Счастливое детство

 
               

Не жизнь, а настоящая малина.

   В ту пору мне было лет двенадцать. Жили мы тогда на левом берегу Енисея в лесничестве, как раз напротив поселка Слизнево. Рядом с нашим домом  через пригорок находился студенческий городок. Это была летняя база Красноярского Технологического института. Где студенты старших курсов отрабатывали практику. Высеивали семена, ухаживали за всходами, проводили разные селекции, делали прививки. Я как-то забежал, к ним в питомник и поразился. Там за оградой ровными рядами росли: грецкий орех, пробковое дерево, виноград, абрикос, дуб и ряд других теплолюбивых деревьев. Потом я всё ходил и думал, как же они не вымерзают в нашей сибирской стуже, пока не расспросил студентов.                Хозяйство студенческого городка было достаточно большое. В него входило четыре общежития (женские и мужские), буфет, столовая, спортивные площадки. Кстати, я впервые здесь познакомился с такими видами спорта, как волейбол, баскетбол и  настольный теннис. Кроме перечисленных хозяйственных строений у студентов была ещё своя лодочная станция, летний клуб, где молодежь крутила кино, танцевала и организовывала самодеятельные концерты. И я уже, будучи взрослым, живя в городе Дивногорске, каждый раз проезжая через поселок Слизнево, с тоскою смотрю через Енисей. Отыскиваю на берегу среди сосен свой старенький полуразрушенный домик и вспоминаю счастливое детство.На самом деле для меня, подростка, это был настоящий рай. Кроме общения с институтской молодежью, жить в сосновом бору рядом с Енисеем, где грибы и ягоды растут прямо за домом, а рыбу ловишь почти у самого крыльца, это ли не радость. Выбежал раненько по росе, набрал  молоденьких маслят, вот тебе и завтрак. А можно и рыбки подловить, выбирай что  хочешь. Свинушку, сыроежку и валуй мы тогда за гриб то не считали. Маслят в ту пору было хоть косой коси. Да и других грибов хватало: подберезовиков, подосиновиков,  волнушек, всяких груздей, белянок, рыжиков. Соли, маринуй, суши сколько душе угодно. А подходит осень, опять грибы, опята гроздями висят. Под каждым пнем растет семейство. Рюкзаками их таскали. А чуть повыше в гору приподнялся, вот тебе и ягода. Черника, земляника зреет, малина, жимолость в логах, смородина как виноград свисает, собирай, только не ленись. Кушай, сколько хочешь. А черемуха поспеет опять всем развлечение. Ведрами её носили. Мама, когда высушит, помелит, объеденье с сахаром. Она же с ягоды и кисели варила, пирожки нам разные, ватрушки стряпала. Всё время что-нибудь таскали. У всех  языки черные, губы замусоленные. Вареньем запасались, на всю зиму, еще на лето оставалось. А вместо лекарств траву сушили, на чердаке, с березовыми вениками вместе.  А белок, сколько было, бурундуков, по крыльцу бегали, прямо из рук кормились. Я уж про птиц не говорю, под   трели их мы все вставали, под них и спать ложились. Не жизнь была, а настоящая «малина».

