«О чем это я?»
Ах, да…. Поля. Почему это слово не дает мне покоя? Вот так, приснится какая-нибудь чушь, прицепится к памяти и противно скребет-скрежещет потом целый день…. Все-таки плохо, когда высокая температура сжигает мозги, и мысли разбредаются. Поля, так поля. Какая разница, какой ребус разгадывать? Сосредоточься, любезнейший Аркадий Аркадьевич. Раз не можешь встать, хотя бы голову заставь работать. Негоже раскисать…
Итак, поля… Оно, конечно, поля бывают разные. Сельскохозяйственные, например. Их «замечают» из окон автобусов проезжающие мимо туристы, и эти «заметки» вызывают или восторг своей коверно-зеленой красивостью, или непреодолимую скуку бесконечными правильными геометрическими фигурами…
Но к чему мне эти сельхозугодья? Я же не в прямом смысле…
Ага…. Бывают поля футбольные, и тоже «замечательные. Но мои мучения не о спорте. Все время вертится в голове нечто алогичное. Вот оно: литературные поля. Всем полям поля! Любая чужая заметка на них, или пометка, особенно человека знаменитого, является поводом для урожайной диссертации - как минимум. А собственная заметка – хоть маленьким, но шансом, зацепиться в анналах истории литературоведения и прорасти сквозь десятилетия темой для чужих исследований.
Уже теплее…. А продолжим! Лишь бы мозги не плавились.
… Но бывают и ничейные поля, принадлежащие исключительно чистому листу бумаги, где еще ничего не родилось. А поля…. уже существуют и ждут. Ждут, когда произойдет этот безумный гормональный выброс мысли на девственно белом листе. И тогда рядом c непонятными пока словами и знаками, практически сразу же, появляются авторские заметки, выдающие сначала сомнения автора, потом не очень уверенные убеждения и, наконец, такой махровый рационализм, что невольно ухмыляешься: погиб гормон – невольник мысли.
Еще теплее, но все же не то, что меня цепляет… Дальше. Дальше. Дальше!
Соавторство, сопричастность к рождению «литературного ребенка» налагает огромную «ответственность» на поля. Они, поля, «понимают», что могут спасти рукопись, а могут погубить. Поэтому очень «переживают» за то, чем «засеет» их автор. Например, когда просто рисует - к восторгу ли читателей, держащих в руках рукопись, к скуке ли самого автора, заблудшего в длиннотах собственных описаний и рассуждений. Просто попутно рисует портрет героя, еще не описанный словами, но уже «увиденный» им. Или природу, для которой на бумаге еще тоже не нашлось красочных выражений.
И поля терпят, принимают и этот «сор» с многочисленными вопросами и восклицаниями, и другой – с рисунками, лишь бы взошло из всего этого окультуренное слово, окученная мысль, а не сорняк…. Спасибо полям!
Все это понятно даже мне, следователю оперативного отдела, человеку, далекому от литературных занятий. Ведь самое изысканное литературное «произведение», выходящее из–под пера нашего брата, это протокол, а самое весомое, это отчет…
Господи, к чему вся эта бредятина? Как же раскалывается голова! И жар…. Словно не на ночном вызове был, а всю смену у мартена стоял. Увезли домой прямо с «поля боя». Потерял сознание сразу, как только увидел труп. Хорошо, свой медик быстренько привел меня в чувство, а водитель увез домой. А то было бы два трупа: один похужей, другой посвежей.
Последняя картинка, зацепившаяся в памяти: размозженная мужская голова на клавиатуре ноутбука. Слева – стакан с водой, рассыпанные из баночки таблетки от упавшего на неё пистолета. Справа - кровавая лужа, что растеклась от компьютера под чистые листы печатной бумаги и далее на пол, к теплым домашним тапочкам…Чистые листы? Не совсем! Там, на полях, были какие–то заметки, значки…. Как же болит горло! Надо выпить еще таблетку.
Вставать было не просто тяжело, а очень тяжко. Но за водой надо было идти на кухню. Придерживаясь за солидный круглый стол, с невероятным трудом я поднял себя с дивана. Побрел…. Когда возвращался в комнату, невольно прищурил глаза. Яркий свет солнечного утра раздражал, был просто невыносим. И я обреченно потащил свое, отяжелевшее от недуга тело, дальше к окну, чтобы задернуть темные шторы.
Там, за окном, заваривался новый день, постепенно закипая, стремительно ускоряясь, придавая вкус, цвет и запах новому временному отрезку жизни, который к вечеру, остынет, поблекнет, а к ночи будет, как чашка чая, выпит до дна.
А пока людской муравейник привычно разбегался по делам, сновал в разные стороны, ухая хмурыми, железными дверями подъездов, хлопая веселыми блестящими дверцами припаркованных у дома машин. Эти звуки улавливали мои, итак заложенные гулом и звоном уши, и передавали в воспаленный мозг, как глухие удары стотонного молота. Но даже эту неприятную какофонию делового утра перекрывал жуткий скрежет, идущий из глубины двора, где находилась детская площадка.
Да что же это такое? Я с невероятным усилием дотянулся до фрамуги, чтобы наглухо закрыть от себя весь белый свет, и с удивлением отметил: площадка была пуста. Оно и понятно. Это единственное время, когда домашние дети еще спят, а детсадовские разошлись или разъехались по своим дошкольным учреждениям. И только фигура молодой женщины в черном платье, спокойно сидящей на качелях, нарушала дизайн временной пустоты. Длинные концы черного легкого газового шарфа поднимались при движении, напоминая крылья ангела печали. Она монотонно раскачивалась, глядя в одну точку – на мои окна, а металлические качели исступленно скрипели, словно оплакивали кого–то. Привидение утром? Это уже слишком! Просто видение? Фантом? Чушь!..
Я захлопнул фрамугу, задернул шторы и по тому, как все поплыло перед глазами, окончательно понял: сегодня из меня командир «боевого расчета» просто никакой. И снова рухнул на диван.
А где телефон? Ага, под подушкой. Вам, уважаемый Аркадий Аркадьевич, только бы день простоять, да ночь продержаться…
- Алё! «Смольный» на проводе! Слава, я сегодня пас. Думал, к утру полегчает. Но, видимо, простыл капитально. Температура запредельная. Не горло, а горнило. Бред, видения и прочая лихоманка. Отлежусь денек. Будешь за старшего. Я Егорычу позвоню. А к вечеру жду ко мне на «оперативное совещание». Да, и еще. Купите по дороге еды, а то в моем холодильнике мышь повесилась. Лады? Ну, до вечера. Я отключаюсь...
Так о чем это я? О полях…. Дались мне эти поля! Все! Отключаюсь.
…Он шел по бескрайнему пшеничному полю, раскинув руки, улыбаясь каждому колоску, и лихорадочно вспоминал строчки раздольного припева популярной песни:
«Не сравнятся с тобой ни леса, ни моря»…. Как там еще? «Здравствуй, русское поле! Я твой тонкий колосок!» Замечательно! Очень поэтично!
А навстречу ему шел огромный комбайн, гремя натруженным железом, зверски зажевывая и перемалывая колосья огромными челюстями и выплевывая сзади аккуратные кипы-пачки печатной продукции: книжечки, в половину листа формата А-4, под рубрикой «Криминальное чтиво» и названием…
- Ну, где тут наш «самый больной в мире Карлсон»? Вот жизнь! Идиллическая Аркадия! Мы тут с ног сбились, убивца ищем, а он подушки мнет и в ус не дуёт. Аркадий Аркадьевич, подъём! Вечеряет на дворе, не пора ли детворе…
Сотрудник отдела, «второй номер боевого расчета» и, по совместительству, специалист хорошего настроения Федор Крылов, бесцеремонно прервал мой сон и в одну минуту заставил стол фруктами – продуктами, а тишину заполнил треском безостановочной речи:
- Представляете, Аркадий Аркадьевич, наш Слава сейчас в магазине чуть до смерти не перепугал кассиршу. Набрали мы продуктов, подходим к кассе, а он, строго глядя в глаза упитанной особе, произносит сурово: «Настал час расплаты». Она побледнела, схватилась за сердце. Видать, рыльце – то в пушку. А он, как ни в чем не бывало, продолжает: «Сказал прокурор, рассчитываясь в столовой за обед. Шутка!» Улыбается и подает деньги. У той руки задрожали…. По-моему, мы сегодня сэкономили…
- Уймись, Федорино горе. – Остепенил его «первый номер боевого расчета» Слава Долин. - Не трещи! Видишь, у человека голова раскалывается.
