34

- Ружейников Пидорь Гандонович, - прочитал вслух сам. – Да, фамилии у некоторых моих здешних клиентов – заслушаешься. Но сущность, сущность! Нет, хороша страна! А люди, которые в ней есть, просто пальчики оближешь. Взять, для примера, данного Пидоря Гандоновича…
Сам слегка напрягся, медитируя и проникая в гнусную сущность недалёкого – в географическом и прямом смыслах – Пидоря.
- …Который корчит из себя ментора и важного господина, по сути, являясь обыкновенным куском крысиного дерьма или мелкотравчатым холуем. И слово-то какое прелестное имеется в русском языке – холуй! Нет, это целая песня, а не слово. В других языках такого точно нет, так же, как слова «быдло». Слово «лакей» присутствует, слово «плебей» - имеется. Причём лакей – это профессия. Во многом даже востребованная, и где-то уважаемая. А плебей – всего лишь представитель народа. Зато холуй – это чисто русское понятие. И, как понятие, данное слово не квалифицируется по профессиональному признаку, но определяется по принципу творческого призвания. Потому что холуй – чисто по-русски – есть поистине состояние духа. И, что самое замечательное, большинство здешних людей стремится именно к такому состоянию. Им, видите ли, свободными и равноправными жить не захотелось, им обязательно подавай или раком перед кем-то стоять, или задницу кому-нибудь лизать с вожделением…
Сам поковырялся в носу и движением фокусника выудил одним безымянным пальцем левой руки из правой ноздри сразу три козла. Мастерски щёлкнул пальцами и прилепил козлов к поверхности колдовского зеркала. Козлы проникли в сферу зеркального отражения, и на поверхности предмета колдовской мебели появились карикатурные изображения мистера Сороса, господина Чубайса и вышеупомянутого Пидоря Гандоновича. Все трое стояли раком. Первым стоял Сорос и махал руками так, как будто дирижировал. За Соросом следовал Чубайс, руки рыжий мерзавец держал по швам и целовал задницу Соросу. Пидорь находился в хвосте «процессии», руки тоже держал по швам, но пальчики оттопыривал. Наверно, от удовольствия контактного общения с задницей Чубайса.
- …Что же касается плебеев, - продолжил монолог двойник Владимира Владимировича, - то помню я один смешной случай ещё из недавнего советского прошлого, когда группа моих нынешних нижних клиентов обзывала одну бедную девочку плебейкой…
Сам вспомнил случай и довольно заулыбался. Дело было в следующем. Три мальчика из семей научных работников в Новосибирске в середине восьмидесятых изнасиловали девочку. Девочка происходила из семьи уборщицы и разнорабочего. Так вот, родители мальчиков, когда их гадёнышей осудили на разные сроки в колонию для несовершеннолетних, сильно возмущались прямо в зале суда. Упирая на тот факт, что как можно так строго осуждать детей из научных семей только за то, что они позабавились с какой-то замарашкой из плебса?! Да она, дескать, и её родители, должны быть только довольны!
- Хе-хе, плебса! – усмехнулся сам и вспомнил данные по происхождению тех возмущающихся советских «патрициев». Все, в общем, имели самые тёмные крестьянские корни, а один родитель мог похвастать дедушкой-дьячком, пьяницей и расхитителем церковного реквизита.
«Зато сейчас правнуки дьячков, мелочных торговцев, дешёвых процентщиков из бывших гетто, нищих крестьян и самых последних грязнорабочих ворочают капиталами и чванливо воротят носы от себе подобных, тех, кто не сумел всплыть на поверхность с помощью дерьмовой волны и струи ренегатства, - подумал сам. – Ворочают, воротят и сами того не понимают, что, надменно причисляя ближних своих по происхождению, но бедных, компатриотов к быдлу, сами ещё больше подчёркивают своё быдловское происхождение. Но не суть важно, поскольку такие мне ещё больше краше. И чем больше таких, тем крепче будет паскудство вокруг нас. Впрочем, их, больших паскудников, мерзавцев-середняков с велеречивыми говноплюями и мелкими засранцами теперь кругом предостаточно. Хорошая, в общем, получилась вокруг меня – по всем моим сатанинским меркам – страна. И населяет её замечательно паскудный – в большинстве своём – народ. Жалко, что скоро его не станет. Жалко, но иначе нельзя: кого любим, того опускаем. Почитающий дьявола от него да сокрушится. Аминь!»
