Это были времена непроходимых джунглей, густых зарослей, горячих солнечных дней и струящихся прохладой горных рек, которые чем ниже спускались в зеленые лесные заросли, тем становились теплее.
Случалось, что полноправные хозяева этих лесов и гор – дикие звери, встречались с другими своими соплеменниками, бежавшими из родных мест, спасаясь от пожаров, мора или наводнений. Бывало разное после таких встреч, иногда даже кровавые драки, но чаще все заканчивалось лишь демонстрацией клыков, зубов и когтей, а потом новая свежая кровь вливалась в жизнь прежних обитателей, не давая той застояться и состариться.
Древние руины, некогда великого города, загадочной цивилизации, что хозяйничала тогда еще на равнинных землях, еще не превратившихся в непроходимые джунгли, стали убежищем для пугливых и вечно суетившихся обезьян.
Приматы, от маленьких мартышек, с золотистой шерсткой и длинными хвостами до грузных человекообразных обезьян, сидящих на горячих от солнечных лучей, камнях или висевших на ветвях больших деревьев, суетились, спорили, дрались. Иногда они сонно искали друг у друга паразитов, иногда убегали от хищника, воровали фрукты у соседей, а то и у друг друга. Так проходила их маленькая суетливая жизнь, которая казалась слишком суетливой, суетливой по птичьи.
- Почему бы нам не спуститься на равнину? – Павиан, что уже давно мечтал уйти из мертвого города в низину, где, как ему казалось, властвуют только королевские звери, вроде леопардов и львов, забывая, что равнины столь же открыты и для гиен, серн и газелей.
- Каждый живет в своей среде - вмешался старый одноглазый павиан, который когда-то тоже был вождем, затем, потеряв силы, был изгнан новым вожаком и вот, к закату жизни, пристал к новой стае. Мы соседствуем лишь с птицами и никто, даже леопард не в силах добраться до нас. А вместе мы сможем даже крупного зверя обернуть вспять, зачем нам спускаться туда, где хозяйничают быстроногие серны и могучие хищники?
- Ты стар и глуп, - другого на месте старого павиана уже ожидала участь быть избитым, но мудрый старик снова этого избежал, впрочем как и всегда, уж больно стар, мудр и спокоен он был, отчего внушал уважение и даже страх у самого вождя, - если мы будем жить, где исстари живут львы и леопарды, мы станем вождями, мы станем страшны для всех!
- У них есть то, чего не хватаем нам, - не унимался старик, глядя на закат своим единственно уцелевшим глазом.
- Клыки? – Усмехнулся вождь, - взгляни на мои, - он разинул свою пасть, украшенную большими клыками. - Когти? Зато мы метко метаем палки и камни.
- Мы не охотники, мы не степенны, мы умеем загонять в угол, только своих слабых соплеменников, даже гиена и та станет для нас угрозой.
- Хватит! – Не выдержал вождь, подняв свой голос, перерастающий в крик, - если ты боишься, старик, то сиди и дрожи от страха сам, не сбивай с толку соплеменников!
- Все боятся, даже львы, - уже тихо добавил старик.
В этот вечер злобу, как и всегда, молодой вожак, сорвал на самых слабых в своей стае, затем его гнев улетучился, и снова наступила тишина.
В эту ночь не спал только старый павиан. Единственным глазом, он смотрел на небо, усыпанное звездами, и одинокий месяц.
«Хорошо, наверное, ему там, - вздыхая, думал старый павиан,- один, а вокруг только звезды. Смотришь вниз, и все кажется мелочным, все кажется суетливым, таким далеким. Я слышал, далеко за горами и реками, живут народы, которые верят, что на луне живет заяц, который все толчет и толчет снадобье бессмертия, а зачем? Зачем это бессмертие нужно, если века жить так, как живем мы?».
Старик снова вздохнул, чувствуя, как усталость берет вверх, сковывая его веки, отправляя в волшебный мир грез.
«Вот бы жить как хищные птицы, как леопарды и львы, - в тот же момент подумал он, - хотя, кто знает, о чем мечтают они».
Утро было суетливое, ветреное, наполненное тревогой, которая витала в воздухе.
«Скоро тошнотворный запах крови наполнит это утро, - догадался старик, - и крови будет больше нашей».
Как всегда, опытный старый павиан оказался прав. Племя еще никогда не несло таких потерь. Не помогли ни количество, ни камни, ни палки. Ошарашенные и взбешенные такой надменностью и наглостью, мирно спящие львы и леопарды, разорвали незадачливых обезьян в клочья.
Но вожак не унимался, это поражение сделало его еще более яростным, он все чаще и чаще срывал злость на слабых собратьях, в итоге забив маленькую самочку. Правда после этого, он словно успокоился, но так и остался угрюм.
- Мы не правильно поступили, - начал вожак, - надо было объединить всех обезьян, живущих в мертвом городе, объединить под нашим руководством, ведь мы агрессивнее, мы страшнее.