- Голова – не головешка, пошипит, пущай, немножко. На простудное коварство есть у нас свое лекарство… - И Федя достал из пакета «главный аргумент». Взяв бутылку за горлышко, как гранату, пригрозил: – Прошу меня не провожать. Где тара, знаю. Всем лежать! – И пошел на кухню, хрипловато припевая «лядовскую» песенку «Тара, тара, тара, тара, тара та-та там… Что за прелесть, эта песенка».
- Водички там попей! Для чистоты оперного голоса! – Крикнул вслед ему Слава.
- Меня с воды рвет! – Послышалось в ответ. – А вот вставишь в слово «вода» всего одну букву, и сразу в нашей буче, боевой, кипучей, жизнь пойдет легче, а, может, и круче!»
- Какой талант пропадает в милицейских застенках! – Выдохнул с некоторой долей зависти Слава, раскладывая по одноразовым тарелочкам мясную и рыбную нарезку. – Вот мы издеваемся над ним, а он, возьми, да и стань, лет эдак через пяток, писателем на вроде Льва Гурова. Только все детективы будут исключительно уникальными - в стихотворном варианте. Представляете? Поэма - триллер «Красногорский маньяк». Или: поэтическая кровавая драма в трех частях «Хруст французской булки».
- А вот булку, кстати, мы забыли купить. В кухонной «Аркадии» нашего шефа сухой корки даже нет. – Федор гибким официантом вынырнул из кухни с подносом в руках. - О прозе жизни только прозой.
- Сейчас к соседке схожу. – Я стал подниматься с дивана, морщась от боли. – Тут пенсионерка на площадке рядом живет, в шестой квартире. Зоей Ивановной зовут. Я иногда обращаюсь к ней: уборку в квартире сделать, перехватить там по мелочи соль, сахар. Когда времени нет в магазин бегать…. И вообще, как вы проникли в мою квартиру, охламоны?
Но встать не успел. Голова закружилась, и ноги сами подкосились, не сделав и шага от дивана. Слава успел поддержать мою падающую тушу, ибо весил я к своим сорока годам не менее ста кило, что часто являлось поводом для Фединых шуток. При встрече он улыбался и говорил, что я выгляжу «на все сто». За столом у всех в рюмках были скромные пятьдесят граммов, мне он наливал непременно сто, объясняя разницу в весовой категории, ласково называя мою тару «СТОпариком», а, чокаясь, спрашивал нараспев голосом Никулина: «По СТО, паровоз?» На день рождения дарил каждый раз новый горшок со СТОлетником, сопровождая фразой, которую все знали наизусть: «Я пью за твой МЕНТалитет! ЗаСТОлью быть и за СТО лет!» И повседневно в разговорах употреблял слова, где непременно выделял эти пресловутые «сто». Типа « кони в СТОйлах заСТОялись». И так далее и тому подобное. Я не обижался. Даже, когда сравнивал с Карлсоном. Тренировка мозгов оперативнику никогда не мешала. А работник он был, каких поискать…
- Сидите, Аркадий Аркадьевич. К соседке я сам сбегаю. - Слава заботливо укрыл меня пледом. – А квартира ваша, кстати, была открыта. На звонки вы не реагировали. Мы уже беспокоиться начали, а Федя просто дернул за ручку, как за веревочку, дверь и открылась. – Мягко, как ребенку сказку, рассказал уже по пути в коридор Слава и взялся за ручку двери. – Вы ее просто изнутри не закрыли. Да это и понятно. Все-таки надо было в больницу…
- Ничего не помню. – Я нахмурился, тряхнул гудящей головой и зарылся глубже в теплый мягкий плед. – Федор! Ну что там? Излагай! Ты тут обронил: «убивца ищем». Для красного словца или …?
- Спешу порадовать, сэр. Стопроцентное самоубийство. Пу! – Федор вилкой показал на свой висок. – Ой, на себе нельзя показывать. – Полез в карман и веером разложил фотографии. - Все сделали, как положено. Понятые опознали труп. Гришин Филипп Степанович, обанкротившийся руководитель издательской фирмы «Гриф». Три буквочки от своей фамилии оторвал, да одну от имени. Стало быть, еще и владелец. Вот вам первый мотив. Безутешный отец, потерявший недавно сына – наркомана. Передоза. Вот вам второй мотив. Брошенный муж и отвергнутый любовник. Третий, хотя и косвенный, но мотив. На счетах ноль. Квартира и загородный дом заложены. Посмертная записка, как эпитафия на собственном памятнике: «Жить дальше не имеет смысла». Почерк его. Сотрудники издательства в шоке. Опросили всех. Зацепок никаких.
По свидетельству домработницы – в квартире ничего ценного не пропало. К ней самой претензий нет. Работала по рекомендации знакомых. Консьержка и соседи подтвердили, что никого из посторонних и подозрительных не видели. Проверили близких и родственников. С женой в разводе. На наследство не претендует. Любовница за границей с другим «папиком». Невеста сына – студентка юридического факультета. Характеризуется положительно. Отец, узнав о пристрастии сына к наркотикам, надеялся, что она поможет ему справиться с бедой. Так и получилось. Сын «завязал», начал заниматься спортом, восстановился в институте. И вдруг срыв. Причем со смертельным исходом. Вот такие пироги…. Осталось дождаться подтверждения медэкспертизы и баллистиков. Позвонят с минуту на минуту. И всё: тело зарыто, дело закрыто…
- Что за пистолет? Откуда?
- «Макаров». Разрешение и регистрация в порядке.
- Хранил в сейфе?
- Не факт. В офисе – исключено. Сейфа в домашнем кабинете не нашли.
- Странно. Должен быть. Если есть, что скрывать, то тайник просто обязан быть.
Вошел загадочный Слава с хлебной нарезкой на любой вкус – кому ржаной, кому пшеничной. С порога отрапортовал Федору:
- Ты не поверишь, Фэд, эта пенсионерка…
- … оказалась пионеркой! – закончил за него фразу, глупо улыбаясь, Фэд. Так звал его только Слава, сократив для удобства Федора Эдуардовича Добровольского до трех букв. К тому же такое удачное совпадение с инициалами легендарного Феликса Эдмундовича Дзержинского встретишь в органах не каждый день.
- Ну не настолько, чтоб пионеркой… Очаровательная женщина, сорока пяти лет, не боле. Видел бы ты, как она захлопотала, когда я сказал, что Аркадий Аркадьевич приболел. «Ой, у Ниро ангина? Может, лекарства нужны? Или бульончик сварить?» Я сначала не понял. Говорю: «Какой Ниро?» А она смутилась: «Извините, это я по–свойски, зову его так. Уж очень он похож на Ниро Вульфа, героя детективов Рекса Стаута». Я, шеф, даже позавидовал вам: в соседстве у брутального Ниро Вульфа от Стаута эдакая моложавая колоритная миссис Хадсон от Конан Дойла. А возьмете нас с Федей в вашу достопочтенную кампанию Ватсоном и Арчи?