- Впрочем, никого я тут не опущу, - задумчиво молвил сам, продолжая смотреть в колдовское зеркало, где появилось изображение эрзац Армагеддона в виде ужасной помойки, расположенной на бугристой с отверстием посередине местности, и пожирающих в пределах неё друг друга крыс с мордами Касьянова, Миллера, Починка и Зурабова. На заднем плане изображения виднелся бульдозер, заминающий мусор на помойке вместе со скоплениями опарышей, похожих на современных российских представителей среднего класса. Бульдозер имел неприкрытое намерение замять всю помойку, и, по мере его приближения, можно было разглядеть механика, трёхголового дракончика. Одна голова имела косичку и узкие глазки, на второй голове имелась тюбетейка, третья голова принадлежала черт те кому, не подлежащему точному описанию по национальному признаку.
- Потому что лучше, чем сами себя, никто их не опустит, - закончил начатую фразу сам и моргнул зеркалу. И в зеркале снова появился любимец непритязательной публики. Тот, за кого последние десять с лишним лет пузырились с пеной у рта такие псевдокультурные деятели, как Михалков, Веллер, Петросян и прочие сомнительные сливки местного прокисшего общества.
- Как есть опустят, - продолжил монолог сам, – потому что такие у них гадские наклонности. То есть, иначе они поступить не смогут. А я ведь на спор с Главой конкурирующей фирмы давал им три шанса. Первый – аккурат сразу за февральской революцией семнадцатого года. Второй шанс я им дал после смерти Сталина. Третий шанс у моих клиентов появился после развала СССР. И во всех трёх случаях Господь Бог спор проиграл, а подведомственные мне людишки обосрались, дальше некуда. А теперь бодрым шагом идут к своему финишу, машут трёхцветными флажками предателей Родины, щеголяют значками Путина на лацканах пиджаков и радостно вопят: «Вперёд, Россия!»
Сам снова моргнул и в зеркале нарисовался давешний бульдозер, но уже в центре помойки. Бульдозер крутился на месте, давя опарышей и тех крыс, которые не успели разбежаться в разные стороны. А успевшие удрать держали курс к границам помойки, волоча кто кусок ветчины, кто огрызок ситника, а кто и целый мешочек, запакованный неизвестно чем.
- И не станет скоро у меня моей любимой территории, - загрустил сам, - потому что из таджиков с китайцами, когда они здесь расселятся и начнут доминировать, мне похожих говнюков уже не сделать. И сами из себя они также не расстараются. Что ж, переду в штаты, но заранее предвижу, что там мне будет вот как скучно!
Последние слова сам аж прорыдал.
«Да, скучно, - подумал двойник Владимира Владимировича. – Потому что в том гадском и также принадлежащем мне мире всё много чище и гораздо приличней. Поэтому придётся переквалифицироваться по части вкуса от примитивного любования повсеместным засранством и почти поголовным паскудством к изысканному смакованию тонких цивилизованных извращений. Ведь там, куда я в скором времени отправлюсь, царит не просто зло, а его своеобразная аллюзия. Причём аллюзия изощрённо ироничная по причине скрытого внутри себя намека на истинное зло. Каковое зло в новом месте, модифицированное в цивилизованную форму, издевательски подчёркнуто суррогатом условного добра. И этим добром принято кичиться в так называемом цивилизованном мире. Одновременно скрадывая тем же условным добром своё извращённое зло, творящееся под эгидой зла истинного. В силу этого в том мире и много чище, и много приличней. На вид. Хотя сущность зла там почти та же, что здесь. Здесь же гораздо честней, потому что местные настолько прониклись злом, что творят его повсеместно, не надрываясь, не борясь с ним и не призывая бороться с ним с амвонов церквей. Но делают это обыденно, без зла и даже не пытаются изображать попыток скрадывать своё зло и то, под чьей эгидой оно творится, каким-то сраным условным добром в виде добрых – опять же, с