- Ещё как есть. И определения вполне нормальные. Ведь можно быть порядочно трудолюбивым, скажем, на ниве полезного хлеборобства, в секторе худо оплачиваемого просвещения или в теме такого же скудно поддерживаемого здравоохранения, а не просто делать вид, что трудишься, дожидаясь законной пенсии. А можно быть трудолюбивым по части замазывания дырок в зубах, по семьдесят долларов за дырку, или за пятнадцать тысяч долларов в месяц, в то время как бедный крестьянин имеет чистой прибыли всего тысячу долларов в год. Или, скажем, можно гореть на адвокатской работе за двадцать тысяч долларов в месяц. Или на банкирской за все тридцать в тот же месяц. То же самое с мозгами честными и каверзными. Один, допустим, мозговитый человек управляется со своими мозгами так, чтобы было хорошо всем, и ему в том числе. То есть, так, чтобы и во славу Господа нашего вседержителя, и себе не в убыток. Другой же свои мозги упражняет исключительно для своей пользы. При этом не обращает никакого внимания на причиняемый ущерб окружающим его людям и прочей флоре с фауной в процессе добывания собственной пользы всеми средствами, какие для него по-любому хороши. И таких каверзно мозговитых людей в разы больше, чем людей, полезно мозговитых.
- Ну, ты, Песталоцци хренов! – подал голос Вергилий. – Ведь сам сказал, что привык трудиться руками-ногами. Вот и иди дальше молча. И не фиг голову напрягать тем, чего сам толком не знаешь.
- Ну, я не совсем так сказал, - возразил херувим. – И потом: почему это я не знаю?
- Не важно, как именно ты сказал, - огрызнулся Вергилий. – А то, что не знаешь, о чём мелешь, по базару невооружённым ухом слышно. Вот и выходит, что руками-ногами у тебя получается лучше, чем головой.
- А это мы ещё поспорим! – весело воскликнул херувим, не переставая помогать своим престарелым и не очень спутникам в пути по рельсам, шпалам, через стрелочные приспособления и мимо прочих препятствий в виде оставленных на путях примитивных дефектоскопов на ручной тележной тяге.
- Да что с тобой спорить?! – стал заводиться Вергилий. – Стану я с тобой спорить! Я и с собой-то, известным умником, спорить не возьмусь на тему трудолюбия во славу Господа нашего вседержителя или не во славу его. А уж с тобой и подавно не стану! Тоже мне, придумал: делить людей на праведников и не праведников по количеству зарабатываемых ими денег или по отраслям деятельности! Да кто ты такой?! Да по какому праву?!!
- Так я ж и не делю! – с прежней весёлостью воскликнул херувим. – Вот тут…
Он достал из котомки, которую нёс на спине, папку, раскрыл её и потряс в воздухе.
- …Всё уже раньше меня поделено! А я всего лишь констатирую. На основании запротоколированного решения от такого-то числа сего года за номером таким-то согласно резолюции такой-то.
Херувим снова сунул папку в котомку, котомку завязал и забросил на спину, поверх зачехлённых, экономно сложенных, крыльев.
- Да вы, я гляжу, тоже в бумагах завязли, - неожиданно спустил пар и одновременно чему-то обрадовался Вергилий.
- Не без этого, - опечалился херувим, но только самую малость.
- Товарищ, а, товарищ! – окликнула херувима седенькая бабуся, не то бывшая библиотекарь-бессребреница, не то такая же провинциальная учительница, не сподобившаяся грести валюту лопатой только потому, что жила и преподавала далеко от богомерзкой Москвы с аналогичным Питером. – Нам ещё далеко? И почему кругом указатели на «PURGATORIUM», но не одного с указанием пути в судебное присутствие по делам мытарств? Вы знаете, что мы, православные, не признаём никаких чистилищ.
- И мы, протестанты! – поддержал бабусю мужчина средних лет. – Только мы не собираемся идти ни в какие мытарства.
- Кто это, вы? – осклабился старичок, похожий на агронома-практика в силу своего сходства с Мичуриным. – Кто тут ещё протестант?
