Моя работа с Афанасьевым.
Хотя я первые два года много времени тратил на изучение теории технической сверхпроводимости, но особого энтузиазма я не испытывал и был готов только на роль помощника. А когда была возможность я занимался продолжением своей работы по дифракции рентгеновских лучей. Но так получилось, что, хотя мы с Афанасьевым стали классиками теории секционной топографии по единственной публикации, эта работа продолжения не имела. У нас не было постоянных связей с экспериментаторами в этой области. Работа делалась скорее для того, чтобы удовлетворить любопытство.
Академик Арцимович как-то сказал, что наука -- это удовлетворение любопытства за государственный счет. В то время вся работа по рентгеновской тематике в нашем институте попадала в эту категорию. Кстати, и не только в то время, а почти во все времена до тех пор, пока в Институте не построили источник синхротронного излучения. А потом эта тема стала мгновенно самой востребованной. И сейчас еще больше в связи с новыми источниками рентгеновского излучения.
Так вот, любопытство к секционной топографии пропало так же быстро, как и возникло. Конечно, речь идет об Афанасьеве. В то время он ставил задачи, а я только их решал. Но в один день, не помню точно какой, он мне сказал, что разговаривал с Пинскером, тот пишет книгу по динамической теории рентгеновской дифракции, и не знает что писать про многоволновую дифракцию, так как сделано очень мало. После этих слов Пинскера Афанасьев стал думать, что можно было бы сделать в этой области, и пришел к выводу, что там даже уравнение дисперсионной поверхности записать, и то проблема.
Попробую объяснить о чем идет речь. Все знают эффект отражения света от зеркала. Угол падения равен углу отражения и все углы отражаются. При динамической рентгеновской дифракции примерно так же, но только отражение идет не от поверхности, а от атомных плоскостей. И не от одной плоскости, а от стопки плоскостей, так как отражение от одной плоскости очень мало. Для сильного отражения необходимо, чтобы волны, отраженные от разных плоскостей, различались бы по фазе на целое число периодов (физики говорят 2пи). Это условие выполняется не для всех углов падения, а только для определенных, которые называются углами Брегга разных порядков.
Но при этом еще можно крутить кристалл вокруг оси, перпендикулярной атомным плоскостям, и отражение все равно будет происходить. Однако в трехмерном кристалле можно выделить не одну, а две системы плоскостей, которые при фиксированном угле падения плоской волны на кристалл будут отражать одновременно. При этом одна плоская волна сразу отражается в две отраженные, возникает не двухволновая ситуация, а трехволновая. С учетом симметрии кристалла, может быть отражение и в большее число волн. Так вот, любой случай отражения падающей волны не в одну, а в две и более волны как раз и называется многоволновой дифракцией.
В этом случае возникают дополнительные проблемы в теории и их надо было решать. Афанасьев заинтересовался этой темой и предложил мне тоже этим поинтересоваться. Он обещал Пинскеру, что мы напишем ему главу в книгу по многоволновой дифракции, и мы взялись за изучение работ по этой теме. А заодно и свое что-то делать. В это время я познакомился с Пинскером плотнее, мы иногда встречались и без Афанасьева.
Один раз я приехал к нему в лабораторию в Институт Кристаллографии, и, среди прочих людей, столкнулся с Ковальчуком. Он со мной поздоровался, я тоже машинально кивнул, а сам не мог понять откуда я его знаю. Лицо определенно знакомое, но где я мог его видеть. Тогда я так и не сообразил, что я его видел в Ленинграде, про Ленинград я просто не подумал. В будущем Ковальчук станет большим начальником, в том числе и директором Курчатовского института, в котором я проработал всю жизнь. Я решил написать об этом для тех, кто не знает, хотя его известность так быстро растет, что скоро таких людей уже мало останется.
Специфика нашей работы состояла в том, что мы не писали статей. Мы получали какие-то результаты и сразу записывали это в главу книги как очередной раздел. Поэтому новые результаты получались и немало, а публикаций не было. Работа шла довольно успешно. Осенью 1973 года, точнее с 18 по 20 октября, в Черновцах, на базе Черновицкого университета проходила очередная конференция по рентгеновской тематике.
Среди прочих тем там была заявлена и многоволновая дифракция. Мы решили поехать. Афанасьев от себя и от меня заявил доклад по многоволновой дифракции, а я еще отдельно заявил доклад по третьей статье своей диссертации. Хотя в публикации Афанасьев тоже был в авторах, но почему-то доклад в программе был напечатан только от меня, то есть без соавторов.
