Девочка из книжки

«Здравствуй, Ассоль, - читал он. - Я приехал к тебе, чтобы увезти навсегда в своё царство. Ты будешь там со мной в розовой долине. У тебя будет всё, чего только ты пожелаешь. Жить с тобой мы станем дружно и весело, так, что никогда душа твоя не узнает слёз и печали».

Через  распахнутое слуховое окно на чердак заглядывали звёзды, влетали  заблудившиеся мотыльки, привлечённые ярким светом керосиновой лампы.  Полночь давно пересекла рубеж между сегодняшним и завтрашним днём, когда Егор отложил в сторону  книгу, на обложке которой горел алыми парусами белый корабль.

Рука потянулась к кисти… Несколько мазков, и на холсте  появилась девочка в стиранном много раз платьице, которое едва прикрывало до колен худенькие загорелые ноги. Её  густые волосы забраны  в кружевную косынку. Тёмные, с оттенком грустного  вопроса  глаза, неправильный мягкий овал лица, здоровая белизна кожи, полураскрытый маленький рот, кроткая улыбка.

Неожиданно самый отважный мотылёк, жертвуя собой, ярко вспыхнул в пламени огня… Щелчок -  лампа погасла. Егор оказался в полной темноте. Но чердак всё равно казался  светлее полутёмного рая в доме:  здесь он мог различить  деревянный топчан, берёзовый чурбак у низенького хромого  столика, самодельный мольберт  и главное богатство - старый бабушкин сундук. И когда бледный рассвет постепенно уступил права яркому утреннему солнцу, игравшему  серебром утренних росинок, в лёгком клубящемся тумане он увидел её, Ассоль, легко скользящую по лесной тропинке.

 - Ас-со-о-ль… -  шумел ветер в верхушках деревьев, шептала трава, повторял зачарованный мальчик.

Он понимал, что ближних любить сложно. Легче любить спящих, мёртвых и далёких. И он полюбил существующую только в его воображении далёкую  девушку, похожую на  девочку из книжки -  Ассоль, милую, скромную, добрую, верную.

Бледненький, тщедушный, сутулый, он не поражал воображение внешней привлекательностью, а в глубину огромных  голубых глаз, на самом донышке  которых пряталась его душа, заглянуть до сих пор никто не захотел.

В родительском доме Егор  чувствовал себя отвергнутым и нелюбимым. И отец, и мать, казалось, его не замечали, настолько были заняты своими отношениями, собой и своими чувствами. Они не обременяли сына работой, и он был  благодарен им хотя бы за это.

Двенадцать ступенек вверх… Узкие, отшлифованные руками гладкие перила…Только здесь, на чердаке,  он был на высоте,  вполне счастлив  и  защищён от людских насмешек и косых взглядов.

Егор рано научился читать. По-другому и быть не могло. Мать  работала в школьной библиотеке и настолько привыкла к книгам, что  они стали для неё предметами домашнего обихода. Книги  в доме были везде: ими накрывали банки с молоком, они лежали у печки для растопки, их подкладывали под  цветочные  горшки. Глотая слёзы, Егор  спасал их,  пряча  в бабушкин сундук. Всецело оказавшись во власти мальчика, спасённые книги  благодарно дарили ему ничем не заменимые минуты счастья.

Так появился повод жить. Жить, слепо следуя своим целям и желаниям.  Ему хотелось, во что бы то ни стало стать капитаном Греем и найти свою Ассоль. А ещё очень хотелось быть, как все, быть своим среди сверстников.  Казалось, это так легко… Достаточно тайком налить из банки, стоящей в кухне под столом,  стакан мутного самогона, выпить и, слегка пошатываясь,  отправиться на деревенскую дискотеку. Как все, танцевать, выделывая кренделя непослушными ногами, в медленном танце прижиматься  к натянутому, как струна, телу соседской девчонки. Анечка…  Простенькая одёжка, скромная причёска. Милая, милая…
 
А назавтра вечером, когда в чердачное окно заглянула  луна и вырвала  из темноты лицо девочки с грустными глазами, в которых застыл немой вопрос, он дрожащими руками попытался  расстегнуть верхнюю пуговицу её скромного платьица:

- Ассоль…

- Дурак! - заплакала Анечка, и по лестнице мелкой дробью застучали её тоненькие каблучки.

