию, закружил её по комнате, выписывая ногами такие кренделя, что в воображении тут же рисовался медведь на раскалённой сковороде.
– Ну да ладно, – успокоился он наконец, – Александр свет-Иваныч обещался, помнится, пригреть-отпоить, так что двинули, академики, на сладкий зов.
Поёживаясь от холода, быстро шли по тёмной аллее, и молодой снежок приятно похрустывал под ногами. Соловьём заливался Стеблов, увиваясь дурашливо вокруг Верочки, заставляя её хихикать и отбиваться от шутливых приставаний. Но иногда оба умолкали, поглядывали тревожно на молчаливого Рюмина и переглядывались многозначительно и недоумённо.
– Слушай… – сказал вдруг Рюмин, прерывая очередной Стебловский пассаж, – помнишь… Я знаю, кто это был… Ну, этот, чёрный, помнишь?
– Ну? – Стеблов никак не хотел расставаться с обуявшим его весельем.
– Создатель. – Сказал Рюмин.
Стеблов откашлялся, изо всех сил стараясь сделаться серьёзным.
– В смысле – чего создатель? – осторожно спросил Стеблов, переглядываясь с Верой.
– Да всего. Тебя, меня, вселенной…
– И Верочкин тоже? – спросил Стеблов заинтересованно.
– Я не шучу…
– Естественно! – с энтузиазмом сказал Стеблов, и ещё более заинтересованно спросил:
– Бог, что ли?
– Да, где-то так. – чуть усмехнулся Рюмин.
– Ну что, это по-нашему, – покладисто сказал Стеблов. – Представляешь, Верочка, какой это был хороший коньяк!
– Ладно, не балаболь.
– Ну, судя по внешности, я бы скорее назвал его дьяволом, – сказал Стеблов. – Помнишь, озоном несло. Не зря, видать…
– Или-или… – сказал Рюмин и, подумав, добавил уж совсем непонятное, – или и – и…
После этих его слов Стеблов гордо, свысока глянул на Верочку и, задумчиво покивав, многозначительно поднял вверх палец…
– Прошу… – Сказал Сашка, подвигая Верочке кресло, – взгляните, Вера, пока мы танцевали, один из ваших гениев сожрал всю колбасу.
– Вкуффно! – пробурчал Стеблов набитым ртом, поспешным воровским движением с усилием запихивая в рот последний кусочек и, усиленно работая челюстями, смотрел при этом на Сашку бесстыжими глазами.
– Серёжа, – ласково сказал Кондратенко, – если от массы твоих научных достижений отнять массу поглощённой пищи, то твой персональный КПД окажется числом катастрофически отрицательным.
– Нам не нужен КПД, лишь бы выпить и т.д.… – продекламировал Стеблов быстро опустевшим ртом.
– Это завсегда, – сказал Сашка, разливая по рюмкам коньяк и убирая со стола две сиротливо пригорюнившиеся на краю пустые бутылки.
– Во, энергия в чистом виде, – мечтательно сказал Стеблов, разглядывая на свет наполненный стакан.
– Без вариантов, – согласился Сашка. – Кстати, сегодня ко мне Пузырь прибегал, весь в мыльной пене. Опять орал о перерасходе электроэнергии. «Почему опять не отключаете ваше безобразие! Администрация категорически терпит безответственность!»
– Лично мне полпузыря нравится больше Пузыря! – торжественно провозгласил Стеблов, после чего с задумчивым лицом опустошил стакан.
– Ты это… не очень, – посоветовал Кондратенко, – а то закуска давно слопана негодяями… А лимончик не тронь! Это для Верочки!.. А что это отче наш нынче не весел? Что, опять затеваете какую-нибудь сногсшибательность и архигениальность?
Кондратенко указал глазами на задумчивого Рюмина, который отрешённо смотрел в окно.
– А як же, зативаемо… – сказал Стеблов. – Ты его не трогай сегодня… А что, колбасы больше не осталось?