виду, - отношений друг с другом, добрых дел, доброй гигиеной и добрым послушанием в части условного же закона. И здесь никто не мается от какой-то сраной ответственности, изобретённой дураками цивилизованными людьми. Это ведь в штатах каждый новый президент, угнетаемый вышеупомянутой сраной ответственностью перед избирателями и страной, норовит пропрезидентствовать свой срок так, чтобы страна его стала ещё лучше. А если учесть, что в штатах ни один президент не президентствовал больше двух сроков, но в основном по одному, то сколько ж разных людей перебывало у власти в США? И всякий раз с новым президентом на новый срок собиралась новая команда, состоящая, опять же, из разных людей, а не из членов одной банды. И так триста с лишним лет! И ведь ни одна собака из всех президентов США не попыталась откосить от вышеупомянутой ответственности. Поэтому страна становилась всё лучше и лучше. То есть зло в ней обрастало утончёнными манерами, а условного добра становилось больше. На здешней же территории всё иначе. Здесь если какая-нибудь руководящая крыса или политический опарыш и почувствует ответственность, то исключительно за насыщение своего личного поросячьего организма или за удовлетворение интересов близких родственников. И не более того. Красота, в общем, а не какая-то сраная показуха в виде прогресса. Прогресса индустриального, прогресса в области какого-то грёбанного гуманизма и прогресса в плане экологии с социологией. Хотя, чёрт меня побери, здесь тоже одно время наблюдался прогресс. Ну, тогда, когда Господь Бог подкузьмил меня с Марксом товарищем Карлом, чьи флюиды стали распространяться на мою ближайшую подведомственную территорию. Тогда я ещё попытался трансформировать данные флюиды в лучшую для себя пользу с помощью мерзавца Ленина. Однако Ленин тогда не полностью оправдал моих надежд, а Маркс… Да, это Бог создал личность! А голова, голова! Ведь данный Карл товарищ Маркс проник в самую суть гнилых буржуазных, лично мной созданных, отношений, и сделал хорошую попытку изменить мой мир к лучшему, а чем кончил? Учение его, правда, немного пережило, но фигли оно? Если сам основатель учения парится на одном из уровней моей ирреально преисподней промзоны. А всё почему? А не фиг было катить баллон против Бога. Ладно бы, против одних церковников, а то ишь на кого лапу задрал. К тому же и учение его, сколько мне известно, успешно накрывается медным тазом. Вот если бы Маркс попытался двигать свою теорию с позиций христианства, да начинал бы с Европы, а не с этой чудесно богомерзкой России, тогда ещё неизвестно, насколько далеко сейчас простирались бы границы моей подведомственной – включая прекрасно богомерзкую Россию – территории …»
- Кстати, насчёт ответственности! – спохватился сам и снова включил колдовскую селекторную связь. – Вот поручи этому прохиндею ответственное задание, как есть провалит. Даже в самых либеральных условиях договорного времени… Алё! Эй, вы там! Я вас уже жду!
Вместе с селекторной связью включился тот раздел колдовского зеркала, что ведал трансляцией с самых преисподних горячих точек. В нашем случае – из ирреально бесконечного тоннеля, по которому катился состав, в каковом составе…
- Перекуривают! – ахнул двойник кумира «интеллигентных» российских долбоёбок и процветающих упырей.
- Нет, ты ещё прикажи состав жопой подталкивать! – не выдержал нервный от долгих лет реально загробной жизни под известной территорией Вергилий.
- Вот именно, - солидарно поддержал Вергилия Серёга.
- Что-о?! – зарычал сам. – Да я вас…
- Ой, напугал! – комически запричитал Вергилий, сплёвывая на пол преисподнего полувагона.
- Действительно! – машинально повторил Серёга. А в душе ощутил холодок. Ладно, этому старому и давно покойному перцу всё по барабану, но стоит ли ему, молодому и ещё живому, рогатиться с таким авторитетом, как хозяин всего того, что даже мозгами объять невозможно?
