Несколько дней из собачьей жизни. дневник дворняги

               
Понедельник, 18 февраля.
       Что-то случилось. Что-то очень плохое. В доме просто пахнет бедой.  Тася совсем забыла, что меня нужно вывести на прогулку.  Вчера она выскочила со мной буквально на пять минут, а потом весь вечер дрызгала всякую дрянь – наливала ее из большой коробки с круглой крышкой и пила  прямо из  Папиной чашки. И Папа ничего ей не говорил. Он вообще не говорил: лежал на диване и совершенно не шевелился. И пахло от него как-то странно. Нехорошо так. Жутко.
      
      Тася долго плакала, потом уснула рядом с Папой. Я устроился в углу за шкафом. Почему-то на этот раз мне не хотелось залазить к Папе под одеяло. И было очень страшно и одиноко.

       Время приближалось к обеду. А Тася все спала. Я боялся, что не выдержу и описаюсь, как какой-нибудь щенок. Наконец, Тася встала. Она налила себе дряни из коробки и выпила залпом. Я подумал, что Папа сейчас увидит, отругает Тасю и рявкнет, что пора гулять с собакой. Но Папа молчал. Он даже не шелохнулся.  А Тася стала тыкать пальцем в телефон, а потом сказала каким-то чужим голосом: «Виктор? Все. Да, никаких сомнений. Жду».

       Она потянулась к коробке со всякой дрянью, но коробка была пуста. Тася бессмысленно уставилась в пространство. Потом она что-то вспомнила: открыла шкаф, достала простыни и стала завешивать зеркала. Зеркало – это что-то среднее между картиной и телевизором, в нем  двигается небольшая собака. Довольно симпатичная.  Похоже, люди видят в зеркале что-то интересное,  я же – только собаку. Зеркал у Папы много, но у меня получается заглядывать только в одно, на низком туалетном столике. Его Тася тоже завесила.

        Чем она занимается, когда я уже еле терплю? От возмущения я не выдержал:  начал скакать возле Тасиных ног, скулить, лаять и показывать на дверь. «Марс, мой маленький,  я совсем про тебя забыла, да, мой сладкий, уже идем», - засуетилась Тася. Мы пошли, и Папа не крикнул вдогонку, чтоб Тася не шлялась по забегаловкам  и не дрызгала всякую дрянь. Он даже не посмотрел нам вслед. Это так необычно и неприятно, что просто хочется завыть.

       Тася уселась на скамейку и спустила меня с поводка. Очень хорошо! Мне нужно срочно посоветоваться с друзьями. Я самостоятельно пробежался по нашему обычному маршруту. Мне некогда было сегодня читать послания, оставленные другими собаками, главное было – написАть (напИсать) свое.  Хорошо, что я все успел, потому что Тася вдруг очнулась, позвала меня, взяла на поводок и потащила к магазину, где она обычно покупала всякую дрянь.
       Я не люблю быть  привязанным к перилам магазинного крыльца. Мне так и кажется, что Тася не выйдет никогда, что она меня бросила. Я  с волнением рассматриваю всех выходящих и скулю – ничего не могу с собой поделать. Вот и Тася. Я даже испугаться почти не успел. Сегодня всякая дрянь не в коробке, а в бутылках. Они позвякивают в большом пакете. «Ну, что ты, Марсинька! Ты думал, я тебя бросила? Я не брошу своего песика», - приговаривает Тася, распутывая поводок.

        В это время у нее в кармане пиликает телефон. Я дежурно гавкаю. «Тихо!» - машет рукой Тася. Вообще-то, это моя обязанность – дублировать звонок не только входной двери, но и телефона. Вернее, телефонов. Меня специально  не  учили (кстати, я способный -  очень быстро учусь).  Просто когда я еще был щенком – гавкнул  на телефонный сигнал, а Папа меня похвалил. У людей, я заметил,  очень плохой слух – они совсем не различают тихие звуки. Да посмотрите на их уши – и сразу все поймете. Разве такими ушами много услышишь? Из кухни мои хозяева почему-то не слышат звонок телефона в зале, а мобильный Тася бросает где попало, и если я не буду лаять – она и вовсе не узнает, что ей звонили. Папа меня всегда хвалил, когда я сообщал им о звонках. Но на улице эти правила, видимо, не действуют. 

       Тася достает телефон, говорит «але» и сразу начинает плакать. «Ну, наконец-то! Да, моя дорогая, Папа умер! Я думаю, в среду… Завтра? Сама доберешься? Да, держусь, конечно…»  Мы со всех ног несемся домой. Но я успеваю оставить в трех местах вопрос: «Что означает «УМЕР»?

