- Эй! Карга! Отворяй давай,- медведем ревел обладатель зычного голоса. Хлипкая, словно наспех сколоченная из попавших под руку гнилушек, дверь в темную тесную избешку трещала под ударами пудовых кулачищ.
- Да иду-ж, ирод. Будет паклями махать-то, весь дом ходуном,- верещала злая старуха, пробирающаяся сквозь завалы какого-то ветхого барахла к засовам двери, - ну чего ломишься, дурья башка? Здоровьем Бог наградил? Дак я живо поубавлю, мне не долго через плечо поплевать.
Запыхавшийся, словно от тяжелого труда, детина отшатнулся от тщедушной, горбатой старухи, выскочившей на посеревший от старости деревянный порожек, громко протолкнул комок слюны в пересохшую глотку.
- Дитятко слегло,- наконец, выдавил парень, несводивший со старухи странный взгляд, в котором, казалось, боролись страх и надежда,- помоги, старая.
- Еще чего. Ваши выродки через одного мрут. Мне чево-ж теперь, разорваться на каждого?- старуха наигранно-тяжело развернулась спиной к растерянному человеку, повернула боком изуродованную старостью морду, кося подслеповатым глазом на попрошайку, недовольно проворчала,- сюда его тащи, коль годный какой, дак подыму.
Церемониться не стала, зашла в помещение, хлопнула скрипучей дверью, оставив парня наедине с тяжелыми думами.
- С ведьмой связался, дурак. Может ну ее, сам оклемается,- парень помотал взъерошенной башкой, вяло развернулся и, еле перебирая ногами по подмерзшему мху, поковылял в глубь мрачной чащи.
Старуха тем временем принялась разгребать беспорядок из посуды, покосившейся мебели, каких-то деревянных статуэток уродов-идолов. Уборкой ее действо назвать было сложно, скорее, она просто что-то искала.
Непонятным образом зашевелилась темень в одном из углов, чадящим мертвенным мраком шаром кинулась на горб старухи. Та, правда, не смутилась от случившегося, просто недовольно пробурчала:
- Знаю-знаю. Без тебя тошно. Получите все, что задолжала, когда помру.
Кусок мрака, вероятно, удовлетворился ответом карги, стек по телу и ногам старухи на пол и проворно рассосался по щелям в грязном полу.
Старуха с минуту постояла, словно прислушиваясь к чему-то, и дальше продолжила свое занятие.
Неожиданно бросила охапку рваного тряпья, старательно собираемого до этого по всему запыленному помещению, резво выскочила из избы.
- Притащился-таки. Ну, заноси в дом, да проваливай.
Перепачканы в муке бугай с таким же грязным мешком на широком плече, словно безвольная кукла полез на высокое крыльцо, в избешку не зашел - просто небрежно забросил ношу вовнутрь и встал истуканом, уставившись пустыми глазами в покрытые мхом бревна.
- Бестолочь,- зло гаркнула старуха,- я сказала, заноси и проваливай отседа.
"Бестолочь", ни говоря, ни слова, свалился с порога, неуклюже вскарабкался на ноги и будто заведенный пошагал прочь. Карга зло попялилась на зомбированного мельника, пока тот не исчез в переплетениях корявых сучьев, хромая и проклиная нерадивого слугу, удалилась внутрь своего жилища.
Под грохот из груды храма выволокла здоровенный котел, содрала пыльные клочья паутины, обтерла его засаленные внутренности подолом своего грязного тряпья и водрузила на треснувший до сердцевины столетний комель.
Не останавливаясь, чтобы передохнуть от, вероятно, значительной физической нагрузки (котелок-то весил килограммов тридцать), старуха попавшим под корявую старушечью руку крюком порвала мешок, рассыпая его содержимое по полу, тут же взлетающее в затхлый воздух жилища в виде белой мути, принялась засыпать муку в котел, особо не отмеряя нужное ее количество. Опустевший мешок отбросила на пол, даже раздраженно отопнула его под лавку и, кряхтя, принялась заливать в закопченную снаружи посудину воду.