- И обиженней, - подумал старик. - Что может быть хуже озлобленного существа, которое не может постоять за себя, если он найдет таких же, то всю злость и ненависть он постарается излить на тех, кто слабее его и как он будет счастлив, если сильный и уверенный в себе, вдруг оступиться и рухнет в пропасть.
- Но остальные обезьяны не хотят сражаться, им живется и так не плохо, - сказал один из молодых павианов.
- Да и как мы заставим подчиняться их своей воле? – Вмешалась старая самка.
- Нужно придумать что-нибудь, что-то такое, что нас поднимало бы в глазах остальных, что заставило бы их бояться нас! – Воодушевленно сказал вожак.
- Может старый павиан нам поможет? – Предложил один из членов стаи.
- Нет, в этом я вам не указчик, - ответил старик, - вы только приблизите кончину стаи. У вас, быть может и получиться объединить остальных, вы придумаете способ, как им вам поверить, а потом, через какое-то время и они станут вас ненавидеть, больше, чем хищников, которых они боялись.
- Он только зря ест наши плоды и живет под нашей защитой, - насмешливо, сказал вожак.
- Фрукты растут сами на деревьях, - спокойно ответил павиан, - а прожить я могу и сам, я и так жил многие годы в одиночестве, если вождь не помнит, это стая позвала меня к себе.
Вожак проглотил эту горькую пилюлю, надеясь, что рано или поздно наступит час, когда старик сдохнет, пусть даже и не своей смертью.
Павианы начали обдумывать, как им запугать остальных обезьян, как сделать так, чтобы они боялись их, ждали их приказаний, служили им, словно рабы.
- Мы обманем их, - предложил молодой самец.
- Как ты обманешь шимпанзе, они намного умнеете нас, хитрее, да и живут так же дружно, как и мы, - не согласилась молодая самка.
- К черту шимпанзе! – Крикнул вождь, - начнем с маленьких мартышек, они глупы, беззаботны и слабы, по сравнению с нами. Пусть всевидящая старуха каждый день приходит к ним и рассказывает о своих видениях!
Слова о старухе заставили все племя умолкнуть, и только старый павиан ухмыльнулся, и поднялся на ветки, что находились повыше. Только он один понимал, что старуха, просто выжила из ума, ее видениям грош цена, в своих предсказаниях, она часто ошибалась, либо отвечала невпопад, когда не знала, что сказать, отчего ее слова толковались с особым сакральным смыслом. Когда-то, в небе, они услышали грохот, увидели огромную ревущую птицу, которая, не делая взмахов крыльев, мчалась вперед, быстрее соколов и орлов. С тех пор, старуха стала утверждать, что эта странная птица уже какою ночь приходит к ней и изъявляет о своих желаниях, которые, почему-то, всегда были на руку вождю и никогда не шли в разрез с его интересами.
Следующий день ознаменовался новыми выдумками вождя и сумасшедшей старухи. Где-то, вдали непроходимых зарослей, обезьяны увидели полуразрушенную статую, которая обильно обросла лианами и давно была облюбована птицами. Согнав бедных птиц, обезьяны сорвали лианы и начали поклоняться статуе, словно это был их первый вождь. Чем-то статуя напоминала обезьяну, только с огромными ногами и непонятными палками в лапах. На голове его была корона. Весь день, вместо сбора фруктов и поиска паразитов, все из мира приматов, кроме человекообразных обезьян, мыли статую, оттирали ее, а затем выставляли посты на ночь и на день, дабы отгонять назойливых птиц. Так начались новые убийства. Только теперь жертвами пали бедные птицы, что устраивали гнезда в трещинах статуи, пели свои песни, откладывали яйца. С тех пор стало тихо в этом участке леса, потихоньку забывали пение птиц взрослые обезьяны, а маленькие дети и вовсе не знали, что такое пение птиц. Более того, говорить о них, слушать их пение, считалось чем-то греховным, противозаконным и каралось жестокой расправой. Идолу стали приносить жертвы, в роли которых выступали самые непокорные или сильные члены стаи, отчего племя начало часто болеть. Но и здесь неунывная старуха с вождем придумали выход, провозгласив, что так задумал их предок, дабы только слабые управляли, а сильные, стыдясь своей силы, оставались их рабами. Казалось, все шло прекрасно и уже зеленый лес, в том месте, где давно уснули вечным снов камни, храмы и колонны, утих и стал страшен даже для его бывших обитателей: птиц и обезьян, однако не давали покоя жестоким павианам племя шимпанзе и бонобо, которые уж больно были самостоятельны и умны, их боялся даже леопард, который редко нападал на стаю, предпочитая случайных жертв, отбившихся от остальных.
- С ними надо что-то делать, - шептал старухе вождь, - ты понимаешь меня?
- Я скажу, что великий предок хочет их смерти!
- Нет, этого будет мало…
- Может стоит обвинить их в чем-то?
- Да…, - в глазах вождя блеснули огоньки радости, -да! Ты права, старуха. Мартышки обожают нашего истукана, они натирают его каждый день и очень негодуют, если кто-то осквернит их идола.