Спутники промолчали и с любопытством воззрились на мужчину средних лет.
- Один только и затесался, и туда же! – возобновил своё выступление агрономический дедушка. – Уж помолчали бы, батенька, потому что негоже лезть со своим уставом в чужой монастырь. Поэтому идите туда, куда и все. Скажут в мытарства, пойдём в мытарства, скажут в чистилище, пойдём в чистилище.
- А я вабче ни туды – ни суды, - заболботал некий покойник в халате и тюбетейке. – Зачим менэ туды – суды?
- Вы мусульманин? – участливо поинтересовался херувим.
- Мусульман, мусульман! – загорячился хозяин экзотического наряда. – Толка Масква прыэхал, попал милиций, чуток дубинка голова папал, чуток паспал холодном пол и помэрла! Минэ мой рай нада!
- Нет, это безобразие! – заволновались кандидаты в праведники. – Это же сплошное иноземное засилье!
- Граждане! – оппонировали другие. - Какая теперь разница?
- Интересно, а какой у них рай? – интересовались другие.
- Товарищи! Граждане! Дамы и господа! – призвал к порядку своих подопечных херувим. – Пожалуйста, не выбивайтесь из строя! А что до мусульман, не мусульман, протестантов и православных, - в общей канцелярии разберутся!
- Какая ещё общая канцелярия? – спросил кто-то из праведных покойников.
- Ну, общая, откуда вам, согласно вашим направлениям, прямики дорога в Рай, - несколько неуверенно ответил херувим.
- Но тут на указателях ещё написано про какой-то или какую-то «ПМТ», - продолжали спорить идущие.
- Граждане, успокойтесь! – терпеливо возражал херувим. – Всё это многообразие названий – лишь остаточное следствие плюрализма мнений. Который придумали вы сами, поэтому мы ни за него, ни за его последствия ответственности, даже ангельской, нести не можем.
- Ничего мы сами не придумывали! – вразнобой попёрли в отказ одни праведники, в то время как другие проявили интерес, выраженный следующим вопросом: - Но за что-то вы несёте свою ангельскую ответственность?
- Несомненно! – несколько поспешно соглашался херувим, тем самым снова выказывая некоторую неуверенность. – А именно: мы несём нашу ангельскую ответственность за наше искреннее желание доставить вас по назначению. Точнее говоря, в райскую зону отдохновения.
- А вот те, что через три стрелки от нас шкандыбают, тоже туда же? – не отставали спутники херувима.
- Да, конечно!
- Однако они почему-то пошли резко вправо, а мы всё идём прямо…
- А вот те, что слева от нас, повернули резко влево…
- А те, что после тех…
- Товарищи, товарищи! – попытался успокоить сомневающихся праведников провожатый херувим. – Это неважно, кто куда повернул и за каким горизонтом исчез. Главное дело – цель у нас общая!
Серёга, топая рядом с Вергилием невдалеке от херувима с его разношёрстным отрядом, тоже обратил внимание на странный факт поотрядного рассеивания общей массы участников движения по бесконечному разъезду. Сначала они – прочие отряды с их проводниками – рассеялись, а потом как-то вдруг стали пропадать за разными горизонтами. Одни пропали за правым горизонтом, другие – за левым, третьи, те, что ускорились вперёд, пропали за передним горизонтом, а те, что отстали, исчезли из видимости за задним горизонтом. И в поле видимости бывшего учителя украинского пения остался он сам, Вергилий, да тот херувим со своими подопечными, к кому они с поэтом стихийно пристали.
- Да, плюрализм мнений – сильная штука, - решил подать собственную реплику бывший учитель украинского пения. – Вот уж сколько времени прошло, а мы всё то господа, то товарищи, то граждане с гражданками. И ничего?
- И ничего, - словоохотливо поддержал реплику херувим. – Потому что, какая разница, как кого назвать? Главное дело – не обзываться. И плюрализм мнений тут не причём, поскольку…
- Но я всё-таки не согласен ни с чистилищем, ни с предчистилищем, ни с прочими мытарствами, - вернулся к прошлой теме единственный в отряде протестант. – Я требую препроводить меня согласно моему направлению прямо в райскую периферию, минуя даже общую канцелярию и какой-то «ПМТ».
