МУЛЬТИФУНКЦИОНАЛЬНЫЙ ТРАНСОПТИЧЕСКИЙ КВАНТОВЫЙ ГРИМУАР
ПРЕАМБУЛА
Первая в мире экспедиция в Сверх Саргассово Море, совершённая в XXI веке от Р.Х. несколькими незаурядными персоналиями не без помощи прихотливых измерительных приборов и популярных психотропных средств.
Действие происходит / связано с несколькими частями света единовременно. Дата отправления: 5 сентября 2015 года, день активации галактического портала по Тцолькину, Калахун Мэн (Кристаллический Синий Орёл), под номером 155.
Места дислокации действующих лиц:
1. Эгитуйский Дацан, Улан-Удэ, Бурятия. Монах-послушник 17 лет брат Сагаадай путём полуторагодовалой медитации вдали от всей цивилизации, абсолютной аскезы и воздержания от какого-либо делания (не считая уборки и физических упражнений) внезапно получает сатори и вне себя от счастья устремляется сквозь представший перед ним портал в виде закручивающейся пурпурной спирали в измерение X (Супер Саргассово).
2. Ферма организации WWOOF (World Wide Opportunities on Organic Farms), Марокко, Северная Африка. Двое молодых людей, араб Саиф бен-Газир и европеец-каусёрфер Карлос, а также дама сердца последнего, обворожительная швейцарка с сильным скандинавским акцентом Марта, устраивают вечером кислотный ритуал, приуроченный к Тцолькину; используется лизергин, ДОБ, семена гавайской розы, спэйскэйки, киф и айяхуаска в разных пропорциях; после большой джабокки в Карлосе внезапно просыпается дух древнего атланта по имени Илуваназзи, который активирует портал, и вся компания гроверов переносится в Супер Саргассово.
3. Часовня Священных Зеркал, Вапингерс Фолс, Датчесс, Нью-Йорк, Соединённые Штаты Америки. Церемония двигательной медитации “5 ритмов”, проводящаяся в память о криэйторе данной техники, танцовщице, музыканте и городском шамане Gabriel Roth, в храме Луны. Совокупными силами нескольких особо отмеченных Космическим Присутствием лиц открывается галактический портал, в который попадают сами открыватели: профессор кафедры криптоистории Нью-Йоркского университета Ллойд Маккелпи, он же ученик Грофа, Маккены и Лили и видный нью-эйджер, долговязый негр-актёр по прозвищу Candyman и индийская танцовщица Nagini, известная своим змеиным изяществом.
4. Девон-роуд, Лидс, Англия. Художница, поэтесса, визионер, социолог, писательница, астроном, оккультистка, транссексуалка, медиум и амбидекстр в одном лице, мисс Дафна Найтингейл, 29 лет от роду, в дождливый вечерний сплин которой ничто не могло проникнуть без должного письменного приглашения за несколько дней, в процессе нанесения красочных слоёв на тёмную тканную основу впадает в транс и тем самым активирует портал в Супер Саргассово Море, который затягивает её через изображённый на холсте спиральный узор.
5. Strada Almasu Mare, Bucharest, Румыния. Двое бедных румын, говорящих по-хорватски, один наполовину цыган, другой на одну четверть мордвин и на одну – армянин, заняты этим вечером записью лайва своего нового напившись предварительно сиропа от кашля и нажмыхавшись плохенького гашиша местного отбива, да ещё и кетамином закинувшись. Первого зовут Богдан Марунеску a.k.a Micromare, второго зовут Раду Змеждерски a.k.a Rade. Посредством чудовищно гротескного вдохновения парни уходят в глубочайший weird-трип, который каким-то образом активирует трансцендентальный портал в Супер Саргассово.
6. Пирамида Кукулькана, Чичен-Ица, Юкатан, Мексика, Центральная Америка. Исследователь древних цивилизаций и энтузиаст непознанного, алхимик и антропософ Алехандро ди Верде вместе со своей ручной выдрой Бьянкой попадают в нужное время в нужное место и с помощью заклинаний, переписанных с майянских глиняных табличек, открывают портал в X-dimension, который разверзается прямо в центре пирамиды ровно в полночь по космическому хроноисчислению и переносит обоих в план Супер Саргассова Моря.
ПРОЛОГ
“О дивный новый мир, как ты диковен и туманен!”
Неизвестный автор
ЛОКАЦИИ СУПЕР САРГАССОВА МОРЯ
1. Храм Потерянных Вещей
2. Пустынные Земли
3. Алхимический Сад
4. Цирк Братьев Вендиго
5. Музей Музыкальных Механизмов
6. Факультет Сатурнологии
7. Гротесквилль Inc.
8. Криптозоологическая Роща
9. Бюро Трансцендентально-Кинетических Исследований
10. Александрийский Хубернатриумъ
11. “Летучий Голландец”
12. Лабиринт Царя Соломона
13. Кузницы Гефеста
14. Евклидолока
15. Хрустальный Паноптикум
16. Plazzo Della Gorgona
17. Покои Принцессы Зумуруд
18. Рощи Живых Эйдосов
19. Скрипторий Дяди Мундуса
20. Гесперидовы Угодья
21. Джиннистан
22. Усыпальница Радаманта
С Ц Е Н А Ъ85/33: МЕТРОПОЛИТАН
Метро. Six o’clock.