Вновь раздался стук в дверь. Уже не ломающий древнюю древесину, а аккуратный, костяшками пальцев.
- Принесла нечистая,- проворчала карга, размашисто мешая густую квашню длинным, покрытым засохшим тестом веслом,- заходи уже, нечего под дверями стоять, не к добру.
Дверь под оглушающий скрип осторожно приоткрылась, через образовавшуюся щель в хату заглянула лохматая башка, в переплетениях грязных волос которой едва различались тоскливые, маслянистые глазки.
- Можно, хозяйка?- неуверенно спросил гость.
- Чего тебе? Не видишь что ли - не до тебя,- на удивление спокойно ответила старуха, монотонно мешая содержимое котла.
- Да вот, шел мимо, решил заглянуть на огонек. А ты неужто за стряпню взялась,- навязываясь на беседу, заискиваясь пролепетал Леший, проворно пробираясь к табурету в углу избы.
- Не про твою честь. Шишки грызи, человечины не получишь,- не смотря в сторону незваного гостя, огорчила его старуха.
- Да я и не думал ничего таково,- принялся оправдываться Леший,- а тесто-то тебе на кой понадобилось?
- Парнишонка занемог у купца. Пятый годок, а уже костью гнилой, не жилец, конечно, но как не помочь?
- Ну да. Беда,- поддакнул Леший,- раньше таково не бывало, чтобы люди изнутри гнили...
- Дурачье! От Божьей милости отнекиваются, вот и получают по заслугам. Совсем твердолобые стали, раз такие знаки уразуметь не могут.
В бледно-серое месиво полетел приличный харчок, скукоженная параличом рука нащупала в складках тряпья объемный кошель, нагребла щедрую горсть чего-то сушено-сморщенного и бросила в квашню.
- Ты бы не рассиживался без дела, а печь растопил, что ли,- проворчала старуха, начиная ворочать месиво котла в обратную сторону, изрезанные глубокими морщинами губы заходили ходуном, правда, ни одного звука изо рта карги так и не вылетело.
Леший не заставил просить себя дважды: что-то пролаял холодящим душу голосом, но с места не сдвинулся. Через мгновение в избу вкатился клубок из сухих веток, мха, какой-то трухи и незамедлительно запрыгнул в широкую топку. Затрещал-защелкал и вспыхнул зеленоватым пожаром, тут же сгинувшим, освободив, пишу настоящему огню.
- Пойду я тогда, не стану мешать, раз недосуг тебе,- нарушил сложившуюся паузу Леший, неохотно вставая со своего седалища.
Старуха никак не отреагировала, продолжала мешать квашню и быстро перебирать губами беззвучные слова.
Леший постоял немного на пороге и сгинул, не открывая двери, вникуда.
И правильно сделал, что не решил пройтись до своего логова по Яви.
За стенами жалкой избенки мало-помалу начиналось движение, полностью синхронное с движениями весла, мешающим тесто.
Движение ускорялось, начало гнуть сухие стволы мертвых деревьев, выравнивая их стволы по окружности вокруг жилища ведьмы. Невидимая сила добралась до чернеющих на глазах облаков, неминуемо затмевавших своими тяжелеющими массами дневной свет, подчинила их своему движению, завертела, словно воду в водовороте, начала притягивать к центру на земле, которым являлась изба на четырех корявых пнях, поднявшихся над землей на толстых, черных корнях.
Свет окончательно померк, в сгустившемся мраке заплясали бесчисленные тени, пачками начали всасываться в исполинскую воронку, теряющуюся распахнутой пастью где-то в неведанных высотах, разящих окружающее пространство снопами молний, с опозданием разрывающих мир вокруг громовыми раскатами.
Все живое спешило убраться куда-нибудь подальше, понимая, что это только начало надвигающемуся бедствию.
