Степнов и не думал, что его дальнейшую трудовую биографию может так резко скорректировать простое наличие темно-красного билета члена КПСС. Имея доармейский опыт работы на различных учетно-экономических должностях и за штурвалом комбайна, он уже начал принимать тракторно-полеводческую бригаду ближайшего к райцентру целинного совхоза. «Побуду до лета возле родителей, - обосновывал он свое решение, - поступлю в институт, а там видно будет». Но виднее все-таки стало райкому партии, куда его направили для прохождения обычной в таком случае процедуры постановки на учет.
Быстро войдя в обставленный вдоль стен кинотеатровскими креслами холл, сразу же увидел табличку «сектор учета». Да и у дверей, к его удивлению, ни одного человека. «Ну, и ладненько получается, хоть и понедельник сегодня, - расстегивая куртку, весело подумал Аркадий.– Если так же удачно будет складываться и дальше, то еще на обратный автобус успею». Едва переступил порог кабинета, как уткнувшийся в бумаги худощавый с узким прищуром парень молниеносно окинул его взглядом и спросил:
- А тебя когда мы принимали? Что-то такого не помню.
- Я тоже первый раз вижу, - улыбнулся Степнов.
- Тогда по какому же вопросу? – настороженно посмотрел тот.
- Да я на партучет должен стать.
- Ну, извините, так бы сразу сказали, - приподнявшись из-за стола, перешел на «вы» комсомольский работник. – Оно и видно, что в этом здании впервые. Пожалуйста, в такой же кабинет этажом выше.
«Вот это другое дело, - войдя в системно заставленный металлическими шкафами и сейфами кабинет, подумал он. – Почти как в госбанке, где мне посчастливилось получать мизерный выигрыш, который выпал на единственную из большой родительской кипы облигаций. От остальных же пользы получилось больше – всю зиму растапливали домашнюю печку»… Не успел до конца вспомнить тот случайно нахлынувший эпизод первой зимы «хрущевской оттепели», как строго одетая завсектором партучета предложила ему присесть и начала изучать его открепительный талон. Задала несколько уточняющих вопросов и попросила подойти через пару недель. Потом еще раз глянула на открепительный и не очень уверенным голосом добавила:
- Хотя, знаете, все может быть и по-другому. Вы ведь стали партийцем в России, а к таким у наших секретарей райкома бывает внимание особое... Но не беда, координаты свои оставили, так что в случае чего найду.
- Да в совхозной конторе всегда будут знать, где я нахожусь, - с чувством исполненного долга согласился молодой коммунист и благодарно улыбнулся на прощанье партийной даме. Спустившись на первый этаж, решил из любопытства почему-то еще раз посмотреть на дверь предыдущего кабинета своего посещения. Рядом с ним увидел и другие трафаретки секретарей и отделов. «Так здесь оказывается целый комсомольский блок, - почти вслух заметил Аркадий. – Почему же и вывеску не сделать на весь этот отсек: мол, здесь находится райком комсомола, и не бегай, уважаемая молодежь, по всему партийному зданию. Неужели трудно было додуматься до такого простого, но важного пустяка?».
Быть может, он развил бы эту мысль и дальше, но едва отошел от райкомовского здания метров на сто, как услышал догоняющий его женский голос. Оглянулся и сначала не понял: бежит какая-то одетая по мерзкой осенней погоде женщина и зовуще машет кому-то рукой.
- Степно-о-ов! – донеслось повернувшимся в его сторону ветром. – Я же вас, вас…
Остановился, пригляделся и замер, узнав в машущей ему рукой ту же самую женщину из сектора партучета. Развернулся и быстрым, словно находясь на лыжне, шагом направился к ней. «Вроде бы и все данные ей оставил, что еще могло понадобиться?» - подумал он и в своем последнем полупрыжке чуть не наскочил на разулыбавшуюся хозяйку райкомовских железных сейфов и шкафов.