       Мы дома. Тася забыла помыть мне лапы. Я незаметно вытер их о ковер. Почему же молчит Папа? Меня давно уже пора кормить, но от волнения даже пропал аппетит.  У Таси, видимо, тоже. Она с сомнением посмотрела на бутылку со всякой дрянью  - и убрала ее в шкаф.
       Тася опустилась на колени возле дивана, стала плакать,
целовать Папу  и причитать: «Андрюша, что же ты наделал? Как же мы без тебя? Что же будет-то теперь?» Папа молчал. Обиделся, наверное. В последнее время Тася совсем не слушалась его: постоянно дрызгала всякую дрянь. От нее уже не пахло разными приятными вещами: морозом, дождем, ветром, кошками, духами или едой.  Все перебивал запах всякой дряни. А Папа этого не любит. Да что там Папа! Я тоже не люблю. Тем более, если всякой дряни Тася наглоталась еще накануне. Разит так омерзительно, что вот прямо хочется покусать, и как следует!

- Да не пила я! С чего ты взял! – обычно оправдывалась Тася. Она знает, что у Папы не такой тонкий нюх, как у меня. И думает, если она жует жвачку, то мы не догадаемся. Но Папу не проведешь.
 - Не надо из меня идиота делать. Я и по глазам вижу. А лицо! Ты в зеркало видела? У тебя лицо пьянчужки. А ведь была красивая женщина…
 - Да! – переходила в наступление Тася. – А если бы и пила! Мне надо как-то стресс снимать! Ты что думаешь – легко? Десять лет разрываюсь  между тобой и мамашей-маразматичкой! Десять лет! На два дома! Вот  ты сейчас болеешь – и она там свалилась с давлением! Да еще эта дура-директриса! Ты же знаешь, как я ее боюсь!
 - Конечно, боишься. Зачем ей пьющая учительница. Выгонит к чертям собачьим – и правильно сделает!
Что бы могли означать эти «собачьи черти»? До сих пор непонятно…

       Мои воспоминания неожиданно были прерваны. За входной дверью появились ЧУЖИЕ. Запах беды усилился во много раз, холодной дрожью накатил на меня и зацепился в животе. ЧУЖИЕ только собрались позвонить, а я уже грозно зарычал, предупреждая Тасю об опасности. Тася  плелась к двери, когда раздался звонок. «А, это вы…  Да, Виктор, можно забирать. Прямо с покрывалом выносите», - тусклым голосом сказала хозяйка.

        Два здоровенных мужика, от которых  просто разило ужасом, легко подхватили небольшого сухощавого Папу с дивана прямо с  покрывалом и понесли к выходу. Я должен был кинуться им под ноги, не пускать, помешать… Но ощущение ужаса было так велико, что лапы мои приросли к полу, и я мог только беспомощно выглядывать из-за шкафа. По дороге эти ужасные люди уронили со стены в коридоре две картины (у нас очень много картин). «Ничего-ничего! - успокоила Тася. – Они еле держались».

        Дверь закрылась. Мне было холодно и так страшно, что у меня дрожал хвост. И тут я завыл. Не мог больше сдерживаться. И Тася завыла вместе со мной, как будто это и не Тася, а большая собака.

       Сколько времени мы сидели на полу и выли, я не знаю. Потом Тася встала, спотыкаясь, потащилась на кухню, достала бутылку со всякой дрянью, скрутила пробку и принялась пить прямо из горлышка. Наконец,  хозяйка заметила, что я прыгаю рядом, пытаясь заглянуть ей в глаза. Она отрезала мне большой кусок колбасы, моей любимой, вареной, я унес его в угол на свою подстилку и начал есть. В прежние времена я бы ошалел от счастья, но не теперь. Что-то было не так. Да что там – всё было не так. И я съел лакомство незаметно для себя, почти без удовольствия. Что же происходит?

        Однажды Папу уже выносили из дома, но тогда это были люди в разноцветных халатах, от которых сильно пахло лекарствами и почти неуловимо - бедой. И Папа тогда не лежал неподвижно, он вертелся, раздавал всем указания, а потом подозвал меня, погладил и сказал: «Остаешься за старшего, Марс!»

       Но сегодня все было иначе. Я не мог объяснить, только чувствовал: что-то изменилось, и теперь все в жизни будет по-другому.

       Папа – лучший человек на свете. Не потому, что он мой хозяин. Из сообщений товарищей я знаю, что хозяева бывают разные. Бывают хорошие, и наоборот, злые, жестокие. Маленькую безобидную таксу Зарочку хозяйка просто выкинула на улицу. У их щенка (ну, ребенка, то есть) – аллергия на собачью шерсть. Страшно было на Зарочку смотреть. Если бы мы с Папой не подкармливали ее – пропала бы. Потом она все равно исчезла, и я тешил себя надеждой, что Зарочку взяли к себе добрые хозяева.
 