- Кто это сделает?
- Ты, - уверенно ответил павиан, - а потом, подделав следы шимпанзе, мы во всем обвиним их.
Этой ночью мартышки как и всегда стояли на страже своего идола. Послышался шорох и из кустов высунулась морда старухи с вечно встревоженными покрасневшими глазами.
- Это фрукты с самых вершин самых больших деревьев, вам, как верным хранителям наших обезьяньих традиций, вождь дарует это угощение, - сладостно льстя, сказала она, - не удивляйтесь их необычному вкусу, это особые фрукты.
На этом, старуха ушла, оставив стражников пировать в одиночестве. Через полчаса, под действием фруктов, что забродили на вершинах деревьев, мартышки уснули. Они спали до самого утра, и не видели, как вождь со старухой пытаются повторить следы шимпанзе вокруг забросанного гнилыми фруктами истукана.
С тех пор, как вождь решил покорить равнину, ни одно утро не проходило спокойно и старый павиан даже начал подумывать над тем, как бы покинуть стаю. Новый скандал и новая ссора. Теперь уже, вождь кричал на идоле, испачканном гнилыми фруктами, он показывал на нелепые следы, сделанные толи листьями, толи кусками бананов, и утверждал, что все это выходки соседнего непокорного племени.
Внезапно, в толпу ворвался старый павиан. Его единственный глаз злобно горел, он, впервые раздавал тумаки своим соплеменникам, чем озадачил даже агрессивного вождя. Никто не решался остановить старого павиана, даже сам вождь. Наконец, выплеснув злость и ярость, которые накопились в старике, как результат безрассудства и непомерной наивности своих соплеменников, старый павиан тихо начал говорить:
- Вы тупее пугливых антилоп, которые бегут к обрыву за первым, кто сорвался с места. Вы отправляетесь мерно и ровно к такому же обрыву, если вы перебьете друг друга лучше не станет никому, вы никому не нужны, кроме самих себя, тем более этому старому каменному идолу, который возвели много лет назад древние народы, что жили в мертвом городе, - после этого он посмотрел вверх на вождя, - об этом знают все, но почему молчат, - он резко повернулся к старым обезьянам, - почему же об этом молчите вы – старики племени, вам же рассказывали старожилы о судьбе мертвого мира?
Он прыгнул на ветку и исчез где-то среди лиан.
- Старик выжил из ума, - видя гнев на лице вождя, поспешила вмешаться старуха, - он был слеп и с двумя глазами, а теперь и вовсе стал безумен, что слушать такого старика.
За спиной старика еще долго слышались шум и стоны, крики и визги приматов разных племен. Старый павиан попытался закрыть уши, чтобы не слышать стонов и криков, но все равно, его еще долго преследовали.
- Чувствуешь бессилие и злость? – Донеслось с вершины сухого дерева, - обидно знать, что ты прав, а все считают тебя за сумасшедшего.
Павиан обернулся, стараясь единственным глазом увидеть кто разговаривает с ним, однако, солнце, спускаясь все ниже за горизонт, мешало разглядеть незнакомца.
- Не мучай свой единственный глаз, - спокойно продолжал голос, - я сижу на самой вершине.
- Ты – птица? – Спросил павиан.
- Орел, - ответил незнакомец.
- Не припомню, чтобы разные виды общались друг с другом, - сказал старик.
Низко наклонившись, он смотрел в землю, чувствуя как солнце припекает его шерсть.
- А тебе не тяжело жить? – Наконец, спросил он у могучей птицы, - у вас ведь тоже жизнь полна проблем.
- Конечно, полна, - ответил орел, - только я не припомню, чтобы кто-нибудь из-нас срывал злобу на слабых сородичах. Мы убивает друг друга, но не из-за камня, не из-за того, что кто-то из нашего племени этого хочет. Но вы живете в стае и этим сильны.
- Ты завидуешь нашей жизни? – Удивился старик.
- Нет, - ответил орел, - мне хорошо, хоть я и один. Ты не представляешь, сухопутное, как приятно парить над землей…, - голос птицы изменился, словно стал мягче, мечтательней, - какие вы маленькие и смешные внизу, насколько неповторимо сорваться вниз, камнем и падать, падать, падать, пока земля не станет совсем близко, а, затем, расправив крылья, скользнуть у самой земли.
Старый павиан молча сидел, глядя на землю, потом посмотрев на свои потрескавшиеся лапы.
- Наверное, ты прав, - тихо сказал он.
- А хочешь взлететь? – Внезапно и стремительно, спросил орел.
- Зачем издеваться над стариком…
- Я не шучу! – Огромная птица, схватив павиана, ворвалась в голубую небесную бездну.
Яростный поток ветра охватил тело старого павиана. Страх, паника и восторг, слепившись в причудливый ком, охватили его, рождая какое-то небывалое чувство внутри. Через несколько минут, устав от ноши, орел спустился с счастливым и испуганным стариком на землю.