29

- …Потому что главная фишка зарыта в другом месте! – радостно сообщил Вергилий. – А именно: в оригинальности расположения стенда с агитацией периодической таблицы Менделеева...
- Ну-ну? – заинтересовался Серёга, двигаясь со старичком влево по каналу прогулочным шагом.
- Чё – ну-ну? – неожиданно окрысился старичок. – Про визуальное восприятие со стороны перпендикулярного горизонта относительно оси рефлекторного отражения слыхал? А про интерференцию антисветовых волн на фазе ирреального…
- Ты чё лепишь, старый? – перебил заговорившегося старичка Серёга. – Говори нормально: как эту сраную таблицу расположили? И в чём фишка?
- Кверху ногами её хотели расположить, в общем, - раскололся Вергилий.
- И всего делов? – свистнул Серёга. - А я-то думал…
- Всего делов?! – возмутился старичок. – Нет, вы на него посмотрите? Про атомную массу слыхал?
- Н-ну, слыхал, - не очень уверенно сказал Серёга.
- Сколько весит водород, знаешь?
- Сколько?
- Единицу! А сколько весит плутоний, в курсе?
- Сколько?
- Двести сорок четыре единицы!
- Что ты говоришь?
- То и говорю. А теперь прикинь: вниз ногами стенд с наглядной агитацией известной нам таблицы может стоять устойчиво в силу одного только классического расположения в ней элементов, правильно?
- Н-ну, наверно, - предположил Серёга.
- Да, правильно, правильно, - заверил его Вергилий. – Потому что – повторяю: в силу классического расположения – лёгкие водород с гелием, литием, бериллием и так далее расположены наверху, а тяжёлые радий, уран и плутоний – внизу. Усекаешь?
- Н-ну, усекаю…
- А теперь прикинь: каково стенд с агитацией таблицы известно кого поставить вверх ногами? – совсем уж расходился старичок, размахивая портфелем и свободной рукой. – Это ж сколько надо было бы вложить в сооружение данного стенда антитруда и ирреальных средств? Чтобы данный стенд не только крепко стоял сам на себе кверху ногами, но и привлекал внимание всех желающих всеми открытыми и неоткрытыми нашими и вашими химиками элементами периодической таблицы? И чтобы внизу вниз головами располагались лёгкие гелий с водородом и бериллием, а вверху – тяжёлый радий и прочие гандолинии? А если учесть, что один только радий набит тремя изотопами с периодами полураспада более полутора тысячи лет, а водород не имеет не то, что изотопов с полураспадами, но и вкуса с запахом и цветом, то можно себе представить, каких трудов стоило бы построить антиагитационный стенд так, как планировали? А каково было бы прилепить кариатид с атлантами и простыми цветочниками кверху тормашками, а?
Серёга, сбитый с толку обилием чуждой ему информации в теме изотопов и периодов полураспада, а также заинтригованный употреблением старого хрыча сослагательных наклонений, осмелился спросить:
- Так я не понял: этот стенд построили или не построили?
- Почти, - в натуре пригорюнился бывший римский поэт. – Но потом начались антидемократические перемены и – вот. От недоделанного стенда не осталось ни одной цветочницы, я уж не говорю о кариатидах с атлантами, которых отливали из натурального антимельхиора. А что до чистых металлов, помещённых на стенде вместо дешёвого ирреального муляжа, так им приделали ноги сразу, как только ваш главный демократический пидор подписал соглашение с аналогичными пидорами из союзных республик о роспуске СССР. И вот теперь ни стенда, ни тех демонов, которые болели за агитацию с физкультурой. Митька остался не у дел, поэтому и бегает теперь с лотком, лекарства толкает. Да ещё эти…
Вергилий с Серёгой выкатились по широкой дуге на некое подобие спортивной площадки. По площадке бегал какой-то вторичный тренер и кричал в мегафон:
- Граждане! Записывайтесь в секцию оздоровительной физкультуры! Это дешевле и полезней медикаментозного лечения…
В ответ на зазывания вторичного тренера произошло три действия.
Первое. В тренера полетели пустые склянки со стороны предпринимателей в сфере медикаментозного лечения. Ещё они – предприниматели – начали свистеть, улюлюкать и просто сквернословить.
Второе. В центр площадки выскочило до дюжины шустрых чертенят, одетых так, что первоначально они казались неестественно толстыми. Затем, когда чертенята приступили к сооружению физкультурной пирамиды, они стали снимать с себя «дутый» хлам. А когда они закончили «строительство», то красовались уже в одних антитрусиках, являя взорам желающих подтянутые фигуры и мускулистые хвосты.