- Я же говорила, что к вам может быть повышенное внимание. Вот второй секретарь после ознакомления с открепительным талоном и решил встретиться, не дожидаясь вашей учетной карточки…
Разговор получился коротким, но конкретным. Как с секретарем колхозного парткома на Кубани. Только тому, желая обязательно попасть в армию, Аркадий ответил на предложение стать комсоргом хозяйства вежливым отказом. А в этом райкомовском кабинете возразить не смог, не оказалось подобных аргументов. Тем более что второй секретарь, узнав об уже начавшейся процедуре приема Степновым тракторно-полеводческой бригады, даже возмутился:
- Как это, что за самодеятельность такая? Человек еще на партучет не стал, а уже бригадирить пошел! Сейчас же позвоню совхозному парторгу и всю эту свадьбу вашу разгоню, как не имеющую партийного благословения. Ишь, кэвээновцы выискались! Вот и пойдите к Маслюкову, который как раз начал такие таланты по всей стране собирать…
- Прошу вас, не звоните, - обратился к взявшему телефонную трубку секретарю Степнов. – Он здесь не виноват. Это я не выдержал, без работы сидеть не смог, вот и обратился с просьбой о трудоустройстве. И что тут такого крамольного?
- А то, дорогой! – опуская на аппарат трубку, уже более спокойным голосом ответил он. – А то, что такие прошедшие армию и даже ее политотдел ракетной дивизии кадры нужны, прежде всего, нам, району. В хозяйство же можно вернуться в любое время, когда завалишь дело здесь.
- Какое это дело? – полюбопытствовал Аркадий.
- Райком комсомола, вот какое, - внимательно посмотрел на него уже седеющий по возрасту секретарь. – Для начала пойдешь инструктором орготдела. У них сейчас отчетно-выборная кампания, и работы там невпроворот. Да и обмен комсомольских билетов вот-вот объявят. В общем, думаю, не возражаешь насчет такого партпоручения.
Последние слова секретарь райкома произнес с интонацией, больше похожей на категоричное утверждение, чем на вопрос-предложение. Поэтому молодому коммунисту Степнову оставалось только иронично подумать: «Попробуй тут возрази, еще изобьет тебя ненароком, словно тот техникумовский военрук. У этого, хоть уже и не строевика, но ведь тоже дури в плечах хватает». А вслух лишь коротко произнес:
- Я всего лишь солдат. Пойду туда, где партии нужнее. Когда приступать?
- Нужно было еще вчера, - впервые улыбнулся ему собеседник и позвонил первому секретарю райкома комсомола. В тот самый первоэтажный отсек, какой буквально час назад критически осматривал только что назначенный инструктор. А уже вечером он вместе со своим заворготделом Алибеком, которого еще утром принял за комсомольского учетчика, был в совхозном клубе. Последний автобус ушел раньше, поэтому пришлось добираться в село не состоявшегося бригадира Степнова на «перекладных» - попутных машинах. Как ни старались, а все равно открытие отчетно-выборного комсомольского собрания совхоза пришлось на полчаса задержать.
Зато без всяких «проволочек»-заморочек прошла вторая, неофициальная часть. Парторг повздыхал немного и почесал затылок по поводу того, что забрали Аркадия и теперь придется срочно искать нового руководителя тракторно-полеводческой бригады. Вновь же избранный на комсомольский пост колобокообразный Салемгерей от радости этой трижды за вечер попросил слова и все три раза закончил свой тост словно заученным рефреном:
- Ну, за урожай наш полновесный… да до донышка стеклянного!
«Вот заладил, малышок, на правах хозяина стола, - подумал, наблюдая за подвыпившим комсоргом, Степнов. – Как в том анекдоте получается. Напились до начала свадьбы ее устроители и вместо того, чтобы другим наливать, все приговаривают: дескать, закусывайте, гости дорогие, закусывайте, не сидите как на собрании. Так и этот, видать, от усталости забыл о своих приглашенных».
- А ты почему не пьешь, Аркадий? – подошел к нему искрящийся жизнерадостностью Алибек.
- Да я не очень-то к этому делу, - безразличным тоном ответил начинающий инструктор.
- Смотри, парень, как комсомольский заворг тебе говорю, - приблизившись к нему, с улыбкой зашептал тот. – В нашем деле совсем без этого нельзя, а то посчитают за больного или стукача. Да и в обком не возьмут.
- То есть как это?
- А так, - взял его доверительно за локоть и отвел в сторонку словоохотливый заворг. – Был здесь первым секретарем райкома партии такой краснощекий здоровяк, Иван Прокопьевич Непийпиво, который уже давно на пенсии. Так вот до сих пор со смехом рассказывают, как он однажды принимал на работу инструктора райкома.