- Ага! Мы сбросимся с зарплаты и купим вам красное кожаное кресло! А обаятельная миссис Хадсон окончательно сойдет с ума и сделает вам предложение! – Мигом подхватил идею Федор, и оба преданно посмотрели мне в глаза.
Я улыбнулся благодарно: «Развлекают немощного больного. Ну, пусть Федор! У этого фигляра язык без костей, потому что помешан на острословах – философах типа Губермана, Крутиера, Малкина, Жванецкого…. Вон даже на моем столе поставил в рамочке чье – то изречение:
«На жизненные катаклизмы
Смотри сквозь призму афоризма.
Философический подход –
Защита от любых невзгод».
Я даже знаю, какой афоризм вертится у Федора сейчас на языке по поводу соседки. Поэтому, запивая водой новую порцию лекарства, глянул на него исподлобья предупредительно строго: тема личной жизни под запретом. И все же он, этот вольный афоризм, прозвучал … из уст Славы.
«Переживет наш мир беспечный
Любой кошмар, как чепуху,
Пока огонь пылает вечно
У человечества в паху».
Я поперхнулся. Нет, это какая-то зараза! Вячеслав Долин, серьезный, ответственный работник, степенный и строгий отец двоих детей и туда же! Я его теряю…»
- Договорились! – Вдруг неожиданно для себя сдался и я, хлопнув по пледу потной ладонью и, по-мальчишески беззаботно, принимая игру.
Так уж неожиданно? Эти два антипода сейчас играли на одной стороне, деликатно затягивая и меня в омут своей бравады. А я и не сопротивлялся. Когда–то, много лет назад, я сам выбрал их в свои помощники, почувствовав родственные души. Для меня это было очень важно, кто работает рядом. Кроме необходимого в нашем деле профессионализма, эти двое обладали набором тех человеческих качеств, которые у многих утрачиваются с годами. У иных моральный потенциал и вовсе становится нулевым. Так сказать, издержки профессии. Мои же «бойцы» избежали этой участи. К тому же обнаруживали достаточно высокий интеллект – результат постоянного самообразования при имеющемся высшем. Странно было бы их называть просто ментами-ищейками, псами–сыскарями. Странно и обидно. Это были единомышленники с абсолютным музыкальным слухом. Какую бы высокую тональность в расследовании я не задавал, они улавливали мысль с полуслова, с полу взгляда и при грязной и грубой работе изящно доводили дело до конца.
И мне, человеку с двумя высшими образованиями, пришедшему работать в органы исключительно из любви к ребусам, было просто комфортно с ними, учитывая, разумеется, и тот немаловажный момент, что мимоходом мы могли увлеченно обсуждать выставки художников, концерты в доме музыки или новинки литературы.
Сметливый Егорыч, повыше званием и должностью, потому и откладывал в отдельную стопочку дела, связанные с криминалом в искусстве, называя наш «боевой расчет» не иначе, как «Пиквинским клубом». Отнюдь не по роману знаменитого Диккенса, а по идентичному названию кружка разночинной интеллигенции, что существовал в Екатеринославе в середине девятнадцатого столетия. Вначале его еще называли «Обществом самосовершенствования». Собственно, мы и не возражали, скрывая под умной иронией желание иногда поребячиться, поиграть в свои игры. Но Егорычу – лишний фант! Энциклопедист!
- Договорились! – Тверже повторил я, заметив паузу недоверия в перекрестных взглядах «бойцов». Видели бы вы эти лица! Оба сияли, как будто им выдали премию за отличную службу. А в глазах, на самом дне, поселились лукавые чертики.
- За совместное детективное агентство «НАВХ»! – моментально среагировал Федор, перейдя на шепот, и первым поднял рюмку. – Правда, Шерлока Холмса у нас нет, но когда появится, добавим еще одну букву.
- Или наш Ниро не потерпит конкуренции? – Продолжал куражиться Слава, потерявший окончательно весь серьёз.
- Элементарно, Ватсон. В данный момент я просто не вынесу звука скрипки. – Снова механически подыграл я естественным хриплым голосом, чувствуя прилив непонятной энергии от неизвестного вируса, гуляющего по квартире. - Осталось завести на крыше оранжерею с орхидеями и можно забыть милицейскую текучку, как плохой сон…
- А что? Сон был очень плохой? Значит, правильно, что разбудили… - Похвалил себя Федор. – Главное, говорят, когда приснится плохой сон, надо поставить сначала правую ногу на пол и сказать: «Куда ночь, туда сон» и он никогда не сбудется…
- Нет, Федя, сон был странный, но сдается мне, что вещий. Будто подсказывал что–то. И разбудил ты меня на самом интересном месте. Как сейчас вижу, поля, комбайн, кипы книг под рубрикой «Криминальное чтиво» и с названием…. Вот тут-то, Федя, ты и въехал в мой сон с милицейской мигалкой.
Зазвонил телефон Славы, и все дружно рассмеялись: у обоих моих помощников в качестве зуммера был закачан сигнал милицейской машины.
- Эксперты. – Коротко сообщил нам Слава, взглянув на экранчик, и сразу посерьезнел. Мы перестали жевать и греметь вилками и уже по выражению его лица поняли, что у коллег никаких сомнений нет.
- А я что говорил? – Поспешил резюмировать Федор.
- Да не скажи. – Слава отложил телефон и нацепил на вилку блестящую маслину. - Одно смутное сомнение таки терзает вашего доктора Ватсона, то бишь меня. Вскрытие показало, что перед тем, как покончить с собой, наш клиент принял снотворное. На баночке со снотворным и на стакане с водой только его отпечатки. Вопрос на засыпку: зачем? Если при своем нервном состоянии хотел хорошо выспаться, то да. Доза не смертельная. Тогда почему вдруг решил застрелиться? Ну, выпей вслед еще пяток таблеток и засни вечным сном, если уж решил расстаться с жизнью.
- Не накручивай на пустом месте. – Остановил его Федор, вновь наполняя рюмки. - Мало ли? Согласись, что накушаться снотворного, это как–то по-женски. Вот он и решил уйти из жизни по-мужски. Ну, за досрочное освобождение от уголовного дела?
- А может, в этот отрезок времени после принятия лекарства, что-то подтолкнуло его на отчаянный шаг…. Тогда, ЧТО? - Отставил рюмку Слава.
- Или КТО? – поставил «стопарик» и я, выразительно посмотрев на своих помощников.
- Ну, началось! «На колу висит мочало, начинай сказку сначала». Оно нам надо?
- Надо, Федя, надо. Китайские мудрецы советуют: «Лучше вернуться и сделать сеть, чем плыть по течению и мечтать о рыбе».
Федор внимательно посмотрел на свою рюмку, вздохнул, но не поставил, а полувопросительно и настойчиво переквалифицировал тост. – Тогда за первое дело тайного сыскного агентства?
- Умница. Быстро соображаешь, когда выпить хочешь. - Все тут же загремели рюмками, приняв мою фразу, как «добро» на тост и на продолжение, уже нелегального расследования. – Ты, Федя, с утра займись документацией по делу, чтобы Егорыч не сомневался. Де – юре все должно быть чисто. А де-факто ... Не нравится мне эта стерильность жанра. Мы со Славой наведаемся еще раз в квартиру издателя, пройдемся «бредешком», поищем ответы на наши вопросы, а вдруг и выцепим какую криминальную рыбку. Ключи в служебном сейфе?
Слава кивнул, не прерывая трапезы.
- Ну, вот и славненько, Слава. С утра захватишь их и ко мне, на лихом коне. Прикроешь, Федя?
- Лягу на амбразуру, шеф! – Вытянулся во фрунт Федор, держа у груди рюмку, как ружьё.
Звон рюмок перекрыла трель звонка входной двери.
- Вольно, Федор. Раз уж ты стоишь, прими гостя.
