- … Короче говоря, если бы не товарищ Сталин, вашей стране абзац ещё семьдесят лет назад пришёл бы. Вот так! Потому что вся эта шваль, типа Бухарина с Пятаковым да всякими Троцкими-Зиновьевыми и прочими Рудзутаками, уже тогда готовились иметь страну всей своей поганой шоблой. А то они для процветания рабочих с крестьянами всю эту подпольную возню затевали, мучились по заграницам, надрывались над изданием подстрекательских прокламаций, парились на съездах с видами на Женевское озеро… Как же! Для себя они и старались. Поэтому людей ни с той, ни с другой стороны не щадили. А когда победили – начали от души пузыриться! Завели себе собственные особняки, собственные капиталы в собственных банках, собственные автомобили, а ихние бабы стали в бывших царских мехах и драгоценностях разгуливать! В общем, если бы не товарищ Сталин, который всё это безобразие прекратил, от вашей страны давно бы остались рожки да ножки, потому что руководители бывшего советского государства в начале двадцатых были примерно такие, каких вы имеете сейчас на посту руководителей демократической России…
- Ты хочешь сказать, что скоро от нас останутся рожки да ножки? – окончательно придя в себя, спросил Серёга.
- Хочу! – вызывающе заявил Вергилий. – Кто управлял страной в начале двадцатых? Вожди пролетариата, положившие на пролетариат с прибором, и прочая срань, повылезавшая из гетто. Если бы их в своё время товарищ Сталин не привёл в чувство, они так бы и пузырились, пока от страны не осталось одно большое мокрое место. Коррупция, во всяком случае, уже тогда имела тенденцию роста. Плюс новая экономическая политика. Она бы и хороша, потому что частный капитал никому ещё не мешал. Но вы ведь не как все. Поэтому, учитывая особенности вашего предпринимательства, где жадность граничит с глупостью, а также учитывая фактор управления таким предпринимательством начинающими коррупционерами, чья алчность обусловлена их быдловским происхождением, можно было бы задним числом прогнозировать крах советской империи году эдак в тридцать девятом. Но товарищ Сталин оттянул крах лет примерно на сто. За что вы его теперь все ненавидите. И со всей страстностью профессиональных говнюков продолжаете гадить ему в могилу и в своё советское прошлое. В то время как новые изменники Родины возобновили прерванный процесс уничтожения России и исподволь, втирая вам про проклятый советский режим и преступника Сталина, готовят вас, дураков, к массовому закланию...
- Врёшь ты всё! – презрительно парировал Серёга. – Сейчас в России ситуация стабилизировалась, валовой продукт неустанно растёт, нацпроекты реализуются, руководитель правящей партии обещал к 2008 году среднюю зарплату поднять до 25 тысяч рублей, а минимальную зарплату догнать до прожиточного минимума. И сам президент…
Серёга даже сам себе удивился, слушая собственные слова, которые полезли из него в ответ на раздражение, вызываемое этим старым занудой-перечником. Если честно, он старался придерживаться конкретной национальной политики и гордился своим званием украинца. И хотя в Украине, из-за отсутствия нефти с газом, экономическая ситуация наблюдалась ещё более аховая, чем в соседней России, бывший учитель пения никогда бы не променял её на другую страну, а тем более, Россию. Но так как он всё-таки приехал в Россию на заработки, то отчасти был готов за неё поспорить с этим злопыхателем, не имевшим к России вообще никакого отношения.
- Забыл, с чего начинал ваш достославный и горячо любимый долбоёбами президент? – не замедлил с возражением Вергилий. – А начинал он того, что изменил присяге и начал шустрить на Собчака, известного демократа…
«Демократа» в устах бывшего римского поэта прозвучало откровенным ругательством.
- Ну и что? – не сдавался Серёга, проверяя на прочность своё хвалёное хохлацкое упрямство. - Он не изменил, он ушёл в подполье...
- А теперь вышел и лично удерживает инфляцию на десятипроцентном уровне? То есть, ваш президент не даёт вам нищать стихийно, но стабилизировал процесс и теперь с помощью Зурабова, Грефа и Кудрина пытается вытащить страну из жопы, куда он, чтобы не засветиться в подполье, помогал засовывать Собчаку с Ельциным?