       А мне сразу повезло! Папа был в моей жизни всегда, сколько себя помню. Спал я рядом с ним, под его одеялом. Папа готовил мне еду (собакам, между прочим, нельзя питаться с хозяйского стола!), водил меня гулять. Мы гуляли подолгу – Папа тогда еще не болел. Он у меня художник. Нет, не так. Он живописец. Всегда поправляет, когда говорят, что он художник. Папа пишет исключительно природу. Обожаю запах масляной краски, растворителей, мелков, специального угля, холста, картона – всего, что связано с рисованием.  С творчеством, то есть.

       У нас очень много Папиных картин, они висят на всех стенах. А картины побольше сложены рядами на полу в спальне. Несколько раз их  забирали на выставку, тогда было просторно, можно было пробежаться  по комнате.  Но обычно огромные холсты в тяжелых рамах  загромождают все свободное пространство. На балкон из-за них вообще не пройдешь. А нам и не надо на балкон! Мы гуляем на улице.

        Недалеко от нашего дома пруды, там Папа любил писать свои этюды. Он так и говорил по телефону: «Мы с Марсом пойдем на этюды». И мы ходили! Я так любил эти прогулки! К нам иногда присоединялась  Ольга Генриховна со своим Тобиком. Тобик – неплохой пес, немного только задавался, что он чистокровный карликовый пудель (я-то беспородный, «дворянин»), но мне нравилось с ним играть.

        А Папа считал, что Ольга Генриховна мешает работать. Он не может писать этюд, когда заглядывают ему через плечо. Так он жаловался своему другу Олегу, тоже художнику.
 - Да, ладно, она же просто клеит тебя! Женщина видная, разведенная, и ты человек свободный, вдовец. Может, тебе уже обратить на нее внимание?
 - Ну вот еще! Она стара для меня.
 - Между прочим, вы с ней ровесники!
 - Вот поэтому и стара! – смеялся Папа.

       Тася у нас появилась, когда я был совсем щенком. Тогда она еще не дрызгала всякую дрянь и была очень веселой и красивой.  И молодой! Папа любил повторять, что Тася должна его слушаться, ведь она годится ему в дочери – младше  на целых семнадцать лет! В ответ Тася смеялась и щекотала его. Папа очень боится щекотки. 

      А еще Тася сюсюкала со мной: «Ах, ты мой песик, моя собасюсенька, каламуся-пуся-тюсенька!» Не могу сказать, что я в восторге от таких нежностей. Но что поделаешь! Женщина!

       Тася с Папой жили дружно. Мне не очень нравилось, что она, когда оставалась ночевать, занимала мое место под одеялом. Вернее, не так. Я ложился на Папином месте на кровати в спальне, а Тася с Папой уходили спать в зал на диван. Там под одеялом они возились, смеялись, ахали и шептались. Подумаешь! Мне даже почти не интересно, о чем они там говорили. Так только…

       Тася баловала меня: давала кусочки из своей тарелки, кормила печеньем, не тем, собачьим, которое мне Папа покупал, а хозяйским – сладким, рассыпчатым. Это было очень вкусно! Хотя Папа нас за это ругал. Тася гуляла со мной, когда Папе было некогда или лень. Или когда Папа писал свою работу. Да, он у меня писал  научную  работу – о творчестве. Это для потомков. Что такое «потомки» я не очень понимаю. Тасе Папа говорил, что ему в творчестве до многих вещей пришлось доходить своим умом. А вот если бы ему попались такие вот наблюдения – было бы гораздо легче. Вдруг кто-то из внуков (или даже правнуков) станет художником? Папины записки будут ему в помощь.

       Многие люди считают, что мы, собаки, понимаем одни команды, и то, если специально дрессировать. Какая глупость! И это только потому, что мы не умеем говорить! Папа не такой: он откуда-то знал, что со мной можно беседовать  обо всем. И мы беседовали! Конечно, говорил Папа, я только слушал, но нас это не смущало. Вот поэтому я так много знаю. Говорят, какой хозяин, такая и собака. Должно быть, это правда. Мы, собаки, стараемся во всем походить на хозяина. Поэтому я такой умный, интеллигентный  и симпатичный пес. И скромный…

        Несмотря на то, что Тася проводила со мной много времени,  я  знал, что главный для меня  – Папа. Он был со мной всегда, а Тася  приходила и уходила. Она – Папина  желанная женщина. Так он говорил. Еще он говорил, что в его возрасте жениться уже поздно, а помирать, вроде, рано.

       Телевизор смотреть Папа не любил. Так, иногда включит какие-нибудь политические дебаты или передачу про художников. Или про животных еще. Про животных мне тоже нравилось смотреть. А Тася любила всякие сопливые сериалы и дурацкие старые фильмы. Мы с Папой разрешали ей иногда. Надо же ей развлечься!

       И в те счастливые  времена Папа с Тасей читали друг другу вслух стихи Есенина. И даже мне читали «Дай, Джим, на счастье лапу мне»… Я не гордый – если хотят, пусть Джимом называют. Еще они читали рассказы Зощенко, и Аверченко, и кого-то еще и очень смеялись. Я слушал, слушал – ничего смешного не находил и засыпал. Я был так счастлив! И мне снилась ОНА – собака моей мечты. Мы бежали рядом по освещенной солнцем лужайке, и ромашки хлестали нас по бокам, и почему-то умопомрачительно пахло красками (мой любимый запах!) и было так здорово, так прекрасно!