- Товарищ, дорогой! – слегка расстроился херувим. – Я ведь лицо подначальное и веду вас туда, куда мне предписано!
- Так куда именно? – вразнобой загалдели праведники.
- Минэ туды-суды нэ нада, - возник померший в московской кутузке среднеазиатский бедолага, - минэ мой рай давай!
- Граждане, мне предписано препроводить вас туда, куда предписано! – уже с отчаянием воскликнул херувим. – То есть, согласно маршруту следования от начальной стрелки в среднем ряду по избранному пути в предначертанную даль. Каковая даль будет достигаться по мере прохождения необходимых ориентиров в виде…
- Да он сам не знает, куда вас ведёт, - невежливо и самым провокационным образом прервал херувима Вергилий, принявшийся на ходу мастырить самокрутку. – Согласно маршруту следования в предначертанную даль. Ты сам-то понял, что сказал?
- Товарищ, - кротко возразил херувим. – Здесь курить строго запрещается.
- А я нездешний, - хрюкнул Вергилий, зажав самокрутку зубами. Потом он смастырил ещё одну, протянул Серёге, а кисет «гостеприимно» предложил праведникам. – И потом: какие на хрен ориентиры? На которых написано чёрт-те что и которые показывают в разные стороны. И ваще: вы во что превратили заповедную местность? Классик, блин, старался, старался, таково витиевато расписывал, слово придумал новое, язык сломаешь, «предчистилище» называется, а вы… Эх, работнички!
Оставшиеся на разъезде праведники сломали строй, кто потянулся к кисету и заверточной книжке, а кто принялся спорить.
- Так это мы, значит, таки не просто шкандыбаем, а имеем неудобство пребывать в сортировочном месте под названием «предчистилище»? – поинтересовался один.
- Ба! – весело воскликнул Вергилий, пуская первую струю вонючего дыма. – Так тут есть и иудеи?
- Я чистый таки с моим удовольствием и для вашего сведения православный, - лаконично парировал иудей.
- А мне можно с вашего дозволения табачком одолжиться? – подъехал к Вергилию мужичок в рясе, до этого тёршийся в середине отряда и потому не обративший на себя внимания злостного старца.
- Так ты поп?! – стал засучивать рукава Вергилий, самокрутку сунув в зубы, а портфель – подмышку.
- Не тронь ты этого попа! – встрял в спор Серёга и схватил Вергилия за полы хламиды. – Это, наверно, хороший поп…
- Хороших попов не бывает! – рявкнул Вергилий и попытался огреть мужика в рясе, но Серёга не дал. А хороший поп отскочил в сторону, но перед тем изловчился, хапнул чуток табачку из поэтического кисета и даже оторвал листок от книжки. Затем закурил и блаженно зажмурился.
- Вы, в самом деле, не знаете, куда нас ведёте? – теребили херувима остальные праведники.
- Товарищи, не слушайте его, он всё врёт! – кудахтал херувим, бегая вокруг вверенных ему праведников и пытаясь их снова построить. – А что там классик насочинял, нам неинтересно! Потому что это было давно и неправда. К тому же всякое сочинительство от лукавого. И никакое здесь не предчистилище, а простой разъезд перед главной вашей, товарищи мои дорогие, окончательной остановкой, каковая есть…
- Ага! – не давал спуску херувиму Вергилий. – Каковая есть! На жопе шерсть! Райская зона посмертного отдохновения?! Ха-ха! Это ты всё врёшь! Я ещё посмотрю, куда твои праведники попадут после общей канцелярии!
- А куда мы попадём? – пуще прежнего затеребили своего проводника праведники. Они сгурьбились вокруг херувима, одни молча курили и слушали поднявшийся базар, другие активно полемизировали.
- Скажите, товарищ, почему именно разъезд? – вопрошал один коренастый праведник с полувоенной выправкой. – Мне, знаете, эти разъезды при жизни порядочно надоели.
