"Берега разные, а море одно. Зачем ехать за тридевять земель, чтобы после пляжа смывать ту же самую соленую воду?" - Говорил мой практичный муж, и мы каждый год ездили на наше Черное море, даже в этой пресловутой Турции не были ни разу. "Зачем ехать бог знает куда, чтобы на каждом шагу раздавать чаевые?" - И он никогда не давал чаевые, принципиально. И принципиально каждый август покупал билеты в Ялту.
Наш отдых под названием "Ялта" имел только шикарный фасад, увековеченный циклом фотографий. На самом деле наш отдых - это гимн минимализму: минимум затрат - максимум восторга. Мы жили в деревянном скворечнике. Хозяева, с которыми дружил мой муж и практичностью которых он восторгался, умудрились сделать евроремонт в каждой коробке, будке и чердаке, чтобы каждый квадратный сантиметр их владений приносил навар и - радость людям. Благодаря их предприимчивости мы имели свой душ, унитаз и плиту в нашем птичьем домике, отдельный вход, а главное - плотно закрывающуюся дверь: я терпеть не могла многочисленные компании соседей по жилплощади с их дурными разговорами, пивом, "Шансоном" и тупыми маленькими детьми. Тишина и покой - вот это отдых, даже на чердаке.
Весь отпуск муж был неразлучен с хозяевами, умиляясь их практичностью, деловитостью и цементными дорожками во дворе. Я не мешала их взаимной любви, и каждый из нас снимал свое собственное кино.
Самое смешное то, что в городе, забитом разношерстной галдящей толпой, можно насладиться одиночеством. Можно насладиться небом, морем, ветром. И каждый день закатывать себе пир сладкого безделья. Я выключала звук и смотрела Ялту. Я включала звук и смотрела море. Я любила, когда море, высыхая, оставляло на мне соленые следы. Когда солнце заполняло поры - мою кожу стискивали невидимые морские объятия. В тисках соленой любви я проводила остаток дня, никогда не смывая с тела доказательства нашей взаимности. Я любила Ялту, она понимала мою любовь и дарила мне давно уже немодное умиротворение. Мы понимали друг друга с полуслова, и Ялта, зная мою приверженность к тишине и покою, уводила от меня косяки гомонящих отдыхающих. Ялта знала, что при первой возможности я сделала бы для нее то же самое: одной большой волной смыла бы с ее уставших улиц всю эту суету, чтобы она смогла понежиться на берегу в любящих лучах рыжего солнца.
В мой бермудский треугольник проник нарушитель. Я с удивлением обернулась назад, в сторону набережной, молча запрашивая у Ялты отчет. Она сотрясалась в вечерней агонии и выстреливала огнями отчаянное SOS. Незнакомец нарушил границы, но сохранил мой уединенный покой.
Вечером, слушая рассказ мужа о Палыче, гипсокартоне и электропроводке, и что Палыч что-то там не так заземлил в прошлом году, я думала о нарушителе и о том, как все же он смог пройти все невидимые кордоны. Меня изумляло, что в этом городе еще кому-то был нужен покой.
Ночью я на миг проснулась, чтобы зафиксировать неприятное чувство ностальгии. Утром новое ощущение не пропало, доводя меня до легкой тошноты. Я не понимала, по какому поводу ностальгирует мой организм. То, что непонятно, надо кормить своим равнодушием, и тогда оно само собой рассасывается либо проясняется.
Море обиженно штормило. "Ну, не сердись, не сердись," - молча попросила я своего сердечного дружка. Кудрявые волны покусывали подол Ялты и сердитыми брызгами сыпали ей в застывшее лицо. На пустой пока еще набережной я нос к носу столкнулась с воспоминанием. Крыша. Как я могла забыть! Иванов. Кто такой Иванов, и откуда он знает про крышу? Я смотрела на рисунок, закатанный в пеструю простыню афиши. Два маленьких человечка сидели на огромном столе, свесив ноги. Под столом - дома, деревья, дороги. Над столом - звездные разводы. Я когда-то сидела не на столе, а на крыше. Но моя ночная ностальгия вопила внутри меня, что этот стол и есть моя крыша, на которой я сидела в другой жизни с одним еле знакомым мальчиком, который мечтал рисовать свечение сердца. "В каждой форме есть свое сердце. В каждом сердце есть свой свет", - отчетливо вспомнила я его слова. Неужели это он? Иванов. Помню только имя: Алеша. Не Леша, не Леха, а именно - Алеша. Я погладила через стекло двух человечков. Бывают же совпадения!
Совпадения бывают. Выходя из магазина, я налетела на своего нарушителя. От неожиданности я ойкнула и поздоровалась. Он замер в ожидании. Ничего не понимая, я снова поздоровалась.
- Я понял: автограф. Извините, сразу не сообразил, - он достал из папки буклетик, расписался на нем и протянул мне.
- Я ничего не понимаю. Простите, это недоразумение,- я машинально взяла буклет и нехотя пошла к морю.
- Мы знакомы?! - Крикнул он мне вдогонку.
- Не думаю, - не оборачиваясь, ответила я.
Я пришла к морю, на свое место. Поежилась от невнятной досады. Чего я полезла к нему здороваться? Еще этот буклетик... Полистала. Совпадения бывают. Иванов - это он. Алексей Иванов - мой вчерашний нарушитель.
Я резала кубиками овощи в миску. Как красиво: красные помидоры, зеленые огурцы. Салатный кубизм. Мои эксперименты в современном искусстве прервал мой муж, входя в нашу птичью каморку с очередными восторгами про Палыча.
- Ты бы уже взял фамилию Палыча, и как говорится, до конца жизни - и в горе, и в радости.
- Ну, что ты, Анют!
- Что - что? Бросишь своих лабораторных крыс в городе, будешь с Палычем нутрий разводить и жарить шашлык в качестве бонуса для проживающих.
- Ну, ты у меня, Нюта, даешь! - Миролюбиво потирая руки, сел за стол муж. - Что у нас на ужин?
- Пикассо.
Внутренний навигатор вывел моего нарушителя к морю и ко мне. Я не удивилась и не обрадовалась. Я всегда знала, что у моря нужно сидеть вдвоем. Все эти одиноко бредущие девушки вдоль берега, как греческие статуи богинь, безрукие и безкрылые, всегда пробуждали во мне отторжение и неприязнь. Мы предпочли уйти от моря и древних легенд и направились в сердце Ялты.
Я нарезала свое прошлое большими кусками и выбрала самый вкусный кусок. Мои летние сельские каникулы. Теткин дом, куры, жаркое степное солнце, пруд, велосипед и непонятный мне мальчик, каждый вечер сидящий на школьной крыше. "В каждой форме есть свое сердце. В каждом сердце есть свой свет".
Каким первобытным степным ветром от уютных украинских хат занесло моего Алешу в мир новых возможностей и горизонтов, где всегда было разное море, и в полдень небо извергало на город свое белое сердечное свечение? Нет имени у ветра, у него всегда есть только тайный умысел разбросать, а потом свести.
Я и Алеша, как влюбленные Шагала, оторвались от ялтинской крыши в небо, где нас ждали куры, велосипед, пыльные сельские дорожки и свечение сердца.