Федор, не смущаясь, опрокинул содержимое рюмки, лихо закинул в рот кусок колбасы и пошел в прихожую. На пороге обозначилась фигура улыбающейся соседки. Федя галантно шаркнул ножкой и пригласил войти. Зоя Ивановна, при параде и симпатичной прическе, сходу «запела»:
- Ой, соседушка дорогой, Аркадий Аркадьевич, да как это вас угораздило простыть в такую жару. Я, как узнала, подумала, надо выручать. Вот пирожков напекла. Конфетки к чаю купила. Травку для полоскания горла заварила. Да меду принесла гречишного. Очень полезный медок! У меня знакомые в деревне пасеку держат на гречишных полях…. Угощайтесь на здоровье!
« Опять поля! Что же это за напасть такая?»
- Ну, что вы, Зоя Ивановна, не стоит беспокойства! - С приклеенной улыбкой на изможденном от болезни лице благодарил я нашу заочную «миссис Хадсон», принимая поднос из заботливых женских рук.
- Вы уж извините, что так бесцеремонно вторглась в вашу мужскую кампанию. Я не претендую на роль миссис Хадсон, но хотя бы сегодня быть полезной в качестве повара Фрица при знаменитом Ниро Вульфе…. Еще раз извините. Выздоравливайте. Спокойной ночи.
И она скромно прикрыла за собой двери. Парни удивленно переглянулись. Первым очнулся Федор:
- Она что? Под дверью стояла?
- Вряд ли. Интеллигентная женщина. Начитанная. Детективы любит.
- А вот Ниро Вульф свято верил, что все женщины либо безумны, либо коварны. Либо безумны и коварны одновременно. – Припомнил с подозрением холостяк Федор и вопросительно посмотрел на меня.
- Вряд ли. – Снова односложно ответил я. А Слава добавил в защиту соседки, уважительно - снисходительно улыбаясь, и тоже нараспев:
- Но миссис Хадсон - в нату-у-уре…
Я подтянул спадавший с колен плед и устало заключил:
- Ну, что, господа сыщики? По пещерам? Больному нужен покой.
- А что? И чайку не попьем? – Федор крутил в руках оригинальную конфетную коробку в виде небольшой книжицы, пытаясь вскрыть, то есть, раскрыть ее. – Ну, миссис Хадсон! И конфеты в тему! Обложка зарубежного детектива. Поль Грин «Перевертыш». Первый раз слышу. Ты читал, Славич?
Слава отрицательно замотал головой.
- Наверное, из современных авторов. Их за границей, как и у нас, нынче пруд пруди. Так, может, «почитаем» под зеленый чаек?
- В другой раз! - Я откинулся на подушку и прикрыл глаза. – Совещание окончено. Всем спасибо. Свободны!
«Бойцы» беспрекословно замолкли. Но еще минут пять Слава ходил на цыпочках, унося все со стола на кухню, а Федор мыл посуду, стараясь особо не греметь вилками и рюмками. Шепотом попрощались и исчезли, подарив мне море тишины и покоя.
В пору бы радоваться блаженному состоянию тела и гармонии с окружающей средой, но, увы! Воспаленный мозг сразу же выдал задачку: вернуть тот самый сон и досмотреть его до конца, хотя бы узнать название книги. Попытка не удалась. Сон не шел. Отодвинув в сторону эту «головную боль», я поднялся, чтобы прополоскать на ночь больное горло настойкой соседки. Прошел на кухню, налил лекарства и взглядом уткнулся в конфетную коробку. Повертел в руках, покрутил, тоже удивился: и до чего же не додумаются производители, лишь бы товар раскупали! Отодвинул конфеты, начал полоскать «огненное дышло», проговаривая грассированное французское «р» и… резко выплюнул содержимое в мойку вместе с безумной мыслью: «А вдруг?»
Наутро, поднявшись без особой боли и скрипа, я решил для пущей бодрости первым делом пустить солнце в мою опочивальню. Взялся за шторы и услышал снова назойливый скрежет металла. Осторожно, чуть раздвинул ткань и выглянул воровато во двор.
На качелях снова сидела она, женщина в черном, и смотрела на меня в упор, невозмутимо и отрешенно. Точнее, сквозь меня, словно не она, а я - привидение или фантом. Я смутился, будто меня поймали на неприличном деле, резко раздвинул шторы и обнаружил под окнами машину Славы. Когда я выходил из подъезда, бросил взгляд на детскую площадку. Качели были пусты, лишь медленно, по инерции, раскачивались. Без скрежета, но с тихим стоном.
- Слава, ты здесь, на детской площадке, никого не видел? – Спросил я спокойно, пристраивая свою телесную немощь на сидение, рядом с идеально выбритым и полным жизненной энергии сотрудником.
- Так восемь утра. Суббота. Все дети спят. – Слава включил зажигание и свою голову одновременно. – А-а-а! Женщина молодая только что прошла.
- Куда? – Спросил больше механически, чем заинтересованно, отмечая про себя: «Стало быть, не фантом. Уже легче».
- Так в ваш подъезд, Аркадий Аркадьевич. Ну, что? Едем?
И я быстро, скорее машинально, бросил взгляд на окна своей квартиры на втором этаже. Тишина. Перевел взгляд через лестничную клетку на окна квартиры Зои Ивановны. Фигура в черном застыла на фоне белой занавески. Рука женщины медленно поднялась, и перекрестила меня с высоты своей скорбной печали.
- Едем! – Уже разгадав часть непонятного явления, ответил я, достал носовой платок и вытер обильный бисер пота на лице. А потом спокойно улыбнулся, но не Славе, а мысленно - затейливому рисунку новой, но, уверен, подающей большие надежды, версии в нашем нелегальном расследовании.
Предъявив консьержке свои удостоверения, мы поднялись на лифте к квартире издателя Гришина. Слава аккуратно оттянул листочек с печатью и быстро справился с замками.
- Думаете, что-нибудь новенькое найдем? – Слава пропустил меня первым, предусмотрительно оглядывая лестничный проем.
- Даже не сомневаюсь. – Я размашисто шел по просторному коридору, направляясь прямо в кабинет, отмечая по пути, что после кровавой расправы хозяина над собой и посещения оперативной группы домработница все тщательно убрала в квартире. – Без обиды, Слава. Я не сомневаюсь в том, что вы сделали все, как положено. Тут другое. Магия интуиции…
Вчера по известной причине я не успел разглядеть кабинет, этот «шедевр» дизайнерского искусства, поэтому, как только вошел, остановился на пороге и присвистнул:
- Чтоб я так жил, как вы прибедняетесь, господин Гришин! - Ноги моментально утонули в высоком и теплом ворсе зеленого «газона» - ковра.
Я ожидал, что квартира будет приличной. Все–таки, не моя «хрущевка», а элитный дом в престижном районе города. Но чтоб такое…. Выполненный в двух уровнях за счет прикупленной на верхнем этаже квартиры, кабинет напоминал императорскую приемную в стиле ампир с подчеркнуто монументальными формами и богатым декором. Изысканная мебель, массивные подсвечники на мраморном, правда, электрическом камине. Над ним в массивном золоченом багете полотно конъюнктурного художника Ильи Глазунова «Вечная Россия» или, по-другому, «Сто веков». Пригляделся внимательнее: разумеется, фото на ткани, типа баннера, но впечатляет. Интересно, почему именно это полотно предпочел хозяин квартиры? Собственные амбиции? Я не мог оторваться от картины, не разгадав этой загадки. Ага, вот и ответ. Из глубины композиции, где у Глазунова был изображен за решеткой Емельян Пугачев, на зрителя смотрело лицо… издателя Гришина. Бородка, усы… но, разумеется, без очков. Странная ассоциация! Издатель – бунтарь? Не похоже. Ну, да ладно. Шальная мысль, что сие неспроста, и обязательно найдется объяснение, успокоила меня, и я вернулся к делам сугубо прозаическим. Хотя все в кабинете давало пищу для размышлений.