- Ну, вот, тут ещё и железнодорожники затесались, - не замедлил отреагировать въедливый Вергилий.
- Почему – затесались? – обиделся коренастый. – Что, среди железнодорожников праведников не бывает?
- За Ельцина голосовал, сволочь? – поставил вопрос ребром Вергилий.
- Ну, так это ж в приказном порядке, - смутился бывший железнодорожник.
- Неважно! – рявкнул злостный старец.
- Товарищи! – продолжал хлопотать с построением праведников, отвечать на их вопросы и апеллировать Вергилию херувим. – Давайте не будем разбредаться! И постараемся крепче уверовать в правильность нашего пути! А также уверовать в то, что вы обязательно попадёте в такие пенаты, каковые заслужили! А заслужили вы, согласно вашим рекомендациям, изрядно! А вы, товарищ…
Укоризненный взгляд в сторону Вергилия.
- …Перестаньте дымить в меня вашим самосадом и сбивать с панталыка моих подопечных!
- Зачим туды-суды идём куды сапсэм нэ знаим? – снова возник товарищ в халате и тюбетейке.
- Нет, он действительно не знает, куда их ведёт? – тихо спросил Вергилия Серёга, после каждой новой затяжки ожидая очередного глюка. Но, сколько ни затягивался, глюки не приходили.
- Ну, почему? – удивился Вергилий. – Знает.
- А по его интонации этого не скажешь, - усомнился Серёга.
- Что интонация? – отмахнулся Вергилий. – В ней ли суть?
- А, так ты его просто подкалываешь? – въехал Серёга.
- Именно.
- На хрена?
- А фигли он тут выпендривается? – загорячился старичок. – Заботливый такой, понимаешь, ответственный. Невозмутимый, блин, до отвращения. Почти… Отрастил крылья и выпендривается…
- Понятно, - пробормотал Серёга. – Но где мы все, в конце концов, окажемся?
- Да сказано же: в общей канцелярии. Или в ПМТ.
- А те, которые скрылись за разными горизонтами?
- И те тоже никуда не денутся. И будут там же. Кто раньше, кто позже. Однако не все из общей канцелярии попадут туда, куда намылились согласно своим рекомендациям.
- Это ещё почему? – спросил Серёга.
- А вот увидишь, - уклончиво возразил Вергилий и с особым пристрастием «припал» к своей козьей ножке. Серёга последовал его примеру, всё вокруг вблизи них заволокло дымом, а когда он рассеялся, бывший учитель украинского пения не обнаружил рядом ни херувима, ни его отряда. Один только Вергилий семенил рядом, дотягивал свой бычок, да сплошная железнодорожная безнадёга в виде безразмерного разъезда. Хотя здешняя безнадёга, в отличие от той, какую довелось испытать бедному музыканту в адской промзоне или в верхней преисподней, отдавала неким оптимизмом. Вернее, даже не им, а намёком на данный (некий) оптимизм. Каковой намёк положительно усугублялся доносящимися откуда-то из-за ближнего перед передним горизонтом голосами недавно пропавшего из вида последнего отряда праведников во главе с идейно устойчивым херувимом.
- Туды-суды хадил надаел, зачим мой рай не пускай?..
- Нет, я всё-таки требую, чтобы нас направили в мытарства!..
- Вот пристала! Уж пусть лучше чистилище, после которого сразу в рай. А то ведь после мытарств ещё неизвестно, куда откантуют: в рай или в ад…
- Я, как правоверный протестант, категорически протестую! Мне не надо ни чистилища, ни мытарств…
- Бу-бу-бу…
- Шу-шу-шу…
- Гу-гу-гу…
- Товарищи-товарищи, я вас умоляю: выбросьте вы эти бесовские самокрутки…
Когда голоса невидимых праведников с их вожатым херувимом окончательно пропали, Вергилий с Серёгой синхронно выбросили свои бычки и слегка ускорились. Вернее, сначала ускорился Вергилий, за ним – Серёга. А впереди, как-то неожиданно, нарисовалась некая фантастическая фигня в виде огромного усеченного конуса, поставленного на меньшее основание. Фигня оказалась сложенной из обыкновенного огнеупорного кирпича и, если бы не расположение вниз меньшим основанием, могла бы сойти за большую дымовую трубу над главной печью теплоэлектроцентрали. При этом большее основание «трубы» отчётливо торчало выше местного не то неба, не то искусственного купола. Но самым смешным «географическим» фактом на данный момент следования Серёги с Вергилием по новой местности оказался тот, что бестолково безразмерный разъезд тоже как-то вдруг закруглился вокруг огромного перевёрнутого конуса, и он – конус – теперь торчал в центре всей нынешней местности.
