Из цикла «Я люблю тебя, жизнь!»
СМЕРТИ ВОПРЕКИ (четвертая часть)
Семилетняя Дашенька не хотела умирать.
Однажды у нее уже была такая возможность, и ей помогли не воспользоваться ей.
Теперь, семь лет спустя, девочка делала выбор самостоятельно, осознанно.
Она твердо, без подсказок взрослых, определилась, что ей лучше здесь, среди людей, а не в мире покоя и теней.
***
Говорят, в раннем возрасте дети не чувствительны к болям и потерям. Что их защитные рефлексы устроены таким образом, чтобы в щадящем режиме переживать всевозможные трудности.
А еще бытует мнение, они не боятся Смерти, потому что не в полной мере представляют этот процесс или явление, вселяющие страхи в сознание взрослых людей.
Может, это и так. Но когда мне исполнилось семь, я четко поняла: мне не хочется оставлять без присмотра этих улыбчивых молодых людей, Богдана и Марию, которых все величали моими родителями. И я сильно, по-настоящему, до ледяного холода в груди испугалась!
Я тоже называла их мама и папа, очень любила и была привязана к ним всей душой. Однако попав в гематологическое отделение детской областной больницы, поняла, что не все вечно под луной, которая иногда заглядывает в окно моей палаты.
В такие моменты я не понимаю, чего она хочет от меня, эта белая, холодная, чуждая мне звезда на темном небосклоне, над парком с той стороны окна. Она словно заглядывает в глаза и пытается проникнуть в меня, чтобы подсмотреть, подслушать мои сокровенные мысли.
А зачем ей знать, что я очень люблю маму Марию и папу Богдана?
- Доченька, ничего не бойся, - говорит мне мама в ночь перед операцией. - Все будет хорошо.
- Я знаю, мамочка.
Со своей кровати мне видно, как меняется лицо родного человека. Она удивлена моему спокойному тону.
Наверное, ей кажется, что семилетний ребенок не способен с такой выдержкой ожидать…
А чего, собственно, я ожидаю?
Наверное, завтрашний день, когда все прояснится и будет понятно, в каком измерении я останусь – среди живых или в мире теней.
- Дашуля, давай спать, - мама не может найти себе место.- Завтра нас ждет трудный день. Потребуются силы.
- Я знаю, Мария, спокойной ночи.
Мама ворочается. Слышно, как под ней скрипит панцирная сетка. Наконец, она не выдерживает, встает и перемещается по палате, где кроме нас никого нет.
Вернее, кроме нас и плюшевой обезьянки со странным именем Красавчик. Ее сегодня днем принесла Ева Викторовна Нежнинская, мой лечащий врач.
- Дашенька, - сказала она, пристально глядя в глаза. – Я знаю, ты все понимаешь. Поэтому не стану объяснять, какая операция тебя ждет, в чем ее сложность и непредсказуемость.
Я киваю в знак согласия:
- Мне с опухолью не жить. Ее обязательно надо вырезать. Другого не дано!
Ева Викторовна с еще большим, чем в начале разговора, интересом смотрит на меня. Потом переводит взгляд на маму Марию.
- Вот и прекрасно. Значит, все обязательно будет хорошо, - Нежнинская достала из пакета плюшевую обезьянку. – Знаете уже, кто это?
Мария отрицательно крутит головой.
Я что-то слышала, как дети в игровой говорили о каком-то всесильном Красавчике. Но точно не знаю. У меня нет представления об этой плюшевой разновидности. Поэтому, как и мама, качаю головой.
- Тогда знакомьтесь, это Красавчик, - говорит Ева Викторовна и улыбается. – Если хотите, это кумир, даже талисман нашего отделения. Он многим деткам помог.
После ухода врача я долго разглядывала симпатичную обезьянку и не понимала, в чем ее сила.
Потрогала лапы, дернула за хвост. Они показались мне вялыми, неживыми. Вот только глаза буравили своей нежной, бархатистой лаской и заботой. Они словно говорили «Все будет хорошо!». И я почему-то верила.
Ночью перед операцией я положила Красавчика к себе.
В свете тревожной луны, заглядывающей в палату, мне удалось разглядеть то, что осталось незамеченным днем: необычайно умные глаза плюшевой игрушки.