       Доев колбасу,  я в задумчивости лежал на своей подстилке, обхватив голову лапами, предаваясь воспоминаниям и разным невеселым размышлениям.  Потом вышел посмотреть, чем занимается Тася. Она сидела у телевизора, приканчивая вторую бутылку со всякой дрянью, закусывая хлебом. Крошки валялись на полу, на столе, на диване. Вообще, вокруг был страшный беспорядок. Папа никогда не позволял таскать еду в зал. Что же теперь будет?

       Так. Надо срочно привлечь к себе внимание, иначе Тася уснет, а я останусь без прогулки. А мне необходимо не только выйти на воздух, но и срочно узнать, что же означает это таинственное слово «умер». Я несколько раз гавкнул, поскулил и потянул Тасю за подол халата. «Сейчас пойдем», - устало согласилась она.

      Но надежды мои не оправдались – Тася постояла со мной возле подъезда, не отпуская поводка. На столбике мне удалось прочитать вчерашнее сообщение от малышки Руты с пятого этажа. У Руты скоро будут щенки, это с ней впервые, и она страшно волнуется. Оставил следующий текст: «Рута, успокойся, все будет хорошо. Ребята, у меня умер хозяин. Что это значит? Чего теперь ожидать?»
       Так закончился этот долгий тяжелый день.

Вторник, 19 февраля.
       Ну, вот. Уже опять время обеда, а Тася все спит. Несколько раз подходил к ней, скулил. Переворачивается на другой бок, что-то бормочет – и дальше похрапывает. Совсем никакой ответственности.  А как воняет всякой дрянью! Просто по всей комнате! Нет, я однажды  не выдержу и начну кусаться!

       И вдруг на лестнице  я слышу такие знакомые, такие родные шаги! Это же… Нет, не может быть! Ну да – это Инга! Я вскакиваю, как подстреленный, радостно лаю, визжу, прыгаю – в общем, сообщаю Тасе, что это Инга! Инга приехала! Вот она уже поставила сумку и звонит в дверь! Но Тася спросонья плохо соображает.  Да открывай же ты дверь, балда такая! Я мечусь от двери к дивану, заливисто лаю, припадаю на передние лапы. Наконец, Тася протирает глаза и по стеночке, шаркая ногами, как старушка, бредет к двери.

       Щелкает замок. Инга возникает на пороге. От нее восхитительно пахнет смесью ароматов: свежий воздух, дождь, мокрый асфальт, косметика, духи и легкий, почти неуловимый запах борща, вкусного, который, видимо, она вчера варила.
«Тасенька, ну как ты, моя дорогая?» В ответ Тася всхлипывает и бросается Инге на шею. Маленькая Инга едва может устоять на ногах. Тася рыдает и не может выговорить ни слова.
«Ну, все, успокойся. Ужас, конечно. Но что поделаешь… С собакой гуляла? Еда в доме есть? Тогда я не раздеваюсь. Пошли, Марс!»
И мы выходим.

       Инга – это Папина девочка, дочка.  Других детей у Папы нет. Когда Папа называет Ингу девочкой, она смеется и говорит, что уже бабушка, хоть и молодая. Но для Папы она всегда будет девочкой. Инга живет за границей, где-то очень далеко, приезжает редко. Тогда Папа с Тасей затевают уборку, покупают что-нибудь вкусненькое.  Инга очень похожа на Папу, у нее глаза такие же, как у Папы, и все движения, и интонации голоса, и смех. Мы с Папой ее очень любим. Но немножко побаиваемся. Инга строгая. Ей не нравится, что Папа меня избаловал: позволяет лазить к себе под  одеяло и валяться на диване и креслах.
 - Ну, что это такое, папа? Собака должна знать свое место. Шерсть же кругом! – время от времени возмущается она.
 - Инка, не любишь ты животных! Марсик, Инка тебя не любит! – констатирует Тася.
 - Ну, не могу сказать, что я не люблю животных, но считаю, что их надо воспитывать. Вот у моей мамы была собака – умница. Никаких претензий.
 - Твоя мама тоже не любит животных, - ехидиничает Тася.

       Она мрачнеет, когда речь заходит об Ингиной маме. Мама у Инги писательница, несколько ее книг всегда на Папиной прикроватной тумбочке, он часто листает их и иногда перечитывает. Папа с Ингиной мамой разошлись давно. Папа говорит, что два лидера не могут жить в одной семье. Что такое «лидер» я не очень понимаю, но меня это не особенно волнует.