- Оч-чень интересно, - пробормотал Серёга, останавливаясь метрах в десяти, условно говоря, от неожиданного «терминала».
- Да чё тут интересного? – возразил Вергилий. – Просто небольшой подъёмчик…
С этими словами он виртуозно поплевал на подошвы своих лаптей и пошёл по стене конуса так, словно гулял по скверу возле своего дома после необременительного обеда.
- Ты… это… как? – забуксовал Серёга.
- Не отставай! – бодро отозвался Вергилий и поканал дальше.
- Так тут же… это… как его… угол подъёма отрицательный, во! – вспомнил Серёга из своих прежних сведений об альпинизме и пошкандыбал следом за Вергилием. Причём сделал это без напряга. Больше того: предварительно не поплевав на свои боты.
- Да, целых четыреста двадцать градусов по Фаренгейту! – согласился с Серёгой Вергилий, не сбавляя хода. – Или по Реомюру…
- Какому ещё Реомюру? – огрызнулся Серёга, разглядывая вершки давешнего закруглённого разъезда под углом, смежным с тем отрицательным, по которому он теперь поднимался кверху ногами. – Или Фаренгейту? Градусы, они, измеряются в радиантах. Понял? И их не может быть больше, чем триста шестьдесят… сразу… в одном месте.
- Ну, голова! – восхитился вредный старичила. – И чего ты не ректор новой московской академии общей культурологи и прогрессивной коммерциализации в сфере развития туалетного бизнеса?
- Опять, гад, подкалываешь? – разозлился Серёга, прошёл ещё часть пути, поднялся, соответственно, выше, и увидел недавних своих спутников, праведников и херувимов. Они, похожие сверху на тараканов, маячили кто – где по краям раздавшегося всеми своими горизонтами в стороны разъезду. И продолжали расползаться по разным векторам движения, но как-то так получалось, что все они устремлялись в одну сверхъестественную точку, каковая сверхъестественность подчёркивалась тем значительным фактом, что и Серёга с Вергилием, карабкающиеся по «перевёрнутому» усечённому конусу, стремились попасть туда же.
- Да, скоро все там будем, - подбодрил спутника Вергилий.
- Быть-то мы где-нибудь обязательно будем, - уклончиво возразил Серёга, - но как быть с классикой?
- Ты какую классику имеешь в виду? – уточнил Вергилий. – Мою, или этого злопыхателя, сеньора Данте?
- Я думаю, что сеньора, - неуверенно сказал Серёга. – Потому что из тебя я про эту местность ни черта не помню.
- Забыл? – весело удивился Вергилий.
- Точно…
- Как же ты мог забыть то, чего – по своему же недавнему признанию – ни хрена не читал?
- Тоже правда, - сконфузился Серёга. – Ведь я тебя не то, что не читал, я и фамилии твоей раньше не знал. Или знал, но только понаслышке…
- Ладно, не напрягайся, - миролюбиво откликнулся Вергилий. – А чё ты помнишь про эту местность из Данте? Вернее из того хрена, который написал примечания для каждой главы якобы божественной комедии?
- Что-то такое про остров и гору на нём. А гора с какими-то уступами. Ещё помню про какой-то лес и что-то про земной рай. Только я не понял: это как?
- Что – как?
- Ну, земной рай, это – как?
- Нет, точно: тебя если не ректором вышеупомянутой академии работать, то хотя бы преподавателем русской изящной словесности в одном из московских правоведческих колледжей! – фальшиво восхитился Вергилий. – Что-то про остров и гору на нём… А про Иерусалим ничего не помнишь?