Они явственно искрились живым умом, пониманием происходящего. Казалось, обезьянка вот-вот заговорит.
Но вместо этого я слышу маму Марию, которая, наконец, преодолела расстояние, разделяющее наши кровати.
- Доченька, ты почему не спишь? – Удивляется она, хотя всего две минуты назад слышала меня. – Боишься?
Она нежно, осторожно, словно опасаясь потревожить, гладит меня по недавно побритой голове.
Мне объяснили, что так надо перед операцией. Опухоль где-то там, в моей маленькой голове. И как ее смогут найти?
- Все никак не могу привыкнуть к тебе такой, - мама Мария отворачивается, чтобы я не видела ее слез, которые она тайком пытается утереть. – Ну, ничего, волосы еще отрастут, дело наживное. Ведь так?
Я понимаю, она не ждет ответа. Просто ей хочется самой успокоиться и таким образом вселить уверенность и в меня.
- Ну, что ты, мамуля, - я глажу ее по густым темным волосам, и, обманывая себя, не понимаю, в кого у меня были светлые. – Успокойся. Мы всегда будем вместе. Ты, я и папа.
Она внимательно смотрит на меня и быстро успокаивается.
Вскоре я слышу, как мама Мария засопела. Вслед за ней, покрепче обняв Красавчика, заснула и я.
***
Ранним утром начались предоперационные мероприятия, которые, признаюсь, не доставили мне никакого удовольствия, несмотря на то, что люди в белых халатах были чрезвычайно внимательны ко мне и пытались выполнить любое мое желание.
Я решила воспользоваться этим, когда меня вывезли из палаты на каталке.
- Положите, пожалуйста, ко мне Красавчика, - попросила я полную тетеньку, взявшуюся за поручни каталки. – Мне будет спокойнее.
- Не положено, детонька, - медсестра с сожалением посмотрела на меня. – В операционную нельзя брать ничего лишнего.
- Он не лишний, - настаивала я, пока из глаз не брызнули слезы. – Это любимая игрушка.
Я знала, что моя влага на глазах производит неизгладимое впечатление на взрослых.
Папа Богдан, пришедший утром в палату, доказал это еще раз. Он умоляюще посмотрел на медсестру и едва сам не зарыдал вместе с мамой.
Но строгая тетка в белом халате была непреклонна:
- Не положено. Там все-таки операционная, а не игровая.
Я хотела закатить истерику, но сдержалась. Как оказалось, не напрасно. В палату вошла Нежнинская.
Ева Викторовна сразу заметила нашу мокрую, чуть не навзрыд рыдающую команду.
- Так, что тут происходит? – Она придержала каталку, которую медсестра тщетно пыталась протиснуть в коридор. – Почему глаза на мокром месте?
- Вот, прощание родных затянулось, - полная тетка в белом халате попыталась найти в лице врача союзника. – Не пускают!
- Куда?
- В операционную.
Нежнинская непонимающе переводила взгляд с Марии на Богдана и обратно. Меня в расчет она не принимала.
- Тетя Ева, разрешите взять Красавчика с собой, - я напомнила о себе сама. – Вы же говорили, он талисман. А мне нужна помощь.
- Палка тебе хорошая не помешает, - не сдержалась медсестра, буравя меня ехидным взглядом.
Я с изумлением уставилась на нее. Ну, почему она так злится? Ей-то что с того, что обезьянка может попасть со мной в операционную?
- Светлана Петровна, зачем вы так? – Нежнинская с укоризной посмотрела на медсестру.- Пусть Красавчик побудет с Дашей. Тимофей Егорович сам определится, что делать с плюшевой игрушкой.
Тимофей Егорович оказался главным в операционной, куда меня доставили через 15 минут после удачно разрешившегося спора на счет Красавчика.
Светловолосый мужчина в голубом халате на фоне стерильно-белого кафеля смотрелся как Карлсон на крыше, когда пугал воров.
Я с трудом удержалась, чтобы не рассмеяться: «И это привидение будет искать мою опухоль?».
- А это что у нас тут? – Главный в операционной откинул с меня простыню. – Неужели тот самый Красавчик?