– Вероника! – ужаснулся Сашка, – да вам надо срочно лечить этого монстра! В его чреве обитает солитер-мутант, который, уничтожая с помощью этого заблудшего организма земную пищу, выведывает попутно секреты нашей цивилизации.
Верочка хихикнула как-то механически и тут же встревожено скосила глаза на Рюмина, который продолжал молча рассматривать заоконную тьму.
Снегопад прекратился, и разгулявшийся ветер закручивал и гнал облака, обнажая звёзды. Старый клён за окном скрипел и тревожно постукивал ветвями по наличникам окна. Неуютным и горестным был мир за тёмным стеклом…
Уже опустела последняя бутылка, и осиротел стол, как поле недавнего боя, утонувшее в клубах дыма, бесцеремонно выбрасываемого ноздрями Кондратенко и Стеблова. Уже Сашка что-то разудалое нашёптывал в Верочкино ушко, и рука Сашкина уютно и надолго устроилась на капроновой Верочкиной коленке. И Верочка хохотала заразительно, откидывая головку и встряхивая волосами – под демонстративно громкое ревнивое сопение Стеблова. А старый клён всё стонал и стучал за окном, и елозил по жести корявыми сучьями, как мокрая занозистая швабра…
– Сергей, слушай, – внезапно, словно очнувшись, спросил Рюмин, – ты лабораторию запер?
– Я? Я – нет. Ключ же у тебя.
– Вера, ты не запирала лабораторию?
– Не-ет, – протянула Вера, слегка краснея и незаметно сбрасывая с коленки Сашкину руку, – ключ же у вас, Игорь Павлович.
– О, боже! – Рюмин вскочил и заметался. – О, боже!
– Да что такое?.. Что?..Что? –повскакивали остальные, невольно заражаясь его тревогой. А Рюмин уже бежал к двери, сшибая на ходу торшер и журнальный столик. Схватив пальто и забыв шапку, выскочил на улицу. Тревожно переглядываясь и одеваясь на ходу, друзья кинулись вслед. По хрустящей снежной аллее – до главного корпуса. Оттуда («к чёрту!») напрямик через тёмную, поникшую от снега, рощу, через пушистую шапку занесённой клумбы – бегом, бегом!..
А в коридоре тётя Маруся что-то непрерывно ворчала себе под нос и сердито качала головой, двигая тяжёлой шваброй по пыльному, покрытому пятнами от мокрой обуви линолеуму. С деревянным стуком швабра на миг упёрлась в дверь второй лаборатории и та медленно, с язвительным скрипом, распахнулась. В помещении горел свет, но никого не было, что нетрудно было заметить ещё из коридора.
– От, бестолочи, – проворчала тётя Маруся и, приставив швабру к стене, вошла в лабораторию. Принюхалась подозрительно и неодобрительно покачала головой перед прожжённой паяльником крышкой стола. Огляделась, тщательно вытерла руки синим фартуком и насторожилась, услышав какой-то шум и топот на первом этаже.
– От, безобразие, – покачала она головой, взялась опасливо за ручку рубильника и, подумав мгновение, решительно повернула её вниз, с удивлением прислушиваясь к приближающемуся топоту ног. Комната погрузилась во тьму и тут же в дверном проёме появилась и замерла неподвижно в ореоле льющегося из коридора света взъерошенная фигура Рюмина.
– Вот те, спохватился-таки, Игорёк. – язвительно сказала тётя Маруся. – Вечно я должна за вами…
Она осеклась, внезапно испугавшись выражения его лица.
– Г-гадина… – сказал Рюмин чужим голосом и, с силой оттолкнув женщину, ворвался в комнату и замер у шара. Вбежавший следом Стеблов с рычанием рванул вверх рубильник. Верочка вместе с Кондратенко поднимали с пола ошарашенную и потерявшую дар речи тётю Марусю. Рюмин, бессильно опустив руки, с тоской смотрел на шар, за стёклами которого, скручиваясь и извиваясь, бились искрящиеся туманные вихри. В хаотическом движении частиц ему виделись мгновенно испаряющиеся океаны, разрывающиеся на куски звёзды, распадающиеся на атомы планеты.