Объявляется станция: "Чистые Пруды" (а пруды-то почистили, шутит голосовая запись из динамиков). Норот, как по беспроволочной команде, одновременно вскакивает с промятых советских дермантиновых сидушек и ебашит к дверям на всех парах. Стёкла иллюминаторов покрыты следами тэгов-сигил, начертанных корявыми упоротыми граблями неотёсанных бомберов с помощью несмываемых нитро-чернил итальянских squeezer-ов, оставляющих свэговые подтёки. В психической атмосфере подземной реки Стикс чувствуется нескончаемое сексуальное напряжени, перемежающееся мириадами социальных параной, умных цитат из старых книг и ленивых, жирных лярв гаджетной зависти. Напротив сидит дед в орденах и коповских очках и чиает PlayGrandPa на развороте. Слева от него жутко косит глазами нависающий над дедом конопушчатый дядя Стёпа, баскетболоидный аскелерат (новый селекционный сорт "Atlanthean-Pro”), размер стопы которого равен размеру берцовой кости среднего взрослого человека XX-го века. Через два сидения от них (ибо баскетболоид занимает два сидения как минимум) малолетний гений в кепарике и роговых очках, как у Тортиллы, повторяет, как заведённый или как на рипите, новый силлабизм-луп (почему дети напоминают сэмплеры?): "Агррромный! АГГГГРОМНЫЙ! Калллайдрррр! АГРРРРРОМНЫЙ! КОККАНОЗЗЗТРРРА! КАРЛШТАДДД! АККАДЕМЕТРРОН!" Две универсальных модели для удовлетворения всех плотских желаний в виде молодых сорок на шпильках из ЦУМ-а, воплощающих современный идеал Венеры резца Боттичелли, стараются всемисилами игнорить тяжёлые и раздевающие взгяды-сканеры удалых кавказских горцев-многоборцев. Но у киборгесс это никак не выходит, ибо их пси-защита слаба по сравнению с первобытным желанием владения представителей горных племён. Стикс-трамвай начинает стопорить, замыкая электродугу, и точёные ноги кокоток неловко сотрясаются вместе с их филейными частями, отчего поросшие жёстким волосом созерцатели цыпочек чуть ли не подвывают, но суровый взгляд русского богатыря, факсимильного слепка с древнегреческого гладиатора Мирона из противоположного угла выходных дверей, умеренно раздевши двух офисных киборгесс, (оголив налитые млечным соком спелые груди, но оставив на них трусики), перемещается на гостей властей столицы, и они злобно отводят свои сканировочные буравчики. Через проход, в конце вагона, оживлённо сотрясает энергоинформационное пространство группа фуррикатов-косплэйеров, на которых всем глубоко надсрать, кроме что малых детей и патрульных станционных идиотов-суворовцев. Напротив анимешных фуррикатов сидят (слева направо): крупный угрюмый чиновник с лицом ротвейлера, в архикупеческом серо-стальном пиджаке, с внушительным мамоном, лениво моргающий в экран яблофона; зрелая женщина в цветочном сарафане, сосредоточенно читающая метафизические терзания Достоевского, с копной рыжих кудрей, рассыпанных по покатым плечам и поигрывающая ножкой, закинутой на другую стройную и мощную часть классического развитого женского тела – на таких всегда любо-дорого поглядеть после изучения коллекций мастеров Возрождения или Барокко; православный батенька с ликом князя Мышкина, зачарованный от хтонических бесов и цифровых лярв большим намоленным распятием и костяными чётками, одетый в выгоревший на солнце некогда сажево-чёрный подрясник. Он читает трилогию "Иллюминатов" РАУ и Ши; видно, как иной раз гневается его высокий чистый лоб, хмурятся тонкие светлые брови и как он шёпотом возносит молитвы за упокой душ грешников, которых Нечистый поверг сочинить сей богохулический, идиотический трактат без связного сюжета и нормального чувства юмора. На другом конце вагона преимущественно сидят и стоят уж совсем не выразительные личности, по всему проходу грудами навалены отслужившие своё устарелые утренние новости, замятые и затоптанные.
Вот вагон стопорится совсем и людской карнавальный поток, схожий с лавиной или муравьиным налётом, вываливается из бледно-голубого света электроконтейнера и спешит на переходы, да поскорее, да через три ступеньки. Муравлюди иной раз сшибаются на бегу, будто какие-то слепые остолопы, и долго водят своими антеннами-усами в бессильной ярости, скрежеща жвалами в поисках обидчика. Гудит станционное напряжение. Тысяча диалектов сливается в раздражающий атонический иллбиент. Внутрь вагона тут же забивается вдвое превышающая масса человеческого стада. Двери закрываются, в последний момент в вагон заскакивает нелепо одетый провинциальный интеллектуал в круглых окулярах – броуновское движение заряженных хаотической инфой частиц засасывает его внутрь и прибивает к иллюминаторам противоположных выходу дверей у левого конца вагоносостава.
