Перевод рассказа Барри Пейна (Barry Pain, 1864-1928) “The Pearls and The Swine”
© Перевод. Олег Александрович, 2013
***
Мисс Маркхэм имела репутацию вполне благополучной дамы. В Лондоне она снимала под жилье этаж в приличном доме, а для отдыха за городом купила себе небольшое бунгало на скале с видом на море. По соседству с ним там стоят еще два-три загородных домика; владельцы их, впрочем, стараются не разглашать названия этого уголка, полагая, что излишняя публичность им ни к чему.
Коротко говоря, красавица и умница мисс Маркхэм жизнь свою проживала забот не ведая, стесненности ни в чем не испытывая и о замужестве не помышляя. Не помышляя никогда, даже во времена ранней молодости.
Лондонскую свою квартиру мисс Маркхэм содержала вполне традиционно; домашнее хозяйство пребывало здесь у нее в ведении слуг. Однако нарушать священную уединенность своего загородного домика содержанием там постоянной прислуги она не захотела, и в ее отсутствие за бунгало присматривала некая пожилая женщина из близлежащей деревеньки, нанятая за небольшую плату, — хотя какие конкретно ее обязанности определены были между ней и хозяйкой словом «присмотр», понять было трудно. Она же, в те дни, когда мисс Маркхэм, устав от города, приезжала на берег моря отдохнуть, приходила в ее домик «похозяйствовать».
Июль в тот год выдался в Лондоне чрезвычайно жарким. Мисс Байлз — подруга мисс Маркхэм — объявила ей однажды, что она буквально сгорает от желания отдохнуть пару дней от городской духоты в ее уютном бунгало; однако в самый последний момент от поездки ей пришлось отказаться: к несчастью, у нее случилась вдруг сенная лихорадка (всякого рода несчастья, и в самое неподходящее, как правило, время, на мисс Байлз обрушиваются частенько). Поэтому на берег моря мисс Маркхэм поехала одна.
Сразу по ее прибытии, в бунгало заявилась домохозяйка. Наскоро прибравшись и приготовив обед, — всем видом давая при этом понять, что прислуживать здесь, пусть даже регулярно получая от хозяйки надлежащую плату, для нее немалая обуза, — она отправилась «под свой кров».
Когда часы пробили десять, мисс Маркхэм закрыла томик «Воображаемых портретов» Уолтера Патера (литературные пристрастия ее отличались известной рафинированностью) и вышла из кабинета в коридор, чтобы проследовать в спальню. И вдруг услышала негромкий стук в дверь: не деловитый и решительный стук почтальона или иного лица при службе, а самый обыденный — не вполне уверенного в себе, к тому же, как ей показалось, человека. Ничуть не встревоженная, мисс Маркхэм поглядела в окно и в свете луны различила фигуру мужчины. Незнакомец стоял у входа и был прилично одет. Решив, что это заплутавший гость из одного из соседних бунгало, она отперла дверь.
На ночного визитера упал свет. Наружность его не дала мисс Маркхэм никакого повода для беспокойства. Перед ней стоял высокий мужчина лет тридцати с короткой рыжеватой бородкой и смотрел на нее грустным располагающим взглядом. Одет он был в серую пиджачную пару, обут в лакированные туфли, в руке держал небольшую коричневую сумку.
— Мисс Маркхэм? — Незнакомец приподнял шляпу.
— Да, я мисс Маркхэм!
— Искренне прошу извинить меня за то, что побеспокоил вас в столь поздний час. Однако, позвольте узнать, есть ли у вас страховой полис на случай кражи со взломом; дом ведь ваш все-таки стоит на отшибе, и местность тут малолюдная.
Мисс Маркхэм подивилась нахальству этого страхового агента. Обходить дома в поисках новых клиентов — дело, конечно, для них обыденное, но время для того — в сей час — выбрано в высшей степени неподобающее. И не почувствуй она к ночному гостю некоторой симпатии, прием бы ждал его куда как более суровый!
— Боюсь, вы напрасно себя утруждаете, а меня беспокоите, — ответила она. — Я давно уже застраховалась от краж, пожаров, неисполнения обязательств нанимателя,.. и всего прочего; и никаких дополнительных полисов мне не надо.
— Замечательно! — сказал незнакомец. Он шагнул в холл и быстро закрыл за собой дверь.
— Что вы делаете?! — воскликнула мисс Маркхэм. — Кто вам разрешил?! Немедленно покиньте мой дом!
— Я понимаю, милая леди, что веду себя дерзко и не совсем порядочно, но в частичное свое оправдание могу заверить вас, что, не будь вы застрахованы от краж со взломом, я никогда бы не посмел переступить порог вашего дома. В пику некоторым особенностям моей профессии, мне претит доставлять клиентам чрезмерные неприятности и огорчения.
— Особенностям профессии?! Какой профессии?!
— Не буду ее называть, «Что в имени?..», — молодой человек вздохнул. — Коллеги мои большей частью грубоваты и бесцеремонны, я не таков. Разумеется, если вам вздумается поднять шум, я волей-неволей буду вынужден предпринять некие меры. Но делать это я вам не советую: полицейских здесь мало, к тому же парни эти, я знаю, не расторопны, а ближайшее бунгало в четверти мили отсюда.