Вот огромный дубовый стол со столешницей такого же цвета, как и ковер. На нем единственный предмет- ноутбук последней модели, который даже не контрастировал со всей этой ампирско – вампирской квази-роскошью, потому что был подобран в тон и в закрытом виде напоминал обложку старинного журнала. Вся остальная оргтехника – сканер, принтер, факс, стационарный телефон, подсобные канцтовары - были спрятаны на полке под объемной столешницей.
Я оглянулся, чтобы позвать Вячеслава, и снова онемел. Двери кабинета изнутри были обрамлены декором в виде Триумфальной арки, что, как известно, стоит в Париже на площади де Голля. «Мм-да… Роскошная безвкусица или безвкусная роскошь! Это ж, каким «наполеоном» вы себя возомнили, Филипп Степанович, если не стесняетесь выставлять на показ такое «богатство»? Представляю, что там, в загородном доме. И это всё на доходы от издательского дела фирмы средней руки? Позвольте вам не поверить».
Первое убеждение подняло настроение, и, напевая игриво детскую колыбельную- ужастик «Во палатах, стиль ампир, жил да был один вампир…», я двинулся вдоль стен для более тщательного досмотра.»
Одна стена полностью была отдана книгам, что красовались позолоченными, посеребренными, коленкоровыми переплетами, давая фору любой городской или музейной библиотеке. Меня, словно магнитом, потянуло к полкам с изящными фолиантами и раритетами, но остановился я неожиданно у неприметного бокового книжного шкафа, что стоял в проеме между книжной стенкой и окном. Здесь скромными рядами выстроились современные издания. Судя по названиям на корешках, книжечки популярных среди пассажиров и вахтеров любовных романов, боевиков и детективов. Что-то подсказывало мне, что надо начать осмотр именно отсюда. И я, уняв приступ благоговения перед книжной стариной, распахнул дверцы «криминального» шкафа.
- Слава, ты где? Займись, пожалуйста, компьютером.
- Да мы вчера перешерстили все его нутро на сто рядов! – Слава появился, видимо, из места, куда прописанный здесь бывший «царь» пешком ходил, и с нескрываемым изумлением присоветовал: – Непременно посетите, шеф, это элитарное «заведение». Думаю, на золотом унитазе не каждый день сидите…
- Есть на золоте – серебре, я еще понимаю, но «ходить» на золото…. Даже Наполеон, думаю, не позволил бы себе такого отношения к презренному металлу. И все–таки, Слава, неужели совсем ничего? Может, почта какая пришла?
- Уже смотрю. – Слава деловито защелкал клавишами. - Вчера были два письма от заказчиков. Сегодня ничего. А так – бухгалтерия, банки, договора, финансовые отчеты, адреса сбыта продукции, биржевые сводки. Все проанализировали. Упадок фирмы пришелся на кризис. Что еще? Адреса рекламных агентств, журналов, договора с ними, рекламные ролики. Ну, игры. Развлекался иногда.
- Какие игры предпочитал?
- Да мы и не открывали их, думали, ни к чему…. Сейчас посмотрю. Название папки - «Шняга». Ну и жаргон у нашего издателя. Ух, ты! Оригинально! Все игры четкой уголовной направленности. Это вам что–то дает?
« Если учесть решетку с Пугачевым – Гришиным»…. Сработало! Я достал мобильник. Нашел номер Федора.
- Федя, как дела? Егорыч не лютует? Вот и хорошо. Просьбочка одна образовалась. Пробей по базе сам, или поручи кому: исключительно по фотографии нашего фигуранта поищи его в прошлой жизни. Фамилию мог сменить. Да снимите бородку, усы и очки. Понимаю, что долго. Подождем.
Читая корешки экземпляров – образцов, как бегущую строку, отмечая знакомые фамилии авторов, остановил свой взгляд на зарубежных детективах. Мелькнуло что–то знакомое. Вот: «Зарубежный детектив. Поль Грин. «Перевертыш». А это уже теплее. Конфетки – бараночки…
- Слава, поищи, пожалуйста, в списке заказчиков вот этот конфетный детектив. Узнаёшь обложечку?
- А то. Так и не попробовали на вкус «зарубежный криминал».
- Еще не вечер. Отведаем. – Пообещал я, открывая книжицу в ожидании увидеть литературный оригинал конфетного аналога. На развороте - фотография автора и сведения о творчестве. Еще сюрприз! Автор – женщина! Полина Гриневская. Русская. Живет и работает в Париже, на Елисейских полях. Писательский псевдоним «Поль Грин». Где я видел это лицо? Ощущение такое, что совсем недавно. «Думай, любезный Аркадий Аркадьевич, включи свой воспаленный мозг, «полистай» знакомые и незнакомые лица… Полина. Поля. Елисейские поля. Бесполезно! Снова «глючит» на «полях». Температура полезла, и морозит, как с похмелья. Дались мне эти поля!»
- Есть, шеф! Договор о продаже авторских прав на литературное издание и разрешение автора на использование рекламной обложки для набора конфет в виде книги. Юридические адреса сторон, подписи, печати. Все чисто. Проверить проплату заказов?
- Притормози. Лучше взгляни сюда. Тебе это лицо никого не напоминает? У меня с памятью на данный момент, сам понимаешь, напряженка. А ты у нас общепризнанный «фейс – контроль»…
- Так это та молодая особа, которая вошла в ваш подъезд. Только здесь она в светлой одежде, без шарфа на голове.
- Женщина в черном? Ты уверен? – Я лично не был уверен, ибо лицезрел издали весьма расплывчатый силуэт. Вздохнул и положил книжку рядом с компьютером. – Захвати с собой. Боюсь, порву… на части.
-Что, шеф? Чем глубже в лес, тем толще партизаны?
- И не говори. – Я подошел ближе к коллекции оружия, что висела на стене, вынул из великолепно инкрустированных ножен шпагу, встал в стойку. - Один, русский, уже распух до Наполеона. Другой, француз, превратился из мужчины - писателя в русскую Пиковую Даму – вамп. Кто на новенького? – Попытался я сделать выпад, но голова закружилась, я потерял баланс, и шпага тут же превратилась в третью ногу, на которую успел перенести часть тяжести тела. В таком неприглядном виде и застал меня звонок в кармане. Запросил внимания мобильный телефон.
- Слушаю, Федор. Что у тебя? Ага. Елисеев Филипп Степанович. Бывший начальник колонии строгого режима. Вышел на пенсию. Сменил место жительства. Новый адрес не известен. Ну, теперь известен. И новейший тоже, с постоянной пропиской на небесах. Спасибо, «боец», за добытые ценные сведения. «Гриф» остается под грифом «секретно». Посылаю тебе «первого номера боевого расчета» для скорейшего завершения бумажных дел. И снова ко мне, на «тайную оперативную вечерю». Лады?
- Ничего себе, перевертыш! – Слава, пораженный услышанным, внимательно крутил в руках книгу. Книжный издатель – бывший «кум» на зоне? У меня не такой длинный нос, как у Буратино, но я чую, что «здесь какая – то страшная тайна». Нам копать и копать это «поле чудес»!
«Поле, русское поле!.. Комбайн… Пачки книг… «Криминальное чтиво» с названием…
Поль Грин. «Перевертыш»… Я мучительно пытался снова соединить мои сонные галлюцинации, новую информацию и лезущую в эту неясную криминальную картину черную женскую фигуру. «Допустим, если Гришин – Елисеев «вписал» себя в эпическое полотно Глазунова исключительно, чтобы оставить свою прошлую жизнь в истории, то каким боком в нашем сюжете черное привидение с Елисейских полей?» Банальное « Cherchez la femme» от Дюма так и путалось под ногами.