Енисей

   А в тридцати метрах сразу за дорогой, под обрывистым  песчаным берегом, протекал огромный Енисей. Представляете теплющая река, с прозрачной чистою водой, забитая разнообразной рыбой. Мы, ребятня вообще с неё не выходили, пропадали там с утра до вечера. Рыбачили, купались, загорали, плавали на лодках. Иногда уходили за два километра к Известковому поселку, там заходили в Енисей, ложились на спину и плыли по реке, вниз по течению. Течение тебя несет, а ты лежишь себе, и как тот кот от солнца жмуришься. Благодать не высказать. Водичка бархатная, теплая, так убаюкает, что прямо в сон кидает. Порой очнешься на волнах и не поймешь, где ты находишься. Я как-то раз, такое же удовольствие испытал во взрослой жизни. В те времена я  занимался моржеванием. Было мне сорок четыре года. Плыл я тогда от «лягушатника», что напротив городской гостиницы - до поселка Маны. Поначалу, как нырнул, вода была холодная, но через некоторое время адаптировался, и холода почти не ощущал. В то время я уже как год плавал, закалился организм. Даже чувство эйфории было. Песни пел, уток с чайками гонял. Затем немного успокоившись, вдруг незаметно задремал. А очнулся я от судороги, боли под коленкой, но, Слава Богу, обошлось. В то время был уж на косе, на Манском острове, на мелководье. В тот день погода была жаркая, солнце палило так, что асфальт плавился. Но отогрелся я лишь у городской больницы, когда вбежал на гору. После моржевания я обычно бегал до Красноярской ГЭС. А в 1994 году я плавал ежедневно, бывало, что и по два раза в день. А плавательная моя дистанция была от пристани, до начала набережной  и составляла более километра. Однажды загорая летом, я получил солнечный удар. А дело было так. Нанырявшись с каменного быка мы легли с друзьями отдохнуть. Те немного полежали, и ушли. А мне было лень вставать, пригрелся на песочке. День выдался жаркий, солнечный, ну меня и разморило, я уснул.  Друзья забеспокоились, что меня долго нет, прибегают, а я без сознания лежу. Они быстрее меня в воду, еле откачали. Затем под руки подхватили и повели домой. В глазах темно, ноги заплетаются, голова болит, еле дошел. Три дня меня лечили. Мама говорила, пластом лежал, всё время бредил, куда-то норовил бежать, чуть выходила. Потом солнце долго я остерегался, кепку одевал в жару. А по вечерам, часам к семи, мы шли на спортплощадку. Играли в теннис или болели за студентов, которые играли в волейбол. Иногда и нас пускали поиграть. А когда совсем темнело, и мяч было не видно, все расходились. Мы, тогда, бежали по  домам, хватали со стола какой-нибудь кусок и быстренько на танцплощадку, кино смотреть. Про телевизор мы тогда еще не знали, да у нас и радио то не было. И знаете, нам это не мешало жить. Набегавшись, ложились спать. Вот так и пролетало время, в забавах, играх и рыбалке. И как же нравился мне теплый Енисей.
 
Зимой

   Зимой, конечно развлечений было меньше. Во-первых, все ходили в школу. Во-вторых, база не работала, учились и студенты. Да и морозы были жесткие, трещали, будь здоров. А Енисей для ветра, что труба была, место всё открытое, гуляй Вася, не хочу. Ну, он и погуливал. Бывало, идешь через речку в магазин, на Слизнево, а ветер тебя с ног сшибает, прямо в лицо бьет. Катаешься, как мячик по торосам. А торосы хуже кочек, замучаешься скакать по ним. Упадешь на них, смотришь синяк на теле или порезы на руках. Не лед, а чисто колючки у ерша, во все стороны торчат. Тот, тоже, как крючок заглотит,  у самого хвоста находишь, хотя и маленькая рыбка, но очень уж прожорливая. Вытащишь такого ершишка из реки, а он весь скользкий в слизи, изогнется весь в дугу, жабры пораспустит, плавниками ощетинится не ерш, а настоящий колобок колючий.Попробуй  такую рыбину сними с крючка.Весь поопколешься пока снимаешь, потом пальцы и ладони от уколов пухнут,неделями болят, все нарывают. Говорят, у ершей в иголках яд имеется. Иной раз крючок обрезать легче, чем мучиться с такою рыбой. Да зачастую так и делали. А если потянешь за крючок, или все внутренности вместе с жабрами вырвешь или опять же в нем крючок оставишь. Да и годится ерш лишь для ухи, для вкуса, а так у него в теле одни кости, да колючки. Не рыба, а мешок с костями. А на Слизнево мы ходили в магазин, а иногда и в клуб кино смотреть. Бывало там и в теннис  поиграешь. В то время стол стоял в фойе. Но это редко было. В основном ходили за продуктами, по хлеб и молоко. Теперь на Слизнево нет ни того клуба, ни магазинчика деревянного. Упразднили власти.Посчитали, что культура, как и школы не нужны поселкам. Да и поселки видно скоро отомрут, другое время надвигается. Но даже и зимой в лесничестве мы не скучали, находили для себя забавы. Когда склоны заносило снегом, рыли в них окопы, всякие туннели. Играли то в войну, то в прятки, прыгали с деревьев с высоты в сугроб. А то давай сражаться меж собой на палках. Изваляемся как черти, а затем бежим сушиться. Промокали до последней нитки. Иногда ходили поиграть в совхоз Удачный. Находили для себя забавы. Даже в хоккей и тот играли. Бывало, расчистим площадку на реке, прикрутим к валенкам «снегурки» и с клюшками наперевес к воротам. Клюшки тут же с вербы вырубали. А катышки от лошадей нам заменяли шайбы. А когда коньки спадут, веревки перервутся, начинаем мяч гонять. Катались и на лыжах, санках у кого что было, у кого их не было мастерили сами. Даже подледным ловом увлекались. А мормышек, я ловил на речке Крутенькой, километра два от дома, по дороге в сторону Удачного. В нем ключи били и поэтому вода в ручье не замерзала. Я даже петли там, на зайцев ставил. Правда, не поймал ни одного. А мормышек я ловил таким манером: брал небольшой клочочек пакли и клал его на дно, прижимая камнем, чтоб не унесло течением. Минут через десять вся куделька шевелилась. Я ее вытаскивал и обирал козявок в банку. И так повторял три раза. Затем шел на Енисей, в прикормленное место, долбил пешнею лунку и рыбачил. Подледный лов такое удовольствие, сутками б не уходил, сидишь себе и дергаешь рыбешек. Такой азарт рыбацкий просыпается не высказать. А взрослые так те даже ухитрялись сети ставить в проруби. Тогда в Енисее рыбы было столько, что можно было и на волчий хвост рыбачить. Рыба без наживки на крючок цеплялась, то за брюхо ты ее подцепишь, то за хвост поймаешь. По три штуки я зараз вытаскивал. Сколько на удочке крючков, столько и рыбы ловишь. А по субботам мы всем лесничеством топили баню. Дрова рубили, носили воду с проруби, заливали  бочки. Канализаций и водопроводов у нас в ту пору не было. Вся культура и вода на улице была. Гниль и хлорку мы тогда не пили, из чистенького Енисея брали воду. А банька наша была ветхая и крошечная. И топилась старая по-черному. Ей, наверное,  лет пятьдесят было не меньше, вся замшелая такая, под самое окошко в землю провалилась. Видно кто-то из охотников её еще поставил. Мы больше в ней грязнились, чем отмывались. Вся прокопченная была и в саже. А мыться по-настоящему в совхоз Удачный бегали. А чем наша банька хороша была, в ней жару было много. Бывало, мужики ее раскочегарят, вениками пораспарятся, двери настежь и в сугроб, как в реку, с головой ныряют. Ну, и мы вся пацанва, за ними следом. Визг, крик, в снегу барахтаемся, друг дружку зарываем, а затем наперегонки бежим все на полок погреться. Потом целую неделю разговоров, как кувыркались, снегом обсыпались. Я в этой бане  мылся за компанию, чтобы в толпе потусоваться. Да и закалка не мешала. Так что и зимой мы не скучали. А в трескучие морозы, когда в школу не ходили, собирались у кого-нибудь в квартире играли в карты, шахматы и шашки. Находили для себя занятия.
 