- Ах, так! – окончательно разозлился сам на Вергилия, временно игнорируя его спутника. – Вот появись у меня на ковре, ты у меня быстро лишишься своей синекуры. Да я тебя живо законопачу в такое место, где парятся на канцелярской работе последние упыри. Такие, которые курируют деятельность верхних упырей из «Радио России» и прочих ВГТРК. И втемяшу тебе в обязанность читать данным упырям свои классические вирши. Ась?
- Васясо! – всполошился Вергилий, встал навытяжку и даже самокрутку изо рта выронил. – За что?! Ну, сорвалось с языка, с кем не бывает?! Так ведь то с кем, а я совсем старенький, нервишки давно не в манду, да и прочая психика вконец расшатана…
- Ну, хорошо, - резко спустил сам. – Но смотри у меня!
- И буду смотреть, всенепременно буду! – позорно залебезил Вергилий.
- Короче: жду…
С этими словами хозяин всего сущего, подспудного, ирреального и прочего зла с его окрестностями отключился, а Серёга, почувствовав вместо прежнего холодка в душе некие признаки тёплого веселья, решил подколоть старичка.
- Что, струхнул? – спросил бывший учитель украинского пения и потянул экскурсовода за рукав его хламиды, усаживая старца на место.
- Ещё бы не струхнуть, - проворчал Вергилий, поднял с пола ещё дымящуюся самокрутку и сунул её на место. – Ты бы видел тех упырей…
- Ну, именно тех упырей я не видел, - солидно возразил Серёга, - но о «Радио России» и прочих ВГТРК в теме.
- То-то!
- То-то, - передразнил Вергилия сам. Селектор он, ясное дело, отключил, но в зеркало всё видел. И слышал. Потому что кроме картинки, колдовское зеркало могло транслировать и звук. Надо сказать, услышанное его слегка развеселило. Однако вся злость ещё не прошла. Поэтому сам слегка изогнул левую бровь, и на поверхности многофункционального зеркала снова появился давешний мужик из самой убогой российской крестьянской действительности. Мужик пёр на своих двоих в районный городишко и тащил на горбу сидор со свеклой и морковью на продажу. В принципе, мужик мог доехать до города на такси всего за сто рублей. Однако, учитывая сумму вырученных от возможной реализации свеклы с морковью в размере двухсот пятидесяти рублей, поездка на такси сама собой отпадала.
- Разбогатеть решил, падла? – ощерился сам, именно в этот момент особенно похожий на объект своего подражания. – А я вот тебе сейчас подсоблю…
С этими словами двойник любимца ублюдочной российской публики помавал левой рукой перед зеркалом и на мужика рухнул неожиданный снежный заряд. А так как дело происходило-таки в марте, а температура воздуха таки пребывала в положительном состоянии, то мужик вместе с сидором скоро промок насквозь. Он шёл по железнодорожному пути, горбясь и прикрываясь от бьющих в лицо сырых снежных струй рукой, и что-то бормотал под нос.
- Что-о?! – изумился сам, расслышав в бормотанье мужика слова популярной советской песни про вал девятый. – Так он ещё и петь?..
Двойник любимца известно кого наморщил лоб и навстречу мужику подул ужасный ветер. Мужик заткнул варежкой рот и, спотыкаясь, попёр дальше уже молча.
- Так-то лучше, - довольно произнёс двойник Владимира Владимировича. – А то ишь чего удумал: петь! Я те попою, морда! Сопи себе в прохудившуюся варежку и нишкни. Потому что доля твоя такая. И скажи спасибо, что налог на землю ещё терпимый. А то, гляди, велю поднять его втрое. Или вдесятеро. И чё будешь делать? Да ни хрена! Потому, что никто тебе не поможет. Ни Бог, ни царь, и ни герой. Бог вам помочь не в силах, потому что даже такие праведники, как ты, в него по-настоящему не верят. Современным вашим царькам на вас насрать с любой колокольни, потому что заняты они исключительно сколачиванием собственных миллиардов в золотовалютном исполнении. А герои, тьфу! теперь помогают только за хорошие оклады. И чем сильнее, ловчее и краше теперешний герой, тем больше он требует оклада. То есть, теперешние герои по карману только обеспеченным людишкам. Ну, и современным царькам…
Сам пошевелил бровью, убрал с поверхности колдовского зеркала картинку и устало рухнул в кресло.
- Фу! Ну и намаялся я! А чё сделал?
- Фу! – невольно передразнил двойника Владимира Владимировича Серёга, виртуозно зашвыривая бычок самокрутки в дальний угол полувагона. – Ну и намаялся я! Долго ещё будет длиться наша экскурсия?