И потом. Что–то неуловимо ускользает от меня здесь, в кабинете. И ответ лежит где – на поверхности. Я вложил шпагу в ножны, посмотрел дубовым взглядом на дубовый стол, закрыл глаза и представил лежащую на клавиатуре голову издателя…
Стоп! Вот оно…. Вспомнил! Тогда, на вызове, перед тем, как отключиться, я обратил внимание на странную вещь. На столе, среди прочих печатных, лежала рукопись с фамилией автора, названием книги, в которой заметки на полях уже были, а сам лист оставался чист и невинен. То есть, абсолютно чист - ничего не стиралось, потому что ничего не писалось. Это было очевидно.
Что же меня так поразило? Рассуждая логически, можно предположить, что некий автор, возможно, и сам Гришин, сначала делал заметки, значки рисовал на полях, чтобы потом расшифровать свои мысли рядом. Мало ли, решил испробовать себя в творчестве. Тем не менее, странность привлекла внимание. Помню, подумал тогда: «Прошлый век какой–то! Сегодня все, даже старички-писатели, сразу на компьютере работают. Тем более, в наличии у нашего такой крутой…. А тут рукопись, карандашом….»
- Слава, вспомни. Это очень важно. При первом осмотре на столе находились чистые листы печатной бумаги с карандашными заметками на полях, значками разными. Где они?
- Так все было залито кровью. Домработница наверняка выбросила их в мусоропровод.
- Значит, должны существовать и те, что уже исписаны полностью. Вывод?
- Ищем сейф. - Слава настолько увлекся романом, что отвечал, не поднимая головы. Потом захлопнул книгу, встал и заходил из стороны в сторону. - Мы все стены и полы простучали, стол осмотрели и ощупали, книжные полки прошерстили. На втором этаже, где спальни, тоже проверили. Даже лоджию обшарили. Кстати, там такой зимний сад! Рекомендую, как будущему цветоводу…. – И снова уткнулся в криминальное чтиво.
- Верю. Думаем дальше. – Пожал я плечами и устало присел на низкий подоконник, полностью заняв его своим грузным телом. Отекшие ноги поставил на небольшой, отделанный зеленым бархатом, табурет и расслабился в позе Будды. Иногда помогает думать. – Ну-ка, грамотей, напиши правильно и отгадай: что делал слон, когда пришел Наполеон?
- Ха, травку щипал. Детская загадка – « на поле он». Как и эта: «Поляки пели журавлями». « Поля кипели…» – Слава оторвался от книги и серьезно посмотрел на меня. - Думаете…?
- Думай, не думай, а без сейфа не разберешься! – Развел я руками, чуть не потерял равновесие, и, чтобы не упасть, ухватился за низ подоконника.
У Славы вытянулось лицо, будто он увидел привидение.
- Спасайтесь, шеф! – Громко прошептал он, не в состоянии отклеиться от стула.
Я проследил за его взглядом и в следующую минуту с резвостью юноши вскочил.
- Святые угодники!
Громада «криминального» шкафа угрожающе надвигалась из угла, медленно перекрывая оконное пространство. И просто переехала бы меня, не будь я прытким Буддой. Случайно нажатая потайная кнопочка открыла довольно приличный проем стены, любезно приглашая к заветной дверце сейфа, лишь контурно обозначенного на стене.
- Ну, Буратино – сан, где будем искать золотой ключик?
Слава заворожено подошел к сейфу-невидимке. Присмотрелся и обнаружил пятачок - кнопку с эмблемой Триумфальной арки. И просто нажал внутрь. Дверца легко отошла.
- А ларчик просто открывался. – Скромно потупил глаза шалун-интеллигент, он же – несостоявшийся «медвежатник» Слава Долин. И в поклоне, двумя вывернутыми ладошками показывая на таинственный ларчик, пригласил «принять работу». - Готово, хозяин!
Я, с достоинством правопреемника и обладателя криминальных «сокровищ», продефилировал к распахнутому зеву тайника…. Валюта на черный день и одна, единственная, пухлая красная папка с той же эмблемой. Первая страница – контурная схема части Парижа: Елисейские поля, площадь Звезды с расходящимися лучами - улицами и аркой в центре неё. Все лучи венчались гербами…. российских городов. Такие же гербы я увидел на мультифорах с документами внутри. А документами были как раз те листы, но уже сплошь испещренные карандашными заметками на полях и столбцами цифр на основной части. Левый товар? Двойная бухгалтерия? Но не по продаже книг же! Прямо – таки, китайская грамота или средневековая тайнопись…. Не потому ли хранилось это не в офисном компьютере, не на флэшках, а в домашнем сейфе, подальше от постороннего глаза?
И в претензии на эстетство не откажешь. Наш фигурант истово играл в Наполеона, уверовав не только во внешнее сходство (а был он небольшого роста, лысоват и плотноват), но и во внутреннее превосходство. Кто еще так изящно мог продумать планы, выстроить стратегию и тактику? Так глубоко и красиво законспирировать свой бизнес?
Чем же вы «засеяли» свои «Елисейские» поля, господин Елисеев – Гришин?…
И я понял, чего не хватало в этой императорской приемной – большого портрета Гришина в образе Наполеона. Нынче модно косить под благородно – родовитых предков. И, если этот портрет сноба – карлика еще не висел, это не значит, что он не существовал. Наверняка пылится где-нибудь в тайной комнате загородного особняка в ожидании очередной встречи со своим гражданским «визави».
Я сложил документы, закрыл сейф и, довольный находкой, в несвойственной мне манере, скорее подражая Федору, засвистел милый мотивчик песенки Джо Дассена: «О, Champs – Elysees»… И сразу почувствовал, что эта шалость не только улучшила мое настроение, но принесла немалое облегчение больному организму. Очень не хотелось возвращаться в роль ворчливого начальника – брюзги. Пошарив ладонью под подоконником, справа, я нащупал потайную кнопочку и еще раз полюбовался легким и бесшумным движением книжного айсберга. Мысленно сопровождая восхищением: « Если мастер из уголовников, то все равно, настоящий Левша. Ювелирная работа. Нет слов».
- Поехали, Слава. Ключи вернешь на место. Меня тоже положи, где взял. У меня микстуры, процедуры и лечебные физкультуры… сном. А сам – в отдел. Все проверь. Дело не сдавайте. Меня – тоже!
- Обижаете, Аркадий Аркадьевич.
- Вас обидишь. Могли бы, например, обратить внимание на «следы» шкафа на паркете. Ведь не по воздуху летал! Рановато глаз « замылился», господа сыщики. – Все–таки не удержался я от ворчливого упрека, чувствуя, как с новой силой разжигает весь организм.
Проходя мимо консьержки, сидящей во всеоружии телефонов и видеомониторов, я кивнул на прощание. Но тут же остановился и спросил её:
- Уважаемая …
- Галина Павловна. – Натянуто и несколько надменно улыбнулась дама преклонных лет. - Я уже все рассказала вашим товарищам. У нас посторонних не было. Все пленки просмотрели. У нас мышь не проскочит…
- Верю, уважаемая Галина Павловна, даже ничуть не сомневаюсь! А кто «не посторонний» заходил к хозяину квартиры в этот день?
- Так только Кристинка, невеста сына. Бывшая теперь. Часто навещала будущего тестя. Бывшего. Господи, царствие им небесное! Совсем запуталась. Не знаешь, как теперь и говорить. Словом, после смерти сына Филипп Степанович давлением стал страдать, а в последнее время еще и бессонница мучила. Вот Кристина и присматривала, лекарства ему приносила. Девушка серьезная, ответственная, не чета нынешним сикухам…
- Кому, кому?
- Да этим, нынешним вертихвосткам, прости, Господи! - Поправилась и ничуть не смутилась Галина Павловна.