       Что касается любви к животным. Насчет Ингиной мамы не поручусь, но сама Инга животных  любит. Я же чувствую. Вот Марьпетровна со второго этажа так сладко всегда воркует: «Марсинька, хороший песик!» А сама терпеть не может собак. И боится! Меня не обманешь. Инга же  просто не умеет сюсюкать.  Она осторожно гладит меня по голове и ей не очень нравится, когда я лижу ей руки – их приходится мыть. Папа на это мытье рук смотрит с осуждением . А я не обижаюсь! Просто Инга чистюля.

       А какая она красивая!  У нее такие маленькие  лапки… То есть, руки и ноги, конечно.  А еще от Ингиных вещей  пахнет ребенком, не слишком маленьким,  лет десяти. Мальчишкой, который гоняет в футбол и лазит по деревьям. Это ее младший сын. Иногда я мечтаю, что Инга приедет с ним. Мы могли бы поиграть в догонялки на прудах, я потанцевал был перед ним на задних лапах, носил бы ему палочку… Но это лишь мечты… Инга все время приезжает одна.

       Ах, если бы можно было забраться к ней под одеяло! Я бы прижался к ее ногам…  У меня есть одна тайна. Я старый холостяк. У меня никогда не было … ну, девушки. А Инга… Ну, в общем, она девочка, и от нее головокружительно пахнет самочкой. Если закрыть глаза, то можно представить, что Инга - немножко собака моей мечты. Однажды я украл из-под Ингиного одеяла маленькие кружевные трусики, спрятал их под свою подстилку. Я надеялся, что хозяйка не заметит пропажу, и  можно будет  оставить этот трофей себе. Но Инга начала уборку, нашла трусики… Она даже не удивилась, просто укоризненно посмотрела.  Кажется, мои чувства для нее уже не тайна.

       Сегодня Ингу в нашем доме почему-то не ждали – не готовились совсем.  Мы пошли с ней потихоньку, не спеша. Поводок она несла в руке, я трусил впереди по местам нашей собачьей почты. Сообщений было много, новые наслаивались на старые, и старые не всегда можно было прочитать. Инга терпеливо ждала, пока я все прочитаю  и оставлю свое послание.

       «Меня поведут к жениху! Я давно не такая уж неопытная девушка, но волнуюсь ужасно! Даже аппетит почти пропал!» - Это Долли, кокер спаниель, вчерашнее сообщение.
       «Держись, Марс, дружище! «Умер» - это очень плохо. У нас умерла хозяйкина бабушка. Ее как унесли – я ее больше не видел», – ответил мне кавказец Казбек.
       «Теперь у тебя будет другой хозяин. Помнишь Китти из соседнего двора? У нее умерла хозяйка, так Китти отдали родне на другом конце города, - подхватила болонка Жужа.  – А в Киттиной квартире теперь кот и кошка живут».
       «Умер» - это ушел навсегда. Бросил. Этого хозяина у тебя уже не будет, – сообщал  огромный сенбернар Босс. – Могут и на улицу выгнать.

       Было еще много разных посланий, грустных, веселых, порой даже смешных. Ризеншнауцер Рокки с большим литературным талантом написал целый рассказ о том, как они с другом Васькой (котом, между прочим!) ухитрились открыть холодильник и угощались до самого прихода хозяев. Действительно, не каждый день такой праздник! Вот если бы я сумел открыть холодильник…

        О чем я думаю! У меня хозяин умер! Он не вернется никогда! Что же будет со мной? Кому я нужен? Тася так увлекается всякой дрянью, что совсем ничего не соображает … И мама у нее в маразме. Я представляю себе маразм в виде глубокого кресла, откуда Тасина мама не может выбраться без посторонней помощи.

       Занятый тягостными мыслями  я не заметил, как мы дошли до магазина, как Инга привязала меня к перилам, даже не понял, сколько времени она отсутствовала… Вышла она с полными сумками еды, и мы зашагали домой.

       После обеда Инга с Тасей куда-то отправились и вернулись поздно, когда уже начало смеркаться.
 - Тася, ты обзвонила Папиных друзей?
 - Нет. И знаешь, не буду я никого обзванивать. Папе это уже не надо.
 - Тасенька, ты что, моя дорогая? – Ингины брови поползли вверх. -  Хочешь, чтоб мы с тобой вдвоем за гробом шли? Папе бы это очень не понравилось! Бери записную книжку, ставь галочки напротив фамилий, я сама всех обзвоню. Тася с отвращением взяла записную книжку и нехотя стала чиркать в ней карандашом.