Это была первая из большой серии Черновицких конференций. Хотя я в Карпатах уже бывал, но город все равно производил сильное впечатление очень западного, на одной улице мы застали съемки кинофильма. Сам Черновицкий Университет, по крайней мере, его главный корпус, тоже производил экзотическое впечатление, он находился в старинном замке необычной архитектуры.
На этой конференции я уже кого-то знал, например, Чуховского, Даценко, Шульпину, но там мы с Афанасьевым познакомились дополнительно с двумя многочисленными группами экспериментаторов из самого Черновицкого университета. Первую группу возглавлял Михайлюк, и в ней было много молодых людей, занимающихся именно многоволновой дифракцией.
А вторую группу возглавлял Раранский, и она занималась интерферометрией Бонзе-Харта. По этой теме я никогда не работал, но с ними мы тоже хорошо познакомились, и потом часто виделись на конференциях. Что касается группы Михайлюка, то в последуюшие годы я с некоторыми людьми из этой группы написал несколько совместных статей.
На эту конференцию приехал Ковальчук. Как он сам пишет в своих мемуарах, для него эта конференция была первая, где он делал доклад. Впрочем для меня тоже, так как в 1970 году в Ленинграде я доклад не делал. Там мы уже познакомились вплотную. Ковальчук в основном общался с Афанасьевым, я просто всегда стоял рядом, в то время я для Ковальчука интереса не представлял.
Я запомнил из разговоров как он рассказывал о поисках няни для своего ребенка. Я тогда вообще не знал, что в СССР можно нанять няню, и что есть деньги для этого. Моя Лариса в это время уже сидела дома с двумя детьми. Другие темы разговоров я не запомнил, но именно тогда Ковальчук заинтересовал Афанасьева новой темой, которую потом назовут стоячими рентгеновскими волнами. Кстати на этой конференции мы уже жили с Афанасьевым в одном номере.
Сама конференция лично на мою работу никакого влияния не имела. Я писал главу по многоволновой дифракции в книгу Пинскера, Афанасьев мне помогал, подкидывал кое-какие идеи. Мы написали примерно пять совершенно новых разделов в эту главу. Хотя с научно-эстетической точки зрения были получены любопытные результаты, а потом, через какое-то время, мы по ним и статьи написали, но практического значения эти результаты не получили.
В них решалась проблема как записать детерминант довольно сложной матрицы трехволновой и четырехволновой дифракции в виде многочлена шестой и восьмой степени. После этого предлагалось численно находить корни этого многочлена по известным алгоритмам. Аналитических решений для многочлена выше четвертой степени, как известно, не существует. А зная корни, то есть собственные значения матрицы, можно было найти, снова численно, ее собственные векторы.
Я даже программу написал по такому алгоритму и она нормально работала. Я проделал кое-какие расчеты и снова написал статью без соавторов, Афанасьев в численных работах участвовать не хотел. Но полное решение проблемы было получено лишь тогда, когда я с самого начала стал применять алгоритмы численной диагонализации матрицы, то есть решения задачи на собственные значения. Афанасьев про это ничего не знал, я сам вычитал про это из книг по вычислительной математике. Это было чуть позднее.
А в то время, я продолжал заниматься многоволновой дифракцией, писал главу в книгу, а Афанасьев уже начал интересоваться методом стоячих рентгеновских волн. Это направление он решил возглавить как единственный доктор наук и теоретик среди всех людей, кто этим занимался. Ковальчук его на это подталкивал, и они сразу и быстро стали друзьями. Постепенно Афанасьев терял интерес к многоволновой дифракции, так как книгу я и без него неплохо писал, а ему просто уже нечего было делать.
Что касается меня, то у меня многоволновая дифракция осталась в сфере интересов на всю жизнь. Последняя статья на эту тему вышла буквально в этом году, когда я пишу эти строки, хотя конечно были и перерывы. Там еще очень много всего не сделано, и очень мало нормального эксперимента, то есть такого, результаты которого можно сравнить с теорией. Но проблема в том, что этот эффект вышел из моды, как и все эффекты, связанные с дифракцией в кристаллах.
В процессе написания главы в книгу Пинскера надо было с ним общаться. В какой-то момент он стал приглашать меня к себе домой. Я хорошо запомнил внутренний вид его кабинета, но вот адрес дома забыл. Мы с ним обсуждали и другие проблемы, он у меня что-то спрашивал, что-то сам рассказывал. Однажды зашел разговор о том, что у него в первом издании книги в каждом разделе свои обозначения. Он сказал, что переписывал статьи, а переводить обозначения из одной статьи в другую очень большая работа. Я взялся частично это сделать.
