Вверху фото из архивов Рыбальченко. Станция Лозовеньки в посёлке Малая Даниловка в 4-х км от хутора Караван.
Глава 21. В обучении у портнихи
В 1913 году меня отдали в обучение портнихе в город. Договорились, что обучать меня будут не за плату, а я буду помогать по хозяйским делам в свободное от обучения время. У хозяйки, портнихи Лавровой Евдокии Ивановны, кроме меня обучались ещё три девушки на таких же условиях. Реально же обучение для меня свелось к тому, что я была занята на кухне с 4-х утра до 8-ми часов вечера, а до обучения мастерству дело не доходило.
Среди учениц одна из нас, красивая рослая Лёля, жизнерадостная и весёлая, была у хозяйки на особом счету: за эту самую весёлость ей изрядно попадало от хозяйки.
В нашем дворе жил некий Миша, молодой симпатичный человек. Как-то проходя мимо Лёли, он сказал её нечто приятное и улыбнулся. Лёля улыбнулась в ответ. Хозяйка всегда наблюдала в окно за нашими поступками во дворе, мотивируя это беспокойством о нашей нравственности, а в большей степени ею двигало чувство ревности к молодости и свежести. Этот обмен улыбками был ею замечен, и немедленно были приняты меры покарания. Лёля была избита ножкой от разбитой табуретки так, что всё тело было в синяках.
С тех пор мы ходили по двору, стараясь ни на кого не смотреть.
Кроме учениц швейниц у хозяйки столовались ещё 8 человек, и мы готовили обед также и на этих 8-х человек.
После экзекуции Лёля скоро ушла от хозяйки, затем ушла и Клава и я осталась одна. В мои обязанности входило: встать в 3 – 4 часа утра, купить на рынке продукты согласно записке, приготовленной хозяйке с вечера, прийти с рынка, затопить печь, приготовить обед по указанию хозяйки.
В час приходили обедать два человека, в 2 часа – четыре, в 3 часа ещё два человека. После обедающих мойка посуды, затем подача обеда домашним – трём мастерицам, и только в 8 часов вечера я, усталая, могла пройти в мастерскую для обучения.
Но я настолько уставала, что засыпала на ходу. Хозяйка говорила: «Ты не Сима, а Соня!», мастерицы угодливо подхихикивали хозяйке. Лишь однажды мастерица Лида, когда моя сонная голова упала на ворох раскроенной материи, на хохот двух швей возмущённо крикнула:
-Вы мерзкие твари, Вам не смешно, а Вы смеётесь в угоду
Евдокии Ивановне! Девчонку пожалеть надо, её завалили непосильным трудом, она встаёт в 4 утра и весь день на ногах! Что ж тут смешного?
Смех сразу оборвался, хозяйка обвела всех негодующим взглядом и за весь вечер не проронила ни слова.
Лида была хорошая мастерица и хозяйка ею дорожила, но отношения у них с этого момента установились натянутые.
Хозяйка попала в роддом. На меня оставила весь дом с 8-мью столовниками и мастерицами, дала мне деньги под отчёт на покупку продуктов, и всю ответственность за происходящее в доме взвалила на меня. А ведь мне было всего 13 лет!
Воспользовавшись отсутствием хозяйки, мастерица Мария взяла шёлковую блузку хозяйки и вечером заспешила на свидание. А после свидания забросила блузку за картонные ящики с готовыми заказами.
На третий дань хозяйка пришла из больницы и стала искать пропавшую блузку. Не найдя, стала ругать меня и, схватив попавший под руку женский корсет (для жёсткости его укрепляли китовым усом), стала избивать меня, несмотря на мои крики о том, что я ничего не знаю о блузке. Услышав шум, из мастерской вышла Мария и честно призналась в своей вине. Но хозяйка не осмелилась поднять руку на крепко сбитую Марию, а ещё ожесточённее продолжала избивать меня.
После этого случая вместо чувства вины и раскаяния хозяйка ещё более стала допекать меня всякими придирками. Как я ни старалась, всё равно была в немилости, и издевательства хозяйки продолжались.
Единственным утешением были книги. Читать я могла во время генеральной уборки комнат по субботам. Часто увлёкшись книгой, я забывала про уборку и мне изрядно попадало.
Однажды почтальон принёс хозяйке письмо, от которого хозяйка стала добрее, всем читала письмо вслух и даже подарила мне отрез на платье. Но, увы, в мастерскую я совсем забыла дорогу, так как кроме прежней работы мне ещё прибавилась стирка пелёнок.