- Пытается! – упёрся Серёга. – Да с такой командой, как Грызлов и прочие медведи…
- А известно ли тебе, дорогой, что медведь – животное нечистоплотное, коварное и ленивое? – перебил его Вергилий. – К тому же питается всякой дрянью. Очень символично, не правда ли? Кстати, что делать до 2008 года тем, кому твой Грызлов обещал сравнять минимальную зарплату с прожиточным минимумом? И ещё: какой умный человек поверит в среднюю зарплату 25 тысяч рублей? Ведь дураку понятно, что при расчёте средней зарплаты, к примеру, жителей Чукотки можно даже не суммировать их нищенские доходы, а сразу разделить «зарплату» Абрамовича на число чукчей и получится, что средняя зарплата тамошнего пролетария уже сейчас 25 тысяч евро, а не занюханных рублей. А ваши хвалёные нацпроекты просто для отмазки перед избирателем, чтобы и дальше, долбоёбы, за медведей голосовали… И проголосуете… Если вы два раза за такой кусок дерьма, как Борька Ельцин, голосовали, то просто за обосравшихся медведей ещё как проголосуете! К тому же нацпроекты придуманы ещё и для того, чтобы чинушам, которые из медвежьей партии, красть было легче. Ведь одно дело деньги из пенсионного фонда тырить, и совсем другое – из нацпроекта, про расходы из которого ещё не одна сволочь ни один нормальный регламент не прописала…
- Что ж ты всё врёшь? – стал заводиться Серёга. – И это тебе нехорошо, и то дрянь… А как ты смеешь наше героическое население нецензурными словами обзывать? Вообще, ты кто: классик древней литературы или неотёсанный сапожник?
- Ваш героический народ скоро будет пахать на китайцев, - парировал Вергилий. – А сейчас он работает на американцев, потому что все ваши денежки в ихних банках лежат. Долбоёбы, воры, засранцы и предатели! Поэтому вам по барабану, что Зурабов вор, а Путин с остальной его правительственной шоблой – изменники родины…
- Да какие же мы предатели? – завопил Серега. – Что ты всё на нас бочку катишь?! Чего ж ты, падла, так нас не любишь?!!
- А вы сами-то себя любите? – прищурился Вергилий.
- Сами себя… да!
- Ну, да! Ты сам себя любишь, Иванов тоже сам себя любит, Петров – себя просто обожает, Сидоров в себе души не чает, а все вместе вы готовы друг другу в глотку вцепиться из-за любого пустяка.
- Враньё, - не очень уверенно сказал Серёга.
- Могу привести кучу примеров, - пожал плечами вздорный старец. – Такой гражданской войны с таким бесчувственным кровопролитием не знает ни одна страна мира за аналогичный исторический период…
- Ничего себе, не знает! А Америка, когда юг с севером из-за отмены рабства колбасился?
- Никакого сравнения! – категорически возразил Вергилий. – Данные о потерях просто несопоставимы.
- Так у нас людей больше, - не сдавался Серёга.
- Так у вас и условная линия фронта в условном расчёте на душу населения в сто раз больше, чем в твоём примере с американцами…
- Это как? – не понял Серёга.
- Молча. Американцы колбасились строго по мере наступления одной армии на позиции, удерживаемые другой армией. То есть, у них была единая линия фронта и военные действия происходили между военными же подразделениями. А у вас вся страна промеж себя передралась. При этом дрались по всей территории… И жестокость выказали с двух сторон самую исключительную. Белые, кстати, если бы победили, ещё больше людей поубивали бы, чем потом большевики репрессировали…
- Ну, вот, а ты говоришь, что Ленину надо было заниматься парламентской демократией, - к слову вспомнил Серёга. – Какая могла получиться демократия между непримиримыми пролетариями и злыднями эксплуататорами?
- Нормальная. Как у англичан, например, или у французов. Народ, правда, там не такой враждебный по отношению друг к другу, но ведь у них и таких талантов, как Володька Ульянов, и близко не рождалось…
- Ты всё-таки перебарщиваешь, - сделал ещё одну попытку защититься Серёга, машинально оглядывая промышленный пейзаж и прикидывая, куда это дальше его потащит старик Вергилий? Вернее, в какую сторону, потому что о пункте назначения – пятом производственном уровне – Серёга знал.
- Это насчёт чего? – переспросил Вергилий и ловким щелчком забросил бычок на середину своеобразной улицы между стеной самого большого корпуса и ограждением вокруг «компенсационного» террикона.
- Почему мы самые враждебные по отношению друг к другу? – в вопросительной форме объяснил Серёга. – Это ты наговариваешь!
- Больно нужно мне наговаривать. Ты разве не в курсе, сколько русских по всему миру после вашей революции разбежалось? Даже в Китай с Монголией рванули. А у самих территории – по тыще гектаров на рыло. Живи – не хочу! Так нет же… Но мало того, что разбежались, продолжали друг за дружкой на расстоянии охотиться. То одни в страну банду зашлют и каких-нибудь безграмотных сельсоветчиков в капусту порубят, а учителку до смерти затрахают, то другие под видом дипкурьера чекиста с обрезом в футляре для скрипки зашлют в Париж, чтобы старинного недруга грохнуть. А вторая мировая?