- Сдаётся мне: давеча ты не очень печалился о её продолжительности? – съехидничал Вергилий, продолжая сопеть своим «огарком».
- Так оно такое дело, - стал оправдываться Серёга и встал, чтобы размять затекшие ноги. – Сначала, вроде, мне ваша экскурсия совсем не понравилась. Потом, вроде, привык. Затем, вроде, стал опасаться возможного финала. А теперь…
Бедный музыкант подошёл к условному окну ирреально убогого полувагона и стал пялиться на «монотонные» стены тоннеля, едва различимые в кромешной тьме только благодаря адским искрам, высекающимся из ирреально чугунных рельсов ирреально щербатыми колёсами. Скоро, правда, кромешная тьма стала растворяться в проникающем откуда-то сверху ясном дневном, но довольно пасмурном, свете. То есть, сверху по отношению к стоящему вверх головой и вниз ногами наблюдателю. В данном случае, по отношению к бывшему учителю украинского пения. Но если бы он встал с ног на голову…
- Что за х…
Слегка струхнул Серёга, реально чувствуя, что с ног на голову ставит не его, а весь этот чёртов состав вместе с продолжающим дымить вонючим самосадом Вергилием.
-…Уйня, ни фига не понимаю! – закончил он фразу, когда всё встало с ног на головы, и давешний дневной, но пасмурный, свет теперь стал проникать в кромешную тьму тоннеля снизу. По отношению, разумеется, к наблюдателю. Вернее, по отношению к его голове.
- Слушай, старый! – воззвал Серёга к Вергилию. – Какого хрена? Ведь после последнего уровня вашей ****ской промзоны следует переход в места, не подчиняющиеся вашей юрисдикции?!
- Не подчиняющиеся, - не стал спорить Вергилий. – Но только со слов классика. А на самом деле кто его разберёт: где следует этот переход, и следует ли он на самом деле?
Закончив предложение на подъёме вопросительной интонации, Вергилий выбросил бычок за борт полувагона. И бычок рассыпался на мелкие искры, смешавшись с теми, что высекались из рельсов известно чем. Серёга отчётливо видел данный акт искросмешения, хотя не мог понять, как? Ведь, во-первых, всё встало с ног на голову, а бычок полетел вниз согласно прежней гравитации. То есть, туда, где раньше находились ноги всех присутствующих при данном действии. Во-вторых, какие могут быть на свету искры? А если они быть и могут, но только не такие отчётливые, какими казались в недавней кромешной тьме.
- Ничё не понимаю! – воскликнул Серёга и вдруг почувствовал, что снова переворачивается. А когда увидел свет сверху, то вздохнул с облегчением. Однако, обратив взгляд на Вергилия и увидев, что тот продолжает сидеть вверх ногами, бедный музыкант снова расстроился.
- Вот пристал! – возмутился Вергилий. – Сижу себе, никому не мешаю. Ты лучше в окно посмотри…
Серёга посмотрел в условное окно ирреально убогого полувагона и увидел, что тоннель давно приказал долго жить, а их игрушечный состав колтыхается по стрелкам какого-то бестолково безразмерного разъезда. Везде стояли семафоры, маленькие и большие, там и сям торчали ажурные проездные ворота, украшенные разными огнями, а на стрелочных развязках имелись ручные «переключатели». И, когда игрушечный состав подъезжал к очередной стрелке, к «переключателю» подбегал какой-то бородатый лысый дед в русской рубахе до пят, перепоясанной служебной портупеей, и громыхал коромыслом «переключателя», направляя состав по своему усмотрению. Или по усмотрению того, кто его придумал.
- Здорово, Катон! – крикнул стрелочнику Вергилий, свешиваясь через борт полувагона.
- Сам ты гандон! – огрызнулся лысый и побежал к следующей стрелке вровень с игрушечным составом, с Вергилием и с Серёгой.
- Нет, это не Катон, - прозрел Вергилий. – Вань, ты, что ли?
- Не Вань, а Иван Андреевич Крылов, - огрызнулся дед и побежал за составом дальше, направлять его куда надо. – Между прочим, не хухры-мухры отставной козы барабанщик, а целый академик…
- Да я тебя итак уважаю, чё ты? – удивился Вергилий. – Как сюда-то попал?
- Потому что, бардак кругом, язви его, кругом сплошной бардак, - посетовал дед, вытер бородой вспотевшую лысину и побежал дальше.