Заходит к нему первый кандидат на этот пост, а он спрашивает: «Ну, и шо ты могешь робыть, сынок?» «Да я ваш доклад перед партактивом за четыре часа напишу», - отвечает тот. Ладно, отправил его в приемную подождать. Заходит следующий: «Я ваш доклад, Иван Прокопьевич, часика за три сделаю». Тоже отправил. И вот на пороге появился третий. «А ты за сколь напышишь мой часовой доклад? – сходу спрашивает Непийпиво. «Не-е-ет, я другого профиля специалист», - отвечает тот. «Шо? Якого ж такого другого?!» Претендент посмотрел с опаской по сторонам, словно проверяя, нет ли здесь подслушивающих, наклонился к столу секретаря и почти прошептал: «Я могу даже в темноте на троих до грамулечки разлить». А Иван Прокопьевич разулыбался от неожиданности и тоже тихо-тихо сказал: «В орготделе есть стол, иды быстрэнько его занимай… И никому ны слова, а то в обком забыруть». Потом, когда старик перестал выпивать, его специалиста по розливу забрали в другую контору…
Так что пришлось Степнову за два месяца отчетно-выборной кампании в комсомоле освоить и это. Хоть и не стать таким «спецом», но выпивать большие дозы с малой закуской научился. Отрезвляющим аккордом стала лишь районная отчетно-выборная конференция, собравшая представителей всех комсомольских организаций этой степной округи. В кумачево-украшенном доме культуры все шло по заранее расписанному Алибеком и Аркадием сценарию. Не перепутали и вовремя дали в соскочивший с сидений зал магнитную запись Гимнов СССР и Казахстана, звучание которых даже вышибло слезу у стоящих в первом ряду в орденах и медалях ветеранов. Под бурные, продолжительные аплодисменты избрали почетный президиум конференции во главе с Генеральным секретарем Ленинского ЦК КПСС. С вечера отрепетированные ребята патетически выкрикнули «Родной партии слава!» и «Комсомолу слава!», а уже зарядившийся такой торжественностью и убранством зал эхом ответил: «Слава! Слава! Слава!»
В общем, ни по бойко зачитанному докладу рыжеголового «главного комсомольца» района, умело сбалансировавшего процент самоотчета, критики и самокритики, ни по выступлениям делегатов, ни даже по речи первого секретаря райкома партии – ни по каким признакам вчерашний ракетчик Степнов ничего нештатного в этом бюрократическом «полете» не заметил. Спокойны были и все остальные. И только когда дошел черед до выборов руководящих органов, произошло непредвиденное. Кто-то из активистов, словно пожелавший вписать в столь торжественное многоголосье и свой еще не окрепший басок, неуверенно выкрикнул:
- Да оставить руководство прежним.
- А это уже самодеятельность, - шепнул своему заворгу Аркадий. – Или начальство предусмотрело такой пункт без нас?
Но в это время первый секретарь райкома партии точно полоснул острым взглядом ведущего конференцию. И резко, опережая возможную поддержку такого несанкционированного предложения, встал из-за алеющего праздничным ситцем стола президиума.
- Товарищи! – хрипло откашлялся он. – Вы все видите, как интенсивно идет в стране омоложение кадров. Не потому что они плохие, а по возрасту своему уже пережили занимаемые должности. Дошла эта волна и до нашего края. Вот мы и, посоветовавшись с обкомом комсомола, решили поблагодарить за проделанную работу нашего сегодняшнего докладчика и предложить вам на пост первого секретаря другую кандидатуру – Владислава Гудилина. Это еще, если хотите, и наш партийный эксперимент: с заводского комскомитета – на первого секретаря райкома комсомола. Он прекрасный инженер-конструктор, убежденный атеист… Ну, в общем, надеюсь, поддержите…
- Что еще за херня? – с недоумением прошептал тоже замершему от неожиданности заворгу Степнов. – Мы же не так давно его еле втиснули на второй срок заводским комсоргом.
- Да замолчи ты! – недовольно толкнул его в бок Алибек. – Будешь племяшом генерала-кэгэбэшника, и тебя в гору повезут на белом коне. А пока запомни одну заповедь: «Партия сказала, комсомол ответил: есть!»