Я улыбнулся. Сколько ни живу, впервые услышал это слово из моего коммунального детства. Помню, в небольшом общем коридоре соседские девчонки, лет восьми – девяти, громко играли в мяч на счет: стукнут об стенку, потом перепрыгивают его и ловят. А соседка тетя Муся, дежурная по уборке, гоняла их веником, приговаривая: « А ну, брысь на улицу, сикухи!»
- Спасибо, Галина Павловна! – Я откланялся, выразительно посмотрев на своего, улыбающегося во весь рот, «бойца». Мол, упущеньице, друг ситцевый, не обессудь. Понятливый Слава кивнул:
- Была вне подозрений. Поговорили, пальчики откатали. Если надо, еще раз побеседуем и прочие «крючки, петельки» поищем…
- Уже не актуально. Через полчаса я все буду знать.
А за нашей спиной уже неслось навстречу входящей в подъезд кампании громкое и строгое: «К кому лыжи навострили, молодые люди? Ноги вытирайте! В лифте не курить! Не мусорить! Жвачкой кнопки не заклеивать!..»
Слава, сбегая по ступенькам крыльца, со вздохом заметил:
- Ничего не попишешь. Каждый суслик – агроном…
- Но порядку больше.
Унять одышку было трудно. Это ж какое счастье, что я живу на втором этаже!
Ключ, как нарочно, сразу не попал в замочную скважину. И я не стал настаивать. Подбросил его, поймал и, приняв окончательное решение поставить жирную криминальную точку в этой истории, развернулся к квартире соседки. Процедуры подождут.
На звонок открыла сама Зоя Ивановна. Она молча смотрела на меня, а ее лицо медленно заливалось белой краской. Так же молча, прямо на пороге, она бухнулась мне в ноги.
- Не губите Поленьку. Она – единственное, что осталось в моей жизни.
- А войти можно, Зоя Ивановна? Да встаньте же вы, наконец! – Шагнул я в прихожую и поставил на ноги ни живую, ни мертвую соседку. – Бросьте вы это угодливо - лакейское обхождение: « Не велите казнить, велите слово молвить»… Где она? – Спросил я уже на ходу, без приглашения двинувшись вовнутрь квартиры. И остановился. Она вышла сама, спокойная и уверенная в себе молодая женщина, в темном закрытом платье, застегнутом, как говорится, на все пуговицы. В темных раскосых глазах такая же темная печаль и бездна достоинства. Пригласила жестом на кухню, кивнула, улыбнувшись, Зое Ивановне:
- Все в порядке, мама. Нам надо поговорить. – И та без слов, сдерживая вот-вот польющиеся слезы, удалилась в дальнюю комнату.
- Мама?
- Да, моя мама. Зоя Ивановна Гриневская, ваша любезная соседка. Одному богу известно, что стоит ей эта любезность.
- Я вас слушаю. Ведь вы этого хотели?
- Извините. Я не могла уехать просто так. Мне надо было вам все рассказать.
- Но я не священник, грехи не отпускаю. На исповедь извольте к батюшке.
- Разумеется. Но для очистки моей и вашей совести этот разговор необходим.
- Как вы сказали? «Моей совести»? Помилуйте, я-то, в чем грешен?
- Я знаю, что вы не успокоитесь, пока не разберетесь в этом деле до конца. Ибо не уверены в том, что было самоубийство. Что еще, как не совесть, заставила вас подняться с постели и продолжить расследование? Так вот, уверяю вас, никто Гришина не убивал.
- Допустим. Но доведение до самоубийства – это тоже статья…. Или вы надеетесь получить от меня какие – либо преференции?
- Ни в коем разе! Даже на индульгенцию не рассчитываю.
- Тогда поговорим о вашей совести. Ваша причастность к делу не имеет никаких сомнений. И довольно предисловий. Выкладывайте все начистоту, пока я еще в состоянии вас выслушать.
Она нахмурилась и быстро встала.
- Простите, я сейчас вам заварю чай с лекарственными травами. И не возражайте. – Предупредила она мое «но» и пошла к стойке с чашками, включая по пути чайник, доставая с полки разные баночки. Движения ее были легки и красивы. Голос ровный, без малейшего волнения. - Можно вопрос, Аркадий Аркадьевич?
Я согласно кивнул.
- Скажите, вы вскрыли конфетную коробку, которую вчера принесла вам мама?
- Нет! Не хотели портить застолье. Но я догадываюсь, о чем вы.
- Хорошо иметь дело с умным человеком…. Тогда с самого начала. – Она снова присела рядом и, подперев лицо рукой, повела рассказ, словно сказку больному ребенку на ночь. – Итак, жили – были муж с женой. И было у них двое детей: старшая дочь да младший сын. Жили – поживали, добра наживали. Да жизнь вскоре разладилась. Муж, бизнесмен, поехал по делам за границу, да и остался там, желая укрепить свое дело и вызвать потом к себе семью. Но не успел. Тяжело заболел и вскоре умер. Дело перешло к старшей дочери, уже получившей хорошее образование. А младший, еще неокрепший юноша, жил с матерью, пока не закончил школу. Хороший был мальчик, умный, чистый, мечтал стать переводчиком. И уже поступил в институт, и девушка у него любимая появилась, как на семью свалилось другое горе.
Этот юноша, не ходивший ни в ночные клубы, ни в казино, ни в какие другие злачные заведения, зашел однажды с друзьями отметить свой день рождения в какой-то вечерний бар. Сидели себе, пиво пили, никого не трогали. А тут облава. На предмет наркотиков. И в кармане этого невинного юноши «находят» пакетик с белым порошком. Повязали юношу под белы рученьки и в «ментовку». А пока допрашивали, в его доме якобы обыск учинили, и еще «нашли» десяток таких пакетиков. И потянуло это на приличный срок. Сколько родные и друзья ни доказывали, что юноша чист: сам не употреблял и тем более, никогда не распространял сие зелье, суд был неумолим. И попал юноша в места, не столь отдаленные, где его гнули и ломали, и на иглу посадили. А как сломался, предложили ему досрочное освобождение, и работу денежную в ночную смену на кондитерской фабрике. И зелье по сходной цене, потому что без него юноша жить уже не мог. Но и так он жить тоже не мог. И стал юноша допытываться у других на фабрике, как они попали сюда, каким образом под видом ванилина поступает порошок…. Потянул за ниточку и понял неглупый студент всю нехитрую цепочку сбыта наркотиков. И еще понял, что его любопытство плохо кончится, ибо бессилен он перед такой организацией.
Однажды пришел он домой, взял книгу сестры, только что вышедшую в России, вырезал середину, а на дне приклеил картинку с белочкой, держащей в руках кокос. Над ней птичка хищная, гриф называется. Сверху положил ячеистый лист, а в него конфеты. А потом попросил мать вызвать сестру из - за границы и показать ей эту книжку - коробку.
Когда сестра приехала, юноши уже не было в живых. В тот же вечер его нашли в подворотне. Скончался от передозировки. И поклялась сестра на могиле брата, что доберется до виновников его гибели и накажет, как может…
Догадалась она, что книга ее была теперь не простая, а золотая. Неслучайно братец выбрал именно этот роман. Назвала я его «Перевертыш», потому что эпиграфом взяла фразу Финиаса Куимби: «Переверните слово evil (зло) и получите слово live (жить)». В моем романе описывается нелегкий путь человека, который родился и вырос в преступной среде, но нашел в себе силы и волю выбраться и жить по – другому. Брат намекал сестре, кто «перевертыш», но, наоборот, откуда идет зло, и каким образом можно подстрелить «хищника». «Белочка с кокосом» прозрачно намекала на наркотики. . А птичка – не что иное, как издательство «Гриф», которое, кроме настоящих книг, печатает еще и обложки для эксклюзива - конфетных коробок в виде книг. А уже на кондитерской фабрике в нижний ряд упаковывается высококачественный наркотик, в верхний ряд – обычные шоколадные конфеты. Так сказать, спецзаказ для VIP – клиентов.