И третье. Среди вторичных зевак образовалось некая инициатива. Особенно заметная даже в минимальном виде среди таких невыносимо раздутых и с виду таких совершенно недееспособных пузырей самого отвратного вида, как местные покойники. Данные покойники, по мере «похудения» экспозиционных чертенят, попытались собраться в группу и проделать что-нибудь энергичное, хотя бы отдалённо напоминающее организованное движение чертенят.
- Я попрошу! – засуетился вторичный тренер. – Сначала записываемся, потом предоплата за оказанные услуги и только потом… и только под моим чутким руководством…
- На мыло! – заорали местные бизнесмены, и кто-то из них запустил целой бутылкой с каким-то снадобьем в голову тренера.
- И вот это вот поддельщики денег с металлами? – с презрением поинтересовался Серёга, обходя вместе с Вергилием площадку.
- Ну, настоящие поддельщики тех и этих – люди скромные, – многозначительно поднял брови Вергилий. – Привыкли, понимаешь, держаться в тени. Поэтому сидят они себе в ирреально ночных клубах условные сутки напролёт, развлекаются со вторичными девочками и там же занимаются своими делами.
«Какими делами?» - хотел спросить Серёга, но не стал. Наверно потому, что надоело слушать всякую галиматью.
- Сам ты галиматья, - буркнул Вергилий, и они с Серёгой миновали и площадку, и группу последних вторичных торговцев ирреальными медикаментами, и, двигаясь всё влево, неожиданно оказались в гуще покойников, род занятий которых так просто по одному только их виду определить было невозможно. Однако навстречу путникам выскочил местный управляющий бес в виде Максима Галкина, и всё стало ясно.
- Здравствуйте, товарищи, - голосом, отвратно пародирующим голос Леонида Ильича Брежнева, приветствовал путников бес, похожий на паразита Галкина.
- Здорово, - буркнул Вергилий.
- От лица всех тружеников нашего предприятия заявляем…
Бес, кривляясь наподобие верхнего своего кумира, два раза ненатурально чмокнул, усиливая сходство и с Галкиным (не путать с другими Галкиными, уважаемыми людьми), и с давшим дуба генсеком.
- …О своей готовности к пламенной встрече дорогих посетителей, которые…
- Кончай дуру гнать, а? – попросил Вергилий. – Документы смотреть будешь?
- Можешь свои документы засунуть себе в задницу, - переставая кривляться, чванливо заявил бес, интеллигентно – одним только указательным пальцем с оттопыренным мизинцем – ковыряясь в носу.
- Ну, ни хрена себе! – возмутился Вергилий. – Да ты знаешь, кем санкционирована наша экскурсия?
- Ну, знаю, ну, и что? – презрительно сморщился бес.
- Ну, дожили! – развёл руками старый перец. – Косит под вшу лобковую, которая наверху устроилась на манде зажравшейся примадонны, и – на тебе! А вот я сейчас самому…
- Позвонишь? – ещё презрительней сморщился бес. – Звони! Да только мне всё это по барабану, понял, нет?
- И то, - пробормотал Вергилий. – Да и антизарядка почти на нуле… Слушай, хрен. А чего б тебе не прикидываться кем-нибудь приличней этого альфонса? Ну, скажем, взял бы имидж какого-нибудь классика типа Винокура или Хазанова. Что, слабо со средними данными косить под классиков?
- Да кто ж теперь косит под классиков? – сплюнул преисподний фанат паразита Галкина. – Про моду слыхал, старче? Так вот: теперь не модно косить просто под гнусного представителя верхнего ареала. Но самый писк, это когда ты косишь и под гнусного, и под посредственного одновременно. А если данная бездарь – ну, та, которую ты выбрал в объект подражания, - ещё и пузырится на верху верхней помойки незаслуженным авторитетом, то это ваще полный улёт! Хотя, если честно…
Бес перестал хорохориться и на секунду явил на своем «лице» подобие нормальной грусти из классического ассортимента настроений нечистого менеджера нижнего уровня.
- …То ходить с вывеской этого Галкина подчас и самому противно…
- Пошли отсюда, - скривился от отвращения и сострадания одновременно Вергилий.
- Пошли, - поддержал старца Серёга, и они с поэтом снова тронулись в путь, и снова забирая влево. – Так вот почему тут такой контингент, ни на кого не похожий. Выходит дело, что поддельщики слов и людей такие, как…
- Да нет, не совсем, - перебил Серёгу Вергилий. – Слышал ведь: косить теперь модно под гнусных и посредственных одновременно. А настоящие фальсификаторы людей и слов, это, я тебе доложу, такие фигуры!..