Днём  в зелёном мареве тайги, почти вплотную подходившей к дому,  через пелену дождя, которую неожиданно пронзили лучи яркого солнца, он вновь увидел  Ассоль.

- Егор!  - раздался резкий голос матери, который,  без спросу ворвавшись в его мираж, испортил праздник.  - Слезай с чердака - разговор есть.

- Ну, что тебе? - нехотя подчинился он её желанию.

- Егор, ты должен идти вперёд. Ты не должен стоять на месте. Тот, кто не развивается, тот разрушает себя и всё вокруг… Ты окончил школу и теперь  должен… - попыталась мать снова подчинить своим желаниям его волю.

- Должен? - переспросил он. - Я никому ничего не должен. И отныне главное для меня слово - хочу! Так вот…  Я хочу жить по своим законам, - сказал, как отрезал.

Ранним утром с отцовским  дембельским чемоданчиком в руках, прыгая через ступеньку, он спустился с чердака вниз. На минуту застыл. Потом махнул рукой и резко захлопнул  дверь.

- Вань, а Егор-то наш где? - спросила  мать у отца, увидев пустую постель сына.

- А Бог его знает, Зин… Придёт, куда он денется, - зевая, отозвался отец.

А он пришёл только через двадцать лет. В сумке - платок для матери, бутылка коньяка для отца. То, что он увидел, потрясло. Некогда процветающая деревня заросла чертополохом и бурьяном… Поле больше не пашут. Как напоминание о прежней жизни,  скелеты изб, повалившиеся заборы, останки дотла сгоревшей школы. Напрасно искал Егор признаки живого.  Только настырные вороны,  надрывно каркая,  пытались отстоять своё право на жизнь именно здесь. Как-никак родина…

- Родина… - прошептал он, и незамутнённая чистая грусть заполнила очерствевшее сердце.

Когда-то на территории деревни был процветающий колхоз, потом совхоз, который развалился на глазах привыкших подчиняться чужой воле  людей. Одни в поисках лучшей доли уехали, другие умерли. Вместе с ними умерла и деревня.

- Родители… -  и ноги  понесли Егора в сторону кладбища.

Они по-своему любили его строгой, требовательной любовью. Каждый день без сына был для них пыткой. Первой не выдержала мать. Похоронив её, пытался утопить горе в вине отец. Чужие люди похоронили его рядом с женой.
 
Перед тем как исчезнуть, кладбище увеличилось втрое… Потом заросло… Лишь кое-где не сдавшиеся времени остатки надгробий напоминали о нём. Над праздничным кипреем, торчащим яркими метёлками,  трудились надсадно гудящие шмели. И этот звук был невыносим: он давил на барабанные перепонки, рвал в клочья душу, пытал возбуждённый мозг.

Позднее раскаяние… Он шёл всю жизнь навстречу хмурому туману, а нужно было идти к человеческому теплу. Егор рухнул на землю и долго рыдал, загребая пальцами кладбищенскую траву. Позднее раскаяние… Ему хотелось остаться здесь навсегда. Он ничего не видел и не слышал, но  злая память возвращала прошлое.

Впервые в жизни ступив на городской асфальт, Егор был полон радужных устремлений и  готов покорять моря, удивлять женщин, любить весь мир - только бы любили его. Не определившись с жильём, с чемоданчиком в руке он бродил по улицам, спускался вниз, к реке, махал рукой пассажирам проплывающего мимо речного трамвайчика, замирал, прислушиваясь к божественным звукам органа, доносящимся из костёла…

- Парень, есть закурить?

- Нет. Не курю.

- Впрочем, я тоже. Просто хочу с тобой познакомиться.

- Зачем?

- Мы могли бы сходить в кино или в кафешку.

- Могли бы… Но я ещё не знаю, где буду жить.

- Где? У меня… - прозвучало так просто, так естественно.

  Обыкновенная девчонка, в коротеньком  платьице, которое едва прикрывало до колен худенькие загорелые ноги. Тёмные, с оттенком грустного  вопроса  глаза, неправильный мягкий овал лица, здоровая белизна кожи, полураскрытый маленький рот, кроткая улыбка.

- Меня зовут Вера. Идём?

Её движения были очень милы, и Егор невольно любовался,  с какой ловкостью и лёгкостью она накрывала на стол.