От зашкаливания информационного поля начинают моргать лампы и глючить стереодинамики. Запись поставленного годами тяжкой вокальной практики голоса Надежды Кадышевой жестоко зажёвывает, раздаётся глухой скрежещущий загробный глас Харона-машиниста: "Поезд отпрувляется! Отпустите двери! Отбой! Фршшшш…" Среди прочих новых пассажиров оказывается молодая хипстер-фря в накидке из меха шиншиллы, непонятных лосинах, дурацких турецких шлёпках, с выдающимся иудейским профилем и раздутым как пузырь, животом. Есть в ней что-то крысиное. Баскетболоид вскакивает со своего места со скоростью спортивного снаряда в пламенном порыве галантности, но из-за чрезмерно аномального роста бьётся со всей дури лбом об стальной поручень, отчего рефлективно отлетает обратно на сидушку. Будущая роженица стоит перед ним в растерянности. Тут же, как чёртики из табакерки, со своих заслуженных по закону метро постов вскакивают ещё два-три стереотипических хохлатых молодца-культуриста в подвёрнутых на полпальца брюках и свитерах поверх цветастых поло – образцы джентльменского кодекса поведения, выпускники МорГУна и РУДНика. Из дальнего конца транспортного контейнера по перевозу мозгов, мышц и сердец ползёт некое деформированное существо, при ближайшем рассмотрении оказывающееся почётным членом гильдии Отверженных, выставляя напоказ всем присутствующим свои отвратительные врождённые увечья и декламируя жалобным блеянием полудохлого козлёнка "…А роооооза упааааала на лааааапу Азоооооора…".
Брюхатая деваха с иудейским профилем наконец плюхается с пердящим звуком на продавленный дермантин и тут же подключается к Wi-Fi-Метро через межлицо своего волшебного гаджета, чтобы ни секунды ни расставаться с конвейерной лентой мировых новостей шоу-биза, фрэндлистиком, гламурчиком, ширпотехами, умночатиками и лаечками к селфикам своих домашних. Молчвек в круглых окулярах, пытаясь отвоевать миллиметр свободного пространства у квадратных дачников и бородатых сладжеров с гитарными футлярами, урывком бросает взгляд в иллюминатор соседнего вагона. К двери с той стороны прижимается пара разгорячённых фитнессом и феромоновыми духами юных акселератных тел – кажется, что они симулируют коитус, задница женской особи расплющивается об стекло, она обвивает ногами накачанный аминокислотами торс своего драгуна. "Главное, не баловаться волшебной травкой, а так хоть ебись кверх ногами на людях!" – сокрушённо думает очковый интеллектуал и переключает трэк.
Вдруг к грохоту привычного высоковольтного перемещения в свистящем пространстве общего туннеля реальности примешивается странный ультразвуковой визг, будто к обычному шуму кто-то из Вышестоящих добавил осцилляторный перегруз и выкрутил питч на три октавы. Застывшие по преимуществу в эмоциональном анабиозе, опухшие от инфооверлоада, разнокалиберные физиогномии представителей техносредневековья как=то странно диффузятся и расплываются, перетекая друг в друга. Происходит что-то вроде квантового скачка, который на следующее утро будет замусолен до блевоты в свежем выпуске "Метро", в "Мк" и, конечно, в "Вестнике паранормы", а известный дородный художник Абрамянцев забацает несколько своих фирменных карикатурных посредственностей, а известный сферический звездочёт Павел Глоба даже напишет своё лучшее эссе, приуроченное к Параду Планет и смены частоты резонанса Шумана.
Пчеловеки наконец догоняют, что происходит что-то из ряда вон и начинают в непонимании жужжать как разворошенный рой. "Deus Omnipotentum Nostrum!!" – восклицает киргизский учитель латыни.
"Mungu wangu, ni nihi shit hii?!” – вопят бедные африканские студенты из Камеруна и Ботсваны.
"Ayatollaaaaah!” – ревёт некто в костюме аравийского бедуина.
"Ебаааааать! Чозанааааа…" – гудят могучие меха столичных буйволов-дипломатов.
"АГРРРРРАФЕНААА!" – слышен высокий детский голос.
Только невозмутимый индиец в оранжевой чалме ничего не кричит и не диффузится. Ну и вдовесок тот критический насмешник в круглых окулярах, который в данный момент включил в своём китайском смартфоне недавно перекачанный миксец кварко-глюонного хроно-панк-трэп-джэма от знакового лэйбла "HERMENEVTOS” – он просто погрузился в саунд с закрытыми веками.
Через мгновение яростного рёва и торсионных пертурбаций электросостав вылетает на сверхзвуковой частоте в 770 000 Khz в некоторое межзвёздное пространство, а все пассажиры, ну или почти все, рассыпаются на элементарные частицы, символы и мемы, создавая облачка радужно мельтешащего тумана и каких-то сюрных геометрических абстракций. Зрелище, конечно, феерическое. В порядке остаются: парень в окулярах, индиец, протоиерей, читавшиий "Иллюминатов", зрелая дама с томиком Достоевского и, как это ни странно, малой в кепарике, продолжающий выкрикивать свои идиотские силлабизмы, как попугай.
Все выжившие бросились к иллюминаторам, жадно наблюдая проплывающие мимо гротескности. А там… там происходило поистине удивительное.
Мерцающая фрактальная сетка квантового измерения ежесекундно дифференцировалась и интерферировалась, порождая из своих глубин сложнейшие узоры, напомнившие очковому интеллектуалу виденные им оптические приблудушки ушедших столетий: изоморфические калейдоскопы, концентрические фенактистоскопы, параболические гекатропоскопы. Молчвек в окулярах припоминал в этот момент, как добаловался в детстве с одним из этих устройств до полного расстройства внимания. Доктор сказал, что это неизлечимо. И тогда он понял, что детство закончилось.
– О, смотрите, какие странные круговороты там! – воскликнула прекрасная женщина классической лепки.
Все поглядели в ту сторону, ну, то есть все, кроме индуса. Вообще это был загадочный субъект, всецело поглощённый изучением эльфийских машинерий Коллекторного Поля Имаджинариума. Он сидел и только усмехался в свою чёрную, как смоль, бороду.