Я с нескрываемым уважением посмотрела на него.
- А вы тоже знаете его? – Я с восхищением глянула на светловолосого мужчину и со злорадством на полную медсестру, дожидавшуюся моего окончательного и бесповоротного фиаско.
Где-то я слышала это слово. Наверное, от папы. Он часто говорил, что фиаско терпят слабые. А я себя слабой не считала.
- Дядя доктор, разрешите оставить Красавчика. Он должен помочь мне, я это знаю, - тихо, чтобы не услышала медсестра, попросила я. – Можно? Ну, пожалуйста!
- А почему ты, девочка, шепчешь? – Тимофей Егорович улыбнулся добрыми глазами, почти не разлепляя губ. – Или боишься кого?
При этом он усмехнулся и показал Светлане Петровне, что она больше не нужна.
- Да она не разрешала брать его с собой, - чуть не крикнула я, когда медсестра вышла из операционной. – Разве так можно?
- Конечно, - неожиданно кивнул светловолосый мужчина. – Она действовала по инструкции, как и положено медицинскому персоналу.
- Значит, вы тоже не позволите остаться ему со мной? – Разочарованно протянула я. – А мне показалось…
- Что тебе показалось? – Опять одними глазами улыбнулся доктор. – Что я нарушу инструкцию?
- Ну, не инструкцию, - растерялась я.
Мне почему-то не хотелось подводить этого доброго дядю.
- Просто…могут же быть исключения, - пыталась найти выход. – Неужели это так сложно?
- Исключения? – Уже открыто, не сдерживая своих эмоций, захохотал светловолосый мужчина. – Ради такой смелой и настырной девочки обязательно должны быть исключения.
Он вдруг понизил голос и, склонившись к моему уху, прошептал, чтобы никто из коллег не услышал:
- Пусть Красавчик остается здесь, раз ты нуждаешься в его помощи. Только об этом никто, ни одна живая душа не должна знать!
Он приложил палец к губам и серьезно посмотрел на меня.
- Даже они? - Прошептала я, показывая глазами на людей в белых халатах, о чем-то тихо говорящих за его спиной.
- Особенно они, - подтвердил Тимофей Егорович на полном, как мне показалось, серьезе. - Только ты и я.
Я понимающе закивала головой и тесней прижала к себе Красавчика.
- И еще, давай договоримся, - предложил главный по операционной, забирая из мох рук игрушку. – Раз я иду тебе навстречу, то и ты должна. Так принято у договаривающихся сторон - баш на баш.
- Это как? – Не поняла я.
- А вот так, - сказал он и поставил обезьянку на какую-то высокую подставку. – Отсюда ему будет удобнее наблюдать за происходящим, не отвлекая тебя. Понимаешь?
Я посмотрела на Красавчика, удобно пристроившегося на возвышении. Наверное, ему оттуда действительно все видно как на ладони. Мне он также открыт для общения.
На душе стало весело и спокойно.
***
Взмыв вверх, на невидимые всем облака, я вдруг поняла, что в операционной что-то пошло не так.
Я это точно поняла, потому что услышала взволнованный голос Тимофея Егоровича…
Хотя вначале ничего не слышала, особенно когда мне надели какую-то маску и попросили посчитать до десяти. Перед глазами все поплыло, и я провалилась в ватную, вязкую тишину.
Потом мне показалось, увидела над собой склонившихся людей с белыми повязками на лицах. Они о чем-то тихо переговаривались, не сводя с меня своих внимательных глаз.
Чуть в стороне, за их спинами, удалось рассмотреть Красавчика. Он улыбался мне своей хорошей, теплой и успокаивающей улыбкой в белой, вязкой темноте.
- Она нас слышит, - сказал кто-то над ухом.
- Так сделай же что-нибудь, - я с трудом узнала тихий и напряженный одновременно голос Тимофея Егоровича.
Я вдруг ощутила озноб и опять провалилась в странное, невесомое состояние.
Я плыла на облаках и ничего не видела и не слышала, пока на пол в операционной что-то не упало. Что-то тяжелое и звонкое, нечто металлическое. Например, щипцы или еще какой-то инструмент.