- Ассоль… - сказал он громко.

- Что? - переспросила она. - Где соль? Я забыла посолить суп?

Она много курила:

- Сейчас полезнее курить, чем есть колбасу.

По вечерам  - к подругам на рюмку чая, в сауну или ресторан:

- Молодость уходит…

А Егор пытался  лепить из того, что доставалось, идеальный образ. Ему казалось, что он знал Веру всю жизнь.  Планы строить боялся - важно, что она есть на свете. Откладывал близость -  сначала он должен в себе разобраться, чтобы не нанести ей травму. Готов был любить её, как Петрарка Лауру, платонически, чтобы  не разрушить идеал. Признался в любви - слушала, но не услышала. Да она и не хотела быть замужней женщиной: стирать, убирать, готовить … Что мог предложить ей он? Иногда приносил пирожок или конфету.  А ему хотелось её удивлять!
 
Грузчик в порту, матрос на рыболовецком судне. Море, которое он увидел, было неспокойное, злое. Паруса издали белые, нарядные, вблизи оказались грязными… Менял водку на заграничные  тряпки. Рыбу - стране, тряпки  - Вере, а Веру, как оказалось, - первому встречному. Пил  за тех, кто ждёт! А его не ждали…

Когда он вернулся из плавания, то дома увидел полуодетого мужчину с отвёрткой в руках. Вера ударила взглядом:

- Ты откуда приехал, «капитан»?

И сама себе ответила:

- Я приехал, я приехал… из Китая чудного…

- А что ты привёз?

Егор молчал.

- Тогда «наше счастье - небо голубое… -  и  показала на дверь.

Как давно это было… А не забыть.

Егор пришёл в себя, услышав чей-то незнакомый голос, но так никого и не увидел:

- Очнулся? Если есть силы подняться, поднимайся,  иди…

- Куда? - растерялся Егор. -  Родительский дом - моя единственная пристань… - тут же пришла на помощь спасительная мысль.

Он подчинился голосу, встал  и медленно побрёл в сторону деревни. Осиротел дом. Пустыми глазницами окон он тоскливо смотрел на дорогу, ожидая хозяина,  постепенно оседал, разрушался, но пока ещё был нужен тем, кто собирался долго жить. Его освободили от мебели, домашней утвари, оконных рам, по кирпичику разобрали русскую печь.

Пробравшись  к крыльцу  через заросли крапивы, отодвинув в сторону дверь , висевшую на одной  петле, Егор вошёл в сени… Двенадцать скрипящих, выщербленных старостью  ступенек он преодолел с трудом. Чердак… Деревянный топчан, берёзовый чурбак и главное богатство - старый бабушкин сундук, который был пуст. Книги исчезли. А вместе с ними растворилась его мечта  о счастливой жизни в розовой долине с девочкой  по имени Ассоль.
 
 Егор присел на топчан, достал из сумки бутылку коньяка. Помянуть родителей - это святое. Сделал глоток, закурил, задумался. Много лет делал то, что хотел. Перебивался случайными заработками…  Менял женщин, как только понимал,  что им начинает нравиться его фамилия больше, чем собственная. Он и не заметил, как вечная весна в его жизни превратилась в осень. Поэзию души сменила проза жизни.

Егор сделал ещё глоток, помянув прежнюю жизнь. Захотелось родительского внимания, тепла, семьи… Он понял, что высшие силы дают человеку не то, что он хочет, а то, что ему надо. Ему надо было вернуться сюда, чтобы начать новую жизнь с этой же точки отсчёта. На минуту захотелось просто жить: работать, бродить по листопаду, мокнуть под проливным дождём, повториться в своих детях. Но дерево без корней и листьев не растёт.Взгляд упал на обрывок верёвки, валяющейся на полу. Потом она петлёй взметнулась вверх, зацепившись за стропила. Жаль... У Бога на него были другие планы.

Рассвет разбудил всё живое. Робкая, как птица, тишина спряталась до следующей ночи.   Из-за  леса поднималось огромное солнце, торжественно открывая начало нового дня.  И когда рассвет постепенно уступил права солнцу, игравшему  серебром утренних росинок, в лёгком клубящемся тумане Егор уже не  увидел  Ассоль, плывущую по воздуху.