– Маттерь Божья! Что ж это за диво, едрить его в корень? – только и выдал очумелый служитель православного канона.
В определённых точках этого гиперпространства будто бы генерировались центровые узлы напряжённости, из которых в свой черёд развертывались системы новых фрактальных туманностей, состоящих из неописуемых коллабораций человеческого искусства, геометрических узоров, архитектурных абстракций и природных явлений. Будто бы кто кинул сразу сотню маленьких камушков в пруд, отражающий внутренность купола собора святого Петра, забитую отчасти трёхмерными граффити, науч-попом, древнеегипетскими пиктограммами и ещё Атум знает чем. И эта космогония длилась непрерывно и бесконечно. Тем временем из громкоговорителей полилась негромкая, удивительно чистая по качеству звучания для заводской поточной аудиотехники, но какая-то потусторонняя и будто бы задилейенная симфония Мусоргского "Ночь на Лысой Горе", как определила через секундное колебание просвещенная классическая барышня. Сопровождаемые лёгким аналоговым шуршанием и низкочастотными трансмиссиями, изысканные партии кларнетов и флейт-пикколо незаметно переливались в гнусавые каденции фаготов и мощные взрывы валторн.
– Ого, смотрите, там, вон там, что это? – спросила вновь бальзаковская дама.
Мимо летящего в невесомости и бескоординатности виртуальной среды железнодорожного вагона Трансмаша модели А-типа 1935-го года выпуска со странной компанией на борту проплывали дрейфующие обрывки привычного мира, будто вырванные из Wikimedia статьи в 3d-формате. Вот мимо пронеслась странная установка из металла, вращая лопастями, то уменьшаясь, то увеличиваясь вне всякой логики и законов перспективы. Ребёнок-вундеркинд вновь завопил: "КАЛЛЛАЙДРРР!" С другой стороны в отдалении материализовался глиняный истукан с острова Пасхи, а за ним ещё и ещё. Величаво они проплывали, медленно вращаясь вокруг своей оси. За ними увязалось какое-то существо, сплошь состоящее из логотипов разных фирм.
– Бля, это ж какая-то Страна Чудес прям! Надо же. Я такое обычно только в своих гипнагогических фантасмагориях наблюдаю. Не хватает только пасхального кролика. – выругался в приливе эмоций молчвек в окулярах.
Долго ждать не пришлось. Быстро приближаясь из очередного созданного Узла, вращая лапками, крутился вокруг себя мультяшно-кукольный Пасхальный Кролик, ежесекундно партикулярно меняясь в образе, атрибутике и даже в качестве прорисовки и натуральности, будто его модель остервенело компоновали какие-то безумные шляпники-мультипликаторы из всех существующих за историю синематографа фильмов, мультов, спектаклей и макетов.
Протомонах отвернулся от иллюминатора, закрыл лицо руками и упал на колени, не в силах вынести чудовищную абстрактность квантовых парадоксов Имаджинариума Его Величества Мундуса.
Молчвек, придвинувшись к классической барышне в лёгкой фетровой шляпке, продолжал глазеть. Вот проплыла мумия древнего рептилоида, на лбу у неё были вырезаны иероглифы: "Сетмаабнипут – Усефет!" Рядом проплывали странные яблоголовые джентльмены Рене Магритта, крутящие педали огромных английских велоципедов. За ними неслись со скоростью реактивных слизней всевозможные комплекты рыцарских доспехов: голландские, миланские, ламилларные, линотораксные, штейхцойги, жиппоны, хауберки, пансероны, реннцойги, бьющиеся на мечах, шпагах, секирах, электрогитарах, столовых приборах и лазерных указках.
Молчвек в окулярах читывал в своё время Чарльза Хоя Форта вкупе с Митрофаном Аксёновым и академиком Вернадским, так что сразу по открытии глаз после переключения микса смекнул, что по некоторому странному стечению факторов Глобальный Матричный Суперкомпютер дал сбой, и целый вагон божественной плоти и мёртвых дущ Общества Потре****ства выбросило в Сверх–Сарагоссу.
Он отвернулся от окна, поглядел на изгиб круглых плечей зрелой барышни, зачарованно внимающей фантасмагориям, и подошёл к спокойно сидящему индийскому учёному, смотрящему на него невозмутимым взгядом чёрных горящих глаз. Индийцем оказался не кто иной, как известный квантовик-брамин Амит Госвами, автор таких пукановзрывоопасных мастхаммеров, как "Самосознающая Вселенная" и "Физика Духа". Молчвек тоже читал его в своё время, но урывками.
– Итак, друг мой, – подал голос удивительный учёный индиец, выражаясь на безупречном инглише, – мы с вами получили уникальную возможность совершить путешествие в Измерение Зед. Вы спрашиваете, как такое возможно? Всё дело в том, что благодаря вашей радикальной конфигурации сознания, т.н. "блуждающем акаузативном кристалле стохастической аутореференции" или ";;;;;;;;;;; ;;;;;;;;; ;;; ;;;;;;;;;;;;;;;", что относится к первой группе уникальных сочетаний астрологических влияний, чем можете гордиться, а можете и не гордиться, дело ваше, вы иногда способны запускать встроенный в ваш мозг Квазипризматрон, который в свою очередь ответственен за связь и маршрутизацию с Имаджинариумом. В данном случае катализатором послужил, очевидно, этот коряво сварганенный бразильско-корейскими визионерами звуковой спектакль, который ваше поколение зовёт подкастом.