До мисс Маркхэм дошла, в конце концов, суть происходящего.
— Свисток, — она выпалила, — услышат далеко!
Она вынула из кармана свисток, а незнакомец — тут же — револьвер.
— Милая мисс Маркхэм, пожалуйста, не ставьте меня в неловкое положение! С дамами я предпочитаю обходиться без грубостей, по возможности. Вы положили свисток на столик? Превосходно. Теперь мы можем поговорить о вашем ожерелье. Думаю, будет удобнее, если присядем; эта дверь — в столовую? Ну так и пройдем туда, а не в гостиную: вы ведь, надеюсь, не откажете мне в бокале виски с содовой, а графины, разумеется, там.
Мисс Маркхэм проследовала за ним в столовую; виски она грабителю предлагать не стала, однако тот быстро нашел графины и обслужил себя сам.
— А откуда, интересно, вы смогли узнать о моем ожерелье? — спросила его мисс Маркхэм.
— Сему посодействовала болтливость прислуги, скажу так. Неизбывный порок почти всех домашних работников, доставляющий нам немало досады временами, я прав? Стоит хозяину приобрести какую-либо ценную, по их разумению, вещь, как они тут же начинают ею хвастаться всем своим коллегам, и не им только. Я, однако, не склонен сурово их за это осуждать, ведь им тоже хочется погреться в лучах тщеславия, пусть даже и не за свой счет. И вот, не так давно из случайного разговора с некой леди невысокого социального статуса — вашей здешней домохозяйкой, как выяснилось, — я узнал, что вы не только владеете жемчужным ожерельем в пятьсот фунтов стоимостью, но и постоянно его на себе носите.
— Мне это ювелир посоветовал; это помогает сохранять блеск жемчуга, он сказал.
— Да, — сказал незнакомец, — они действительно всем это советуют. Разумно советуют.
— Если ожерелье — это все, что вам от меня надо, может быть, поскорей и распрощаемся?
— Вы правы. Я понимаю вас, милая леди. Незнакомец-мужчина вторгается бесцеремонно в столь поздний час в ваше жилище, угрожает револьвером… Не сомневайтесь, если б вы рискнули позвать на помощь, я скрепя сердце вынужден был бы вас застрелить… Задерживаться я не стану. Возьму это вот ваше ожерелье — стоимостью пятьсот фунтов, за которое рад буду выручить хотя бы сотню, и удалюсь. Вы же, когда успокоитесь, поймете, что почти не пострадали, лишь испытали некоторые неудобства. Страховая компания выплатит вам те же пятьсот фунтов, и вы купите себе на них новое ожерелье. Ущерба никакого — ведь то, которое я забираю, вам вовсе не дорого, как память.
— Вы уверены?
— Да. Почти, скажу так. Ведь эту безделицу вы приобрели себе сами; поправьте, если ошибаюсь.
Мисс Маркхэм его не поправила.
— Откуда вам это известно? — спросила она.
— Ох, — вздохнул молодой человек. — Чтобы объяснить, откуда, мне потребуется помочь вам взглянуть на себя моими глазами. Вам будет любопытно? О чувствах тех, кого грабят, наслышаны и начитаны многие, о чувствах грабителя — мало кто. А грабитель я не из заурядных, вы, надеюсь, успели это заметить и оценить. Если вы не прочь уделить мне несколько минут, я сочту за привилегию и честь удовлетворить ваше любопытство. Если нет — я тотчас вас покину.
Мисс Маркхэм задумалась. Затем пододвинула к столу стул и присела.
— Хорошо, я, пожалуй, вас послушаю.
— Могу вас заверить, что вплоть до сегодняшнего вечера, пути наши с вами не пересекались, и никаких о вас справок я никогда и нигде не наводил. Итак, открылась дверь. Передо мной в свете наддверной лампы предстали вы. На заднем плане — белые стены с висящими на них меццо-тинто мастеров позапрошлого века; на палисандровом столике — ваш ночной подсвечник, «шеффилд», и весьма недурной образчик; вы знаете, «шеффилду» в последнее время отдают куда большее предпочтение, чем банальному серебру. Увидеть, понять, оценить — я способен быстро. Ваше серое квакерское платье, эти зеленые саржевые шторы, это медное дверное кольцо — все говорило о простоте и вкусе. И ваше лицо… В нем, кроме ума и безыскусности, я увидел нечто большее, гораздо большее. И это большее и в сию минуту держит меня, я бы сказал, в сконфуженности.
Мисс Маркхэм несколько смутилась. Выслушивать суждения о себе, да еще из уст незнакомого человека, было для нее внове. Такое, пожалуй, можно было счесть уже бестактностью на грани приличия. И не испытывай она своеобразной симпатии к этому учтивому джентльмену с грустными голубыми глазами, то, скорее всего, поспешила бы прервать свою с ним беседу.
Она рассмеялась.
— И чем же именно лицо мое вас сконфузило?