Это было письмо от родственника хозяйки о его приезде.
Алексей Николаевич Покровский приехал в начале весны, снег стекал ручьями с косогоров, образуя маленькие речки, кое-где начинала пробиваться травка. Он и раньше заходил к нам, часто оставался ночевать. Это был молодой военный, не помню точно, то ли врач, то ли фельдшер, довольно симпатичный. При нём хозяйка была вежливая и снисходительная. Но это ей трудно давалось, и её естественная натура просвечивала сквозь маску доброты.
Алексей Иванович обратил внимание на то, что я всё время работаю на кухне, а не обучаюсь швейному мастерству, и при всех заявил, что это беззаконие и такое положение должно быть изменено.
Как хозяйка в душе не злилась, но внешне старалась не проявлять своё неудовольствие и обещала через три месяца совсем освободить меня от кухни с тем, чтобы я работала только в мастерской.
У нас же часто гостила сестра Алексей Николаевича, Нина Николаевна, курсистка Харьковского университета. От неё я тоже видела только проявление доброты. Она находила, что «у Симочки очень хорошие задатки». О каких задатках шла речь, я не понимала, я связывала этот термин с куплей-продажей, при которых давали задаток.
Однажды в воскресенье Нина Николаевна вошла в кухню, когда я была там одна, погладила меня по голове, потом посмотрела мне в глаза и спросила:
-Симочка, ты всё рассказывала маме, как тут живёшь?
-Нет, не рассказывала, Нина Николаевна.
-А мама у тебя не спрашивает?
-Спрашивает.
-Ну, и что ж ты отвечаешь?
-Отвечаю, что так ничего. Хозяйка обещает через три месяца совсем освободить от кухни.
-А самой тебе нравится так жить?
-Нет, Нина Николаевна, не нравится, но что поделаешь, ведь везде так.
Нина Николаевна в раздумье повторила: «Везде так…».
Вошла хозяйка и хотела уже раскричаться, что я до сих пор не постирала пелёнки, но увидев Нину Николаевну смутилась, потом овладев собой, начала жаловаться, что я несносная, ничего не успеваю:
-Вот ты уже месяц не была дома, но в этом ты виновата сама. Не всё выполняешь, что я ей накажу. Вот за это ты и остаёшься здесь, чтобы в воскресенье доработать недоработанное за неделю.
Нина Николаевна молча вышла из кухни. После её ухода хозяйка приступает ко мне и требует, чтобы я рассказала, о чём мы тут говорили. Не знаю почему, но я решила скрыть содержание нашего разговора и ответила, что Нина Николаевна зашла, погрела руки возле плиты и вовсе ничего не говорила. Евдокия Ивановна успокоилась, а потом позвала Нину Николаевну:
-Вот я ей поручаю купить в магазинах весь доклад на 3 цветных пальто. Если выполнит, отпущу домой, а если нет, то надо же её чем-то наказать, вот она и не пойдёт домой.
Доклад на 3 цветных пальто включал в себя материю трёх цветов: зелёную, коричневую и светло-серую. Кроме того, нужно было подобрать пуговицы, нитки, строчные шелка в соответствии с цветом материи и вкусом заказчика. Выполняя такое сложное задание, обошла все магазины. Наконец всё подобрала, возвращаюсь, отдаю всё хозяйке. И тут раздаётся её крик о том, что нет ниток для зелёного пальто.
Но я чётко помню, как покупала зелёные нитки и положила в пакет, который только что отдала хозяйке. Разразилась «буря», домой меня не отпускают, « мало того, что не купила, да ещё и врёт!»
Во время этой сцены зашёл на кухню ничего не подозревающий Алексей Николаевич, поздоровался, поинтересовался, почему я плачу.
Я ничего не ответила, он подошёл к хозяйке, взял её за обе руки, привлёк к себе, и, к моему удивлению, из её рукава покатилась зелёная катушка. Нина Николаевна подняла катушку, посмотрела в глаза хозяйке, а потом говорит, обращаясь к брату: «Всё видела и мне очень гадко. Я ухожу».
Меня отпустили домой. После разговора с Ниной Николаевной я решила рассказать маме, как я «обучаюсь» швейному мастерству. Я рассказывала, а мама всё более ужасалась: «Что же ты раньше мне ничего не рассказывала?»
После этого разговора я уже не пошла в мастерскую на Конторской улице.