       Через некоторое время Тася заявила, что закончила,  есть она не хочет,  ей надо к маме, срочно – и ушла. Инга устроилась у телефона. Она набирала номер, говорила всем примерно одно и то же:
«Это дочь Андрея Валентиновича. Папа умер… Спасибо…  Ну, неожиданно, конечно. Всего месяц назад диагноз поставили. Рак, в последней стадии. Семьдесят два года всего… Я приезжала буквально недавно,  он бодрый был еще, с собакой гулял. Два дня пролежал только… Да, завтра. Нет, не у подъезда, прямо на кладбище приезжайте, к первым воротам. Папа хотел, чтоб присутствовали только свои»…

       Я, если честно, слушал вполуха - так перенервничал, что задремал. Очнулся я, только услышав свое имя:
«Марса не представляю, куда девать. Тася так пьет, что ей не до собаки. Поспрашивай у знакомых, может, кто возьмет. Я бы забрала.  А как? Мне через границу ехать, с двумя пересадками,  у собаки прививки не сделаны.  Да и потом, был бы породистый пес, а то – дворняжка. К тому же, у меня переезд на носу, ты  знаешь»…

       Значит, Инга меня не заберет… Нет, я не мечтал, конечно. Хотя что там – надеялся. У Инги мальчик… Мы бы так играли, я бы его охранял, сумку бы ему носил…  Я никому бы не дал его в обиду…

       У меня неожиданно защипало в носу,  и соленая капля покатилась по щеке. Почему я не умер вместе с Папой? Было ужасно жаль себя, хотелось выть и выть… Но воспитанные собаки так себя не ведут. Слеза растаяла  на моей мохнатой щеке. Неожиданно  стало легче. Так вот зачем люди плачут!

       «Марс, иди поешь!» - позвала Инга. Она положила в мою миску макароны и смешала их с кусками вареной курицы, как это делал обычно Папа. Но у меня совершенно не было аппетита! Чтоб не расстраивать Ингу, я повыбирал мясо. А макароны оставил.
«Это что за фокусы? – удивилась Инга. – Не стыдно?» Мне было стыдно,  конечно, но макароны в горло не лезли. Инга вздохнула и стала наливать себе чай. Я виновато потрусил в зал.

       И тут я увидел…Папу! Да-да! Папа стоял в коридоре и смотрел на меня! Я кинулся к нему, взвизгнув от радости, и хотел, как обычно, опереться  передними лапами о его колени. Но как-то промахнулся и пролетел мимо. Повторил попытку, и понял, что пролетаю не мимо, а СКВОЗЬ. Я недоуменно залаял, и Папа приложил палец к губам.

       Инга выглянула из кухни.«Марсик, что такое? Ты чего? Гулять попозже сходим. Там дождь вон какой»,  - на Папу она не обратила никакого внимания.  Как будто его не было. Но, знаете, что я заметил? Сегодня Папа НЕ ПАХ! Совершенно! А ведь это невозможно! Все на свете имеет запах.  И потом, как Папа попал в квартиру? Дверь не скрипела, ключ не щелкал. Ни  звонка, ни звука, ни шороха… Инга же смотрит прямо на Папу, но впечатление такое, что она его не видит… Иначе, как и я, бросилась бы к нему. Странно…

       Инга зашла в зал и недовольно посмотрела по сторонам. «Папа, я знаю, ты не любишь беспорядок. Сейчас  я тут все уберу. Проветрю хорошенько. И пол надо вымыть обязательно», -  тихо сказала Инга.

       Она, что увидела Папу?! Он сидел в своем любимом кресле,  одобрительно кивая. И вид у него был вовсе не грустный.  «За картины свои не переживай. Все упакуем и к Людмиле Павловне отвезем на хранение, как ты хотел», - Папа привстал и погладил свою дочурку по голове, но она не заметила.  «Папа,  я чувствую – ты здесь, рядом. Только прошу тебя, не показывайся мне, ладно? Я такая трусиха!» - и наша девочка принялась наводить порядок. При этом она шмыгала носом, всхлипывала и роняла слезы прямо на ковер.
       У меня просто сердце разрывалось.  Я  таскался за Ингой туда-сюда, пока она не прикрикнула, чтоб я ей не мешал. А когда я снова оглянулся в Папину сторону – его уже не было. Увижу ли я его еще хоть раз? Если «умер» - это ушел навсегда, то, возможно, не увижу…

       Дождь не унимался, и мы гуляли у подъезда. У подножья старой липы прочитал сообщение бульдога Сильвестра из дома напротив. Сильвестр хвастался, что его водили к невесте, и девушка просто супер. Теперь он будет отцом. Что означает «умер» Сильвестр не знал. И не мудрено: парню два года всего, что от него ждать. 

       От пережитых потрясений я уснул моментально. Просто провалился во тьму – и все.

Среда, 20 февраля.
       Сумрачное утро переходило в серый пасмурный день. Я слышал, что Инга давно встала, но мне окончательно просыпаться не хотелось.

       Если не открывать глаза, то в полудреме можно представлять, что Папа не умер, что он хлопочет на кухне с завтраком, заваривает чай, который в этом доме, кроме Инги, никто не любит. Папа предпочитает хороший коньяк. Нет. Он не пьет. Что значит «пьет»? Папа так кушает  – три маленьких рюмочки коньяка под серьезную закуску. А поскольку ест он всего два раза в день, то это не страшно.