— Святостью. Да, я увидел перед собой лицо святой. Вы живете вне мира, вы отделены от него стеною. Я вот… я не чужд многим порокам, — он вынул из кармана золотой портсигар с аристократическим вензелем на крышке, вынул папиросу и зажег ее. — Да, не чужд. Но это не значит, что я лишен умения воздавать должное качествам иного, высшего свойства. Которыми сам не обладаю; и именно потому, вероятно, готов ценить их особенно высоко. Мне случалось видеть женские лица, подобные вашему, однако все те женщины носили монашеские одеяния. Вы же способны держаться особняком от света пребывая в нем. Как вам такое удается, и что вас на это могло подвигнуть — для меня загадка. Ведь вы ни разу не целовались с мужчиной, это так?
— Вы угадали.
— Я не гадаю, я просто в этом уверен. Так же, как уверен и в вашей правдивости, хотя большинство женщин этой добродетели лишены. Я не стал, как видите, предлагать вам папиросу, потому что знаю, что вы не курите.
— Вы правы, я не курю. И даже не пробовала.
— Я это знаю. Как знаю, что ожерелье это вам никто не дарил; как знаю, что вас никто никогда не целовал; как знаю, что даже в такой презренной личности, как я, способны пробудить вы благоговейный трепет.
Рука мисс Маркхэм, нервно дернувшись, наткнулась на графин.
— Еще виски не желаете? — спросила она.
Гость вынул из жилетного кармана золотые часы с монограммой — тоже аристократической; сплетенной, правда, из иных, нежели на портсигаре, букв.
— Мне пора, но на пару минут задержусь: я просто обязан выпить в вашу честь перед нашим прощанием. А знаете, вы правы: жемчуг — именно то, чем вам следует себя украшать. Цветные камни будут вычурны, бриллианты — колки и холодны; и лишь жемчужинам одним дано верно оттенить чистоту и деликатность вашей натуры. Потому и не носите вы других драгоценностей. Кроме одной, той, что на кольце — я сразу заметил его у вас на пальце. Кстати, за этот крупный плоскогранный изумруд недурного качества можно выручить приличную сумму. Мой совет — продайте его. Быть может, вам кажется, что разглагольствую я о вещах незначащих, однако вспомните, что пишет по этому поводу Уолтер Патер: как часто такие вот пустячные, на взгляд профана, безделушки предстают своего рода знаками различия в благородном мире возвышенных чувств и мыслей!
— Как странно! я как раз читала об этом, и именно у Патера, буквально за минуту до вашего визита. Как такое возможно?!
— Милая леди, не думайте, что я сентиментален; не обманывайтесь, что перед вами достойный человек. В высшее общество порядочных людей двери для меня закрыты. Я таков, каков есть пред вами, и занимаюсь только тем, чем занят сейчас в вашем доме. Однако никто не может отнять у меня права ценить то, что считаю того достойным. Я высоко ценю этот проведенный сегодня у вас вечер. Уолтер Патер… хоть и не последний уже крик литературной моды — но я ценю хорошую прозу. Но — верьте мне! — выше любой изящной словесности я оценить готов сегодня тонкую поэтичность вашей чистой натуры.
Ночной гость поднял стакан:
— За ваше благополучие, мисс Маркхэм!
Он выпил, раскланялся и пошел к выходу.
— Вы забыли про жемчуг! — окликнула его хозяйка.
— Не забыл. Просто захотелось, чтобы вы сами мне о нем напомнили.
Она разомкнула застежку, сняла ожерелье с шеи и протянула гостю. Тот взял его в руки и погладил жемчужины пальцами.
— Они прогреты теплом вашего тела, — сказал он, и на миг поднес ожерелье к губам. Затем уложил во внутренний карман пиджака.
— Да… жемчуг… От Евы и Адама женщины — все, почитай, — как разбрасывали, так и разбрасывают свой жемчуг перед свиньями. Вы — исключение: драгоценнейшие перлы своей души вы сохранили!
Еще раз поклонившись, ночной гость быстро удалился.
***
Утром мисс Маркхэм писала своей подруге:
«Как жаль дорогая, что не повезло тебе в этот раз выехать со мной на море: какая тут тишина, какая умиротворенность! И еще — совсем случайно я свела тут знакомство с одним интересным молодым человеком! Других новостей нет. Могу лишь поделиться, что взамен старого, уже надоевшего мне ожерелья я решила купить себе новое.
Да, чуть не забыла! Помнишь, ты просила меня, в случае, если вдруг вздумается мне продавать то самое кольцо — с изумрудом, предоставить тебе, говоря языком юристов, право преимущественной покупки? Дорогая, считай, это кольцо уже твое! Все-таки, кроме жемчуга, прочее всё видится мне излишеством».
Разумеется, о пропаже ожерелья мисс Маркхэм без задержки оповестила полицию: она услышала шум в спальне, и когда открыла дверь, увидела, как в открытое окно выпрыгнул какой-то незнакомый мужчина; у него были коротко стриженые черные волосы и гладко выбритый подбородок — это всё, что она успела приметить.