Лишь одинокая фигура, бережно несшая на руках закутанный в льняные покрывала объект, тяжело пробиралась сквозь завалы и ревущее злой силой пространство в самое сердце разбушевавшейся стихии. Через шаг падала, цеплялась одной рукой за торчащие во все стороны сучья и корни, другой держала драгоценную ношу и не желала отступать.
Наконец доковыляла до дверей ветхого жилища, чудом не развалившегося под неистовством рукотворной бури.
Купец ввалился в избенку ведьмы и тут же оказался в тишине и спокойствии, словно в другом мире, в котором не было даже намека на непогоду.
Детина осторожно положил свой груз на пол, скинул угол ткани с бледного, худого личика пяти летнего мальчика, перекошенного болью и страданием. Уперся обреченным взглядом исподлобья на взъерошенную ведьму и глухо бросил:
- Меня губи, но сына спаси.
- Пшол прочь, дурачье,- старуха словно и не слышала предложения мужика, схватила его за рваную, промокшую рубаху и вытолкала из жилища,- и полутрупа своего забери.
Разгневанная старуха на перепачканном тестом весле, словно на лопате вынесла тихое, закутанное в тряпки существо и бросило его в лицо отца. Захлопнула дверь.
Купец, поймавший сына, повалился с крыльца, тут же был подхвачен яростью бури, понесшей его прочь, но успел зацепиться за один из корней, и затащил себя вместе с ребенком под скрипящее крыльцо. Прикрыл его своим грузным телом от холода и порывистого ветра и зарыдал от бессилия спасти свое чадо.
- Размером с двухгодовалого бычка, а реву как от бабенки,- презрительно прошипела старуха, спускаясь к скорбящему человеку,- а ну выползай сюда, червя! И выродка тащи своего.
Старуха ухватилась костлявыми пальцами за русые космы купца и выволокла его из убежища. Схватила куль с ребенком и покостыляла в избу.
- Стой, карга,- давясь окончаниями, выдохнул мужик. Резво вскочил на подкашивающиеся ноги и побежал вслед за старой ведьмой, уже скрывшейся за хлипкими дверями.
Со всего маху врезался в трухлявую дверь, но та даже не скрипнула от сильного удара. Несколько растерялся и снова навалился на дверь, но вновь безрезультатно. Принялся пинать ее, проклиная мерзкую старуху, что, однако, никак не отражалось на реакции ведьмы.
Прекратил безрезультатные попытки, в отчаянии уперся лбом в мокрую древесину, соображая, что еще предпринять, чтобы вызволить сына.
Кроме варианта поджечь жилище твари, никаких мыслей в голову не приходило. Купец слегка успокоился, заглянул вовнутрь избы через одну из многочисленных щелей в двери и едва не рехнулся.
Ведьма, словно стряпуха, раскатывала на грязном столе здоровенный сочень, время от времени подсыпая в него муку, чтобы сделать достаточно плотным.
Когда со стряпней было покончено, карга выволокла беспомощное тельце из складок ткани и уложила на раскатанное тесто.
Купец уже давно догадался, что к чему, но был парализован пугающей мыслью.
Старуха между тем уже свернула края сочня, словно слепила большой пирог с живой начинкой внутри.
Тряпки, в которые был завернут несчастный, карга брезгливо собрала каким-то обломком и сожгла на тлеющих в печи углях.
Купец ударил кулаками в дверь, никаких результатов, конечно же, не добился, лишь наблюдал пугающее действо, происходящее внутри избы.
Старуха, между тем, уложила "пирог" на широкую деревянную лопату, обсыпанную сверху мукой, подбила края пострепушки и размашистым движением засунула лопату в печь.
Купец заорал, начал скрести черную дверь, обламывая ногти и загоняя под них длинные, гнилые занозы, рухнул на колени, задыхаясь приступом плача. Продавил в себе комок боли, вдохнул полной грудью воздух и вновь заорал, сползая на живот.