- Ну, в Отечественную мы себя показали! – с гордостью возразил Серёга. – Таких немчуре навешали, что – будь здоров…
- Они-то как раз здоровы, - ухмыльнулся Вергилий. – Вы им навешали, а они теперь вас имеют. Но я не о том речь повёл, я о том, что такого массового предательства, как на оккупированных территориях России, Украины и Белоруссии, ни в одной стране не наблюдалось. Ведь ваши ваших же и вешали, и расстреливали, и в концлагерях до печей провожали, и на местах оккупационный с примерным старанием порядок поддерживали. А сколько ваших в плен сдавалось?
- Да что ты всё врёшь? Что ты всё ерунду какую-то гонишь? Наши в партизанах, знаешь, как немцам жить не давали? А столько героев, сколько у нас, ни в одной стране нет! Понял?
- Не спорю: и партизаны были, и герои, но я-то речь веду о предателях? Их куда деть прикажешь?
- В жопу себе засунь, - грубо сказал Серёга и подумал, что они совсем заболтались.
- Сейчас пойдём, - успокоил его Вергилий. – Но насчёт жопы ты не прав. Я ведь к тому речь веду, что предателей у вас с ворами испокон веку было великое множество и по сей день их у вас имеется в плачевном изобилии. А это указывает на вашу природную гнусность, каковая есть первопричина всех ваших остальных производных гнусностей. Во всяком народе в разные отдалённые времена присутствовало много мерзости, доставшейся им в наследство от обезьяньего прошлого. Однако всякий нынче цивилизованный народ в своё время от данной гнусности избавился. Процесс избавления сопровождался невероятной жестокостью, людей резали, жгли и вешали за малейшую провинность. Великое множество носителей остаточной обезьяньей мерзости отправлялись на бессрочную каторгу и, таким образом, образовались благополучные цивилизованные народы вроде французов с англичанами и прочими европейцами. И даже бывшие каторжане стали приличными австралийцами и новозеландцами… Вы, конечно, отстали от всей Европы в плане карательного очищения собственной среды от всякой мрази, поэтому и доля ваша нынче незавидная. А если учесть, что и во время гражданской, и во время Великой Отечественной войны погибло много хороших людей, то у вас почти никаких шансов, чтобы противостоять вашим новым предателям. К тому же вы непоследовательны, неразумно доверчивы, одновременно мелочно подозрительны, эмоциональны и подчас тотально инертны.
- Ну, ты и наговорил! – воскликнул Серёга. – Тоже мне, страдалец за чужую долю… Тебе что, больше всех надо? И какое тебе до нас дело? Кстати, я заметил, что ты к товарищу Сталину неравнодушен? Товарищ Сталин то, товарищ Сталин сё. Вы, случайно, не дальние родственники?
- Чур меня! Ещё чего не хватало… А поминал я его для объективности повествования и с целью лишний раз подчеркнуть следующую нелицеприятную зависимость. А именно: я хотел сказать, что его чересчур суровое отношение к вашему народу в процессе форсированного построения сильного независимого государства и ваше отношение к нему, после того, что он всё-таки для вас сделал, лишний раз подтверждают вашу обоюдную гнусность.
- Что-то я не пойму, - раздражённо огрызнулся Серёга. – Это что же, мы плохо о нём вспоминаем, потому что он был хороший, а мы все свиньи неблагодарные?
- Ну, хорошим он не был, а свиньи вы воистину неблагодарные. Для вас, козлов, ни один правитель столько не сотворил, сколько товарищ Сталин. А вы его поносите. И сами не понимаете, что это на руку тем, кто хочет побыстрее разорить вашу страну. Ведь Сталин – что?
- Что?
- А то – что он, проявляя крайнюю жестокость, тем не менее, стремился к созданию сильного государства. И хотел он его сделать сильным не для себя, а для вас. Чтобы его не могли слопать ваши ненасытные соседи со всех сторон и Америка в придачу. Они и не могли, пока Сталин был в силе. И очень его за это ненавидели, потому что близок локоть, да не укусишь. Зато теперь отъедаются за всё то время, когда на вас зубами вхолостую клацали! И радуются, когда слышат, как вы поливаете Сталина и советский союз дерьмом, которое для вас заготавливают всякие продажные шкуры из наиболее гнусной части вашей так называемой интеллигенции. Потому что, чем больше они слышат от вас такой ругани в адрес своей родины и человека, больше всех для неё расстаравшегося, тем лучше они могут отъедаться за ваш счёт дальше. А, наевшись, спать спокойно. Ведь ваша готовность подгавкивать ихним наёмникам – лишнее доказательство того, что вы уже не сможете помешать иметь себя и свои припасы любому заграничному желающему. И что у вас уже никогда не будет ни сильного государства, в котором не стыдно жить, ни сильного руководителя, способного от души служить, прежде всего, своему отечеству, а в свободное от службы время дружить с немцами, китайцами и разными прочими шведами.
- А знаешь, сколько Сталин народу почём зря порешил? – осенило Серёгу.
- Сами себя вы и порешили, - возразил Вергилий, - сами друг на друга доносы катали, сами друг дружку к стенке без сожаления ставили.