- Да какой вы Крылов? – не поверил Серёга, разглядывая через условное окно ирреально раздолбанного полувагона чудного стрелочника. – Я помню по картинке в книге, что вы с бакенбардами, но без бороды и лысины. Во всяком случае, не такой, какая у вас сейчас…
- Так ведь борода, оно такое дело, - принялся объясняться дед, на ходу откладывая рычаг «переключателя» очередной стрелки. – Вчера, скажем, её не было, сегодня она есть, а завтра снова нету. Не то выщипали, не то сама выпала. Вот лысина – совсем другой разговор. Ведь если эта зараза заведётся у вас на голове от нервов, неравномерного поведения насчёт баб или хренового питания, то никуда уже от неё не денешься…
- Фигли лысина, - отмахнулся Серёга. – Давайте лучше про бороду договорим. Вы вот тут очень интересно загнули насчёт того, что или выщиплют, или сама выпадет. Что, нельзя было бы просто побриться?
- Просто побриться? – задумался дед и аж перестал трусить за составом. - Интересная постановка вопроса. Надо подума-а-а…
- Заморочил ты старика, - укорил Серёгу Вергилий, таки усаживаясь головой кверху. – Кто теперь будет стрелки переключать?
- А Крылов, он что, тоже грешник? – проигнорировав стрелки, поинтересовался Серёга.
- Ну, по большому счёту, мы все грешники. Кто больше, кто меньше. Однако здесь уже не совсем преисподняя.
- А что здесь?
- Вообще-то, классик склонялся назвать данное место предчистилищем, - не очень вразумительно объяснил Вергилий.
- Предчистилищем, - пробормотал Серёга, продолжая любоваться окрестностями. Мимо, кстати, «поехали» светящиеся стенды. То есть, светились не сами стенды, а надписи на них, деланные иероглифами и простой латиницей. И если иероглифы показались Серёге обычной китайской грамотой, то с латиницей он разобрался вполне. - Venus, - читал он по слогам, - the Greater She-bear, constellation of Fishes…
- Во даёт! – съязвил Вергилий, сплёвывая за борт. – Так и чешет по-ненашему, так и чешет.
Тем временем светящиеся стенды сменились обычными дорожными указателями со стрелками. Стрелки показывали в разные стороны, а указатели пестрели незнакомыми названиями типа «ПМТ», «Чистилище», «PURGATORIUM 1439/1562», «Общая канцелярия», «Before Purgatory», «Surgery, private only, round the clock, without night tariffs», «Dry purge & wet laundry, mild prices».
- Действительно, бардак, - подытожил Серёга. – Ничего непонятно: куда ехать, и что это за населённые пункты такие?
- Не населённые пункты, а присутственные места, - объяснил Вергилий, - кроме последних двух. Хотя, по большому счёту, там тоже можно присутствовать…
- И что, все эти присутственные места находятся в разных местах? – пристал Серёга.
- Да нет, в одном, - пожал плечами Вергилий.
- Тогда какого хрена? – возмутился Серёга, кивая в сторону двух указателей, чьи стрелки показывали в противоположные стороны.
- А это сказывается соседство с преисподней, - хитро улыбнулся Вергилий. - А преисподняя под вами. Понимаешь?
- Опять? – кратко возмутился Серёга. – Ты ещё…
Закончить он не смог: их игрушечный состав с жутким скрежетом на небольшой скорости врезался в какое-то препятствие, пол полувагона резко вздыбило, и Серёга с Вергилием, подброшенные силой инерции, вылетели наружу. И удачно приземлились рядом с локомотивом, который наскочил на препятствие в виде железнодорожного тупика, укреплённого дополнительным металлическим свалом. Препятствие охраняли суровые серафимы в бронежилетах поверх ночных сорочек, с бейсбольными битами в накачанных руках. На них пытался наезжать ирреально железнодорожный чёрт, вылезший из своего поверженного локомотива.
- Вы чё, охренели? – орал чёрт. – У меня маршрут подписан самим…
- Срать нам на твою подпись! – дружно ощетинились серафимы. А когда чёрт попытался дать нижним левым копытом в правый глаз ближнему серафиму, стража усиленного блоктупика молча накинулась на чёрта и надавала ему по рогам битами.
Чёрт, устав отбиваться, в сердцах плюнул, развернулся и потрусил в сторону тоннеля.