- Помню! – воодушевился Серёга. – Будто он с горой Чистилище находятся на противоположных концах земного диаметра. Во!
- Во! – передразнил знатока литературной классики раннего средневековья. – Ты вон туда посмотри!
- Куда? – переспросил Серёга и стал вертеть головой по сторонам. При этом, чувствительно обвыкшись к оригинальному способу передвижения по стене с отрицательным углом подъёма, совсем не боялся с неё сверзиться.
- Туда! – рявкнул Вергилий и ткнул пальцем в правый край территории под бывшим разъездом, ещё больше увеличившейся после того, как великий старец и его спутник поднялись по усечённому конусу выше. Серёга посмотрел и увидел Иерусалим. По Иерусалиму бегали евреи вперемешку с арабами и торговали всякой всячиной. Над Иерусалимом встал огромный безмен, малым концом своего рычага зацепив разъезд, сложенный в поместительную подвесную чашку, а большим – всех давешних праведников с их херувимами в тарной сетке. Серёга снова повертел головой и увидел на другой стороне территории, под конусом, речку с пометкой вдоль её берега, что она – Ганг. А в третьем месте он приметил некие столбы, торчащие по краям полоски бурунной воды.
- Кажется, Гибралтар, - пробормотал Серёга.
- Кажется ему, - эхом вторил Вергилий. – Именно. А столбы, они геркулесовы есть.
- Всё равно я ничё не понимаю! – признался Серёга. – Какого хрена тут всё наворочано так, что чёрт ногу сломит?
- Сами наворочали, вот и сломит, - популярно объяснил Вергилий.
- Лично я ничего такого не ворочал, чтобы тут потом чёрт мог ногу сломать, - пошёл в отказ Серёга, не сбиваясь с шага и не сбавляя хода.
- О начале нашего базара в начале экскурсии помнишь? – спросил Вергилий.
- Смутно.
- О законе кривого отражения образов вашей гнусной действительности в ирреальной обстановке потустороннего мира, вами же придуманного, не забыл?
- Нет, не забыл, - неуверенно сказал Серёга.
- А о коэффициенте карикатурного искажения в процессе издевательского переосмысления того, что сами придумали, помнишь?
- А про коэффициент ты мне ни хрена не говорил! – воскликнул Серёга. – Что это ещё за коэффициент?
- Да какая тебе разница? – удивился Вергилий. – Т ем более, что я тебе о нём не говорил…
- Нет, ты не увиливай! – загорячился Серёга. – Какой – такой коэффициент?
- Такая, - огрызнулся Вергилий.
- Почему это коэффициент и – такая? – решил поумничать бывший учитель украинского пения. – Коэффициент – он, блин, - мужского рода.
- Зато характеристика – женского, - веско парировал Вергилий.
- А причём тут характеристика? – не понял Серёга.
- Потому что коэффициент, это субстанциональная характеристика того или иного элементарного процесса или той или иной матричной системы, определяемая отношением двух главных составляющих форм процесса или системы, начальной и исходной. Вернее, наоборот… Ну, ты меня понял?
С этими словами бывший римский поэт подмигнул бедному музыканту, и тот понял, что его снова дурачат. Имея в виду его, Серёгины, смутные познания по части коэффициентов, экспонентов, реагентов, регенерации, корреляции и креатинкиназы. В принципе, Серёга слышал все эти слова, кроме корреляции и креатинкиназы, а про созвучный с коэффициентом дивертисмент так даже знал, что это многочастное инструментальное музыкальное произведение типа сюиты.
- Понял – не понял, - с раздражением огрызнулся бедный музыкант. – Слова какие-то в памяти всплывают, про которые я и слыхом не слыхивал. Какие-то корреляция с креатинкиназой. Чё это за фигня, не в курсе?
- Не-а, - легко отмахнулся Вергилий. – Зато я знаю про коагуляцию и каротины. Коагуляция – это сцепление частиц дисперсной фазы при их столкновении в процессе броуновского движения. Помнишь о Броуне?