– Очень рад слышать, профессор Госвами. Но что нам теперь делать здесь?
– Как что? Наслаждаться. – спокойно ответствовал учёный брамин и по мановению руки материализовал рядом с собой парящий в воздухе поднос с коктейлями. – Давайте, выпьем что ли за встречу.
Вся компания расселась на сидушках и принялась смаковать напитки, и даже православный князь Мышкин, перекрестившись, опрокинул стопарь холодной брынцаловки, занюхав рукавом.
* * *
С Ц Е Н А Q\\392: ПОТЕРПЕВШИЙ КОРАБЛЕКРУШЕНИЕ
Я просыпаюсь и вижу странный свет за окнами. Так пульсирует хромосфера в такт ритм-машинам Внешнего Спектра Волнового Кольца Псилоклиматического Нормализатора. Лёжа в ванной из жидкого хлоргексодроминбромида, я вспоминаю свой ментальный опыт проникновения в сфиру Йесод. Для этого мне понадобились инструкции из книги Алаф ра-Шафим. Включив дрим-машину, одев бинауральные стереоскопы и смешав странный порошок undlela ziimhlophe, или корня сновидений, с экстрактом лунного папоротника, я расслабился и провалился в смутный океан Айн Соф. Там я узрел Провожатого, странное многомерное существо, сведущее в гексоэдрах, триалогах и силлабизмах, оно направило мой спектральный канал во входное гнездо Распределителя Реальностей. Далее я мало что помню, кроме разноцветных сгустков параболоидов и призрачные огни реликтоплазмов, напоминающих вихревые сгустки зеленовато-мерцающих штрих-кодов, но вот моё сознание оказывается в теле некоего гоминида, выброшенного на песчаную отмель, покрытую ракушками и бурыми водорослями-ламинариями. Тело содрогает и трясёт, как в жестокой тропической лихорадке. Никакой прежней памяти не загружено. Квази-я поднимается и бредёт вдоль отмели, озираясь по сторонам. Слева - песчаные скалы. Справа - безбрежные воды. Впереди - каменный портал среди буйных джунглей, над ним надпись "Et In Arcadia Ego". Всё будто бы в цифровом тумане. Но вот приходит инсайт: меня зовут эль-Мурабби, я беглый испанский полуеврей-полумавр, сведущий в мореходстве и каббалистике. Пальмовые макушки шумят, содрогаясь в порывах южного Зефира. Я кажется, бреду к порталу бесконечно долго; при приближении камни его кажутся бесконечно древними, свинцово-серыми, щербатыми. Я вновь в бессилии падаю на колени, пытааясь осознать, кто я и где я. Кажется, была буря. Капитан Сантьяго д"Ортега обещал, что нас не будут слишком сильно мучить перед смертью. Я помнил глаза своей жены, заволоченные плеромой смертной тоски. Меня судили за чернокнижие и отправили вместе с прочими сефардами-каббалистами на золотые рудники в дальнюю страну Эль-Дурадо. Мой сын Яхве бежал за мной до самого трапа, пока его не отпихнул дюжий марселец-конкистадор. Моим единственным желанием было как можно скорее закончить со всем этим. Диего де ла Пьерте, наш судовой врач-гомеопат, постоянно выспрашивал меня о тайнах гематрии, так что мы сблизились и часто обменивались опытом, наблюдая за бегом стальных волн. На двадцать восьмой день, в среду, когда господствовал Меркурий, налетела страшная буря, вызванная не иначе, как Тифоном, разорвавшая наше трёхпалубное судно в щепу, после чего у меня была чёрная полоса тишины, прерываемая всполохами обрывочных видений циклопических заводных омегаполисов. Очевидно, это был знак свыше, ведь теперь я был спасён среди всех прочих узников и тюремщиков, и даже проклятый д'Ортега служил ныне кормом океанических рыб. Ибо у меня был с собой талисман, который я по всем правилам реконструировал из книги "Пикатрикс", в которой собраны арабские могущественные чаары и заклятия духов. Впрочем, я всегда ощущал в себе несколько разнонаправленных жизней. Этим я смущал своих родителей и сестёр, особливо когда говорил им, что каждое новое решение разделяет Вселенную надвое, создавая дубликаты. Ещё я учил их червоточинам в Древе Сфирот, через которые можно проникать в другие свои существования, в других воплощениях и временах. Теперь же я, оборванный, тощий, разбитый и ослабленный mal de mer, взирал на странный портал с высеченными греческими буквами Et In Arcadia Ego. С трудом вращая глазными яблоками, я взглянул на небо - с северо-запада нагнетались клубящиеся массы тёмной материи, предвещающей новый циклон. Собравшись с силами, я заковылял по широкой, запущенной, выложенной разноцветными камнями тропе вглубь заросших рододендронами, пальмами, акациями, эвкалиптами и сикоморами угодий. Странным образом я, старый грязный каббалист по имени эль-Мурабби, проживший все свои пятьдесят с лишком лет в Барселоне, ощущал, что это происходит одновременно со мной, и не со мной. В зарослях раздавались трели неизвестных мне разновидностей райских птиц, и всё это напоминало "Сказание о