Рыбалка на «мордушки»

   Рыба у нас в доме не переводилась,была на любой вкус: и вяленная, и соленная, и маринованная.  А свежую, так ели каждый день. Особенно на «банках»я любил рыбачить, а с вечера закидывал мордушки. А происходило это так. Брал штук пять, шесть банок и делал к ним воронки из рубероида или с толи. Затем эти воронки закреплял веревкой. А к свободному концу привязывал к ней палки. Затем бежал в студенческий ларек, брал булку хлеба (черного) и крошил  по банкам (для приманки). После чего всю приготовленную снасть складывал в рюкзак и шел на берег. Заходил по пояс в Енисей и расставлял по дну. Примерно в двух, трех метрах друг от друга, горлышками вниз (чтоб нет нанесло песка). А палки втыкал рядом, для отметки. А если дно было каменистое и колышки было не воткнуть, то половину их обламывал и бросал на воду. Облегчал,чтобы палка по течению не утащила банку. Затем минут через пятнадцать начинал проверку. К этому времени в банках всё кишело рыбой, бурлило так, что хлеб выскакивал наружу. С каждой банки по десять рыб вытаскивал, а то и больше. Во основном это были пескари, ельцы, сорожки. Иногда заходили широколопки (бычки речные)и пищуги, а бывало и вьюны заскакивали, но всю эту рыбу я выбрасывал, она  у нас считалась сорной. Часа через три рыбалку я заканчивал и с полным трехлитровым бидоном шел домой. А мордушки больше ставил на ночь. Настоящая корчажка плетется из лозы. Но, а мы вся ребятня, и взрослые плели их из алюминия или делали из сетки. В то время проволоки было «море». На высоковольтные опоры (я даже лазил на самую высокую из них, как раз напротив смотровой площадки), как раз навешивали провода. И проволока возле них лежала бухтами, брали, столько, сколько, кому надо было. Так вот вечером, бывало, сядешь в лодку, бросишь на дно две три таких алюминиевых корчажки, предварительно обмазав горловины тестом, сдобренное каплями аниса (для запаха) и гребешь. К тыльной части морд прикрепляешь груз, чтоб не унесло течением. А к переду привяжешь поплавки и спускаешь все на дно, горловиной по течению. На всякий случай замечаешь расстояние, и ориентир на берегу, вдруг оторвутся указатели.  А утром только солнышко взойдет, быстрей на весла, и к корчажкам. Вы не поверите, с каждой такой посудины я вытряхивал рыбы по ведру, а иногда по полтора. Еле из воды вытаскивал. Сорожка вся отборная на загляденье. Целыми рюкзаками приносил домой. В то время мы без рыбы не сидели.
 