- Черт, мы теряем ее! – Раздалось где-то над ухом. – Срочно вводите…
Мне было неинтересно, что в меня собираются вводить. Наверняка, очередной неприятный укол, от которого будет болеть рука.
- Ну, что вы медлите? Вводите, давление падает…
Я открыла глаза и в легкой пелене увидела знакомые лица людей в белых халатах. Это они шептались за спиной Тимофея Егоровича в самом начале, когда меня только привезли в операционную.
Сейчас на их лицах застыла тревога, одна на всех, большая-пребольшая.
Мне удалось скосить взгляд на Красавчика.
Обезьянка беспокойно ерзала на высокой подставке, заглядывая за спины людей в белых халатах. «Меня хочет увидеть, - обрадовалась я, - надо бы сигнал ему подать какой, чтобы не волновался».
Но руки и ноги не слушались. Я вообще не чувствовала их, продолжая скользить на облаках.
«Интересно, как они выдерживают меня? – Пронеслась мысль. – Я же тяжелая…».
А еще мне показалось, что Красавчик выискивает в комнате кого-то еще. Во всяком случае, не меня. Я хоть и недвижимая, но была у него на виду.
В этот момент заметила старуху, которой не было в операционной. Я это точно знаю!
В эту стерильную, обложенную кафелем комнату посторонних не допускают!!! Так говорил Тимофей Егорович, когда заключал со мной соглашение о неразглашении…
Безобразная старуха отвратительно, я бы сказала, омерзительно усмехнулась мне. Скинув капюшон, она оголила морщинистый лоб и отвратительно захохотала, заходясь в стонах и кашле одновременно.
- Теперь ты точно никуда от меня не денешься, - она восторгалась чему-то понятному только ей. – Точно…никуда…
В этот момент я поняла, что однажды уже видела ее!
***
Это было семь лет назад, когда я появилась из небытия.
Моя непутевая мать, которой едва исполнилось 18 лет, сильно испугалась нежеланной беременности.
А потому несколько месяцев, поглаживая живот, старалась в отместку за свое состояние ущипнуть меня.
Мне было неприятно и даже больно. Но приходилось терпеть, чтобы не провоцировать молодую женщину, не желавшую становиться матерью, на необдуманные поступки.
- Милочка, ты в своем уме? – Услышала я однажды чей-то приятный голос и напряглась. – Ни о каком прерывании не может быть и речи. У вас шестой месяц! Я не хочу под суд!
Я постаралась побольней ударить потенциальную мать изнутри своей крошечной ножкой.
Наверное, мне это удалось, потому что тут же услышала в ответ:
- Пинайся-пинайся, не долго тебе осталось. Вот пропью специальный курс препаратов, будешь знать.
После ее нескольких визитов к какой-то странной, нелюдимой бабке, обитающей в зловонной, полуразрушенной хибаре, я начала ощущать недомогание и даже боль.
А через несколько дней меня завернули в твердую, неприятную на ощупь бумагу и выкинули в железный таз.
- Все, девонька, гони деньги, - услышала я бабкин голос. – Как и обещала, вот тебе преждевременные роды. Делай теперь со своим плодом что угодно.
Молодая женщина полезла в кошелек, пока я заходилась плачем в холодном тазу.
- Можно, я оставлю его у вас?
- Во-первых, это девочка, - прохрипела бабка. – А во-вторых, забирай свой приплод…
Она взяла меня в руки и потрясла, взвешивая на глазок.
- Грамм семьсот будет, - подытожила она. – Не тяжело, справишься.
- Но мне не нужен ребенок! – Взмолилась молодая женщина. – Мы же договаривались.
- О чем?
- Что вы поможете мне.
- А я разве не сдержала обещание? – Разозлилась бабка. – Забирай свой приплод, говорю, и проваливай отсюда. Мне лишние проблемы не нужны.
Я почувствовала себя в нелюбезных руках своей непутевой мамаши.
- Да заверни ты ее во что-нибудь, - услышала я злой окрик. – Тебя же на улице первый встречный остановит!
- Но…у…меня…ничего нет, - заплакала та, в чьих руках я находилась.
Мне было очень обидно: я полностью находилась в ее власти! И никто не спешил на помощь.