«Как же это так? – вынужденно обратился к самому себе вчерашний политотделовец и глянул исподлобья на съёжившегося в неестественной улыбке только что свергнутого секретаря. – Бывший моряк, весь еще в соку энергии и инициативы парень, и на тебе: переростка в нем нашли! Или действительно сработал блат, с которым в армии я за все три года ни разу не встречался?»…
- Ну, чего приуныл? – шепотом прервал его раздумья заворг и с ироничной улыбкой добавил: - Теперь станем атеистами-конструкторами и будем всем райкомом бороться с религией, но инженерным методом.
И не ошибся. Уже на третий день после конференции, сдав дела на заводе, новоиспеченный первый секретарь даже начал свое знакомство с райкомом весьма оригинально. Не с традиционного в таких случаях совещания сотрудников, а с бесцельного посещения их рабочих мест. И когда он неожиданно появился в комнате орготдела, хорошо знающий его Алибек, разговаривая с обкомом комсомола, внезапно замолк и словно потерял дар речи. Аркадий поднял от стола глаза и увидел перед собой массивный навесной замок. Его держал в худых с музыкальными пальцами руках застенчиво улыбающийся Гудилин.
- Чем это мы занимаемся? – глядя левым глазом на заворга, а правым - на Степнова, дважды клацнул железной дужкой долговязый первый секретарь. «Интересно, а к кому из нас он сейчас обращается? – стал мысленно разгадывать подброшенный самой жизнью ребус Аркадий. – Это у него такое сильное, почти вразлет, косоглазие! Вот почему, говорят, он хорошо на баяне играет, удобно ведь одним взглядом и басы, и лады охватывать. А вот руководить комсомолом, всей районной молодежью… Не знаю даже. Хоть бы «экспериментаторы» хреновы проинструктировали его, с чего да как начинать. А то ходит, как слесарь, по кабинетам с каким-то замком амбарным».
- Мы-то, Влад…, - запнулся в поиске правильного обращения к новому руководителю заворг, - прошу прощения, Владислав Хафизович, материалы нашей конференции оформляем, поджимают сроки…
- А я вот замок… еле гараж открыли, - не дослушал его ответ Гудилин.
- Это же пустячная забота и работа коменданта здания, - пытаясь сдержаться от смеха, заметил вставший из-за стола ростом ему до плеча Алибек. – А тебе… вам бы нужно первым делом собрать аппарат, познакомиться с обязанностями каждого сотрудника, с учетом этого проанализировать плюсы и минусы конференции, наметить нам задачи.
- Конечно, конечно, - еще чаще стал клацать поломанным замком Гудилин. – Вот дадите мне материалы, тогда и поговорим.
- Но это же большой, почти стостраничный отчет, будет готов только через неделю.
- Да? Так долго, – благодаря своему косоглазию окинул одним взглядом стоящих поодаль друг от друга орговиков их еще не вошедший в новую роль начальник. – Ну, ладно, я подумаю.
И тут ему повезло, напрягать мозговые извилины вовсе не пришлось. Уже к следующему вечеру наконец-таки собрал сотрудников и весь светящийся от этого радостью объявил:
- Через пару недель к нам приезжает областная комиссия по проверке атеистической работы в райцентре. Надо сделать несколько комсомольских рейдов по крестам да куполам.
- Это как по кладбищам, что ли? – с нарочитой наивностью уточнил Степнов.
- Зачем же! – выпучил раскосые глаза секретарь. – Это я образно, так сказать. А для непонятливых поясняю. Побывать в православной церкви, католическом костеле и в мечети, составить списки посещающих эти места комсомольцев и несоюзной молодежи. А потом начнем с каждым из них работать – вплоть до исключения из комсомола, чтобы навсегда покончить с этим позорным отравлением молодых душ. Поэтому подключиться к работе необходимо всему райкому.
- А как же тогда, Владислав Хафизович, нам быть с начавшимся в стране обменом комсомольских билетов? – с нескрываемым недоумением и подчеркнуто официально сказал заворг. – Весь же наш аппарат сейчас работает над составлением других огромных списков, досрочно выбывшей из комсомола и утратившей с ним связь молодежи.