В щель под дверью обезумевший мужик увидел, как ведьма вытаскивает подрумяненный "пирог" из печи, что-то шепчем, едва не касаясь горбатым носом парящую от жара стряпню, и снова закидывает лопату в печь.
На отца неожиданно нахлынуло полнейшее равнодушие, он уже знал, что мертв, неважно сейчас или через минуту или сотню лет. Он пролежит тут, пока тварь, убившая его сына, не посмеет выбраться наружу. А там уже как получится: или он ее растерзает, или она его.
Карга за дверью вновь вытащила лопату из печи, пошептала что-то и засунула назад, но этого купец уже не видел.
Очнулся он от больного удара по лицу, сломавшего ему нос. Мужик скатился вниз с порога, принялся вставать на ватные дрожащие ноги, готовый схватиться с ненавистной старухой не на жизнь, а на смерть. Буря прошла. Странно, даже следов разрухи не осталось.
Ведьма стояла в дверном проеме и держала в руке узел грязной ткани.
- На, человечишка. Собакам скормишь,- к ногам набычившегося мужика прилетела подачка ведьмы, сама же она, ни говоря больше не слова, пошла назад в свое жилище.
Купец сжал кулачищи, из-за гнева даже не почувствовал ударившую по его ногтям боль от засевших под ними заноз и двинулся к двери избы.
- А ну, щенок, пакли прочь от ступы, - долетел гневный рев старухи из темного проема дверей, вслед за которым выскочил смеющийся пятилетний мальчик.
- Папка!- взвизгнул он звонким голоском и бросился, перепрыгивая через две ступени, на шею купца.
Ошеломленный мужик подхватил раскрасневшееся, словно распаренное, тельце ребенка и прижал к широченной груди.
- Папка! Я здоров, папка. Да?- мальчик сияющими голубыми глазами уставился в бледное лицо отца, то ли ожидая ответа, то ли просто сообщая отцу о своем исцелении.
- Здоров, сын,- сдерживая слезы, прошептал купец.
- А ну пошли вон, выродки! Всю поляну соплями испачкали,- старуха своим ревом, вероломно разрушила царящую идиллию, замахнулась железной кочергой, размышляя кидать или нет.
- Бабушка хорошая, пап. Я ее во сне видел, пока выздоравливал. Она из меня змею вытаскивала. Тяжело ей, пап.
- Спасибо, мать. Век обязан буду,- мужик поставил голого сына рядом и поклонился ведьме.
- Узел не забудь и собакам тесто скорми, чтобы недуг не вернулся, и ребенка одень, бестолочь,- рявкнула старуха, кидая с порога какую-то грязную тряпку и закрыла дверь.
***
- Здравствуй, хозяйка. Я зайду,- в обычной своей манере явился Леший.
- Будто ты сгинешь, если я откажу. Заходи уже,- страшная старуха сидела за заваленным мукой столом и перебирала какие-то сухие, сморщенные кусочки.
- Вылечила дитятку?- поинтересовался гость, усаживаясь на свое обычное место - табуретку в углу.
- Вылечила, делов-то. Папаша, правда, буйный оказался, чуть не покалечился пока ждал.
- Плохую же ты себе славу сыщешь: живешь как покойник, в избе смерти. Одна, в дремучем лесу. С чертями душой торгуешь. Ворожбой люд пугаешь.
Сейчас, вообще, начнут брешить, что детушек вкушаешь. Яглая, как собака.
- А тебе что за дело. Сам будто лучше. Поди, забыл уже, когда в последний раз человеком был,- огрызнулась старуха.
- Да мы с тобой, поди, еще почеловечнее тех будем. Хоть не забываем от кого корни идут, да знания имеем, а не втемяшенные кем-то суеверия. Сгинут они, коль не образумятся.
Они и верят уже слову, а не здравому смыслу. Как овцы - как скажет пастух, так и делают, главное, чтобы им блага обещали.
Старуха не очень вникала в слова собеседника, она их знала наизусть и была даже согласна с Лешим, но поддерживать беседу не собиралась, вредный характер карги значил многое.