- На вот, заверни поплотнее, чтобы не кричала, - напутствовала бабка, протягивая какую-то тряпицу. – Да не ходи с ней долго. Здесь недалеко мусорные баки.
На улице было холодно.
Я старалась пищать погромче, чтобы меня кто-нибудь услышал. Но моя мать плотно прикрыла рот тряпкой, прижав для верности рукой.
Я уже задыхалась, когда она кинула меня в пустоту.
Там я увидела безобразную старуху в капюшоне с трясущимися руками и длинными ногтями. Она тянула их ко мне и приговаривала: «А вот и свежанинка, кровь с молоком. Как я истосковалась по тебе!».
Наверное, в тот раз я впервые испытала то, что взрослые люди называют страхом.
Мне очень не хотелось умирать, и я судорожно хватала маленьким ртом морозный воздух, пытаясь издать писк.
- Эй, женщина, - услышала я чей-то властный голос. – Не вы сверток забыли?
Я почувствовала себя в чьих-то сильных руках. Они старательно разворачивали колючую тряпицу.
- И хватает у людей совести губить живность, - попискивая, я прислушалась к спокойному голосу обладателя сильных рук. – Ну, не надо вам, предложите соседям, отнесите в приют, утопите, наконец, но не выбрасывайте же подыхать на мороз!
Я еще раз постаралась всхлипнуть и тут увидела красивое лицо мужчины.
- О е…! - Издал он странный, непонятный мне возглас и едва не уронил меня в снег. – Какого черта!
В следующий момент он отбросил мусорное ведро в сторону и бережно определил меня под одежду, к себе на волосатую, приятно пахнущую грудь.
Мы куда-то бежали, и я часто подпрыгивала в такт движению.
Потом стало тепло и светло.
Яркий, режущий свет ударил в глаза и до меня донесся знакомый мужской голос:
- Да сделайте же что-нибудь. Она же дышит еще!
- Молодой человек, вас как зовут?
- Богдан.
- Я понимаю ваши чувства, Богдан, но у вас сильно разыгралось воображение, - кто-то рассудительно призывал его к спокойствию. – Все уже кончено. Плод мертв.
- Не может быть! – Орал мужчина. – Она еще теплая.
Он вырвал меня из чьих-то нелюбезных рук и с силой встряхнул.
- Ну же! – Продолжал кричать он. – Почему ты молчишь?
Чтобы он больше так не орал, я издала слабый писк.
Меня тут же начали спасать.
А я еще слышала, как он орал кому-то в странное небольшое устройство: «Мария, ты не поверишь! Мы спасли девочку! Если бы ты не настояла выбросить мусор…».
Через какое-то время мои спасители разыскали меня в детской больнице для отказников.
- Вы ненормальные, - крутили врачи у виска. - Для чего вам это растение? Что из нее вырастет? Она не ходит, не говорит. Скорее всего, глухая.
Но я все слышала.
Только сказала об этом папе Богдану и маме Марии не сразу. Потому что говорить начала позже всех своих сверстников.
***
Смерть суетилась больше всех.
Ее гадкая физиономия то нависала надо мной, то ненадолго отодвигалась в сторону. Она получала удовольствие, наблюдая за моей беспомощностью.
Я хотела крикнуть людям в белых халатах, чтобы они прогнали Смерть. Ей не положено находиться в операционной, потому что это противоречит вами же разработанными и утвержденными инструкциями. Она здесь посторонняя!
Но язык, налившийся свинцом, прилип к небу и не повиновался мне.
Тогда я попыталась схватить светловолосого мужчину за полы голубого халата, когда он в очередной раз нагнулся ко мне, заглядывая в глаза.
Мне даже удалось рассмотреть бисеринки пота на его сморщенном заботой лбу. Но руки тоже не слушались.
- Напрасно стараешься, у тебя ничего не выйдет, - прокаркала Смерть. – Еще немного и я заберу тебя с собой.
- Но я не хочу!
- Не упорствуй, - рассердилась Смерть. – Тебя здесь ничто не держит. О тебе даже всплакнуть некому.
- Не правда! – Заорала я. - Меня любят папа и мама.