Кроме того, в главе про отражение в геометрии Брэгга у него было много опечаток в процессе вывода, хотя ответ записывался верный. Я ему сказал об этом, и он тут же попросил меня перевывести все формулы этой главы и исправить ошибки. Я сделал, мне и самому было интересно. Ему понравилось, и он попросил у меня сделать еще что-то, не помню что. Но мне уже надоело. Я сказал, что не могу тратить много времени, у меня жена с двумя детьми и они недовольны, что я много работаю.
Тогда он предложил мне заплатить валютой из части гонорара, чтобы я мог оправдаться перед женой. Это действительно было интересно, и я взялся. Дело в том, что второе издание книги первоначально планировалось для выпуска в издательстве Шпрингера на английском языке. Это уже потом вышло второе издание на русском языке. Я сделал эту работу сверх обещанной главы по многоволновой дифракции. И потом, когда книга вышла, он мне действительно заплатил валютой. На самом деле тогда в СССР на валюту ничего не продавали, ее надо было менять на чеки внешпосылторга в виде денег.
Один такой чек на одну копейку я выставил в альбом фотографий. Он оказался неотоваренным и сохранился. На эти чеки можно было купить товары в специальных магазинах "Березка", в которых предлагали к продаже только западные товары. И вот с этими чеками мы с Ларисой пошли в "Березку", что находилась на Таганке, на берегу реки, покупать ей шмотки. Для нее это был праздник для души. Среди прочих вещей она купила себе добротную джинсовую юбку, которую потом носила много лет.
Дело в том, что для нашего института рентгеновская тематика тогда была нигде не вписана, ни в какие международные проекты. А раз так, то я никуда не мог поехать за границу. Я выехал первый раз в Венгрию в 1980 году, когда сменил тему работы, точнее к старой прибавил новую. Но и это быстро кончилось, так как после второй поездки в Дрезден мне заграницу закрыли врачи, я не проходил медкомиссию из-за плохого слуха. Медкомиссию отменили в 1990 году, и я сразу выехал в Мюнхен, в свою первую кап-страну. Но Ларисы уже не было.
Снова про жизнь.
Итак, в 1973 году родился Игорь, и мы повторили по второму кругу начальный, самый тяжелый цикл по уходу за ребенком, то есть до года. В возрасте один год ребенок встает на ноги, начинает более или менее нормально спать, и жить становится намного легче. Правда, на этот раз вокруг вертелась Таня. Говорят, что первый ребенок очень агрессивно относится ко второму, но мы это не заметили.
Таня тоже пыталась ухаживать, заглядывала в кроватку, а если у братика выпадала соска, то запихивала ему соску в рот и очень гордилась этим. Борьба за жизнь у них началась позднее. Каждый требовал к себе большего внимания, чем другой и ревновал, если ему казалось обратное. Стоило одного взять за ручку, как второй требовал, что и его взяли за ручку, и так далее.
Соперничество доходило до драк, причем драки продолжались до взрослого возраста. Таня была девочка, но зато постарше, так что силы у них были примерно равны. В конце концов, у Тани выработалось отрицательное отношение к мальчикам вообще. По этой причине у нее долго не было своего парня, она всех не любила, и дружила только с девочками. Впрочем я тоже дрался со своим младшим братом.
Фотографировать маленького Игоря уже не хватало времени. С двумя детьми было тяжелее найти свободное время, так как пока Лариса возилась с Игорем, кто-то должен был играть с Таней. Она все равно была еще маленькая, поначалу даже не разговаривала. Говорить она стала чуть раньше двух лет, все было как у всех, ничего выдающегося. Тогда никаких особенно интересных событий не запомнилось, и писать не о чем.
Летом 1974 года Игорю уже был один год и мы снова решили поехать в дальние края, но на этот раз не в Свердловск, а на Кубань. К тому времени мой дядя (брат отца) перебрался с Урала в станицу Киевская Крымского района Краснодарского края. Железнодорожная станция Крымск является второй от конца по дороге в Новороссийск, а станица Киевская -- от нее немного в сторону Анапы, так что если ехать на машине, то от нее примерно одинаковое расстояние до Анапы и до Новороссийска. Из нее также ходил автобус и в Темрюк, что на Азовском море.
Здоровье дяди Янко к тому времени покачнулось, и ему запретили работать в шахте. Его жена, тетя Тамара, с целью поддержать здоровье сагитировала продать дом на Урале и переехать на юг. Так они оказались в станице Киевская. Купили перекосившуюся развалюху и участок земли. На этой земле дядя стал растить виноград и гнать вино, а потом продавать его всем желающим прямо дома. Это помогло накопить денег и построить нормальный кирпичный дом с большими комнатами. К тому моменту, когда мы собрались к ним в гости, дом уже был построен.