Из безмолвия гибели словно доносился до него грохот рушащихся миров, визг сгорающих заживо детей и женщин, предсмертный крик корчащегося в муках доктора Каана, обнимающего в последнем порыве свой шар. А далее, в глубине уже того шара, в неподвластных человеческому воображению безднах – крики погибающего мастера Бау и его соплеменников, и далее – гибель несчётного количества неведомых миров, гибель непредвиденная и ничем не оправданная. Страшная тьма, как грозовая туча, медленно наползала на его мозг, и он тряс головой, пытаясь разогнать эту тучу. Верочка, которая ласково успокаивала громко рыдающую тётю Марусю, оставила её и с испугом бросилась к Рюмину, обхватила его плечи, прижалась.
– Игорь Павлович, что с вами? Игорь… – она гладила его по голове. – Ну успокойтесь же, ну!..
Рюмин бессильно опустился на подставленный ею табурет и замер, закрыв лицо ладонями.
– Как же в-вы, а? Что ж такое? – говорила тётя Маруся, постепенно успокаиваясь и вытирая щёки ладонью. – Если вы даже выпимши, я же чую, так теперь что? Так разве как же теперь так? Вон Пузырёв твёрдо указал, чтобы, значит, следить. А вы… За что же такое хулиганство? Серёжка, ты ж видел, как он меня, а?
– Слушай, Саш, – глухо сказал Стеблов, – убери ты её за ради всего святого к хромой матери…
Но к тёте Марусе уже кинулась Верочка, ласково гладила её по голове, шептала что-то, увлекая в коридор.
Кондратенко подошёл к неподвижному Рюмину, положил руку ему на плечо, потрепал легонько.
– Ну же, Игорь! Ну чего уж ты так? Всё восстановим. И я помогу. Скажи, Сергей, разве это невозможно?
– Нет вопросов, – сказал Стеблов, – восстановим. Не в первый раз свет вырубают, всегда восстанавливали без проблем.
Рюмин словно очнулся.
– Нет! – почти закричал он и, вскочив, начал шарить руками вокруг, пока не схватил пустую бутылку «Варцихе». Со всего размаха донышком бутылки ударил по шару. Стекло оказалось крепким, лишь обозначились лёгкие трещинки, и он всё бил и бил, пока шар, внезапно вспухнув, не разлетелся с грохотом на мелкие кусочки.
– Сергей, – сказал Рюмин спокойным голосом, – мы не будем ничего восстанавливать…
Они помолчали с минуту, пристально глядя друг на друга.
– Нет – так нет, – сказал Стеблов, – нет, так нет. Дай-ка я всё тут приберу…
Рассвет уже намекал о скором своём наступлении, когда они вчетвером вышли во двор, жадно вдыхая холодный ветер. Они были усталы и молчаливы. Долго стояли без слов, незаметно для самих себя взявшись за руки. Только Сашка жадно курил, пряча сигарету от ветра в кулаке.
– Я всё-таки не совсем понимаю… – неуверенно начал Стеблов, – может быть ты…
– Не надо, Серёжа, – мягко остановил его Рюмин. – Мне теперь с этим жить до конца… Извини… А тебе не надо…
Рюмин поднял голову к небу. В разрывах быстро летящих облаков ярко сияли звёзды. Особенно чётко выделялся над головой стремительный зигзаг Кассиопеи. Но вот узкая чёрная туча медленно вползла в созвездие, закрывая Мицар, и Рюмин невольно вздрогнул.
Ему вдруг показалось, что где-то там, в невообразимых безднах, рука какой-то занебесной тёти Маруси уже протянулась жадно к тяжёлой рукояти космического рубильника…