- А Сталин тут не причём? – ехидно уточнил Серёга.
- Ещё как причём, но я не этом толкую. А толкую я о том, что не он главный виновник ваших бед…
- А что, кстати, у нас будет? – поинтересовался Серёга, имея в виду утверждение Вергилия насчёт хилой перспективы россиян на сильное самостоятельное государство.
- Я уже говорил: у вас будет ещё одна китайская провинция.
- Хорошенькие дела… Только всё это кажется мне абсурдом, потому что я не совсем тёмный. В том смысле, что иногда смотрю ящик, а по нему…
- А по нему показывают, как вы якобы возрождаетесь? – досказал за Серёгу Вергилий. – Подлодки строите, космос осваиваете, боевые ракеты совершенствуете?
- Вот именно! – воскликнул Серёга. – Чтобы, значит, на нас не могли задирать лапу Америка с Англией и ихними союзниками в виде Литвы и Бельгии.
- Как задирали на вас лапу, так и будут, - утешил Серёгу Вергилий, – потому что вы, козлы, всё делаете по-ихнему. Надо американцам, чтобы вы весь свой ядерный потенциал в центре стране в обыкновенном амбаре, а не в специальном хранилище, держали, вы и держите. Надо, чтобы вы все свои стабилизационные бабки сливали в американские банки, вы и сливаете. Надо, чтобы у вас народ продолжал от хреновой жратвы, палёной водки и экспериментальных медикаментов дохнуть, он и дохнет. А вся эта мудня с нацпроектами и прочим возрождением обычная показуха для долбоёбов, чтобы и дальше голосовали за людей, которые верой и правдой служат мировому империализму, каковой империализм ещё во времена Гитлера определил вам статус третьесортного рабочего быдла для обслуживания вспомогательных сырьедобывающих производств.
- Но подводные лодки-то русские строят? – не сдавался Серёга.
- Всё правильно. Но только не для себя.
- Это как? – удивился бывший учитель украинского пения.
- Молча. Ты что, американских налогоплательщиков за дураков держишь? Станут они голосовать за триллион долларов в год на оборонку из-за одной только Северной Кореи? Не станут. Поэтому американскому ВПК нужен более солидный противник. И, когда ваши демократы совсем уж распоясались, а армия с флотом стали сопеть на ладан, какой-нибудь хозяин даже не из самого главного департамента США поднял трубочку и звякнул вашему правителю. И спросили: «Вы чё, ребята, ваще? А ну живо пару атомоходов на боевое дежурство поставили, а то у нас тут дюжина уважаемых людей может остаться без привычной прибыли, а пара миллионов рабов – без средств к существованию». Ну, ваш правитель, малый исполнительный, он и распорядился. Поэтому теперь вы имеете два крейсера против двухсот американских, зато американцы своих обывателей этими двумя крейсерами вот как застращают! Чтобы те, значит, и впредь не кряхтели от нехилых налогов, львиная доля коих бюджетно перераспределяется в пользу североамериканского ВПК. Ферштейн?
- Врешь ты всё, - чисто по инерции возразил Серёга, которого вдруг стала одолевать тоска. Даже не сама тоска, а предчувствие тоски.
- Делать мне больше нечего. Это вам, дуракам, кажется, будто ваши нынешние руководители стали фасон перед американцами и прочими шведами держать.
- А что, не так?
- Нет, конечно. Фасон-то наигранный, и отрежиссирован он опять же каким-нибудь хозяином из даже не самого главного департамента США. Потому что, опять же, на хрена вы им сдались в роли натуральных холуев, каковыми на самом деле являетесь? И потом: коль скоро они вам позволяют держать два ракетных крейсера для видимого форса и для испуга своих обывателей, то о соответствующем фасоне они наверняка позаботились. То есть, вашим скомандовали, они стали послушно надувать щёки, дурачьё ликует (возрождаемся, дескать!), а дюжина уважаемых людей, которые в штатах от ВПК навариваются, подсчитывает будущие прибыля от производства дополнительных вооружений против потенциальных возрожденцев.
- Врёшь ты всё, - вяло повторил Серёга.
- Ладно, пошли отсюда, - буркнул Вергилий, потоптался на месте, разминая ноги, и поплёлся в сторону дальнего террикона.
- Давно пора, - неодобрительно поддакнул Серёга. Надо сказать, Вергилий его не убедил, и бывший учитель пения, оказавшись чёрт-те в каком измерении, иреальности или постпространстве, не поддающихся географическому описанию и не соответствующих никаким картографическим стандартам в смысле измерения расстояний удаления от обжитых привычных мест, вдруг возомнил в себе ужасную ностальгию. При этом его сначала взяла тоска по родной Украине с любимым Днепропетровском, а потом по зашарканной менеджерами, студентами, проститутками и олигархами Москве.