У дяди был двор с забором, где дети могли гулять даже без присмотра, и экология конечно была намного лучше, чем в Москве. Но сначала надо было приехать, причем на поезде. Это было непросто. Поезд шел больше суток, стояла жуткая жара, детям нечего было есть. Я помню как в Харькове выскочил на остановке и бегал по привокзальной площади. Я хотел купить какого-то молока, смотреть по сторонам было некогда. В поезде всю дорогу приходилось держать Игоря на руках и качать, иначе он начинал плакать. Мы страшно измучились.
Однако игра стоила свеч. У дяди было весело и приятно отдыхать. Но и на огороде приходилось поработать, в деревне всегда есть работа на огороде. Мы также осмотрели поселок и достопримечательности вокруг. Проблема была только в том, что своих фруктов они не выращивали, а купить было негде. Через какое-то время тетя Тамара, достала через своих знакомых фрукты оптом, сразу много. Кажется мои родители тоже туда приехали, точно не помню. А у дяди Янко с ними жил младший сын. Старший сын в это время учился в техникуме и остался на Урале.
Через какое-то время мы оставили Игоря со стариками, а сами взяли Таню и поехали в Геленджик, на море. В Новороссийске, хоть он и был ближе, отдыхать было не интересно, лучше еще чуть-чуть прокатиться на автобусе и доехать до Геленджика. Черное море на Кавказе я в тот год видел впервые. И вообще дорога из Новороссийска в Геленджик идет по серпантину, очень красивая, и оставляет приятные впечатления. Тогда мы заморских красот еще не видели и нам все было очень интересно.
Насколько я помню, в Геленджике мы сняли комнату и просто ходили на городской пляж. Таня еще ходила плохо, а носить ее на руках было тяжело. Однако в то время еще были рейсовые катера из поселка в поселок, и можно было за небольшие деньги покататься по морю. Потом их отменили, и из поселка в поселок можно было попасть только на автобусе, который ходил вдоль берега. Как раз в это время, пока мы были там, у тещи случился инсульт и я ее больше не видел. Умерла она уже после нашего возвращения в Москву, будучи в больнице, но в больнице я ее не посещал.
Смерть тещи резко улучшила наши жилищные условия. До этого мы вчетвером размещались в маленькой комнате 12 метров, спать вместе с детьми в одной комнате было неудобно, нельзя было шуметь, да и там просто повернуться было негде. Правда в самое последнее время мы разместили кроватку Тани в комнате тещи. Поначалу она жаловалась, что Таня мешает ей спать, но потом привыкла и даже кажется ей стало интересно.
А теперь мы с Ларисой перешли в большую комнату тещи 14 метров, а Таню вернули в нашу комнату, которая стала детской комнатой. В средней комнате я поставил свой письменный стол, а над ним повесил две книжных полки. Все было довольно красиво и удобно. Правда, потом одна из полок, полная книг упала мне на голову. Удобно было еще и в том смысле, что когда дети болели, и с ними надо было сидеть, я мог работать в другой комнате и они не очень мешали.
Мы продолжали каждое лето куда-то ездить. Летом 1975 года мы снова летали на самолете в Свердловск. Игорю уже было два года, так что мы просто сидели в креслах как все. Впрочем я помню, что детей удержать в кресле было невозможно, они ползали на полу под креслами и никто нам никаких замечаний по этому поводу не делал. Во-время этой поездки ничего особенного не происходило. Пожалуй единственное событие -- это сдача макулатуры взамен на талоны на покупку книг.
В СССР был жуткий дефицит, практически, на все, в том числе, и на книги. И в те годы развернули кампанию, основанную на идее, что для издания книг не хватает макулатуры, поэтому население призывали сдавать макулатуру. В обмен за определенное количество килограммов сданной макулатуры давали талон, на который можно было купить какую-нибудь интересную книгу, например, "Три мушкетера". Сейчас такое даже трудно представить, но так было.
Еще в Москве мы сдали в макулатуру два экземпляра экциклопедии, которую издавали в довоенные годы. На эту энциклопедию подписались и отец и мать Ларисы еще до свадьбы и у обоих она была. Правда, тогда издание не было закончено до конца, но томов было много. Эти книги некуда было девать, их никто не смотрел, и мы их отнесли в макулатуру. Было и много другого, что тоже отнесли. Конечно это все было интересно, но нам катастрофически не хватало места, и надо было избавляться, а тут и повод был.
В Свердловске мы такую же операцию прокрутили у моих родителей. У них была однокомнатная квартира, масса старых книг размещалась просто в диване и под диваном. Мы выбрали самые ненужные и все это отнесли в макулатуру. И потом действительно купили кое-какие интересные книги и прочитали их.