       Тася же, пока не начала дрызгать всякую дрянь в огромных количествах, пила по утрам дорогое красное вино – немного, пару бокалов всего.  Но Инга почему-то считала, что это неправильно, что даже на радостях от ее, Ингиного, приезда пить следует только в вечернее время, и то не каждый день.

       И потом, когда Папа стал жаловаться Инге, что Тася много пьет, Инга долго отказывалась верить, а потом упрекала его в том, что он сам же все время наливал своей желанной женщине  - и утром, и вечером, и в любое время.

 - Но я же силой ее не заставлял пить, - оправдывался Папа.  – Она могла бы и отказаться.  Вот тебя же не заставишь!

 - У меня характер другой. И вообще, я считаю, что женщина должна быть немного лучше мужчины – вытаскивать его из болота вредных привычек, а не тонуть вместе с ним. Ты тоже хорош: три рюмочки утром, три рюмочки вечером… Это неправильно! А ты подавил Тасю своим возрастом, своим авторитетом, талантом. Она и нырнула к тебе. А теперь тонет! Вот и вытаскивай ее, как хочешь!

       Но вытаскивать у Папы не получалось. Он же, в основном, дома, по хозяйству. Или на этюдах. А Тася то на работе, то у мамы ночует – вот и приходила к нам уже под кайфом –  успевала заскочить по дороге в две-три забегаловки. Поначалу это улучшало ее настроение. Глаза весело блестели, щеки пылали. Однако со временем выпивка стала действовать на Тасю угнетающе. 

       Папа видел Тасино состояние уже с порога, психовал, цеплялся ко всяким мелочам, они орали друг на друга, Тася горько рыдала и норовила побыстрее улечься в постель.

       Спали они теперь в разных комнатах. По ночам Тася бродила в темноте в поисках  припрятанных коробок со всякой дрянью. Утром, не завтракая, Папина подруга, еле живая, тащилась работать. Папа удивлялся, как ее не выгнали до сих пор. Но в интернате для детей с дефектами не хватало учителей, и Тасю пока держали.

       Звонок в дверь (Тася!) прервал мои воспоминания. В коридоре запахло всякой дрянью, и Папина желанная женщина, не снимая замызганной куртки (хорошо, Папа не видит!), плюхнулась на диван. 
 - Тася, давай-ка приведем себя в порядок, - предложила Инга.
 - Не хочу ничего. Какая теперь разница…
 - Разница есть. На нас люди смотрят. А Папа придавал этому значение. Вдруг он рядом и все видит?
Конечно, Папа рядом. Сейчас, конечно, нет, но вчера же приходил! И все видел! Может в любой момент появиться. Эх, в который раз жалею, что мы, собаки, не можем говорить! Я бы им сказал!
 - Давай, моя дорогая, соберись. Сегодня трудный день, и его надо просто пережить.  Похороним, и будем жить дальше, - уговаривала Инга.
 - Ну как, как жить? Вот как мне дальше жить? У меня же ничего не осталось в жизни! Мамаша только, и та с приветом!
 - Вот. Тебе маму нужно досмотреть – без тебя ее в психушку сдадут. У тебя собака, ты ее не можешь бросить. У тебя есть я. И вся моя семья. Двери нашего дома всегда открыты для тебя, ты же знаешь!
 - Знаю, знаю, - всхлипнула Тася.  – Но все равно, так тяжело. Боюсь, чтоб мне не стало плохо на кладбище.
 - Все будет нормально. Я рядом, подруги твои придут. Что же делать, моя дорогая? Когда связываешь свою жизнь с человеком на столько старше себя, то тебе его хоронить – это по логике вещей.
 - Знаешь, а я ведь никогда об этом не думала, пока Папа не заболел. С ним рядом было так надежно, так хорошо…
 - И ему было с тобой хорошо. Ну, что, одеваемся?
Разгуливать со мной не стали, вывели по-быстрому – и все. Оделись и ушли.

       Вернулись только вечером, я уже беспокоиться стал. Тася вывела меня на прогулку. Было сыро, поэтому главные места сообщений  - стволы деревьев в парковой зоне – проведать не удалось. Прочитал на столбике у тротуара забавную историю красавицы колли по кличке Ирма.

       Ирма – просто сумасшедшая молодая мать, обожающая своих троих детенышей. Вчера она услышала, как хозяева говорили о том, что кому-то из них надо отпроситься  с работы пораньше, потому что придут за щенками.  И что же? Когда хозяин появился дома вечером  – щенков не было. Ни одного. Искали всей семьей, заглянули во все укромные уголки. За щенками приходили люди, но ушли ни с чем.  И только когда стало ясно, что время для визитов слишком позднее и уже никого не ждут,  Ирма разрешила детям выйти из укрытий.

