20 апреля
Радзинский пишет: «В Петербурге идут бесконечные манифестации под лозунгом: „Крест на Святую Софию!“ Ожили старые грёзы панславизма: Великая федерация православных славян во главе с Россией и столицей в отвоёванном Константинополе — сердце древней Византии, откуда когда-то Русь восприняла христианство... Прекрасный мираж, волшебные мечты...»
Войну почуяла и Германия и начала мобилизацию войск. Война казалась неизбежной. И так оно, наверное, тогда и случилось бы, если бы не вмешательство «зловредного мужика». Когда церковь, Дума, газетчики, промышленники и даже простой народ кричал «Война! Война!», Григорий почти в одиночку стал на защиту мира — и победил! Журналистам Григорий отвечал: «Воевать вообще не стоит — лишать жизни друг друга, нарушать завет Христа и преждевременно убивать собственную душу. Пусть забивают друг друга немцы и турки — это их несчастье и ослепление, а мы любовно и тихо, смотря в самих себя, выше всех станем...»
К этому времени как «черногорки», так и их сиятельные мужья и Феофан сменили свою любовь к Распутину на лютую ненависть. «Черногорки» — за то, что им не удаётся манипулировать «неблагодарным» старцем Григорием, который не хотел участвовать в их политических играх и давлении на царя. Кроме того, именно они громче всех дворцовых дам будут взывать к войне — ведь речь шла о «защите» тех сербских земель, что принадлежали им. Их мужья, в руках которых находились ключевые посты царской армии, тоже ничего так не жаждали, как победоносной войны.
Того же желал Феофан, свято веривший в мессианскую роль России по отношению к прочим славянским народам, а паче всего — к Византии. Феофан, подобно другим церковникам, верил, что Россия должна разгромить турок на юге и немцев на западе и сделаться, таким образом, панславянской империей. Это знаменовало бы утверждение России как Третьего Рима.
Распутин же считал, что война страшна для людей и что Бог не хочет войны. Война противоположна любви, а именно проповедником любви Божией был Распутин. Распутин сделал свой выбор. Теперь выбор был за церковью: послушают иерархи речей царского Друга и миротворца? Или отвергнут его и поведут страну дальше к войне? Церковь не прислушалась — она не узнала голоса истинного пастыря.