- Маленькая, лживая соплячка, - рассвирепела Смерть. – Ты не хуже меня знаешь, что твой папашка скрылся, узнав о беременности потаскушки, решившейся на убийство, чтобы избавиться от тебя.
- Нет! – Еще раз завопила я. – Папа Богдан и мама Мария любят меня.
- Ты им чужая, - хохотала Смерть, упиваясь своей властью. – Ты никому здесь не нужна!
Я посмотрел на врачей. Люди в белых халатах с обреченным видом складывали инструменты. Тимофей Егорович зачем-то натянул мне простынь на лицо.
И в этот момент невидимая сила, как тогда, когда я услышала переговоры врачей в ходе операции, опять вознесла меня на невидимые облака. Я увидела сверху операционную, комнату за ней, где, обнявшись, плакали мои родители.
- Примите наши соболезнования, - говорил им доктор, простоявший всю операцию с Тимофеем Егоровичем. – Мы сделали все, что могли. Никто не мог предусмотреть, что у девочки…
В этот момент у папы зазвонил мобильный.
- Извините, - он отошел в сторону.
И я услышала, как он на повышенных тонах говорит с кем-то:
- Зачем вы сейчас мне об этом говорите? Вы же знаете, я в больнице… У меня только что умерла дочь…
Я не ослышалась? Это я умерла?
Я осмотрелась вокруг и ничего не увидела.
- Да пошел ты… сам знаешь куда! – Донеслись слова папы Богдана снизу. – Мне сейчас не до бизнеса. Да и вообще ни до чего нет дела. Мне вообще ничего не нужно!
Он вернулся к маме и обнял ее.
- Дорогая, успокойся. Мы ни в чем не виноваты, - говорил он, утирая слезы. – Дашенька знала, как мы ее любили.
- Вот именно, знала, - рыдала мама. – Если бы только она могла еще знать, как мы ее любим и как она нам нужна. Особенно сейчас!
«Я знаю, мамочка! – Пронеслось в моей невесомой голове. – Я не оставлю вас никогда!».
***
В операционной ничего не изменилось.
Тимофей Егорович снял с лица марлевую повязку и присел рядом со мной. Вернее, с тем, что осталось от меня там, внизу, под простыней.
- Эй, люди, - закричала я, - я вернулась. Мне с вами лучше. Сделайте же что-нибудь!
Но меня никто не слышал. Белые халаты продолжали со скорбным видом завершать начатое.
-Эй, да что же это происходит? – Взывала я. – Помогите!
- Вот видишь, - раздалось знакомое утробное клокотание. – Я предупреждала, ты здесь никому не нужна.
Смерть веселилась.
Мне даже показалось, она немного помолодела.
- Нет, этого не может быть, - решила я и набросилась на нее с кулаками. – Мерзкая, дрянная старуха. Ты не получишь, чего хотела.
- Уже получила, - хохотала Смерть, увертываясь от моих ударов. – Тебя больше нет. Сейчас ты пойдешь со мной в мир теней и там…
- А вот и нет, - раздался еще один знакомый голос. – В мир теней ты вернешься одна.
Обезьянка, стоявшая до этого молча на своей подставке, вступилась за меня. Она лихо прыгнула на шею Смерти и вцепилась ей в волосы.
- А ты, мать, постарела что ли? – Веселился Красавчик, вырывая у нее клок седых волос. – Фу, какая гадость – как пакля. Даже лапы противно марать.
- Ах ты, мерзость, - разъярилась старуха и попыталась стряхнуть седока. – Я разорву тебя в клочья!
Обезьянка ловко увернулась от ее острых, кривых когтей.
- Не на того напала, - известил Красавчик. – Это тебе не с медведями неповоротливыми драться.
Красавчик изловчился, схватил с эмалированной посудины какой-то острый инструмент и вонзил его Смерти в мягкое место пониже поясницы.
- Получай, старая, за все хорошее, - прокомментировала обезьянка и вовремя отпрыгнула в сторону.
Руки Смерти в очередной раз прочертили полукруг в пустоте и поймали только воздух.
- Ах, ты, гаденыш, я достану тебя! – Она в очередной раз бросилась на Красавчика. – Все, тебе конец.