Договорить Вергилию не дали какой-то голый вторичный мужик, препирающийся со своей тенью. Препираясь, мужик насунулся на путников, получил от Вергилия в ухо и поканал дальше.
- Да отвали ты, вот прилепился! – заорал вторичный голый мужик на свою тень, которая не очень-то на него походила.
- Да чё отвали, чё отвали? – огрызнулась в натуре тень, путаясь под ногами «хозяина». – Мне скоро сюда прямики, вот я и привыкаю…
- Так привыкай где-нибудь в другом месте, шкура предательская! – заорал вторичный, отодрал тень от «пола» и дал ей чувствительного пинка.
- Кто б говорил! – завизжала тень, отлетая на приличное расстояние. – А сам кто?!
- Кто такие, знаешь? – машинально поинтересовался Серёга, оборачиваясь и наблюдая, как натурально голый вторичный мужик продолжает реально отбиваться от тени тоже голого мужика, но какого-то реально другого.
- Да сволочь обыкновенная, - отмахнулся Вергилий. – Бывший двойной вражеский агент Пеньковский и тень его – сучий потрох бывший советский генерал Калугин. Однако не о них речь, а о настоящих поддельщиках людей и слов. А для сравнения послушай байку из классического репертуара про Юпа и зверски ревнивую его супругу Юну. Так вот, этот наш Юп был ещё тот ходок. А баба его, вместо того, чтобы кормильцу бороду выдрать, не давала спуску не только многочисленным любовницам ходока, но не пропускала даже их родственников. Дошла, в общем, очередь до некоей Семелы, дочери крутого бизнесмена Кадма. А Юна, возьми, и прикинься кормилицей Семелы. Да под сурдинку давай петь глупой тёлке про новый экспериментальный солярий Юпа. Ну, чтобы глупая тёлка потом наехала на Юпа с просьбой позагорать в этом ультрафиолетовом гадюшнике. А Юп, надо сказать, действительно затеял ноухау в теме искусственной соляризации платёжеспособных придурков. Ну, чтобы за меньшее время давать больше загара клиентам. Таким образом, он собирался переплюнуть конкурентов, но что-то пока в его новом солярии с регулировкой ультрафиолета барахлило. Да таково, что при испытании солярия у него сгорал к чёртовой матери седьмой по счёту испытатель соляриев. Каковые испытатели шли на такую рискованную работу в силу их нелегитимного положения в метрополии, куда они приехали на заработки откуда-то из глухой провинции. Но не о них, дураках, речь, а о глупой Семеле. Наслушалась она речей якобы кормилицы и давай приставать к Юпу с просьбами: пусти, дескать, да пусти позагорать в свой новый солярий. Да куды, упирается любовник, пусти? Он ещё не готов к нормальной эксплуатации. А-а, хнычет Семела, не готов, как жа! А я давеча слышала от одной надёжной особы, что других своих любовниц ты в тот свой солярий вот как пущаешь! Так что и меня пусти, а то щас такой визг подниму! Да иди ты ко всем лешим! – в сердцах отвечает Юп и даёт дуре Семеле ключи от этого своего экспериментального солярия. Пусть, думает, идёт, авось я его ещё на бабах не испытывал…
- Ну? – вставил словечко заинтересованный историей Серёга.
- Вот те и ну! – азартно сплюнул Вергилий. – Сгорела на хрен! Причём в рекордно короткий промежуток времени. Одни только накладные ресницы и силикон от грудей, изготовленные из несгорающего материала, нашли после неё в том солярии…
- Очень интересно, - пробормотал Серёга. – Однако как это можно так прикинуться кормилицей, чтобы её приняла за настоящую пусть и полная дура Семела? Или она её только-только на работу взяла? Но как можно верить на слово совершенно незнакомому человеку?
- Да не бери в голову! – отмахнулся Вергилий. – Сказано же: байка из классического репертуара. Однако у неё есть продолжение…
- Да? – переспросил Серёга.