Свердловск после Москвы казался маленьким и низким, но у него были свои прелести. Он и тогда был красивый, а сейчас стал очень красивым городом. Все города на Урале очень промышленные, с большим количеством труб, но в Свердловске в центре города нет предприятий, и он этим выгодно отличается от других городов Урала.
Летом 1976 года мы снова ездили к дяде Янко. Дети уже были достаточно большие. В то лето мы там были одновременно с внуком дяди Янко Виталиком, который был сыном старшего сына Валеры от первой жены. Виталик был чуть постарше, но не намного. На этот раз мы поехали на море вчетвером. И почему-то я решил поехать в Темрюк, именно на Азовское море. У нас была палатка, и мы собирались в ней жить. Я хотел вспомнить юность. Лето уже кончалось, была вторая половина августа.
В Темрюк мы приехали на автобусе прямым рейсом. Сразу пошли на море, поставили там палатку и осмотрелись. Море штормило, дул сильный ветер. Я тогда просто не знал, что это нормальная погода для тех мест. Мы все таки залезли в воду, переночевали в палатке, ветер продолжал дуть. А утром поговорив с местными жителями, я понял, что это не прекратится. Делать там нам было нечего.
Свернув палатку, мы снова отправились на автобусную станцию и решили ехать в Анапу. Купили билеты, подождали автобус и приехали уже в середине дня. Прежде, чем остановиться, я решил сбегать на море, посмотреть как тут. В Анапе ветра не было, но весь берег был черный от водорослей и ила, который откуда-то пригнало. Дети маленькие, и на глубину им плавать нельзя, а у берега грязь. Опять плохо, и мы решили ехать дальше, снова в Геленджик.
В Геленджик приехали уже поздно вечером. Но мы не хотели стоять в городе, мы уже знали, что в Геленджике есть Голубая бухта, хотели остановиться там. Автобус, однако, туда уже не ходил, было поздно. Потолкались на автовокзале, не зная что делать. Тут к нам подошел еще молодой, но зрелый мужчина (лет сорока) и сказал, что ему тоже надо в Голубую бухту. Если мы согласны, он найдет такси, и мы разделим деньги за поездку. Мы согласились, он действительно через какое-то время приехал на "Волге", сел спереди, мы вчетвером сзади и поехали.
Постепенно стало ясно, что наш водитель в стельку пьян. Не то, чтобы он засыпает за рулем, но ведет он себя не вполне адекватно. Мы испугались, но делать было нечего. Выходить было некуда, да и хотелось все таки доехать. Все так же в страхе мы продолжали путь. Машин было мало, но, как на зло, на одном из поворотов навстречу выскочил самосвал. Он появился как-то внезапно, и наша "Волга" ехала прямо на него.
Спасло то, что наш попутчик среагировал, видно он сам был водитель и пытался подстаховывать пьяного. Он резко рванул руль, машина дернулась в сторону и зацепила самосвал только левой фарой. Фара разбилась вдребезги, но мы не пострадали. Водитель моментально протрезвел, он выскочил из машины, осмотрел повреждения и его настроение резко изменилось в сторону уныния. Тем не менее, уговор дороже денег, он нас довез до Голубой бухты, взял деньги по таксе и мы разошлись.
Уже в темноте мы нашли палаточный городок, поставили палатку и легли спать. Лариса была очень недовольна, перепугана, дети ничего толком не поняли, но чувствуя наше состояние тоже не радовались. Однако на следующее утро, когда мы проснулись под лучами солнца и вышли на берег, настроение у Ларисы резко подскочило наверх. Это был земной рай. Чистейшая голубая вода омывала гальку, народу было мало, море блестело в своей неповторимой красоте. На тот момент, это было лучшее место на море, которое мы когда-либо видели.
Отдыхать там было замечательно. Но проблема была только в том, что у нас не было машины, а там останавливались в основном автотуристы. В то время там не было магазинов, и за едой приходилось ездить в город на автобусе. Поэтому мы постояли там неделю или две, уже точно не помню, и решили все же возвращаться в Геленджик. В городе тоже был огромный палаточный городок, и там тоже люди оставляли закрытые палатки на весь день, и никто не воровал.
Пока мы там стояли, мы осмотрели город и даже поднялись в гору, которая примыкает к геленджикской бухте. Правда до самого верха я дошел один. Лариса с детьми поднялась только на 2/3 высоты. Я писал выше о том, что старушка назвала нас братом и сестрой. Это было как раз во время той поездки. Из той поездки было много фотографий, но почему-то остались две или три, куда делись другие -- не понимаю.