Совхоз Удачный

   А учился я тогда в совхозе Удачном, в пяти километрах от нашего лесничества. И каждый день ходил туда пешком. Вначале дорога проходила вдоль дачного поселка, затем спускалась к речке Крутенькой и поднималась к так называемым «Совнархозовским» служебным дачам. Там моя мама подрабатывала сторожем. Я любил к ней заходить после занятий. Она меня кормила, затем я делал часть заданных уроков и шел домой. Один раз я ее чуть даже не убил. У нее было ружье, и я иногда баловался с ним.  А в тот раз мама забыла вытащить патрон, и повесила ружьё на стенку. И я как обычно взял его, чтоб поиграть. Взвел курок и начал в маму целиться, но в последний момент отвел дуло и щелкнул в лампочку. Неожиданно раздался выстрел. Бабахнуло, так как будто бы из пушки. Лампочка под потолком вся разлетелась, штукатурка поопсыпалась, дом наполнился пороховыми газами. В ушах у меня после  этого долго стоял звон. Не знаю, что мама говорила своему начальству. Но только после этого ружье мне не давала, да и я особо не просил. Как-то сразу разохотился к оружию.                Так вот после этих дач, на пути к совхозной школе, следующим объектом был детский костный туб диспансер, стоящий в сосняке, на берегу реки. Там жил мой лучший друг и одноклассник Коля Бутаков, мы с ним сидели за одной партой. Его мама работала заместителем главного врача. И я порою ночевал у них. Заиграемся обычно допоздна, а идти домой мне неохота. Ну и заночуешь у него. Вместе и уроки делали. Он хорошо учился. Про мои ночевки дома знали и меня там не теряли. Тем более в совхозе жила бывшая невестка. Вообще сколько я помню, меня с улицей никто не притеснял, бегал, столько, сколько я хотел. За что я очень благодарен маме. Она мне доверяла, да и я ее предупреждал, если уходил куда-нибудь с ночевкой. Я с восьми лет уже ходил в походы, а на рыбалку часто и один. Перемёты, закидушки ставил. Всю ночь возле костра сидишь и проверяешь снасти. Налимы хорошо ночами брались. Бывало, как проверишь перемет,  обязательно висят то два, то три налима. Первую рыбу в котелок и ушицу варишь, уха у меня вкусная с картошкой получалась, не оторваться. После чего чаек заваришь с травкой. С вареньицем напьешься и лежишь возле костра о чем-нибудь мечтаешь, а к утру, как правило, сморившись, засыпаешь. После санатория, дорога шла через лесхоз, а затем в совхоз Удачный, к Енисею. На обрывистом берегу, которого и стояла наша старенькая школа, рядом с совхозным клубом и детсадом. Кстати в тот детсад  я еще ходил ребенком, когда мы жили, на «Рыббазе». Это через совхозные поля в двух километрах ниже по течению. Мама меня в детсад на саночках возила. А через дорогу, где мы жили, возле Енисея за забором находился рыб завод, там с траулеров перерабатывали рыбу. А рядом с нашим домом стояло несколько овощехранилищ (принадлежащие совхозу Удачному), где  зимой хранили лук, морковку, свеклу и капусту. В них же находились и соленья - огурцы, капуста, помидоры. Я иногда заглядывал туда, угощаясь с бочек, или выковыривал (в песке) засыпанную на зиму морковку. Теперь на тех полях построили коттеджи. А раньше там выращивали овощи: капусту, огурцы, лук, морковку, свеклу, помидоры и многие другие корнеплоды. Тогда совхоз кормил весь Красноярск. Да и не только овощами, отсюда  вывозили мясо, яйца, молоко. В те времена в совхозе был большой свинарник, ферма и конюшня. Я часто подрабатывал на тех полях. Мы с пацанами собирали огурцы и помидоры, которые вызревали прямо на корню, на открытом грунте. Мы их складывали в ящики, а взрослые грузили на машины и увозили в Красноярск, по магазинам. А охраняли те поля объездчики, сторожа верхом на лошадях. Кое-кому  из нас от них перепадало (бичом) и не раз, когда «хорька» гоняли в помидоры. Обычно это происходило вечерами. Бывало, набегаешься за день, а кушать хочется, но идти домой боишься, могут и загнать, не отпустить больше на улицу, уложат спать. Ну и всей гурьбою мы на поля. Спрячемся в кустах, выследим, когда объездчики отъедут и как саранча за помидорами скорей. Нарвем целые запазухи и где-нибудь в укромном месте кушаем. Ну и вкусные же они были, особенно вприкуску с черным хлебом с солью. Я даже сейчас их помню сладкий вкус и свежий запах. Не то, что продают сегодня, с нитратами и с толстой шкурой, которую и не всегда прокусишь. Мне до сих пор жалко эти земли, которые перевели под дачи. А теперь все давятся  китайскою отравой. От этой жадности властей и их бездействия, а больше из-за коррупционного содействия, нынешние «бизнесмены» уже и до Минусинских земель добрались. Начали и там приватизировать и отравлять поля. Скоро народ забудет про знаменитый минусинский сорт (помидор), китайской гадостью прилавки завалили. Не стало по стране контроля. Кто как хотит, так и воротит….                А тянулись те поля от окраины совхоза  до дома отдыха («Енисей»). Где чуть повыше по реке находились дачи, через которые Астафьев В.П. возвращался с фронта. А возле конюшен, при впадении Собакиной речки в Енисей писатель чуть не замерз, когда шел семнадцатилетним пареньком, к своей бабушке в Овсянку. Кстати и я проделал тот же путь, что и Астафьев, когда однажды с красноярского мелькомбината шел в совхоз Удачный. Была та же зима и ночь, мороз и ветер. Я тогда весь поизбился по ледяным торосам, поскальзываясь и падая на колкий лед. Устал, продрог, но все-таки дошел до места. Было мне тогда тринадцать лет. Не знаю, что я пошел по Енисею или не хватило денег на автобус (в то время двенадцатый маршрут уже ходил), или решил попутешествовать, пройтись по Енисею. Но, Слава Богу, не замерз, одет был в валенки, фуфайку. Но все-таки я отморозил щеки. Пришлось гусиным салом натираться. Тогда в каждом подворье были гуси, куры, свиньи, скот. Не то, что в нынешнее время, в которое повымерла деревня.