- …Эта Юна, чтоб ей треснуть, не успокоилась одной сгоревшей на хрен Семелой, но взялась за её родную сестру. То есть, взяла да и подсыпала какой-то галлюциногенной дряни в нормальный кокаин, который нюхал муж сестры Семелы. Ну, тот нюхнул, чердак у него снесло, ему померещился налоговый инспектор в виде его родного сына, вот он и возьми, и грохни собственного сына из персональной лупары. И всё на виду собственной жены и другого собственного сына. Вот берёт сестра сгоревшей на хрен Семелы уцелевшего сына, бежит в подземный гараж, заводит «Джип» и вылетает на нём вместе со вторым сыном во двор. Да не рассчитала скорость и прямиком в бассейн. Где на хрен со вторым сыном и утопла!
- Ну, ты и злыдень, - поёжился Серёга. – Такие страсти рассказываешь, а у самого глаза блестят… А эта стерва Юна тоже хороша…
- Так это только присказка! – потёр ручки старик Вергилий. – Притом из классического репертуара. А теперь послушай из современного бытописания. Великую Отечественную войну помнишь?
- Смутно, - признался Серёга. В смысле, он смутно помнил не саму войну, а её историю. Вернее: плохо знал объективную историю Великой Отечественной войны из-за множественных противоречивых разночтений современных историков, как российских, так и украинских, появившихся после торжества «демократии» над социалистическом злом на территории бывшего Союза.
- Неважно, - отмахнулся Вергилий, - я тебе щас всё популярно обрисую. Так вот, перед этой войной в Советском Союзе очень сильно не любили троцкистов. Выслеживали их, доносили на них и, ясное дело, заключали в специальные места разной отдалённости...
«Каких ещё троцкистов?» - хотел спросить политически безграмотный Серёга, но не стал.
- …Вот одного такого троцкиста и везли из КПЗ на пересылку, - продолжил повествование Вергилий, не обратив внимания на сомнения слушателя, - а дело происходило аккурат в одна тысяча девятьсот сорок первом году днём двадцать третьего июня на территории Брянской области. И авианалёт, чёрт бы его побрал. Я имею в виду немецкий авианалёт, а не британский, или, скажем, со стороны знаменитого авиаполка «Нормандия-Неман». Одна бомба, короче говоря, угодила в автозак. Всех, ясное дело, в лепешку, один еврей чудом уцелел, да таково, что ни царапины…
- Какой ещё еврей? – перебил Вергилия Серёга.
- Ну, троцкист этот…
- А-а…
- …Так вот. Вылезает еврей из руин автозака, освобождается от наручников, шмонает покойников из охраны и прочего персонала на предмет возможных пригодиться в дальнейших мытарствах материальных ценностей с продуктами питания, запаковывается и – ходу в брянские леса. Потом – в Белорусские, где у него под Минском родной брательник в кооперативе заведующим работал. А тут оккупант, язви его в печень. И давай евреев с коммунистами и комсомольцами где ни попадя развешивать. Ну, думает, еврей, это я попал. Уж лучше бы на восток драпал и сидел бы сейчас за Уралом в одном из лагерей. А теперь и оккупанту на милость победителя не сдашься, и к брательнику ни ногой. Потому что оккупант зверь - зверем, а брательника, у которого на одной только морде написано, что он и не белорус, и не татарин, где теперь сыскать?
В общем, думал так еврей, прикидывал и вспомнил, что есть у него в городе Мозыре один знакомый хрен, не имеющий к иудейству даже косвенного отношения. Этого хрена наш еврей очень сильно выручил в тридцать седьмом и, можно сказать, спас от расстрельной статьи…
Бывший римский поэт на секунду прервался, тормознул, сунул свободную руку под хламиду и поддёрнул сползающие на ходу портки.
- …Я не стану пересказывать этот случай, - сделал небольшое отступление Вергилий, продолжив лавировать среди покойников десятого пояса и увлекать за собой Серёгу, - однако сообщу о такой безделице. В атозаке, помимо персонала и еврея, ехала некая опломбированная сумка с добром, конфискованным комиссарами у репрессированных троцкистов и прочих уклонистов от генеральной линии тогдашних Советского государства с коммунистической партией. В сумке, ни много – ни мало, находилось до двух килограммов бриллиантов с прочими изумрудами и около пятнадцати килограммов золота в различном исполнении. Сумку эту, само собой, еврей присовокупил к «трофейным» материальным ценностям и продуктам питания. Но, не доходя до Мозыря, разделил её – сумки – содержимое на тридцать частей и, не поленившись, спрятал в разных, приметных, но отдалённых друг от друга, местах. И только потом, имея на себе только шесть пар наручных часов в серебре и позолоте и один платиновый бугель, сунулся под покровом глубокой осенней темноты к тому, кого он когда-то спас от расстрельной статьи…
Тут Вергилий снова тормознул, перехватил свой портфель поудобней, перевёл дух и продолжил:
- …Ну, пришёл по адресу, некогда оставленному ему благодарным знакомцем чисто не еврейской национальности, поскрёбся в окошко и ждёт. А из окошко бабища и визгливым голосом спрашивает: «Какая это наглая морда смеет будить в два часа ночи самого помощника бургомистра оккупированного Мозыря?»