«И чего это он разгавкался? – соображал бедный музыкант, топая за неутомимым Вергилием между стеной производственного здания и металлической оградой. – Уж так нас обосрать, что не дай бог… Впрочем, чего с него, римлянина, взять? Климат у нас для него неподходящий, вот он с непривычки лается… Хотя, какой климат, какая непривычка? Вообще, какой может быть в преисподней климат? А что касается непривычки, то это дело изживное, а он тут, слава богу, уже вторую тысячу лет маринуется. Вон как по-русски чешет, и даже матом умеет. А чего только он про нас не знает: и про Керенского, и про Каутского, и про гражданскую войну. Да что гражданская война! Этот козёл даже знает, что наш президент был офицером, поэтому старый хрыч и упомянул о присяге, которую наш президент якобы нарушил. Ох, и врёт же, сволочь! Ничего наш президент не нарушал… А старый хрыч специально так говорит, чтобы меня позлить, и чтобы мне путешествие мёдом не казалось…»
Серёга, обуреваемый верноподданническими настроениями, даже не заметил, как он утратил чисто украинский патриотизм и сделался патриотом интернациональным в рамках СНГ. Стать патриотом чисто российским ему мешало отсутствие постоянной регистрации по месту жительства хотя бы в Моршанске или Кологриве.
Пока он так размышлял, они миновали фабрично-заводской посёлок, оставили побоку последний заброшенный террикон и вошли в пределы огромной свалки. До этого, пока они с Вергилием гуляли между корпусами и сооружениями, окружающая действительность выглядела достаточно уныло, но, когда путешественники попали на свалку, Серёге сделалось невыносимо гнусно. Сначала он удивился: откуда у покойников свалка и зачем она им? Потом он вспомнил о производстве, не развалившееся после приватизации стараниями генерального чёрта и его лысого управляющего, и отходы данного производства. Но, приглядевшись, обнаружил, что отходы на свалке бытовые. При этом их было так много, что они валялись на свалке кучами, холмами, отдельными горами и целыми горными системами. Подобный рельеф плюс общая унылость окружающей обстановки вселяла логичную тоску в жизнерадостного учителя пения, он ощутил приступ страшной хандры и стал примечать, что из-за вышеупомянутого рельефа видимый горизонт (не закрытый скоплением фабрично-заводских сооружений) уменьшился до смехотворного размера. Сначала, когда Серега с Вергилием только вошли на свалку, горизонт был как горизонт, обозначенный неровной линией мусорного рельефа, слегка приподнятого вдали. Данная линия нормально смыкалась с условным небом или с искусственной его видимостью, и такой визуально-обзорный образ окружающих территорий не вызывал особой грусти, если учитывать некоторый опыт путешествия по ирреальным путям-дорожкам. Но когда по мере проникновения вглубь свалки, куда зачем-то попёрся старый хмырь Вергилий, горизонты и перспективы стали непонятным образом деформироваться, на душе бедного музыканта сделалась неспокойно. По идее, никаких предпосылок для кардинальных изменений не существовало, поскольку горы и даже целые их системы нормально присутствовали вокруг путешествующих Серёги с Вергилием, они не лезли круто вверх и не громоздились так плотно друг на друга, чтобы значительно ограничивать видимость условного неба и линии горизонта. Однако чем дальше Вергилий и Серёга углублялись в пределы, казалось, безразмерной свалки, тем меньше у них оставалось над головами условного неба, а перед глазами – условного горизонта. К тому же стало вечереть. Или это возникла иллюзия вечера вследствие усекновения того места над головами путников, которое излучало ровное мрачное свечение и смутно напоминало небо? Во всяком случае, вскоре стало совсем темно и Серёге, пережившему с начала путешествия по чёртовой свалке все оттенки дурного настроения от беспокойства до полной прострации, вдруг сделалось тупо, мерзко и равнодушно одновременно. Впрочем, ощущать более яркие эмоции, находясь в непонятно трансформирующейся действительности самого отстойного содержания, не приходилось. А свалка, изобилующая разнообразным бытовым хламом, всё не кончалась и не кончалась. И вскоре Серёга стал подозревать, что они со своим хреновым провожатым ходят по кругу. И ещё ему показалось, что круги почему-то постоянно уменьшаются.
«Не могут они уменьшаться, - соображал бывший учитель пения. – Мы ведь вошли на территорию этой чёртовой свалки по прямой, поэтому, если и начали кружить, то круги должны расширяться. Вот если бы мы вошли на свалку, которая, предположим, имела бы округлый периметр, по касательной, тогда другое дело. Но тогда нам не пришлось бы так долго кружить, потому что рано или поздно мы со старым хрычом уже упёрлись бы в центр свалки и дальше идти нам было бы некуда… Но почему некуда? И как мы определили бы, что попали в центр свалки? И потом, мы не заходили на эту свалку ни по какой не касательной, а вошли прямо и шли прямо, пока не начали ходить кругами, а круги эти, чтоб мне треснуть, уменьшаются…»
Ненароком мысленно брякнув о том, чтоб ему треснуть, Серёга на некоторое время выпал из своего мерзко-равнодушного состояния и стал хватать себя за бока руками. Натерпевшись всякого, он реально опасался треснуть. Но на этот раз обошлось без эксцессов, и бывший учитель снова впал в предыдущее качество. Он продолжал брести за проклятым Вергилием, неутомимо хлюпающим по едва различимой в смрадных потёмках тропинке, невольно касаясь руками отходов якобы человеческой жизнедеятельности.