                Новый вид рыбалки.
 
   Однажды осенью я как обычно шел домой из школы, через Совнархозовские дачи, по стороне, которая обрывалась к Енисею. В этом месте берег был крутой и весь скалистый, отвесно уходящий вниз  к протоке, к Собакиному острову. Иду, смотрю, а на островной косе кто-то копошится, а что там делают, никак не разберу. Бегают в протоке человечки и колотушками колотят лёд. А был конец уж октября, ударили морозы. Протока вся покрылись льдом и довольно крепким. Мне стало интересно, дай думаю, посмотрю, что они там делают. Спускаюсь быстренько с обрыва и подхожу поближе. А это детвора с совхоза,  глушит рыбу. Снег тогда еще не выпал, и лед был чистый. Дно, как на ладони, все камушки, травиночки видны. Глубина была там небольшая, сантиметров пятнадцать, двадцать. Я еще чуть подошел поближе. Гляжу, а у островного берега подо льдом, рыб косяки гуляют: ельцы, окуни, пескари. Плавают словно, как в аквариуме. Ни разу такого я не видел. И ведь что придумали те удальцы, ударят колотушкой среди стаи, лед трескается, от удара глушит рыбу. Глушонка кверху брюхом и плывет вниз по течению. И тут уже брат ты не зевай, пока рыба не «очухалась». Забегай быстрей вперед, прорубай во льду полыньку, а рыба уже тут, приплыла. Успевай только вычерпывай, а то под лед уйдет, там не догонишь. На глубине пропала рыба. Очень мне понравилась рыбалка. Я скорее побежал домой. Портфель под стол, поел и быстренько на улицу. А была пятница, ну думаю, повезло, завтра как раз и порыбачу. Сделал себе  колотушку, потяжелей и стал готовить снаряжение. Нашел в кладовке старые галоши, натянул на валенки, чтоб не промокли. Взял топор, дуршлаг для ловли рыбы, две пары рукавиц, верхонки и все это сложил в рюкзак. Мама мне тут же хлеба с салом завернула, чтоб не забыть с собою взять в дорогу. А то на рыбалке говорит, проголодаешься, чтоб было, что перехватить с устатку. Поставил я рюкзак свой у порога и лег спать. Мама утром разбудила, я быстрей вскочил, поел и на протоку. Минут через сорок был на  месте. Нарыбачился тогда я всласть. Кое-как добрёл до дома. Мать не узнала даже. Весь обледенелый, перемерзший хуже снеговика, какого. Одежда колом вся стоит. Рукавицы, валенки смерзшиеся, в брызгах ледяных, ноги разъезжаются, зуб на зуб не попадает, руки скрюченные красные. Но довольный спасу нет. Мама как вытряхнула мой рюкзак, а там рыбы на целое ведро. Ах, ты мой помощничек, ах, ты мой кормилец, похвалила она меня. Затем быстренько раздела, обогрела, накормила и под двумя одеялами спать уложила. А под ноги еще горячую грелку сунула. И я тут же крепко и заснул. А на утро проснулся, был снова «свеженький» и бодрый. Я вообще в детстве не болел, закаленный был мальчишка. Да и экология тогда здоровая была. Воздух был сухой, целебный. Не то, что нынче весь сырой, то с хмарью то туманами, поэтому и туберкулез среди народа….
 