- Да в гробу я видал такую работу! – вопил он. – Пусть на хрен или переводят, или сокращают с полугодовым содержанием…
- Вы кто? – строго наехали серафимы на Серёгу с Вергилием.
- Да это же Мирон! – узнал Вергилия один из стражников.
- Мирон, Харон, Парамон, - передразнил стражника старшой. – Пущай документы предъявляет. А то ходют тут всякие, потом башмаки пропадают…
- Да, пожалуйста! – не стал кочевряжиться Вергилий и распахнул портфель.
- Так… понятно… ага… - бормотал старшой, шурша многочисленной документальной листвой, которую таскал с собой бывший римский поэт. – Что ж, проходите, раз такое дело. Только дальше – одиннадцатым номером.
- Ну, что ж, - снова не стал кочевряжиться Вергилий. – Мы народ не гордый, да и недалече уж…
- Не заблудитесь! – напутствовал старшой, помахав на прощание бейсбольной битой.
- Авось не заблудимся, - парировал Вергилий, пихнул Серёгу, и тёплая парочка поканала дальше, ориентируясь на противоречивые указатели. Кругом простирались пути, стрелки, семафоры, кое-где горбатились проездные ворота, кругом поверху вились специальные провода для локомотивов на электрической тяге, иногда попадались здания для ремонта подвижного состава, там и сям виднелись старинные водоналивные установки для паровозов, но их самих не было и в помине. Как не было ни тепловозов, ни электровозов, ни прочих вагонов с платформами и цистернами. Зато кое-где по путям строем проходили какие-то бодрые покойники, ведомые местными функционерами. Функционеры выглядели такими же бодряками, а лица их выражали светлую уверенность в правоте своего дела. При этом на лицах вожаков разношёрстных малочисленных отрядов отсутствовали признаки скрытого морального уродства, присущего почти всем без исключения верхним функционерам из партии «ЕР», каковые верхние функционеры имели сходство с местными в теме такой же уверенности в правоте, но уже своего собственного дела.
- Шире шаг, товарищи, осталось недолго! – приговаривал один вожак, подбадривая своих спутников.
- Не ломайте строй, граждане! – призывал второй.
- Дамы и господа! – вещал третий. – Не сходите с нашего пути!
- Это – кто? – спросил Вергилия Серёга, продолжая осматриваться. Сначала он боялся оступиться, но потом привык к передвижению по довольно сложному пути в виде пересекающихся рельсов со вспомогательными коммуникациями, и теперь не только вертел на ходу головой по сторонам, но и задирал её кверху. И ни черта не мог понять: то ли над ним белело предутреннее небо, то ли это был огромный искусственный купол.
- Твои бывшие земляки, - ответил Вергилий на вопрос спутника. – Из тех, что имеют направление в райскую периферию. А ведут их херувимы. Или обычные ангелы, хрен их разберёт…
- Херувимы? – переспросил Серёга и схватился от удивления за челюсть. – Однако…
- Однако! – передразнил Серёгу один из вожаков местных немногочисленных отрядов и подмигнул бедному музыканту. – А ты думал, мы тут в белых одеяниях крылышками машем? Дела, брат, они больше руками-ногами делаются.
- Это, смотря какие дела, - возразил Серёга, приноравливаясь к бодрому ходу резонёра. – Некоторые, например, делаются мозгами.
- Мозги, брат, от лукавого, - возразил херувим, соскочил со шпал и помог оступившейся с пути старушке встать на прежнее место в строю.
- Иди ты! – не поверил Серёга.
- Не веришь? – спросил херувим. – А ты вспомни навскидку дюжину мозговитых людей и прикинь, кто из них есть чистый праведник?
- Ну, - забуксовал Серёга.
- То-то! – молвил херувим и снова помог, но теперь уже какому-то дедушке. – Однако, не противореча своему первоначальному утверждению о мозгах от лукавого, таки доложу, что и среди праведников попадаются люди не только честно трудолюбивые, но и честно мозговитые.
- Вот видишь! – с облегченьем сказал Серёга.
- Но как попадаются и в каком процентном соотношении к людям каверзно мозговитым? – задал каверзный вопрос херувим.
- Как? – спросил Серёга. – И что это за определения такие: честно трудолюбивый, честно мозговитый и каверзно мозговитый? Выходит дело, что есть трудолюбивые нечестные люди?