        Почитал комментарии других собак  к этой истории. И смех, и грех. Две умудренные опытом мамаши успокаивали Ирму, объясняя почти в один голос, что ее щенков заберут  добрые хозяева, которые будут о них заботиться, любить, баловать. В конце концов, все мы когда-то были щенками. Только у дворняжек, живущих на улице, дети остаются с родителями до самой старости. Потом они забывают о родстве и грызутся друг с другом, как чужие. Приятного мало.

       Когда мы вернулись с прогулки, Инга накрыла на стол. Аппетитно пахло пирожками, сыром и колбасой. Инга налила в бокалы всякой дря… Да нет, в этот раз не дряни – хорошего вина. Уж я-то по запаху отличаю! И один бокал с вином,  накрытый  пирогом,  поставили на стол в том месте, где обычно сидел Папа. 

       Мне тоже  дали кусок пирога. Вкусный,  с картошечкой. Не каждый день такие поблажки! Я быстренько (вдруг передумают и отберут!) утащил лакомство в свой угол. А когда повернулся за добавкой, Папа уже был тут. От изумления я даже забыл, что хотел сделать.

       Папа нерешительно топтался у стола. Он увидел мой взгляд и  приложил палец к губам, чтоб я не лаял. Что ж я, не понимаю, что ли?
 - Ну, Инночка, помянем раба Божия Андрея. Земля ему пухом! – провозгласила Тася.
Папа сразу  встрепенулся, подмигнул мне, радостно потер ладони,  взял в одну  руку бокал, в другую пирог, уселся на свой стул - и с нескрываемым удовольствием принялся за еду. При этом и бокал, и пирог  непостижимым образом так и остались стоять на столе. Но я уже ничему не удивлялся. Я лежал на своей подстилке, смотрел на них, слушал негромкий разговор – и так мне было хорошо, так уютно и радостно! Если бы этот вечер мог продолжаться вечно!

       Я дремал, когда почувствовал легкое покалывание, которое теплой волной пробежало по моей голове и по спине. Открыв глаза, я увидел Папу прямо перед собой. Он гладил меня! Я хотел лизнуть ему руку, но только чавкнул в пустоте языком. Папа понимающе покачал головой  - и растаял в воздухе. Мои глаза сами закрылись, и сон окутал меня мягким пушистым облаком.
 

Четверг, 21 февраля.
       Всё! Судьба моя решилась! Я буду жить у Таси. Об этом мне сказала Инга. Она подозвала меня и все объяснила. Она, Инга, не может меня забрать, потому что, во-первых,  ей еще предстоит переезд со всеми вещами в другую страну, а во-вторых, Ингин муж собак не любит. Тася, конечно, хозяйка не очень, но, возможно, она еще бросит пить, и тогда все будет хорошо.  В конце концов, меня не выбрасывают на улицу и не сдают в собачий приют (что такое «приют», надо товарищей спросить). У меня, во всяком случае, будет еда и крыша над головой. А Тасина мама животных любит. И вообще, Тася и ее мама -  две одинокие женщины, я должен буду их охранять. Инга уверена, что Папа думает так же. Она уезжает вечером. Тася скоро придет за мной.

      А пока в квартире шум, гам, переполох, полно посторонних людей и запахов. Это Тасины подруги  со своими мужьями, братьями и детьми. Дети, кстати, взрослые уже. Все занимаются большой уборкой. Сквозняк – с улицы тянет свежим воздухом. Поминутно хлопает входная дверь – разбирают шкафы, выносят на мусорку ненужный хлам. Упаковывают картины, их увезут на хранение к Папиным друзьям. Я спрятался за шкаф, чтоб не путаться под ногами.

       В нашей квартире пока будут жить молодые муж и жена с двухлетним  ребенком. Они бы с удовольствием оставили меня себе, но мальчик очень активный. Из-за этого малыша уже кота отдали в хорошие руки, пожалели животное. Нет, я лучше уж к Тасе. Что-то она за мной не спешит.

       Мы с Ингой погуляли, и я оставил прощальные сообщения. Получить ответы, видимо, не успею. Ну, что ж, подведем итог: больше десяти лет, с самого рождения, жил я в этом доме. Хорошо жил! И думал, что так будет всегда. Завидовал даже некоторым породистым собакам – у них родословная, у некоторых медали… Только сейчас я понял: не тому я завидовал! Счастье – это так просто: чтобы был жив и здоров хозяин…

       Теперь, когда Папа умер, я вдруг ощутил, как квартира, такая родная, такая знакомая, стала чужой. Вот – шаги на лестнице. Тася… Сейчас позвонит в дверь.  Ну, вот и всё. Глаза защипало. И я увидел Папино лицо прямо перед собой. Он положил мне руки на голову и отчетливо произнес:  «Остаешься за старшего, Марс! Ты понял? За старшего!» И он ушел, не оглядываясь, по освещенному коридору, неизвестно откуда появившемуся посреди комнаты…

                17 апреля 2013г.