потерпевшем кораблекрушении", которое я читал в семинарии. У меня клацала челюсть, подворачивались ноги, ныла спина - со стороны, я, должно быть, был подобен ходячему трупу. Пройдя где-то около шестидесяти трёх шагов, я обнаружил, что мозаичная дорога переходит в ступени из песчаника. Я всё шёл, и открывавшееся моему взору всё более поражало меня. Странно колышущиеся в недобром предзнаменовании джунгли расступались, открывая взгляду возвышающееся над ними уступами каменистое плато, через ярусы которого вилась ступенчатым серпантином дорога. Я зрел обветшалые линии акведуков, гранитные блоки могучих некогда крепостных стен, арочные пролёты ворот, обезображенные Временем. Поднявшись на двести пятьдесят четыре ступени вверх, я вконец обессилел и привалился к стволу рухнувшей несчётное количество лет назад массивной колонны из чёрного диорита. Ужасно хотелось пить. Мутным взором я перевёл взгляд на свои бледные руки и увидел, что на них проступают каббалистические знаки. Это было уже слишком. Я горестно воскликнул в отчаянии, за что Адонаи ниспослал на меня столь скверный галлюциноз, но мне ответило лишь странное эхо, гулко метающееся среди безжизненных груд резного камня: "Уду-на-ай!" "Уду-на-ай!" Тогда я оглянулся и узрел далёкий желтовато-мерцающий мыс, размытый расстоянием. Я сжал свой талисман и двинулся вверх, шаркая по изъеденным ступеням проклятого эллинского города могильных теней. Пройдя несколько разрушенных открытых анфилад, я наконец добрался до центрального портала с ликом Медусы на арочном своде, что был изваян из металлического сплава и представлял собой вечную эмблему города. Я встал посреди грандиозного запустения, боясь преступить сей нечестивый порог, и ощутил прилив странного узнавания, будто я бывал здесь раньше... Клянусь Сефер Йецирой, это Демиургом забытое место было мне знакомо. Мой блуждающий в горячке истощения взор тут же упал на центральный постамент городской площади, изъязвлённый бессчётными штормами и грозами, расколотый, но не уничтоженный до конца, будто бы навечно забальзамированный мертвец былой энергической идеи. Это был грандиозный фонтан из бирюзы и халцедона, имеющий форму двенадцатилепесткового лотоса, обрамленный фигурами ярящихся гиппокампов. По останкам его центральной скульптурной группы я заключил, что то был чудовищный Нерей в окружении своих рептилоидных дочерей. Сам же полис, как я тут же догадался, звался Нерейоном Коринфским, градом приапических кровосмешений и горгонических утех, о котором ходили слишком уж недобрые легенды в прежние времена, чтобы не запомнить их с пеленок. Сплюнув в сердцах, я развернулся от этого запустелого и богомерзкого зрелища, решив как можно скорее убраться подальше из этого злопамятного места, покуда ещё могу спасти свою душу, если не бренную плоть. Но тут небесную твердь располосовало извивом искрящейся фиолетом десницы Зеуса, и чрез долю секунды воздух прорезал чудовищный раскат грома. Я только сейчас заметил, сколь потемнело вокруг, так меня отвлекли собственные ощущения и воспоминания о былом. Заморосил холодный дождь, вода болезненно жгла мои рубцы и глубокие ссадины от побоев надсмотрщиков, посему я, аль-Мурабби, не имея другого выбора, бросился сквозь портал, налево от центрального фонтана, к ближайшему приземистому строению из красного в прожилках мрамора, за колонным полукружьем которого бурлила первобытная тьма. Высокий вход сторожили двое уродливых четырёхкруких то ли тритонов, то ли ламий, выполненных из бронзы или же меди - я не разобрал. Меня всё более охватывало чувство ужаса ввиду заброшенности и неприютности многовекового безлюдья. Споткнувшись о какой-то камень, я растянулся неподалёку от входа в ;;;;;; с жалобным стоном на хладном мраморном полу, разбив колени. Стало совершенно темно; шторм усиливался, оглушая и подавляя.
* * *
С Ц Е Н А 1848/ЩП "АКВАДЕЛИРИУМ"
Дело было уже далеко за полночь, когда Македоний одолел лишь первый ящик прадедовской корреспонденции, и вот уже на стол взгромождён следующий: там были рукописные продолжения продолжений фамильных визионерских хроник, но уже руки его деда, Анкифиста Петровича. Забавно, подумалось тут Македонию, отчего мужской пол так стремится выплеснуть свои фантазмы на бумагу в отличие от женского. Спору нет – сочиняют и те, и другие, но всё же отчего проклятием безудержного графоманства, зафиксированным многократно анналами мировой литературы, чаще всего наделяются обладатели именно XY–хромосом?
Македоний Меркадиевич тяжко вздохнул, чувствуя всю колоссальную необъятность предпринятого им проэкта по реконструкции пыльных экстазисов былых времён, открыл первую тетрадь и стал читать.