«Холодильник, - машинально констатировал Серега, задевая рукой шершавый бок помятого бытового агрегата, - телевизор… стиральная машинка… какая-то фигня с ножками и антресолями… Минуточку!»
Серега, в очередной раз коснувшись очередного предмета, бывшего якобы в человеческом употреблении, случайно зацепился рукой за последний предмет более тщательно и оторвал при этом то ли ножку предмета, то ли художественно-декоративное излишество. Взявшись за другую ножку и дёрнув за неё сильнее, бедный музыкант полностью развалил на куски и составляющие детали неведомый ему предмет буржуазной роскоши. Затем, движимый каким-то спокойным любопытством, он оторвал дверцу холодильника, заднюю панель телевизора и несильным движением руки раздавил стиральную машинку.
- Минуточку, - пробормотал бывший учитель украинского пения, - так это же сплошная бутафория… Интересно, какому идиоту пришло в голову насыпать бутафорскую свалку? Да ещё в таком топком месте?
Только сейчас, лениво сокрушив несколько муляжей бытовых агрегатов, бедный музыкант обратил внимание на тот факт, что они с Вергилием хлюпают по конкретно заболоченной местности. А свалка, вернее, её бутафория, теперь была не только вокруг них, но и над ними. А сами путешественники пробирались по своеобразному тоннелю, ступая по лужам с плавающим в них мусором, а головами рискуя задеть угол ванны или даже ножку целого рояля.
- Стигийское болото, язви его, - наконец разрешился от продолжительного молчания Вергилий, проваливаясь по пояс в зловонную трясину.
- Тебе помочь? – без особого энтузиазма поинтересовался Серёга.
- Сам вылезу, - прокряхтел старец, - не впервой…
Он выпростал руки вперёд, ухватился за какую-то раму и выполз на тропинку, теперь уже сплошь покрытую болотной жижей вперемешку со всевозможным мусором.
- Господа! Вы посетили национальный заповедник «Стигия»! – откуда ни возьмись, возник дородный нечистый с фонарём в руке. – Прошу обратить внимание… А, это ты…
Нечистый, признав Вергилия, прервал вступительную фразу и с одобрением поглядел на Серёгу. При свете фонаря бедному музыканту показалось, будто он заметил в глазах нечистого гастрономический интерес. Но бывший учитель пения почему-то совсем не испугался, а продолжал пребывать в состоянии тупого равнодушия.
- Да, это я, - вызывающе ответил Вергилий. – Работаю, не то, что некоторые…
- Да мы тоже, как бы, без дела не сидим, - хитро подмигнул чёрт и оперативно ретировался. Он, чавкая по грязи голыми копытами, поспешил туда, откуда пришёл. Вернее, должен был прийти, потому что местный нечистый, вместо того, чтобы откуда-то прийти, взял и просто явился из ниоткуда. Но теперь, узнав Вергилия и поняв, что прибывшая на болото компания не относится к категории тех непосвящённых, перед которыми стоит паясничать, уйти решил по нормальному. А уходя, местный осветил дорогу, потому что на свалке, начинавшейся под иллюзией открытого неба, но затем превратившейся в один сплошной тоннель сквозь пласты мусора, стало совсем темно. И если бы не нечистый, спутникам пришлось бы идти на ощупь. Зато теперь они видели не только грязь под ногами, но и весь тоннель, заметно расширяющийся вдали.
«Странная штука, - от нечего делать размышлял Серёга, топая за Вергилием и ощущая под ногами всё большую и большую сухость. – Когда этот тип почти свалился нам на голову, я ещё кое-что видел. Факт – видел. А теперь, после того, как этот тип оказался с фонарём, мне почему-то кажется, что мы со стариком брели в совершенных потёмках. Очень интересно…»
Он оглянулся назад, чтобы проверить своё предположение и ничего сзади себя не увидел. Зато впереди Вергилия отчётливо виднелся маячащий в свете собственного фонаря местный нечистый, хорошо просматривался тоннель со всеми своими неровностями, но не в виде фрагментов бытовых отходов, а чего-то другого. Затем они вслед за нечистым миновали два поворота и встали перед выходом во что-то, скрытое абсолютной непроницаемой тьмой.
- Эй, к нам гости! – заорал кому-то местный и принялся семафорить фонарём.