 

next

 
 








1) Я знаю, город будет, я верю, саду цвесть, когда такие люди, в стране Советской есть! Маяковский. Тоже мне, накаркал…






2) Плебеями в древнем Риме называли всех, кто не принадлежал к патрицианскому сословию






3) Реальный случай из судебной практики. Возмущающихся на суде родителей в те гнусные времена привлекли к административной ответственности. В современные демократические времена никто никого за похожую шалость с похожей девочкой не осудил бы






4) Современный российский «триколор» присутствовал и в белом движении, и у власовцев. Некоторые нынешние российские «историки» называют белогвардейцев с власовцами истинными патриотами России, но пусть это останется на их, «историков», совести. Однако назвать истребление собственного мирного населения с таким рвением, как это делали белогвардейцы с власовцами, патриотичным занятием трудно даже в приступе полного умственного помрачения






5) Аллюзия – сама по себе есть шутка или намёк (по-латыни)






6) Вообще-то, Карл Маркс не сам двигал своё учение в России, а с помощью товарища Плеханова и так далее. А к моменту первой социал-демократической революции 1905 года в России товарищ Карл Маркс так даже и помер. Причём сделал это в Англии, куда был вынужден бежать из родной Германии






7) «А нам не страшен ни вал девятый, ни холод вечной мерзлоты…»
Автор слов и музыки не известен. Во всяком случае, автору данного романа






8) Слова ещё одной популярной советской песенки: «Никто не даст нам избавленья, ни Бог, ни царь и ни герой. Добьёмся мы освобожденья, своею собственной рукой!»






9) У Данте в примерном месте присутствовал некий Катон Младший Утический, государственный деятель последних времён Римской республики, покончивший жизнь самоубийством в знак протеста после её – республики – крушения






10) Великий русский баснописец намекает на своё происхождение по линии папы, выслужившегося в офицеры из простых рядовых






11) Венера, Большая Медведица, созвездие Рыб






12) Догмат о Чистилище введён в Римской католической церкви в 1439 году, утверждён в 1562






13) Перед чистилищем






14) Частная хирургия, круглосуточно, без ночных тарифов






15) Дословно: сухая чистка и влажная прачечная, цены умеренные






16) Да, железнодорожные башмаки теперь истинно пропадают. Поэтому они теперь лежат исключительно на специальных подставках и запираются на замок






17) Если кто не знает, то одиннадцатым номером – это – пешком