                За налимами

   И еще я любил рыбачить вилкой. Да, не удивляйтесь, при помощи простой столовой вилки. Алюминиевая здесь не годится, гнется, очень мягкая. А нравилась мне та рыбалка за простоту ее и за улов хороший. А этот метод я освоил, когда жил еще в Большой Мурте. Мне  было тогда восемь лет. Я расскажу когда-нибудь об этом времени, но чуточку попозже. Там детских приключений было даже больше чем сейчас, о чем сегодня повествую.                Так вот на острове, где я глушил дубиной рыбу, но чуть подальше, выше по косе,  любил по лету я ловить налимов. Там мелководье было всё в больших камнях. Процесс рыбалки заключался в следующем: заходишь в воду и на дне высматриваешь камень, такой, чтоб можно было приподнять рукой. В другой руке ты наготове держишь вилку, привязанную к палке небольшой. Осторожненько приподнимаешь камень, а под ним обязательно сидит налим, а то и два. Не знаю почему, но их всегда там было много. К тому же летом они были все вялые, ленивые. Так вот  подводишь вилку ближе к голове  и резко в рыбину втыкаешь. На плече у тебя сумка, добычу  быстренько туда. Если второй не убежал, принимаешься и за него. Если спугнул, ищешь следующий булыжник. Бывало и так, если находишь большой камень, который одной рукой не приподнять, но очень хочется проверить, то применяешь следующий способ.  Втыкаешь вилку в дно, поблизости от камня, берешься за него двумя руками и приподнимаешь. Затем придерживаешь его одной рукой, другой хватаешь свой «трезубец» и бьешь рыбу. Как правило, чем больше камень, тем больше прячется под ним налим. И так рыбачишь, пока не надоест или не замерзнешь. Бывало за два часа такой рыбалки, наколешь их штук двадцать, тридцать.
 
СТЕРЛЯДКА

   Конечно же, рыбачил я и удочкой. А наживкой брал переколомину, на неё клюет любая рыба. Это такие двух сантиметровые букашки, с черненькими глазками и длинненькими усиками,  их много тогда бегало в камнях. Набьешь ими коробку из-под спичек, затем только успевай, закидывай. Рыба с руками отрывала, только дай. Потом таскаешь ельчиков с сорожками, иногда и хариуса вытащишь, а бывало, и ленка зацепишь в ямке.                И вот как-то в мае, после ледохода, когда на берегу уже растаяли снега, но вода большая не ушла, возвращался я из школы. И проходил через деревянный мост, через речку Крутенькую. Смотрю, а в ее устье образовался небольшой заливчик и такой уютненький метров семь на восемь. И как-то сразу мне он приглянулся. Я скорее побежал домой, накапал червей, за удочку и лечу обратно. Продираюсь сквозь кусты, залез на вербу, устроился там поудобнее, в ветвях и закидываю. И не успел червяк дойти до дна, смотрю, уже клюет. Да убедительно так, чувствуется рыбина серьезная. Подсекаю я ее и подвожу поближе, леска натянулась, вся гудит, удилище согнулось. Упирается рыбешка, не хочет идти в гости. Вытаскиваю, а там, что бы вы думали, стерлядка, да такая красавица, я обомлел от счастья.
Кладу её в котомку снова наживляю червяка. И не успел закинуть, новая поклевка - вторая стерлядь. Не стал я экономить на червях, заряжаю нового - третья рыбина. Я от радости чуть с дерева не улетел. Всякую осторожность потерял. Это в коем веке было, чтобы стерлядь, как простой пескарь клевала. Овсянские «гробовозы» ее сетями, да самоловами изводят. А ты её тут на удочку, на червяка таскаешь. Выловил я еще четырех рыбин и вприпрыжку побежал домой,  хвалиться маме.
               
                Отдых красноярцев.