- Куда это мы пришли? – спросил Вергилия Серега, пытаясь через его плечо заглянуть туда, куда обращался нечистый. Но, опять же, кроме сплошной черноты, окаймлённой неровными краями освещаемого фонарём тоннеля, ничего не смог разглядеть.
- Куда надо, - не очень дружелюбно буркнул Вергилий. У него, так же, как у спутника, настроение менялось довольно часто.
- Сколько? – послышался посторонний голос из недр тьмы за выходом из тоннеля.
- Пятеро! – ответил нечистый.
- А какого хрена фонарём семь раз туда - сюда машешь? – недовольно спросили из темноты.
- Так я и говорю: четверо! – задорно отозвался тот, который встретил Вергилия с Серёгой в недрах бутафорской свалки.
- Это он про кого? – уточнил Серёга.
- Про нас, - огрызнулся Вергилий.
- Так нас же двое, - удивился Серёга и почувствовал, что интерес снова возвращается к нему.
- Так четверо или пятеро? – переспросили из темноты.
- Я это! – заорал Вергилий. – Двое нас, веду экскурсанта!
- Тьфу, чёрт! – воскликнул невидимый. – Опять ты, козёл, дезинформацию гонишь… Ладно, ждите!
- Ждём! – с готовностью ответил нечистый и замер в привычной позе, обещающей продолжительное ожидание.
- А действительно, чего это он? – осведомился Серёга.
- Чего – чего? Врёт? – уточнил Вергилий.
- Ну!
- Привычка. Он раньше курировал ваши СМИ, но перестарался с показателями по борьбе с наркобаронами и его отстранили. Теперь ему поручили заниматься промышленностью…
- Не понял, - искренно изумился Серега.
- Чего тут непонятного. У нас всякий чёрт чем-нибудь да курирует. На общественных началах, что ли… Ну, помимо основной работы…
- Это я понимаю, что если на общественных, то, значит, помимо основной, - перебил старца Серёга. – Только зачем всё это? У нас своих гандонов хватает, так на фига, чтобы ещё ваша чертовщина мешалась?
- Затем, чтобы главному процессу всякая праведная сволочь не мешала, - объяснил Вергилий.
- Какому процессу?
- Процессу между бытийной диффузии, - популярно объяснил Вергилий.
- Так, значит, есть у нас праведники? – с небольшим опозданием воодушевился Серега. Про диффузию он ни черта не понял. Поэтому решил воодушевиться на счёт праведников.
- Попадаются, - неохотно признал старец.
- Но как он мог с нашими СМИ перестараться? – вернулся к исходной теме бывший учитель пения. – Что значит: перестарался с показателями по борьбе с наркобаронами?
- Вот пристал! – воскликнул Вергилий. – Дело в том, что ваша нынешняя мерзопакость, в которой вы пребываете, зиждется на мерзопакостях составляющих, одна из которых – есть ваша пресловутая свобода слова…
- Как-как? – не понял Серёга, время от времени кидая взгляд на бывшего куратора современных российских СМИ. Тот, отмахавшись фонарём и наврав с три короба, продолжал изображать памятник нечистой силе.
- Обыкновенно. Эта ваша пресловутая свобода слова – особенно мерзопакастная составляющая, потому что с одной стороны насчёт слова у вас вроде бы и полная свобода, а с другой – совершенно наоборот.
- Ты как-нибудь попопулярней, ладно? – попросил бедный музыкант, машинально поправляя гитару.
- Ладно, - сжалился Вергилий. – Ты когда-нибудь сравнивал информацию, подаваемую центральными СМИ и периферийными?
- Я вообще ни о какой информации понятия не имею, - честно признался бывший учитель украинского пения, - кроме той, о которой судачат в электричках или пивнухах.
- Правильно делаешь, - неожиданно похвалил Серёгу Вергилий. – Дело в том, что информация, которую дают ваши центральные СМИ, отличается крайней дерзостью, каковая должна подтверждать наличие у вас свободы слова…
- Точно! – озарило Серёгу. – Я тут недавно по ящику в одной забегаловке одного центрального журналюгу наблюдал. Чистый орёл… И всё так принципиально вскрывает, и всех так бескомпромиссно кроет!
- Вот именно. А взять, к примеру, областную московскую?
- Точно! – снова озарило Серёгу. – Я у старухи, у которой курятник снимаю, иногда радиоточку слушаю…
- Ну и как?
- Сплошной праздник!