"День весеннего эквинокса, Час Совы, полёт ровный
Около 70 капель настойки лаудана несколькими минутами ранее. Греховные мысли отпускают, я вижу ровный, тёплый свет, исходящий из центра предметов. Звёздный свет ласково плещет на волнах моих эфироастраломентальных проэкций. Что-то странное с усами – я их совершенно не ощущаю, как свои. Кажется, усы вытягиваются, словно тентакли, и живут собственной жизнью. Вот я поднимаюсь над своим нелепо склонённым телом, рука словно краб, бегающий туда-сюда, зажаши тростинку победной хваткой фаланг. Думаю о ракообразных и прочих формах океанической фауны – и вот уже лечу над сияющим меркуриальным разумным океаном, наполненным неумолчным плеском первобытных существ. Это, должно быть, та самая планета, полностью состоящая из воды… по имени какого-то божества древних греков… Нептун, точно. Странно, всё же, как можно развить свою имаджинативную волю до такой степени концентрации, чтобы управлять пишущей рукой с Арктогеи, находясь в мерцающем теле на Нептуне. Впрочем… что это на горизонте? Вулканические хребты? Вот уж диковина. Какие-то девы-наяды плещутся у остроглавых рифов, призывая меня спуститься к ним и вкусить радость нептунианского эроса. Но нет – я уже делал так прежде, ничем хорошим такие утехи не заканчиваются. Хотя… Какой мощный луч света! Ба! Будто гигантская, флюидическая линза… Перст Демиурга? Никодемуса? Бетельгейзера? Гальваноксиса? Что??? Опять меня хочет расчленить этот сияющий андрогинный паладин о двух головах, но я ему не дамся… Лучше уж быть пожранным непонятными какодемонами снежных тибетских пустынь или быть закопанным с мумиями египетских крокодилов–вампиров. Ха! Получи горящую картофелину, выдра! Куда хочу – туда лечу. Если надо – прокачу. Если надо – саранчу.
Вот я влетаю в вулканическую пещеру и оказываюсь в рукотворных чертогах удивительной красоты и размаха. Это тронный зал. В центре, среди грифонов, гиппокампов и базилисков, я вижу Императрицу. Несоменно, это госпожа Белладонна. Я любил её; у нас, помнится, был роман, достойный пера Виктора Гюго. Она улыбается мне и сейчас: кожа её матово отливает бирюзой, на плечи накинут радужный хитон из какой-то невероятной материи. Когда-нибудь я нарисую тебя, о чаровница, или же это сделает мой сын, или внук, или Теофиль Готье, или Джамбаттиста делла Гьяццо, или Арнольд Барнс. Главное – передать эту изящную посадку безупречной нептунианской головы, потом – линию плеч, высокие аккуратные груди мраморной белизны с голубоватыми прожилками, несравненную талию античных пропорций, затем бёдра… что-то я увлёкся.
Мой эго-пузырь кружит над чертогом Белладонны, как беспокойный дух, а львиные маскароны с капителей и фризов внутренних святилищ рычат и плюются крабовыми палочками. Повсюду журчат фонтаны серебристой плазмы – это меркурий философов, не иначе. С двух сторон от трона Императрицы установлено по резной колонне, по левую руку – из чёрного обсидиана, по правую же – из матово-белого жемчуга. Кажется, первая зовётся Боаз, а вторая – Яхин. От колонн исходит ритмическая пульсация. Слышны ангелические хоралы. Кристальная ясность ума. Моё мерцающее тело начинает резонировать с шумовыми оркестровыми волнами рокочущего ультрафиолетового светозвука, сочащегося отовсюду. Меня зовут Кавалестро Ланкедоминикус. Вижу с высоты своего головокружительного эквилибрического либретто нарастающую суматоху и пёстрое тороидальное движение в тронном зале. Императрицу умащают благовониями огромные бронзовые рабы-берберы с бивнями и слоновьями ушами… Белладонна, о повелительница приливов и отливов! Она делает знак рукой, и целый сонм крылатых бестий взмывает за мной, дабы заполонить и… Какие удивительные обезьяноподобные с драконьими головами и рыбьими хвостами!
Меня, могучего огненного духа, полонят и притягивают к земле когтями, лапами, щупальцами и арканами. Теперь, глядя на беспорядочную суету дворцовых карликов, мне становится ясно всё, как в ослепительной вспышке мгновенного озарения! Императрица простила меня и устраивает по случаю моего визита великолепное пиршество с экзотическими блюдами и золотыми треножниками. Я целую Белладонну и чувствую густой аромат её нептунианских духов. Меня не смущает, что это богиня-великанша, чьи пропорции превышают человеческие в несколько раз. Мы опускаемся на атласные подушки, за величественный пиршественный стол, на котором карлики-придворные уже успели выставить самые немыслимые салаты, пунши, холодные и горячие закуски, крабов, омаров, мангустов, ондатр, броненосцев, кракенов, каракатиц и прочее добро.
Рука Белладонны скользит по моим чреслам, и я вижу, что она принимает человеческие размеры, в то время как…
Тут герольды-каприкорны, одетые в сверкающую броню, трубят в медные трубы, и створки парадных дверей, размерами не уступающие Триумфальной арке, распахиваются. Это, несомненно, почётные гости.
Самые причудливые средства передвижения, какие только может вообразить человеческое воображение, чинно вкатываются в грандиозный подгорный чертог. Колесницы, экипажи, кареты, паланкины, меркабы, квадриги, коляски, лимузины – всё сливается в одную пёструю позвякивающую мешанину. Наконец, под оглушительный звон фанфар в зал на всех парах влетает египтянская двуколка, запряжённая двумя львицами-сфинксами, чёрной и белой масти. Правит ими, стоя в благородной позе, некий бравый юннат с внешностью Диодора Сицилийского, закованный в серебряные латы, с печальным и решительным лицом. Глаза его сияют: все дворцовые химеры, карлики, грифоны, василиски, берберы и глашатаи тут же склоняются в почтении, как пред Солнечным божеством.