- Да пошёл ты! – разозлился Серёга, хотя мог давно привыкнуть к манере бывалого старичка с более чем двухтысячелетним опытом приобретения всевозможных знаний подшучивать над малообразованным бывшим учителем украинского пения.
- Не помнит он Броуна, - с ёрнической укоризной констатировал вредный старичила, - английского ботаника по имени Роберт, открывшего при жизни одноимённое движение частиц. Ну да Бог с ним, но пару ласковых о каротинах…
- Чтоб ты треснул! – в сердцах крикнул Серёга.
- Авось не тресну, - легко парировал Вергилий и, как ни в чём не бывало, продолжил: - А каротины они такие. Группа это, в общем, природных пигментов жёлтого или оранжевого цвета. По химической структуре они – изопреноиды, насыщенные углеводородами. Но если окислятся, то становятся ксантофиллами…
- Это как гора Арарат, - перебил Вергилия Серёга. – Армяне её называют Масис. А турки придумали для той же горы своё название, Бююк-Агры-даг. Но, самое смешное, гора Арарат находится на Армянском нагорье, а Армянское нагорье находится на территории Турции. Ась?
- Так вот что ещё про каротины, - не унимался Вергилий.
- Да что ты прицепился ко мне со своими кретинами?! – заорал Серёга.
- Не кретинами, а каротинами! – заорал в свою очередь Вергилий. - А кретины – это самое слабое название вас, гандонов, под которыми находится главный вход в нашу преисподнюю!
- Мы ещё и кретины? – сардонически усмехнулся Серёга.
- Повторяю: самое слабое название вас, гандонов третьей свежести! – разбушевался старичок. – А то они себя умниками возомнили! Культурными и прогрессивными! Но я сейчас тебе на пальцах объясню, какие вы умные, культурные и прогрессивные. Для этого ныряем в неглубокое прошлое, а именно, во времена эсэсэсэра. Когда вы, обосрав спасителя своего, товарища Сталина, принялись дружить со всем миром, и заниматься такой внутренней муднёй, как ущербные новостройки, перевод сельского хозяйства на якобы индустриальные рельсы и построение прочей дефективной материально-технической базы коммунизма. И всё это под басни о научно-техническом прогрессе и совершенствовании в деле национальной политики. Коей вы особенно гордились: дескать, великое государство, зи-ждю-ще-е-ся на марксистко-ленинской идеологии и незыблемой дружбе многочисленных, населяющих ваш, мать вашу, эсэсэсэр, народов. Да, на словах выходило всё красиво. А приходит, скажем, в советскую армию чеченец или таджик, уверовавший и в мудрую национальную политику, и в незыблемую дружбу народов. А его там и обзывают по-всякому, и норовят физически приложить, а то и раком в прямом смысле поставить. Ась?
- Да чё ты ко мне-то прицепился? – плачущим голосом воззвал Серёга. – Я и в армии не служил, и живых чеченцев с таджиками не видел, пока в эту сраную Москву не приехал.
- Именно: в Москву! – завопил Вергилий. – Но прежде чем приехать в Москву, данные чеченцы с данными таджиками вернулись из советской армии домой, дождались демократии и вот тогда вспомнили, как братья-славяне во времена службы в общей советской армии беспощадно опускали и тех, и других. Вспомнили, ретивое в них взыграло и ну эти чеченцы с таджиками мочить бывших братьев-славян в своих республиках, откуда вышеупомянутые братья не успели вовремя смыться. Кого замочили, кого в одном исподнем вынудили слинять за пределы республик, а потом, когда стало скучно без дела, сами подались в Россию на заработки. А вы, кретины хреновы: ах, бедные таджики! ах, лапочки! ах, кто бы в Москве улицы без них подметал бы! или аварийные дома строил бы! А таджики, которые у себя русских начисто перемочили, в Москве уже не только улицы подметают, но вовсю осваивают и сутенёрство, и наркобизнес, и прочие новорусские народные промыслы.