- Вот именно. С самого утра жизнерадостные рапорты о достижениях куриных производителей и шампиньоновых магнатов под мудрым руководством областных министров. За рапортами следуют интервью с добрыми олигархами, которые если не дом отдыха на пять персон для ветеранов войны построят, то хотя бы на день Победы оплатят им всем бесплатное посещение городских сортиров или десятиминутные телефонные переговоры…
- Ну, да, - без особого энтузиазма подхватил Серёга. – Ещё стало модным рапортовать о достижениях в жилищном строительстве. Дескать, в текущем квартале освоили столько тысяч квадратных метров жилья, что население все эти квадратные метры никак купить не может… по тыще баков за сраный квадратный метр без окон и дверей… Или такая фишка: как ни послушаю точку, так криминогенная обстановка в области всё улучшается и улучшается…
- Ну!? Их послушать или почитать – так на периферии не жизнь – а рай. И не чиновники, а сплошные ангелы с архангелами. А бедные пенсионеры – просто ненасытная сволочь, которым сколько ни давай – всё мало.
- А почему так? – наивно поинтересовался Серёга.
- Да потому, что кое-кто свой поросячий интерес туго знает. Ведь до жизни такой вы докатились не от одной вашей глупости. Чтобы в подобной жопе оказаться, надо было очень сильно расстараться. Вон он, этот вышеупомянутый кое-кто, и расстарался. А теперь жрёт, никак нажраться не может. У него уж из ушей лезет, а он всё трескает и никого к корыту не подпускает. Ему бы людишкам хотя бы четверть корыта уступить, да жаба, блин, душит. И жаба душит, и опаска берёт. А вдруг вы, оголодавшись, силком его от корыта оттащите? Вот он и придумал закупить некоторых ваших засранцев своими объедками. Поэтому теперь он продолжает жрать, а продажные засранцы вокруг него суетятся: называют его кормильцем, стерегут его пуще глаз своих холуйских, возле корыта чистоту со всякими удобствами содержат и даже задницу «кормильцу» подтирают. А некоторые продажные засранцы остальному народу мозги пудрят. Ну, чтобы остальной народ самостоятельно до чего-нибудь радикального не додумался…
- Это ты про журналюг? – уточнил Серёга.
- Про них, родимых, - подтвердил Вергилий, – про центральных, про периферийных, про штатных и внештатных, которые по продажности своей сволочь почти одинаковая, но врёт по-разному. Одни вскрывают недостатки, другие поют о благополучии. А народ в недоумении. Послушает он центральных журналюг про всяких негодяев и прочие недоброкачественные явления, поскрипит зубами, поахает, ещё раз обзовёт себя молодцом, потому что в своё время вместе с демократами выбрал свободу слова и прожиточный минимум, и спокойно спать ляжет. Потому что, послушав про всякие недоброкачественные явления и негодяев, бесстрашно разъясняемых эдаким центральным орлом-журналюгой, почти любой дурак из так называемого народа может пар спустить в тряпочку, чтобы освободить место для новой порции пара. А если бы не спустил? А если бы он с этим взрывоопасным паром пошёл на улицу, да там стакнулся с другим, третьим и так далее? Ведь их совокупный, стакнувшихся на улице озлобленных людей, пар может начать срывать вентиля и заслонки в виде местных чиновников с олигархами и прочими мелкими спекулянтами. Но так как каждый из потенциальных срывателей заслонок пар спустил, а то и заполировал его дерьмовым пивом, то никакой стачки произойти не сможет. Больше того: встанет поутру эдакий спустивший пар недоумок с больной после вчерашнего дерьмового пива головой, послушает местное радио про местных отцов-благодетелей, про правильных медвежьих функционеров, про очередной национальный проект, стырит у жены из кошелька сорок рублей на опохмелку и радостно согласится с тем, что жизнь налаживается. Кстати, у вас каждый год по сорок тысяч людей дохнет только от палёной водки. И не одна собака, производящая такую водку, не то что не присела, но даже в суд вызвана не была. Знаешь, почему?
- Наверно, потому, что у государства ещё не хватает средств, чтобы окончательно побороть криминал…
next
1) Автор напоминает о прошедшем времени написания повести, и просит не судить его (не автора, а время) строго
2) Бывший учитель украинского пения где-то слышал упоминаемые Вергилием фамилии, но одинаково не знал ни Каутского, ни Керенского. И принял обоих за своих земляков, попавших в историю. Хотя Каутский Карл, в отличие от русского Керенского, был немцем, из Германии никуда надолго не выезжал, любил переписываться с Энгельсом и не любил Розу Люксембург
3) Печальный факт из самой современной российской действительности: в Москве и Подмосковье есть платные сортиры, где нет льгот даже для ветеранов ВОВ
4) Автор квартир никогда не покупал, поэтому может ошибаться в цене, к тому же (повторяемся) просьба делать скидку на время написания повести, когда всякие цены, благодаря стабильной инфляции, отличались от нынешних
5) Ещё один печальный общеизвестный факт: жильё в Подмосковье зашкаливет за штуку баксов квадратный метр, а хазы сдаются в виде голых стен; но, что самое интересное, народ всё э т о покупает; поистине, с таким замечательным народом на Руси гарантировано вечное блаженство Чубайсам, Ельциным, Зурабовым и Черномырдиным; ей-богу, в приличном обществе морду набили бы за одну только из вышеназванных фамилий