На следующий год, то есть летом 1977 года, мы ездили в пансионат "Гизель-Дере" по путевке от нашего института, который размещался в долине реки на второй станции электрички по дороге от Туапсе до Сочи, фактически рядом с Туапсе. О том, что можно получить путевку в профкоме, мне подсказала Наташа Горобченко. Она была знакома с женщинами, близкими к начальству, и знала все новости. С другой стороны, Наташа заботилась о нашей семье, поскольку была ее инициатором, и вообще дружба трех подруг: Наташи, Ларисы и Лены продолжалась. Мы регулярно ходили в гости друг к другу.
Фокус был в том, что путевки были на самый первый заезд с 15 мая по 10 июня, на 24 дня. В это время море еще холодное и желающих было мало. Но нам все равно это было выгодно. Мне путевка стоила 30 процентов, за детей, кажется, вообще ничего не брали, только за Ларису надо было платить полную стоимость. Нам дали путевки за две недели, в начале мая, и надо было срочно собирать кучу медицинских справок и на себя, и на детей. На это все две недели и ушли. Более того, Лариса не смогла таки вовремя получить какой-то документ, уже не помню что. Скорее всего она меняла паспорт.
В результате, я поехал один с двумя детьми, а она приехала на следующий день. В пансионате все было очень здорово. Там были красивые тропические деревья, долина далеко уходила в горы и была застроена домиками, в которых жили отдыхающие. У нас была комната, в которой стояли четыре кровати, довольно плотно стояли, но там нам всего-то надо было спать. Кормили всех в огромной столовой, которая размещалась в отдельном здании.
В столовой была нормальная советская еда, которую вполне можно было есть. Но дети были маленькие, и воротили нос от всего, их очень трудно было накормить. Вообще-то пансионат не был рассчитан на детей, там отдыхали все, кто хотел. А детей принимали только с четырех лет. Формально в тот год Игорю четыре года еще не исполнилось, но оставалось мало и никаких особых проблем с размещением у нас не было.
Берег там обрывался бетонными плитами, горы были как бы срезаны ножом, потому что раньше они подходили к самой воде, и для того, чтобы проложить железную дорогу, их взрывали, создавая тем самым ровный участок для железнодорожного полотка. Поэтому пляжа, как такового, не было. На выходе из пансионата был проход под железной дорогой на бетонные плиты, на которые все клали лежаки или надувные матрасы. В воду заходили по лестнице или сразу прыгали на глубину.
Однако, если немного пройти по дороге в сторону Туапсе, то в одном месте была мель. На этой мели когда-то давно застрял корабль. Он так и продолжал лежать на боку, весь ржавый, когда мы там были. На этой мели дети вполне могли заходить в воду прямо с берега. Один раз так получилось, что мы заболтались, Игорь полез в воду, пришла волна и накрыла его с головой. Он начал тонуть. Спасло то, что у меня быстрая реакция сохранилась с детства и на всю жизнь. Я моментально подскочил и вынул его из воды. Он даже не успел испугаться.
Когда мы туда приехали температура воды была всего 16 градусов. Однако дети этого не боялись. Они все время лезли в воду. Хотя среди взрослых купающихся было мало, но они были. А потом с каждым днем вода становилась все теплее, и, когда мы уезжали, она была уже около 22 градусов. В это время уже все купались. Там я впервые, а точнее, единственный раз видел светлячков в черные как смоль вечера, когда мы гуляли вдоль железной дороги. Это тоже было захватывающее зрелище. В темноте летали маленькие фонарики. Если поймать одного, то видно как у него светится брюшко.
Даже там, когда вечером дети ложились спать, я продолжал работать. Тогда я как раз писал огромную программу по расчету металлического водорода из первых принципов. Об этом я напишу позднее, это как бы из другой сюжетной линии. Просто жизнь едина, она не разрезалась на части, все сюжеты происходили одновременно. Отдыхать со всеми удобствами тоже оказалось интересно. Не надо готовить еду, покупать продукты и так далее. Все время мы занимались тем, что загорали.
Так как дней было много, то я за это время успевал несколько раз сменить кожу. Как правило, я на море обгорал в первый же день. Через какое-то время кожа слезала, но новая тоже успевала обгореть и тоже слезала, и так несколько раз. Кремами для загара и против ожогов я никогда не пользовался, не знаю почему. Я никогда не любил, чтобы меня обслуживали. Не любил ресторанов, такси, парикмахерских и так далее. Всякие кремы я тоже относил к этой категории.