- Вот и хорошо, - еще веселее стал секретарь. – К этим кандидатам на исключение прибавится еще сотня-другая, и только чище будут наши ряды. А то вишь комсомольцев уже развелось в районе больше, чем самой молодежи. Потому и проредить, проредить надо бы!…
- И только на том основании, что человек верит во Всевышнего? – задумчиво уточнил Степнов.
- Да! Пусть дома себе верит, а на публику выходить и тем самым агитировать других настоящий комсомолец не имеет права, - категорично заявил уже не улыбающийся Гудилин. Затем сосредоточился одним глазом на Аркадии и, сбавив голос, осторожно спросил: - А ты случаем не с ними же?
- Нет! Я такой же, как и вы, безоглядный атеист. На чем разошелся даже с родной матерью, поэтому и проводить ее толком на тот свет не смог.
Сказал прилюдно и задумался: «Сколько же раз она мне, родненькая, твердила, привычно сжимая от обиды свои сухонькие кулачки, никогда не лезть в чужую душу: «Она ведь, Аркашенька, как и тва жысть, дом и иго скарб, довжна быть ныпрыкосной. А супротив же – енто насилие над чоловеком, которо вправе учиняти тольки иго Создатель». А в связи с распространившимися в стране богохульством и притеснениями верующих, которых публично развенчивала специально созданная для этого и постоянно растущая группа ученых-атеистов, предрекла перед своей смертью даже скорый и неожиданный распад Советского Союза, резкий поворот лицом к Всевышнему самих «вождей народа». А мне с улыбкой сказала, что я еще буду с благоговением и много говорить и писать о Боге и его земной обители - церкви, фотографировать для газет и журналов храмы… А тут, мамулька родная, царствие тебе небесное, дошел я пока только до комсомольских рейдов по этим самым вот крестам. Но видишь, опять в этом не моя вина. Как поступить в такой ситуации – еще и не знаю»…
- Аркадий... Степнов! – ты вздремнул, что ли? – вывел его из короткого раздумья секретарь. – Или, может, обиделся за подозрение, тогда извини. И займись этим делом пока один. Подбери себе надежную группу парней и девчат – и, как говаривают верующие, с Богом!
- Против самого же Бога? – попытался иронично подметить нечеловечность предстоящей акции ее только что назначенный руководитель. Но все дружно рассмеялись, и начавшаяся в нем словно по сигналу материнского голоса борьба противоречий осталась никем не замеченной. Осталась для невидимой, но очень напряженной и мучительной работы только его мозга, его сердца, его души. Ибо он до сих пор не мог понять, почему же так массированно гонимая властью религия периодически ею же на всенародную службу призывается. К божьему слову и помощи взывают в годину всех военных испытаний, голода и разрухи, других жизненных потрясений. А главные библейские заповеди даже один к одному взяли в основу морального кодекса строителя коммунизма. Значит, верят в божественную силу этих заповедей, на них надеются, хотя в том никому и нигде не признаются.
Не так ли и мы, божьи дети человечества, поступаем по отношению к родителям своим? Чем прочнее становимся на ноги, тем больше забываем о них, призывая их себе на помощь только в минуты физического или душевного неравновесия. А пройдет эта тяжесть – опять мы забывчивы и независимы в поступках. Опять беремся за дела своего земного высокомерия, подобные и таким вот комсомольским рейдам...
Для начала, чтобы изучить реальную обстановку с посещаемостью храмов, он пошел туда сам. Оделся как можно проще, приспустил на глаза свою слегка кудрящуюся спереди шевелюру и, стараясь быть незамеченным, впервые переступил порог однокупольной церквушки, в которой не так давно и отпевали его мамульку. Стал в самый затемненный уголок и начал вглядываться в лица молодых прихожан. Их оказалось здесь действительно немало, знакомых ему по прошедшим отчетно-выборным комсомольским собраниям парней и девчат. Вот, стоит рядом с матерью, понуро и часто крестясь, комиссованный из армии по болезни бывший музыкант-трубач с танцплощадки. Чуть поодаль от него словно застыл на месте и что-то еле шевелит губами кудрявый водитель пассажирской автобазы. А рядом наверняка не знающая его с угрястым лицом бухгалтерша райбыткомбината. Слегка ссутулился подле алтаря совсем недавно похоронивший отца даже цеховой комсорг завода, с которого и пришел новый руководитель Степнова.