  А в тридцати метрах от нашего дома, сразу же за огородом, была проложена дорога.Обыкновенная прибрежная дорога, наполовину заросшая травою, протянувшаяся от самого совхоза  до поселка Известкового. Так вот, как только наступали выходные дни, по ней уже с пятницы по субботу шел нескончаемый поток туристов, отдыхающих из Красноярска. Многие шли семьями, кто парами, другие целыми компаниями. Все с головы до ног навьючены - палатками,рюкзаками, котелками. Машин в ту пору у народа не было, ходили все пешком. А шли  от самого Удачного, от остановки.  Иные проходили даже Минжуль это речка выше по течению, за Манским сразу островом. Короче останавливались там, где кому нравилось.А нашу местность они давно «пригрели». Это было излюбленное место красноярцев. Каждый год  здесь отдыхали люди. Пока не умертвили Енисей, нарушив экологию Сибири. Теперь и до Хакасии добрались, слышал. И все сюда наперегонки спешили, занять свободные места. А отдохнуть здесь было где. Кругом сосновый бор, река и берег живописный. Поляночки все чистые, зеленые. Возле воды песочек беленький, где в камушках и дикий пляж на метров сто. И тут же за скалистым быком приютилась бухта, с песчано-каменистым дном. Просто идиллия, не отдых. Если ночью посмотреть с другого берега, то наш весь огоньками светится. Костры по всему берегу горят, начиная от острова Собачьего, кончая рекой Маной. Дров в лесу навалом. Поднялся в горы, хворосту и сучьев не перетаскать. Отдыхающие всю ночь не спят, кругом поют, звенят гитары, разговоры. А на утро полноценный отдых: уха, загар, купание, рыбалка. У всех мячи в руках и бадминтоны.  Дети по полянкам скачут, бабочек с кузнечиками ловят, землянику кушают, грибочки собирают. А воздух, что бальзам, на хвое настоянный. Дышишь, не надышишься, не воздух, а нектар целебный пьешь. Не в каждом санатории такое вот найдешь. Прибрежные ландшафты глаз не отвести, народ позирует, фотографируется. Романтика кругом и красота сплошная. Люди по домам в то время не сидели, как выходной все с города снимались на природу, в лес, на реку выезжали. А под вечер, в воскресение, нескончаемый поток народа шел домой. Все довольные, умиротворенные. Песни поют, смеются, впечатлениями делятся. Отдохнули люди, набрались свежих сил, здоровья на неделю. Мусор за собой тогда не оставляли, бумажный весь сжигали, металлический в рюкзак или в специальных ямах хоронили. За все время, что я на кордоне жил, ни одного пожара не было. Да и лесники следили ежедневно, напоминали, если что не так. На лошадях обычно объезжали. По дороге плакаты через столб висели, объясняли людям, как вести себя. А рыбаки, так те вообще  реку не покидали, постоянно здесь рыбачили. Палатки месяцами их стояли, почти до снега. А некоторые и отпуска у нас здесь проводили. Места со всех сторон удобные магазин, столовая в ста метрах, захотел, поел или прикупил чего. При необходимости можно и в совхоз  Удачный сбегать. Или в поселок Известковый  наш сходить, а то и в Овсянку переплавиться. Лодка для этого специальная ходила. Двадцать копеек ты в Овсянке. Еще двадцать ты на Караулке. А если лодка на стороне другой помаши, причалит. Проблем в то время с переправой не было.
 