В пансионате нам очень понравилось, и получилось так, что мы и на следующий год, то есть летом 1978 года, снова получили путевки на этот же срок. Ее уже нам предложил сам профсоюзный начальник, так как она оставалась невостребованной. Второй раз все тоже было замечательно, но уже не было таких острых впечатлений, мы уже были дедами по армейским понятиям. Эти две поездки очень помогли в том смысле, что дети почти перестали болеть простудами. Купание в холодной воде хорошо их закалило. Но были другие болезни.
Один раз Таня чем-то заболела, да так сильно, что в конце концов врач не выдержала и отправила ее в больницу с диагнозом дизентерия. Причем именно в тот момент, когда Тане стало легче. Это была ужасная история. Тане было плохо, но наш участковый врач-жешщина дизентерию не определил, назначил лечение и надо было просто ждать. Она ходила к нам каждый день. У Тани была температура 40, и она ничего не могла есть. Наступили выходные, и вместо нашего врача пришла другая женщина-врач, дежурная.
А потом она сказала нашей, что если ребенок умрет, то ты будешь отвечать, у нее дизентерия. На следующий день наш врач прибежала в страхе, и сразу заказала скорую. Мы ей говорим, что Тане стало легче, что температура спала, она ничего не слушает. А что мы можем сделать? Забрали Таню в больницу, мы звоним туда, а нам говорят, что Таня нормальная, и вы зря ее привезли. Но назад мы ее не отдадим, пока анализы не будут готовы.
Я помню, что страшно рассердился на врача, и пошел в больницу устроить ей скандал. Мы все измучились, да тут еще здоровый ребенок попал в инфекционную больницу. И вот я иду злой до высших пределов. И вдруг откуда-то прибежала бездомная собака и стала на меня сильно лаять. Надо сказать, что меня собаки никогда не любили, как и я их. Но это уже был просто беспредел.
И собака все изменила. Я остановился, подумал, и решил в больницу не ходить. Врач тоже человек, и у нее есть свои слабости. И нам с ней жить. Я повернулся и пошел обратно. Таню, в конце концов, отпустили. Как и положено, она подцепила там ветрянку, потом ветрянкой переболел и Игорь, а потом все закончилось и жизнь пошла своим руслом. Но после этой истории у Тани все же остался слабый желудок и она очень разборчива в еде.
А Игорь переболел воспалением легких в пионерском лагере. Это было позднее, но тоже была неприятная история. Лагерь был от нашего института и вроде как благоустроенный. Но наблюдали детей плохо, родителей рядом не было, и так вот не повезло. Вместо отдыха в лагере он провел время в больнице. Однако регулярных простуд у них больше не было. Возможно не только поездки в пансионат, а все поездки помогли, но такой факт был. Детей надо возить на море, и закалять в интересной для них обстановке.
В эти же годы мы начали ездить и к моему брату в Курскую область. Он тогда жил не в самом Рыльске, а недалеко, на станции Коренево железной дороги, которая шла от Курска на восток. Один раз снова поехали с палаткой и со складным велосипедом на поезде. Он нас отвез на своей машине на реку Сейм, недалеко от деревни Жадино, где они потом купили дом.
Мы поставили там палатку, он нам дал свою надувную лодку, познакомил с бабкой, у которой я каждое утро покупал трехлитровую банку молока, и мы там неплохо отдыхали. Один раз они приехали к нам большой компанией отмечать день рождения Нины, его жены. За хлебом я ездил на велосипеде в разные места, консервы у нас были. В реке можно было купаться, в лесу тоже было интересно.
Место, где мы стояли, было рядом с пионерским лагерем, но сам лагерь почему-то не работал. А места для пионерских лагерей всегда выбирали самые лучшие. На территории лагеря были столы, скамейки, домики, но никого не было. Интересно, что в том месте река делает петлю и на противоположном берегу был остров. Туда можно было попасть только на лодке. А закончился этот отдых неудачно. Вдруг зарядил дождь на целый день. Мы день провели в палатке под дождем, играя в карты. А как только дождь перестал Вова приехал на машине и забрал нас со стоянки.
В 1991 году, то есть много лет спустя они купили дом в этой деревне, туда я к ним тоже ездил, но уже со второй женой и без детей. Они до сих пор зовут нас к себе в гости на лето, но теперь уже нет времени, все изменилось, и мы стали ездить в другие места.
Чтобы закончить эту тему нужно рассказать и про моих родителей. Я уехал из Свердловска в 1967 году, брат уехал в 1973 году, и они остались в Свердловске одни. Ездить к нам в гости было далеко. Поэтому, когда мама вышла на пенсию, они стали думать о том, чтобы перебраться поближе на запад, чтобы к нам было ближе ездить. В конце концов, в 1977 году, когда папе еще оставалось два года до выхода на пенсию, он решил бросить работу, и они стали искать обмен свердловской квартиры на другую квартиру где-нибудь между Москвой и Курском.