А вот робко вошла, надвигая на высокий с пышной прической лоб свой черно-красный платок, стройная секретарша директора нефтебазы. Едва заметив эту признанную парнями красавицу райцентра, Аркадий тревожно подумал: «А что у неё-то стряслось такого, зачем тоже пришла сюда?» И невольно вспомнил опять свою мамулю, которая с молодости очень долгое время не посещала церковь.
Когда же однажды, уже в ее старости, спросил о причине такого самоотлучения, она неохотно и с каким-то сохранившимся огорчением все же ответила. Оказалось, получив весть о предстоящей депортации с Украины, зашла в слезах с папаней в храм «выною своею прыпасти к лыку Божьиму». Помолилась в полумраке лампадном, немного успокоилась, поправила свою длинную черную косу и едва собралась уходить, как сзади послышалось мужское дыхание, нежно ухватившее ее молодое мягкое место. «Нэужель, - подумала она, - енто Степка мой от висти такой уже з ума тронувси?». Хотела даже в ответ незаметно как-то его приласкать, но слышит на ухо совсем другой шепоток: «Прыходь сигодни вэчэрочком, дивонько, до мэнэ…помолымося умисти». Повернулась испуганно, а то сам батюшка еще что-то хотел прослюнявить, но тут же чуть не вскрикнул. Это уже подоспевший папаня ухватил его своей натруженной ручищей за какое-то неудобное место. С тех пор и зареклась: «Поки молода, ни в какие цэрквы нэ пиду»…
«Эта же красавица, - еще раз глянув на стройную секретаршу, едва не произнес вслух Аркадий, - почему-то пришла. Почему? Либо сегодняшние девчонки ничего и никого не бояться, либо сами батюшки уже не по-мужски смиренные стали появляться в приходах… Такая же активность, наверное, и в костеле, мечети. А в итоге райкомовский список богомольной молодежи может оказаться больше, чем я предполагал». И он решил: надо выполнить поручение первого секретаря так, чтобы и списки были составлены, и ребята не пострадали. Но как это сделать? Не бегать же за каждым и предупреждать: мол, в эти дни по молельным домам не ходите, ибо проводится комсомольский рейд.
Подсказка пришла по дороге из храма, когда перед глазами словно вырос из вечерней темноты большой деревянный стенд «Комсомольского прожектора». Прикрепленные под его стеклом районная стенгазета с несколькими карикатурами на попавших в медвытрезвитель молодых выпивох, лежащих вобнимку с бутылками «борматухи», и объявления о предстоящих мероприятиях райкома навели Аркадия на необычную мысль. А что если разместить здесь и свое сообщение? Стенд ведь стоит у самой дороги, ведущей в городской парк и Дом культуры, хорошо освещен. И мимо его мало кто проходит. Подумал, и уже к следующему вечеру под этими текстами появился еще один, но наиболее броский: «В культовых учреждениях нашего райцентра проводится комсомольский рейд. Просим их молодых посетителей иметь при себе какой - либо из документов, удостоверяющих личность». Такие же объявления прохожие встретили и поблизости к самим местам предстоящих проверок.
А через три дня терзаемый создавшейся не по его воле ситуацией Степнов уже собрал свою рейдовую бригаду. Посмотрел на этих пятнадцать в брюках-дудочках парней и в спортивных трико девчат и мысленно ужаснулся: «Ну, чем не банда! Дай им только в руки по палке – на бандюг будут похожи, а по винтовке – даже за вьетнамских партизан сойдут. Такие же худенькие, патлатые, с горящими жаждой действовать глазами… Только те денно и нощно дежурили за каждым деревом и кустом, чтобы родину свою защищать, а этих я направляю веру у людей отнять…Разница лишь в одном: тамошний подросток Вань Чжень пролил свою кровь, а мой Ванька Чиж сейчас пойдет и доведет до пролития слез кого-нибудь другого. Потом и сам на этом духовно может надорваться. Нет-нет, так нельзя!»