Обезьянка схватила еще какой-то острый предмет и бросила в Смерть.
- А теперь лучше убирайся подобру-поздорову, - Красавчик взял еще один предмет с эмалированного подноса и удовлетворенно посмотрел на него. – Ты достала меня. Больше шутить не буду. Еще одно движение, и этот скальпель достанется тебе. Только уже не в заднее место. Больно оно у тебя костлявое.
Честно говоря, я не ожидала, что Смерть так быстро пойдет на попятную.
Надо запомнить и рассказать об этом всем. Вот только когда? У меня времени, наверное, не осталось на это.
Подумала и почувствовала, как руки и ноги потяжелели. Я не могла ими пошевелить, но уже ощущала их!
А еще я ничего не видела, потому что лицо, как выяснилось, было накрыто простыней, которую никто не спешил снимать.
- Красавчик, помоги, мне трудно дышать, - заорала я дурным голосом. – Сними с меня это!
Обезьянка дернула за край, и я увидела Тимофея Егоровича.
Он сидел рядом, безвольно опустив руки.
Его глаза казались пустыми и бессмысленными.
Но только один лишь миг.
Потому что в следующее мгновение, когда я вновь провалилась в небытие, светловолосый мужчина бросился меня спасать.
Красавчик потом рассказывал, как это было смешно, когда люди в белых халатах разом пришли в движение в операционной.
Я улыбалась для приличия, чтобы не обидеть плюшевую игрушку, спасшую вместе с врачами мне жизнь.
Но смешно мне не было. Я бы не хотела вновь увидеть лицо Смерти.
Чур меня!
Мои любимые папа Богдан и мама Мария думают также.
***
На улице, в парке перед больницей, было гораздо лучше, чем в палате.
Первая же мысль, вихрем пронесшаяся в моем сознание, не отличалась особой оригинальностью: «Вот она, свобода!».
Я сразу задохнулась от свежего воздуха и покачнулась.
Богдан и Мария успели подхватить меня под руки.
- Тебе не плохо, доченька? – Мама сильно волновалась. – Может, сразу в машину?
- Ну, что ты, все хорошо, - успокоила я ее и вдохнула полной грудью аромат зелени, цветущих цветов и нагретой солнцем земли. – Я просто забыла, что бывает так красиво. Все можно потрогать, ощутить, а не только увидеть из окна.
Я подняла голову, отыскала несколько окон игровой на третьем этаже и помахала рукой Красавчику.
Веселая обезьянка кивнула, и я точно увидела, как она задорно прочертила в воздухе своим хвостиком.
- До свидания, друг! – Прошептала я. – Спасибо за все. Я никогда тебя не забуду.
Меня переполняли чувства, с которыми поначалу справлялась с трудом. Хотелось подпрыгнуть и полететь.
«Нет, - осеклась я вдруг, - хватит, налеталась уже. Лучше ходить».
И я сделала острожный шаг, потом еще и еще.
- Ну, что ж, - сказала на прощание Ева Викторовна. – Хорошо то, что хорошо кончается. Это как раз ваш случай. Но не забывайте обследоваться.
Я поняла, что имела в виду Нежнинская.
Коварная болезнь может неожиданно вернуться. В самый неподходящий момент, когда ее уже не ждешь. Но со мной этого не произойдет.
После операции и специального курса врачи убедились, что опухоль не дала метастазы.
Пока не дала. А, может, уже и не даст?
Мне очень хочется в это верить. И я буду верить.
А еще я обязательно расскажу всем, кто меня услышит.
Смерть не так страшна. Ее можно и нужно побеждать.
Старуха умеет и будет отступать, когда вы этого захотите, сильно, очень- очень сильно захотите.
И особенно если с вами в трудный момент будут любящие вас люди.
- Дашенька, ты уверена в этом? – Нежнинская нежно улыбнулась, глядя на меня. – Тогда смело вперед и у тебя все обязательно получится.
Я посмотрела на растерянные лица папы Богдана и мамы Марии. Хорошо, что они не сумели разгадать мои мысли, как тетя Ева.
Им совсем необязательно знать, что я смотрела в лицо Смерти.
Владимир Ягозинский
апрель 2013 год