 «Эге! – смекает еврей. – Хорошо устроился бывший товарищ заведующий районной базы!» А вслух просит бабищу не шуметь, но передать господину помощнику бургомистра, что его просит тот самый Илья Макарович Шульман, который в тридцать седьмом, занимая должность областного судьи, таки спас господина нынешнего помощника бургомистра от расстрельной статьи за хищения в особо крупных размерах. Но выдал ему оправдательный приговор в счёт прошлой дружбы их родителей во время первой Мировой войны.
«Какой ещё Шульман?» - стала повышать голос бабища, имея в виду накликать патруль. Каковой патруль в те страшные времена мог адекватно отреагировать на Шульмана, не имеющего к немецким Шульманам никакого отношения, потому что какой немецкий Шульман стал бы красться в ночи и воровато скрестись в окно помощника бургомистра?
«Тот самый, и ещё я хочу добавить, - заторопился еврей, - что пришёл не с пустыми руками!»
 «А, Илья Макарович! – враз проснулся, оделся в высунулся в окно должник бывшего областного судьи. – Благодетель ты мой! Заходи, только тихо, а то, неровён час…»
Приняли, в общем, нашего еврея, как родного. Благосклонно взяли бугель с часами, покормили, чем Бог послал, и спрятали в погреб…
- Ну, ты и сказочник! – восхитился Серёга. – Просто заслушаться можно. Если вылезу отсюда обратно, обязательно чего-нибудь из тебя почитаю…
- Обязательно почитай… чего-нибудь из меня… если вылезешь, - подмигнул Серёге Вергилий и вошёл под сумрачную арку, покоящуюся на двух пузатых колоннах и предваряющую вход в очередной тоннель во внутренней стене десятого канала. Над входом висела вывеска. На вывеске было написано «Колодец Г». Возле одной из пузатых колонн отирался бес, жевал резинку и слушал плеер. Вергилий полез, было, в портфель за бумагами, но бес нетерпеливо отмахнулся, тряся головой в такт неслышимой для Серёги с Вергилием музыки, и они вошли в новое переходное сооружение.
- Так чё там дальше было с этим евреем? – напомнил проводнику бедный музыкант, куда-то вместе с ним спускаясь по плохо освещённому тоннелю.
- А то и было. Как засунули его в погреб помощник бургомистра со своей визгливой бабищей, так давай стращать: немец, дескать, совсем распоясался, вперёд со своей завоевательской миссией так и прёт, так и прёт. А навстречу ему японец. И всюду только стон стоит, особенно на еврейском языке и с коммунистическим приветом. Потому что и немцы, и японцы, и примкнувшие к ним турки с финнами, зело лютуют особливо по отношению и к евреям, и к коммунистам. А что в Мозыре деется, и-и! На всё про всё дефицит, со жратвой сплошная напряжёнка, и хоть служит кормилец помощником бургомистра (а что делать, не в концлагерь же?) и получает какие – никакие оккупационные марки, так разве ж на них что путное из продуктов укупишь? Только-только чтобы с голоду не помереть. Зато на чёрном рынке всего навалом, но за это надо платить чистоганом, а не какими-то оккупационными марками!..
Вергилий, ускорившись по наклонному тоннелю вниз, вошел в участок, не освещаемый призрачными фонарями, и с разгона вляпался в тупик.
- Во, блин! – крякнул старичок. – Где-то мы поворот проворонили…
С этими словами он бодро развернулся и погнал обратно.
- А что с евреем? – напомнил Серёга, заинтригованный историей, и поспешил за старцем.