- Блин, ну что ты ко мне-то прицепился?! – возопил Серёга. – Ведь главная дырка в вашу грёбанную преисподнюю находится на территории России, так?!!
- Так! – рявкнул Вергилий.
- Но я-то украинец!!! – заорал Серёга и так трахнул себя кулаком по груди, что отделился от конуса, сделал затяжное сальто назад, на некоторое время завис ногами над боковой поверхностью усечённого «перевернутого» конуса и, когда уже решил, что больше не сможет на неё «приземлиться», таки встал и пошёл дальше.
- Ну, тут я частично с тобой соглашусь, - слегка спустил пар Вергилий, - насчёт того, что вы, украинцы, много приличней русских. Во-первых, не такие засранцы, во-вторых, не такие ворюги. Иначе из вашей Украины, в силу её маломерности и бедности по отношению с Россией, уже давно получился бы один диетический вареник с подыхающим над ним от голода населением. Но ничего, не подыхаете. И, имея природных ресурсов раз в тысячу меньше, чем имеет Россия, прожиточный минимум у вас такой же, как у неё. Но всё равно хрен редьки не слаще. Вот взять, к примеру, ту же Словакию, где природных ресурсов в тысячу раз меньше, чем у вас, украинцев. Да что там ресурсов! У словаков нет ни выхода в море, ни даже нормальных судоходных рек. Однако словаки имеют прожиточный минимум больше вашего, украинского, в пять раз. Ну, и соответственно, в пять раз больший, чем российский. А это совсем уж нонсенс. Но нонсенс чисто теоретический. Потому что на практике это вовсе не нонсенс, а нормальное явление, объясняющееся вашей безразмерной поросячьей, совокупной украинско-русской жадностью, чисто русской нечистоплотностью и обоюдной беспредельной гнусностью…
- Ну почему обоюдной?! – снова возопил Серёга, но по груди стучать остерёгся. – Ведь сам говоришь…
- А ты не перечь! – завизжал Вергилий. – Сказано: обоюдной, значит, обоюдной! Сказано: гнусностью, значит, гнусностью! Или это не верх гнусности, когда на месте бывшего колхоза-миллионера устраивают свалку ядерных отходов из Китая? А то вот такой случай, как нельзя показывающий вашу гнусность. Плывут навстречу по речке Волге два прогулочных парохода. Один начинает тонуть, его пассажиры, ясное дело, прыгают за борт. Кто вплавь к берегу норовит, а кто тонет. А с другого парохода тонущих соотечественников, как они пузыри пускают, другие соотечественники на камеры снимают. Чтобы, значит, потом устраивать семейные, с бабушками, мамами и детьми малыми, просмотры. И это вместо того, чтобы прыгнуть в воду и попытаться кого-нибудь спасти. Или хотя бы спасательный круг бросить. Но какой хозяин собственного прогулочного парохода, добрый русский человек, позволит просто так дорогие спасательные круги разбрасывать? А вот ещё такой случай. На десятом этаже загорается офис, девушки-служащие виснут на карнизах, от дыма спасаясь, а внизу зеваки, добрые русские люди, промеж себя пари заключают, какая девушка дольше провисит на карнизе. И это вместо того, чтобы попытаться спасти от неминуемой смерти хоть одну девушку!
next
1) Песталоцци Иоганн Генрих, швейцарский педагог 18 – 19 веков. Известный просветитель, признанный даже законодательным собранием тогдашней Французской республики
2) Первый придумал приказывать – с альтернативой увольнения к едрёной матери – своим подведомственным рабам голосовать за кого надо Аксёненко, первый демократский министр путей и, мать их, сообщений
3) Герой нашей повести спутал радиан с радиантом. Первый равен примерно пятидесяти семи нормальным градусам, второй есть точка небесной сферы, из которой как бы исходят – благодаря перспективе – видимые пути небесных тел с параллельными скоростями. Например, метеоритов одного потока
4) Вообще-то, столпы, но какая теперь хрен разница?
5) В математической статистике – вероятностная зависимость
6) Фермент, катализирующий реакцию, поставляющую энергию для мышечного сокращения