Я пытаюсь что-то вспомнить, но не могу. По телу струится атмосферное електричество, вспыхивая голубоватыми искорками в нервных ганглиях. Странная вещь: мой светящийся двойник стал будто прозрачная медуза.
– Наш внебрачный плод любви, – шепчут коралловые губы Императрицы.
– Его психеделичество, принц Николос! – гремят бронзовые глотки заводных гиппогрифов.
Я в замешательстве. Императрица смотрит на меня, будто сдерживая слёзы. Вдруг у меня создаётся ощущение, будто кто-то с удивительной силой тянет меня за пуповину. В отчаянии умопомрачения я тяну руки, превращающиеся в древесные корни, к своей возлюбленной, шепчу ей какие-то сантименты, ловлю её последний вздох, будто порыв южного морского ветра – и в мгновение ока проношусь сквозь пучину космического пространства.
"Из вещества того же, что наши сны…" Откуда это? Кто меня трясёт? Ой! Живот! Горячо! Ой… Бо… Но как?! Я в своей постели уже третьи сутки? Горячка? Что это ещё за облатки? Нет, не нужно мне уколов морфия! Тре…"
На этом дописанная рукой деда часть новеллы – или опиумного галлюциноза? – обрывалась, оставляя ощущение чего-то вязкого и в то же время эфемерного. Македоний Меркадиевич, выпрямившись над рукописью, перевёл дух, смахнул прядь волос со лба, почесал ногу и решил выйти проветриться.
"Действительно странная вещь. Это какой-то литературный weird-chill, с примесью типичных бредовых иллюзий опиумных курильщиков, неплохо оформленный, впрочем, под Артура Мэкена или де Куинси. Но кто ещё такой этот принц Николос? Да уж, – сокрушённо вздохнул Македоний Меркадиевич и потянулся во весь свой рост (а был его рост с морскую сажень), – что прадед, что дед, что отец – все были известными чудаками. Надобно сжечь всю эту чертовщину от греха подальше… Чичас только чаю заварю."
С этими сумбурными мыслями Македоний Меркадиевич вышел из двери подвала, сходил в прихожую за курткой, трубкой, табаком и спичками и присел на крыльце, в глубокой задумчивости внимая вечерним шорохам, земным запахам, лаю собак в отдалении и блеску высыпавших на небо, как из дырявого сита, звёзд.
Но семена зла уже были посеяны в благородную почву души.
* * *
С Ц Е Н А 2091L\\: GRAND HOTEL
...In some somnambulistic City of neon streets and walls of endless grey stone soaked by sepia rainwater and cloaked by nicotine smoke you had been woke up once there is an old hotel placed at Liberty Square; it built in strange Ar-Deco-like futuristic and eclectic renessaince style. Grand Hotel de Olympia (it is his name) collects a great history for his long life-time and hundreds of odd legends overgrown on his foundamental bricks. Hotel stands there about one hundred and fifty three years. It has eighty floors in height including underground stages. In main hall your eye can draw from bleak reddish ambience a remnants of past luxury: marmory statues of greek-roman Deities like Hermes, Venus, Athena, Zeus and Prometheus, tons of scrupulous decor, massive chandeliers and lacquer wood furniture now being possesed by rust and corruption.
You get to the reception-bar and press a button to sign personal about your visit. Voi-la! From seemingly nowhere materealises a hologrammic portier - he smile to you in glassy optimistic manner like a maneken from haberdashery shop. His aura pulses in dimly greenish glowing. You ask him a couple of questions about most curious rooms. Ghostly portier tells you about them for a half-hour or more. "There is a №17/39-C on 52 floor, my dear - he says, - that especially curious for intellegible researchers like yours person. In the end decade of last century that apartments have been occupied by some scientifical gentleman who had experiments with time and space matters; he was much eccentrical of a kind you know. A weird russian scholar deep-rooted in physics, psychics and musics theories."
"Ok, chief, I will take this one."
You take keys without any fluctuations and take your way to the lifts.
Afrer arriving to 52 floor, you enter the murky gaslighted corridor and enters the needed room. Some strange vibrato noise can be heard to your eardrums from backrooms. You close the main door, switch up lights and come to the next oak-wooden door without breath.
Door is locked outside. Damn it! Vibrations now engrows in slow degrees. Sounds like a broken phonograph or detuned radio-transmitter with some inertly harmonical effects.. You turn to the large grotesque-carved bureau in the center of main room draped in rich scarlet tones. Among masses of various old stuff like gazettes, books, notes, photos and press-papiers, you find a kind of diary intertwined in absynth-color velvet. You opens this little manuscript and search it for useful information. At the middle of the diary pages you have found an interesting note.
"Thursday, 19:30, Grand Hotel de Olympia. My engine had been finally reconstructed from blueprints and now well-tested. Astounding results! It was really originate idea to merge in one glass harmonica, radiotuner, phenakistoscope, termenvox, orgon camera and elementaris particula accelerator. Now my Valve-O-Scope can projects my mind-body to the another places, epochs and even universe-planes by simple tuning its band-selection knob and..."
At this words text ends. What does it means? Strange noises and rumbling hum endures from outside room.. You even can hear some voice-like formant obertons time to time. It seems to you that if listen to that noises with enough duration there is a weird unearthly feeling of illusionary nature of all this City and even your very existence here comes. In a large window-frame you see the distant lights in a dark. After long crawlings about the apartments you at last opens the bureau desk and finds out an old rusty metal key with elegans filigree. Then you turns to the locked door.
* * *
to be prodigious.......................