- А что с евреем? – переспросил Вергилий. – Слушает он своего спасителя и помаленьку сдаёт ему те захоронки, которые давеча в лесу в разных приметных, но отдалённых друг от друга местах, сделал. Сдаст захороночку, спаситель сбегает, выкопает её и целых три дня кормит «квартиранта» ситником и щами, сваренными из оккупационных консервов. А потом снова под пустой гороховый супчик и чёрствые деруны стращает. Ну, еврей покушает с месяцок – с другой такого и новую захороночку сдаёт. И снова ситник, да и кофей из натурального ячменя в придачу. И так далее… А тут случись помощнику бургомистру в лесу ковыряться за пятой по счёту захороночкой и – партизаны. Ага, говорят, попался, гнида! И повесили помощника бургомистра на подходящей осинке. Или берёзке. Но не важно… А дело, аккурат, было в сорок втором. Наши тогда… Ваши, то есть, немца под Сталинградом встречают, а визгливая бабища, жена повешенного помощника бургомистра, оказалась в весьма затруднительном положении. Потому что мужа нет, зарабатывать на сладкую жизнь (не для еврея в подполе было бы сказано) некому, вот и пошла вдова в управу поломойкой. А между делом прикидывает: то ли дальше пытать еврея на предмет его новых заначек, то ли сдать его в комендатуру за какое-никакое вознаграждение? Да вовремя смекнула, что если расскажет еврей на предварительном перед повешением допросе, как он в доме той бабищи год с лишним харчевался, не видать бабище вознаграждения, а прямая дорога или в трудовой лагерь, или на соседний – с евреем – фонарный столб…
В этом месте своего повествования Вергилий столкнулся со всамделишным фонарным столбом. Этот столб выполз откуда-то из тоннельной ниши и пересекал дорогу бывшему римскому поэту, покачивая подвешенным антикварным фонарём.
- Бродят тут всякие! – возмутился старичок, обогнул столб и пошёл дальше, осматривая стены тоннеля на предмет нужного поворота. – Ага, вот он! – воскликнул Вергилий и стал подниматься по ступеням куда-то вверх. Серёга стал подниматься следом.
- Ну? – напомнил он.
- Короче, пришёл черёд бабище уже одной стращать еврея, морить его голодом и выкапывать заначки. Еврей в подполе опух от неподвижной жизни и почти ослеп. И продолжает дрожать от страха. Тем временем немца из Белоруссии наши… то есть, ваши, погнали к чертям собачьим. Потом и вся война кончилась. А бабища вышла замуж за демобилизованного старшину и рассказала ему про еврея в подполе. Старшина это дело одобрил, и бабища продолжает мытарить «квартиранта». И уже на пару с новым мужем шастает в лес выкапывать еврейские захоронки. А так как отставной старшина был не дурак выпить, то и бабища с ним запила. Выкопают, то есть, очередную захоронку, продадут в Гомеле одной знакомой попадье какое-никакое колечко с камушком, накупят денатурата с тюлькой и – ну гудеть. Да таково, что по три дня еврея забывают кормить. Потом покормят, опять продадут и снова гудеть. И так месяца три, потому что сразу всю захоронку не продашь: и у попадьи столько сразу денег от поповских служб не набегает, и опасно, потому что времена какие… В общем, сидел наш еврей в подполе аккурат ещё десять лет после победы. А потому так долго, что был наш еврей прижимист и больше, чем раз в полгода, иногда – в четыре месяца, на новую заначку не кололся. И так получилось, что когда сдал он последний свой тайник, его «благодетели» совсем уже от пьянства доходили. И даже не смогли пропить всю последнюю еврейскую заначку, а только малую её часть. Но напились денатурата и оба разом окочурились… Первым делом окочурившихся супругов хватились соседи: где, дескать, уже третий день тёплая парочка пропадает? Стучатся в дом, потом входят и видят: оба готовы, дальше некуда. Ну, снесли покойничков после недолгого милицейского дознания на кладбище. А дом опечатали. Потом проходит ещё неделя. Еврею невтерпёж. Потому что на постукивание его и на поцарапывание никто не реагирует, а кушать вот как хочется. В общем, когда совсем уже поджало, решил он принимать меры. Определился при свече по ходикам, что время за полночь, и давай из подпола своего выламываться. И к утру, к первым, то есть, петухам, таки выломался. Шасть по дому, а там никого. И жратвы никакой, потому что соседи-доброхоты всё вымели. Эх, думает наш еврей, совсем пропал! И жрать охота, дальше некуда, и на улицу страх как боязно выходить. Потому что, по словам покойной бабищи, кругом сплошной комендантский час, антисемитский патруль и самое обострение холокоста с оголтелым антикоммунизмом. Однако, слышит он из дома, чу! какая-то собака что-то поёт неподалёку. Да что-то такое, до боли знакомое и родное. Прислушался еврей и ушам своим не верит. Он поближе к окошку, открывает его потихоньку, голову высовывает и – здрасьте! «Наш паровоз вперёд летит, в коммуне остановка». Да не одна собака выводит, а в целых два пьяных голоса. «Что ж это делается? – думает еврей. – Неужто это немецкие оккупанты с японскими милитаристами так обрусели, что спьяну насобачились петь наши революционные песни?..» И только додумался до этого места, как слышит строгий выговор: «Товарищи! Потише, пожалуйста! А то не посмотрю, что вы возвращаетесь с именин военного комиссара города Мозыря, но буду вынужден препроводить вас в отделение милиции…» А еврей как вывалится из окошка в сад, да как припустит на голоса, да как завопит: «Милиция! Родная! Как же я по тебе соскучился!»