- Слушай, Вань! И вы, ребята, тоже, - обратился после столь грустного раздумья к окружившим его участникам рейда Аркадий. – Если все сейчас завалимся в храмы, там может начаться просто никому ненужный переполох. Давайте сделаем не так. Направим туда по паре девчонок, они же у нас более деликатные и проведут операцию поспокойнее. А мы с ребятами тем временем пройдемся по местам массового отдыха молодежи, что-то случаи хулиганства участились. Лады?
- Лады! Нормальное предложение, - поддержал его Чиж. Согласно закивали головами остальные.
- Тогда вы с Иваном обговорите маршрут нашего рейда, а я девочек проинструктирую.
Сам же отозвал в сторонку заранее подобранных из наиболее лояльных к религии старшеклассниц и с достаточно заметным намеком сказал:
- Не думаю, что в ваши списки попадет молодежь. (А у самого в голове мелькнуло: «Наверное, поймут эти мои слова, да и объявления должны сработать»). Поэтому придется записывать лишь пенсионеров, и то никаких документов у них не спрашивать! Вы же здесь коренные, и так всех в лицо знаете…
В результате на стол первого секретаря райкома комсомола легли два списка. Первый – с фамилиями взятых милицией молодых нарушителей общественного порядка - вызвал у него приятное удивление: «Надо же! - заметил он про себя. – Какую добрую инициативу Степнов проявил, толковый орговик». А вот второй, составленный девушками, привел его в ярость. Там оказалось имя даже матери второго секретаря райкома партии, о которой пронесся пару лет назад такой кулуарный шепоток: мол, с целью сохранения репутации сына она в один из рейдов «кагэбэшников» сгоряча сунула библию в кормушку коровы, и та по незнанию своему сжевала эту святую книжицу вместе с соломистым сеном. Список украшали также фамилии отца совхозного парторга, старшей сестры секретаря райисполкома, которая спрятала в сарае икону и до сих пор найти ее не может, и бабушки самого Гудилина.
- Где же здесь комсомольцы и несоюзная молодежь?! – к удивлению Степнова сосредоточил на нем свой злобный взгляд первый секретарь. – Или они вмиг в твоих глазах помолодели? Предлагаешь воспитывать пожилых да престарелых! А которых помоложе своими несанкционированными объявлениями напугал, мудрец хренов?
- Зато честь комсомола сохранена, - не очень уверенно буркнул сидящий в углу секретарского стола инструктор.
- Ценою демонстративного срыва моего поручения?! – почти взвизгнул Гудилин и хмуро пододвинул к нему листок бумаги. – Нет уж, дорогой Аркадий Степанович, лучше пишите заявление со словами «по собственному желанию». После выходных рассмотрим.
И рассмотрели, но по-другому. Приехавший с проверкой идеологической работы секретарь обкома выслушал возмущение Гудилина и сказал ему один на один:
- Не с того начинаешь, Владислав. Тебе комсомол пока точно теща в первые дни после женитьбы: вроде и не чужая уже, но еще и не совсем родная… Конечно, с формальной точки зрения твой инструктор совершил служебный проступок. Но умный проступок. Сам подумай. Что бы сейчас было, получи область список увлекшихся религией комсомольцев? Уйма персональных дел, выговоров, исключений из рядов ВЛКСМ. И это в самый канун его 50-летия?!
Затем дружелюбно хлопнул приунывшего Гудилина по плечу и заключил:
- Вот и выходит, что если бы не этот так называемый проступок, то пришлось бы, возможно, писать такое заявление тебе самому...
А через месяц получившего извинение за этот инцидент Аркадия вызвали в обком и предложили должность руководителя его новой структуры – кабинета комсомольской работы. «За что это мне такое повышение? – подумал он после категоричного совета «даже не раздумывать». – За спасший репутацию района комсомольский рейд по крестам да куполам? Или, может, здесь тоже подбирают кадры, как тот бывший секретарь себе инструктора: «на троих в темноте до грамулечки»? Только вот я этой точности еще не обучен, пока лишь выпить могу до донышка».
И от этого сравнения Степнов рассмеялся сам себе так, что проходящие мимо по тенисто-зеленой улице девушки остановились, переглянулись и дружно показали ему пальцем в висок: мол, ты часом не свихнулся, парень? До этого он, конечно, еще не дошел. Но мальчишеский смех его уже был, что называется, сквозь мужские слезы...