В КАРАУЛЬНУЮ ПЕЩЕРУ

  А весной лишь солнышко пригреет, дорога вновь вся оживает. Молодежь спешит в пещеры, на природу. Спелеологией, туризмом люди занимались. Всё те же рюкзаки, гитары, песни. Наркотики в то время мы не знали.  Другая идеология была в стране.
И СМИ нас так не донимало ни болтовней своей пустою, ни жизнью бездуховной вредной. У корреспондентов другое направление было. Положительные моменты отражать в стране. Для здоровья это куда полезней, чем каждую секунду видеть смерть, насилие и кровь. Вон посмотрите, как в Японии, при катастрофе, ни одного погибшего не показали. Щадит Япония сограждан. И при Союзе также было. Зачем мне знать, кого убили, раздавили, удавили. Все равно всех не отследишь. Да и зачем мне это всё, своих проблем хватает. Поэтому болели люди меньше, психика здоровая была. Так вот, смотрел я на молодежь, смотрел. И однажды не утерпев, как был одет в чем, так и увязался за одной из групп. На ногах обуты кеды, на теле только курточка весенняя. Шли мы быстро, и холода я не ощущал. От дома до пещеры было четыре километра. Дорога проходила через поселок «Известковый». Зайдя в него, пошли по Караульной речке, затем метров через пятьсот свернули вправо и полезли в горы. Возле вершины и находилась караульная пещера, вовнутрь в неё спускались по веревке. Мне вначале страшно было. Вдруг думаю, не удержат меня там наверху или веревка случайно оборвется. И скачусь тогда я между скал, застряну, а там никто мне не поможет. Но ничего все обошлось. Затем наш путь лежал по «шкуродёру». Это была такая узкая расщелина, которая уходила клином вниз,  там даже не было опор для ног. И приходилось лазать методом распорки. В одну ты стену прижимаешься спиной, в другую упираешься ногами, и вот так перебирая туловищем, мы движемся вперед. На самом деле был настоящий шкуродер. Не хочешь улететь на дно, упирайся спинкой. А стена колючая, в каменьях острых. Но все равно к ней прижимаешься, чтобы не сорваться вниз. Так что я всю спину посодрал, пока долез. А лезли мы в полнейшей темноте, метра четыре. Но, Слава Богу, шкуродер прошли. Сейчас там подвесную лестницу наладили. Многое что изменилось. А раньше было дико, первозданно. За шкуродером встретил нас полуосвещенный зал. Кое-где горели свечи. Сверху натекали сталактиты, а снизу поднимались сталагмиты. Затем прошли еще две комнаты. Моя компания устроилась обедать, а я пошел домой, замерз, мне стало холодно. Когда я вылез из пещеры, был третий час. Наверху было тепло, светило солнышко, повсюду таяли снега. Пока слезал с горы весь промочился. Внизу дорога тоже была в лужах, и шлепал я по ней, не выбирая кеды, были полные воды. Когда прошел поселок обувь снял, скользили по дороге, схватил их в руки и побежал босой. И вот так по наледи, по лужам, подскальзываясь, я пробежал два километра. Мамы дома не было. Стопы так замерзли, что стукали по полу. Ходил я будто на култышках, не ощущая ног. Попробовал их поколоть булавкой, но боли не почувствовал. Кушать не хотелось, быстро лег под одеяло и заснул. Наутро просыпаюсь, жив, здоров, ни чиха и ни кашля, ноги теплые и мягкие, но только все в порезах ото льда. Смазал быстренько йодом и побежал играть. Маме о походе не сказал. Не больной, живой, зачем напрасно мать тревожить. Такая же история у меня произошла, когда я закалялся взрослым, в Дивногорске, на  слаломной горе. Было мне тогда сорок три года. Это было еще до моржевания. А бегал я тогда зимой в трусах, на босу ногу, в полукедах. На десятиградусном морозе уже не замерзал. Наст на лыжне был крепкий, утрамбованный, настоящая дорога, бежишь и не проваливаешься в снег. И как-то бегая вдруг вспомнил, что в детстве пробежал босой. Ну, думаю, дай-ка и теперь попробую, проверю всю свою закалку. Назавтра прихожу, снимаю кеды и вперед. По пятикилометровке босиком в одних трусах. Я тогда неплохо бегал. Многих кто катался, обгонял.  Знакомые смеются, а я не отзываюсь весь ушел в себя, прислушиваюсь к новым ощущениям. Пробежал пять километров, вроде ничего, надел свои обутки и бегом домой. Захожу в квартиру, ноги словно камни, разъезжаются по полу, точно, так как в детстве. Идешь и спотыкаешься, не ступни, а сплошные кочки. И представляете на утро ничего. Ну, думаю надо и десятку пробежать раз такое дело. Пробегаю и ее. Не знаю или самовнушение было слабое, или десять километров это было уже слишком. Но некоторые пальцы я отморозил, были синие, пришлось лечиться. Когда немного подлечился, еще раз на пятерку сбегал и опять влетел, сильнее отморозил пальцы, видно кожа тонкая была. После этого со снегом «завязал», перешел на Енисей, купаться. Там я больше не морозился, но зато стеклом, раз стопу раскроил, когда на берег выходил после заплыва. Спасибо Саше Клюкину (директору бассейна «Дельфин») перевязал, и помощь скорую мне вызвал. Шесть швов тогда в больнице наложили. После этого я только в кедах плавал. Зимой, бывало, прибежишь в бассейн после купания (я раздевался там) весь обледенелый, в корке льда (после реки бежал я метров сто в любой мороз и непогоду). Ударишь по стене рукой, лед осыпается как о с палки, льдинки скатываются вниз. За время моржевания переплыл три раза Енисей. Два раза дома - в Дивногорске, один раз у коммунального моста (в Красноярске). Я без страховки всегда плавал. Один заплыв провел до Красноярска. Сейчас не плаваю, насытился,  экстремальный зуд прошел.