Вергилий перевёл дух и засветил огонь, потому что в боковом тоннеле, куда они с Серёгой свернули, предварительно поднявшись вверх по ступеням, стало совсем темно. Серёга зажёг свою зажигалку. Они с Вергилием повертелись – повертелись и ни хрена не увидели. Хотя было не так уж темно, чтобы до черноты. А если точнее, то Вергилий с Серёгой находились в неплотной гуще какой-то сумеречной субстанции. И, казалось, стоило только слегка напрячь зрение, и станет видно. Однако Серёга и смотрел, и водил огоньком от зажигалки во все стороны, но виднее ни черта не становилось. Он даже не видел ни стен тоннеля, ни его пола, на котором Серёга с Вергилием якобы стояли, ни самого Вергилия.
- Ладно, дальше пойдём на ощупь, - предложил Вергилий.
- Что щупать прикажете? – спросил Серёга и развёл руками. Затем потопал ногой якобы по полу и ни хрена не ощутил. Или не «нащупал». Но и не провалился.
- Да некуда у нас проваливаться, - буркнул Вергилий и попёр якобы на ощупь вперёд. – Дальше, то есть, некуда…
- А девятый уровень? – усомнился Серёга и тоже попёр якобы на ощупь вперёд. Но услышав голос ставшего невидимым Вергилия, понял, что пошёл он таки назад.
- Туда мы не провалимся, - успокоил его удаляющийся Вергилий. – Во-первых, нам туда дорога заказана, во-вторых, там так набито, что…
- Слушай, так я не понял! – прокричал Серёга удаляющемуся Вергилию. – А причём тут фальсификаторы людей в свете твоей очень интересной истории? И кто здесь, ну, на этом поясе известного уровня, из всей компании героев данной истории парится?
- А притом, - донёсся голос издалека, - что тот, который служил помощником коменданта при оккупантах, подделывался под человека в прямом смысле этого слова. Ведь он был обыкновенная неблагодарная скотина, но узнав, что бывший его спаситель пришёл не с пустыми руками, стал изображать из себя…
- Понятно! – заорал Серёга, в натуре чувствуя, как его голос реально вязнет в этих невнятных сумерках вокруг него. – А если бы еврей пришёл пустой, висеть бы ему на ближайшем фонарном столбе в самое ближайшее после явления к своему знакомцу время!
- Именно, - шепнул на ухо невесть как сблизившийся с Серёгой Вергилий. – А парятся здесь все герои моей истории, кроме бедного еврея… Ты чё орёшь?
- Так ведь это…
- Точно. Давай вот сюда…
Вергилий пихнул спутника в сторону, и они ступили на хорошо освещённый лестничный марш, ведущий круто вниз по новому тоннелю.
- Вот у вас тут понастроили! – возмутился Серёга. – На хрена ж было так путать?
- Так у нас, как у вас: не во благо, а вопреки…
- Опять! Расскажи лучше ещё чего-нибудь.