Подходящий вариант нашелся в Орле. Квартира была точно такая же, но дом чуть другой. Перед тем, как совершать обмен, они списались со мной, и в один прекрасный день мы с мамой встретились на вокзале в Орле. Она приехала из Свердловска одна, папа еще работал, а я из Москвы, и мы поехали смотреть и квартиру и город. Орел был меньше Свердловска и не такой красивый, но все же это был город с вполне развитой структурой, а сама квартира и район нам обоим вполне понравились.
Они решили меняться и разменялись. В самой процедуре переезда я не участвовал, потому ничего не помню. Видимо упаковали вещи в контейнер в Свердловске, получили контейнер в Орле, распаковали вещи и стали жить. Интересно, что вся их свердлоская мебель оказалась в Орле, они не любили менять мебель и жили с одной и той-же мебелью всю жизнь. Теперь Вова мог приезжать к ним на автомобиле, это было недалеко, а я на поезде. От Москвы до Орла 400 км и поезд ходил 8 часов.
Мы стали часто ездить в Орел, а в Свердловск я перестал ездить совсем. Интересно, что вскоре родители обнаружили, что недалеко от их дома располагается Парк культуры и отдыха, а еще чуть дальше -- заброшенный песчаный карьер. Точнее очень большая яма, заполненная водой, и с берегами из чистого песка. Это выглядело как небольшое озеро, и было замечательным местом отдыха орловчан. В последующие годы мы каждое лето ездили в Орел, жили у родителей и ходили на этот водоем купаться и загорать.
В том же 1977 году умер тесть. Умер прямо дома, на наших глазах. Я уже писал об этом во второй части. И на кладбище, точнее в крематорий, его тоже вывозили прямо из дома. Несколько дней он, мертвый, находился в своей комнате, в гробу. А чтобы его одеть мне пришлось бегать по двору и искать мужика, который бы согласился за деньги, сумму уже не помню, мне помочь, потому что он был очень тяжелый и мне одному было не справиться. В жизни бывает всякое, приходится постоянно решать какие-то проблемы и сталкиваться с новыми явлениями, о которых еще недавно даже не думал.
После смерти тестя вся квартира оказалась наша. В его комнате я сделал себе кабинет, перенес туда письменный стол и диван. Одновременно эта комната стала гостевой. В этот период мы жили наиболее благополучно. Денег поначалу не хватало, но с января 1974 года я стал подрабатывать в ВИНИТИ (Всесоюзный институт научной и технической информации), в 1978 году Лариса вышла на работу и стала получать зарплату, а в конце 1979 года я стал старшим научным сотрудником, и денежный вопрос потихоньку не стал таким уж актуальным. Денег стало хватать.
В то время вся жизнь в СССР была одна сплошная проблема, если жить честно и денег было мало. Еще одна история была связана с покупкой мебельного гарнитура. Я долго его искал, записывался в какие-то списки и все было бесполезно. Наконец нам просто повезло, случайно наткнулись на хороший гарнитур, который продавался вне плана, без списков, и нам удалось его купить. Современной молодежи это не понять. Сейчас ситуация такова, что магазинов больше, чем покупателей, и все предлагается в большом ассортименте. Правда деньги все равно есть не у всех.
А раньше любая серьезная покупка была проблемой. При поездке в любой город и любой населенный пункт первым делом надо было посмотреть, что там есть в магазинах. Так, складной велосипед для детей и взрослых я купил в Калуге, когда мы с Ковальчуком туда ездили на завод к Захарову. Мы ездили по делу, но надо было обязательно посетить магазин, и, вот удача, там стояли велосипеды. А в Москве их не было. Доходило до смешного. Я купил себе французское квази-кожанное пальто в поселке Коренево, когда мы гостили у брата, без всякой очереди. А в Москве их продавали только в "Березке". Это специально делалось, чтобы не создавать ажиотажа.
Какие-то импортные товары мелкими партиями покупались за границей, но все распределялось по поселкам, где это было никому не надо, в расчете на то, что приезжие москвичи все равно все скупят, но не будет драки. Доходило до того, что туалетную бумагу порой надо было искать в подмосковных магазинах, а в Москве на нее был дефицит. Дефицит был на любой товар, причем заранее невозможно было определить, что именно будет в дефиците в следующий раз. Плановая система не срабатывала. Чиновники, которые планировали производство товаров, делали грубые ошибки, да и вообще невозможно определить на что будет мода и спрос в будущем году.
Продолжение в четвертом разделе