18 апреля
«Есть люди, для которых недостаточно найти себя: они стремятся найти Бога. Они успокаиваются только тогда, когда найдут Бога, когда будут жить и растворяться в Нём. Они постигают уже слова апостола Павла: „кто во Христе, тот новая тварь; древнее прошло, теперь всё новое“». Так писал о Распутине обер-прокурор Синода князь Жевахов. Комментируя его слова, Мария Распутина пишет: «Жаль только, что никто из писавших об отце (и обер-прокурор Синода Жевахов в их числе) не смог приложить подобное понимание к нему в положительном смысле. Опять прав оказался отец, говоря про таких: «Буква запутала ему голову и свила ноги, и не может он по стопам Спасителя ходить».
Но если князь Жевахов глубоко уважал, хотя до конца и не понимал религиозности Распутина, то другие люди относились к Григорию с высокомерным презрением. К примеру, Зинаида Гиппиус, которая с Распутиным не была знакома и верившая (а главное — по определённым причинам хотевшая верить) всему тому, что о нём писали в газетах, открыто выражала своё к нему презрение: «Распутин как личность — ничтожен и зауряден... желания его до крайности просты...» — писала она в мемуарах . «Безграмотный буквально, пьяный и болезненно-развратный мужик, по своему произволу распоряжается делами государства Российского», — записала она в своём дневнике . Повторюсь — Григория Ефимовича сама она в глаза не видела.
Такая скоропалительная оценка личности Григория Ефимовича была в целом присуща большей части тогдашней русской интеллигенции, что говорит в первую очередь о её печальном духовном состоянии. Фактически для того, чтобы иметь право называться интеллигентным человеком в России того времени, нужно было непременно быть дарвинистом и либо атеистом, либо, на худой случай, агностиком. Естественно, что та вера в Бога, то упование на Его слово и та восторженная религиозность, что воплотились в Григории Распутине, казались «интеллигентному» русскому того времени не просто непонятными, но и требующими какого-то «естественно-научного» объяснения. И такие объяснения искали и находили там, где, как казалось этой мнимой интеллигенции, их можно было найти. Они без тени сомнения заключили, что Григорий был движим желанием власти, секса и денег — по сути, проецировали на него свои собственные черты характера.