- Запросто, - не стал кочевряжиться Вергилий, аккуратно ступая по лестнице. - Там, что мы миновали, ещё один очень примечательный гусь имеется. Бывший директор детского дома. В советское время он работал в том же детдоме завхозом и уже тогда начал красть всего, но понемногу. Потому что в советское время его за воровство в более крупных размерах враз усадили бы. Однако ничего, пережил развал проклятого режима, а при демократах сделался директором того же дома. И понеслось! То есть, обнаружился в нашем гусе, ныне покойном, огромный талант. По части, то есть, тотального разворовывания тех урезанных благ, каковые блага государство продолжало выделять бездомным детям. Больше того: гусь наш стал не просто разворовывать блага, причитающееся детям, но соорудил целую организацию по принципу демократического централизма. А как иначе? Ведь помимо него, в деле крутились десять преподавателей, повар, завхоз, мастер по текущему ремонту, шестеро воспитателей, три медсестры, один врач, три домохозяйки и штук восемь прочего персонала в виде истопников, дворников и сторожей. Так вот, наш гусь строго запретил воровать частным образом, но только коллективно. При этом определил специальные доли от сворованного. Себе, то есть, положил, семь долей, заведующему по учебно-воспитательной части – пять, врачу – четыре с половиной и так далее до одной доли дворнику со сторожем. Также наш гусь подсчитал, сколько и куда должно уходить изъятых из детского обращения продуктов. Потому что часть их можно было просто продать, а часть никак не годилась на продажу, но только в подсобное – с курами и поросятами – хозяйство. Но так как подсобное хозяйство имели не все сотрудники детского дома, то директору вот как пришлось попотеть, чтобы не обидеть ни тех, кто подсобное хозяйство таки имел, ни тех, кто его не имел, ни себя. Однако он в числе первых – я имею в виду якобы богоугодные российские учреждения – разжился за казённый счёт компьютером, освоил нужную программу и дела у него пошли… Дальше – больше. Съездил наш директор на симпозиум руководящих специалистов по якобы богоугодному делу, который почему-то проводили в Сочи, и перенял у нескольких других демократических своих коллег опыт по навариванию денег за счёт усыновителей бездомных деток. Перенял и ну увеличивать доходную статью коллективного бюджета подведомственной ему организации внутри вверенного ему же детдома. А вот до реализации медикаментов и перевязочных материалов додумался их врач. И снова доходная часть известного бюджета увеличилась. Увеличился, соответственно, размер долей. А деток лечат голым иммунитетом, свежим воздухом и физическим трудом на подсобных приусадебных участках членов вышеупомянутой организации. И ещё заставляют использованные бинты стирать, кипятить, высушивать и сдавать в санитарную часть… Потом демократов сменили медведи. Наш сразу же вступил в соответствующую партию. И скоро сделался председателем регионального её отделения. А почему нет? Ведь наш директор на всех публичных углах заявлял о своей пламенной солидарности с героем вашего паскудного времени, гандоном Путиным. А какие статьи в газеты писал! В каковых статьях призывал возрождать страну посредством внедрения более правильного и более патриотического воспитания в детской среде. Да что статьи! Ведь наш директор, ни много – ни мало, явился инициатором создания разных благотворительных фондов, от деятельности каковых известная часть известного бюджета становилась ещё лучше… Но и это ещё не всё! Наш гусь додумался даже как перераспределять среди своих сотрудников – среди их деток с внуками – те бесплатные места в вузах, каковые места государство предоставляло только выпускникам детдома. А если таких мест оказывалось больше, он просто уступал излишки посторонним желающим людям за небольшие вознаграждения…

 

next

 
 








1) Вообще-то, гадолиний из семейства лантаноидов, атомная масса 157, семь изотопов, назван по имени финского учёного Гадолина






2) Первый реально рисковал жизнью и таки с ней расстался по приговору военного трибунала во времена застоя. Второй начал сдавать Родину тогда, когда это стало неопасно, потому что все сдавали, во времена плюрализма мнений






3) Вергилий, очевидно, имел в виду Юпитера и Юнону. Или Зевса и Геру в греческой «транскрипции»






4) Большинство невинно пострадавших в ГУЛАГе так называемых троцкистов были приличными людьми, не заслуживающими своей участи. Хотя количество политических жертв сталинских репрессий современными «историками» значительно преувеличено. Как правило, теперь жертвами сталинских репрессий стали называть и вульгарных спекулянтов, и примитивных расхитителей социалистической собственности, и нормальных уголовников. Что касается самого Троцкого, то это была мразь, каких поискать. Однако современные «историки», поливая товарища Сталина всяческим непотребным дерьмом, о товарище Троцком либо умалчивают, либо описывают его эдаким политическим дусей, на которого разве что не молиться






5) Автор имеет в виду стоматологический бугель, а не металлическое кольцо наверху сваи, предохраняющее её в процессе забивания






6) Денатурат при товарище Сталине стоил один доллар тридцать центов пол-литра. Назывался в народе «три косточки». Потому что на этикетке рисовали предупреждающие череп с двумя перекрещивающимися мослами. По качеству сталинский денатурат примерно соответствовал современной российской водке класса «премиум» по двадцать долларов за аналогичные пол-литра






8) Вообще-то, принцип демократического централизма подразумевает выборность снизу доверху и отчётность сверху донизу. Вергилий, очевидно, имел в виду принцип нового русского демократического централизма