Я собрала сведения о Гришине, выяснила его прошлое, начала изучать окружение, чтобы понять, «откуда ноги растут и куда следы ведут».
- Да, но для этого нужны люди, специалисты…
- Разумеется. У меня свое частное сыскное агентство в Париже, связи в Интерполе, в Комитете наркоконтроля.
Я удивленно и совершенно по-новому посмотрел на Полину. Писатель, Шерлок Холмс, Мата Хари… кто еще живет в этой обаятельной мадам Гриневской?
Она поняла и улыбнулась:
- Это было несложно. Мои люди раскопали даже, как появилась идея красиво жить в голове начальника зоны, в арсенале прочитанных книг которого, похоже, было только одно литературное произведение - «Му–му». Глухонемой Герасим олицетворял для него всех, кого он гнул и ломал. «Молчи и топи». И словарный запас господина Елисеева, сами понимаете, изобиловал матом и уголовной «феней». Куда с таким багажом и свиным рылом? А в калашный ряд, ой, как хотелось…
Так вот, ближе к пенсии задумался «кум», как остаток лет прожить не на подачку от государства, а красиво и богато. А тут и юбилей случился. Все нужные люди за столами. Один и предложил свободное место руководителя издательской фирмы. Мол, зацепиться пока в гражданской жизни, а там видно будет.
Среди гостей объявился и давний приятель из Владивостока, сумевший дослужиться до высоких чинов. И этот друг детства стал развлекать сидевших за столом историями из недалекого советского прошлого, когда он работал обыкновенным сотрудником ОБХСС. Вот закусывает он очередную рюмку бутербродом с красной икрой и говорит: «А был у меня случай. Звонит на работу жена, просит срочно приехать домой. Спрашиваю, что случилось? Говорит, не телефонный разговор. Дело к обеду, поехал. Приезжаю, а она мне показывает большую банку с тихоокеанской селедкой и говорит: «Вот, купила в магазине селедочки, вскрыла, а там красная икра. Снова пошла в магазин. В том же отделе взяла еще банку, вскрыла. Полнехонька икры».
Ну, я звоню начальнику, оперативно приезжаем, изымаем партию, проверяем документы и выходим на производителя, который организовал левый бизнес поставки икры аж в рестораны столицы. Пять лет все шло, как по маслу. Но в этот день при погрузке рабочие случайно перепутали партии, отгрузили левый товар в простой продуктовый магазин. Вот так обычные граждане наелись икры по цене селедки, а мы раскрыли нелегальную сеть. Избегайте случайностей, господа!»
И в голове «кума» все моментально срослось. А за тридевять земель, в людном городе Красногорске, появился издатель Гришин Филипп Степанович. Хищник «Гриф», для которого книжный бизнес стал элементарным прикрытием главного – торговли элитными наркотиками.
Вы знаете, Аркадий Аркадьевич, у ганского поэта Саймона Педерика стихи есть об этой милой птичке:
Лысоголовый,
С тощей шеей.
Жабо судьи,
Угрюмый взгляд…
Какие чудища страшнее
Птиц, что дохлятину едят?
- Сильно. Попадание в «десятку». Увы, недостаток в образовании не позволил нашему фигуранту быть более осторожным в выборе названия фирмы. Но вернемся к вам, уважаемая Полина. И вы начали свою «охоту» с процедуры банкротства… - Предположил я, отодвигая выпитую чашку.
- И это было нетрудно. Уже разразился экономический кризис. Кондитерская фабрика могла вот-вот остановить производство, и ночные смены тоже. Мне надо было, чтобы Гришин засуетился, забеспокоился, начал терять… Жена подала на развод, когда узнала о любовнице. Любовница бросила его, когда узнала, что он разорен. Жизнь покатилась под откос…
- А тут появляетесь вы и предлагаете контракт на новое издание вашей книги, пользующейся огромной популярностью, на очень выгодных для него условиях. Гришин радуется, предлагает кофе и угощает вас конфетами с оригинальной обложкой в форме книги. Вы удивляетесь и предлагаете новый договор, где вы выступаете в роли заказчика рекламной обложки на конфетной коробке и платите за это немалые деньги. Наживка подана, и рыбка заглотала ее вместе с крючком. Ну а потом ресторан, приглашение в загородный дом…. Недурно. Еще вопрос. А кто отнял у него сына? Кристина?
- О! Вы и об этом догадались? Да. Кристина была…. любимой девушкой моего брата. И сама предложила помощь, когда узнала о его гибели. Она стала бывать там, где тусовалась золотая молодежь. Сын Гришина уже баловался наркотиками, вел разгульный образ жизни, обожал тритрейкерство, нелегальные ночные гонки. И однажды, развив запредельную скорость, не удержал руль, врезался в толпу зрителей, бросил машину и пытался скрыться. Тут его и выручила Кристина, подобрала и увезла к себе на дачу. Он был напуган настолько, что согласился на все условия прекрасной спасительницы, а потом влюбился и действительно начал меняться на глазах. А если не хватало адреналина, она сажала его на мотоцикл, и они мчались в Хакасию, к Туимскому провалу. Здесь собирались любители экстрима. Роп–джампинг, если я не ошибаюсь, хорошо проветривает мозги. Прыжки в пропасть со страховкой. Сто метров полета и куча адреналина, масса впечатлений.
Если б вы знали, как у нее чесались руки устроить несчастный случай! Но сдержалась…
- А потом она стала вхожа в богатый дом, сделала копию с ключей, высмотрела, где находится тайник, сфотографировала документы нелегального бизнеса и, возможно, даже выкрала для вас пистолет… Понятно. – Я встал, нервно заходил по крохотной кухне.
- Она любила моего брата и не могла простить его смерть этому монстру. Очень хотела, чтобы тот пережил подобное, понял всем своим гнилым нутром, каково терять любимых людей. Это не месть, а справедливое возмездие для того, кто поломал десятки, сотни юных жизней. Это нужно было остановить.
- Во - первых, это самосуд, грубо говоря. Во-вторых, вы же понимаете, что «свято место пусто не бывает»? Гришин – всего лишь одна хищная птица, свившая свое «гнездо» - кормушку в огромной стае. Придет другой, и все будет по-старому. «Гнездо»– то осталось!
- Не будет. – Она посмотрела на часы. – Нет «гнезда». Я передала все материалы в Комитет наркоконтроля. Ночью взяли штурмом подпольный цех на кондитерской фабрике, арестовали директора, имевшего долю в этом бизнесе. Полчаса назад произведен обыск на квартире Гришина, изъяты оригиналы документов. Сейчас зачищают все точки сбыта в нашем и в других городах. И уже работают в той самой колонии, где проходили обработку молодые люди, будущие «рабы» наркоконвейера. И главное, только под дулом пистолета Гришин признался, кто «крышует» всю сеть. Так что, наверху тоже идут аресты. Извините, что вам досталось лишь сугубо милицейское расследование. Все равно наркотики – не ваша прерогатива. Пока бумаги ходили бы туда- сюда, время было бы упущено…
- Согласен. Но, выходит, Гришина бы так и так взяли, осудили. К чему эта психологическая драма с доведением до самоубийства?
- Вижу, что мотивы Кристины и мои, как сестры погибшего брата, вас не очень убедили. Поверьте, мне действительно нелегко было решиться на все это. Гришин Филипп Степанович, он же Елисеев, был когда-то моим отцом.
- В смысле?
- Это давняя история. Моя мама после института попала по распределению в отдаленный поселок преподавателем немецкого языка в местной школе. Вышла замуж за историка и преподавателя права, молодого красавца Гриневского. Уж очень красиво ухаживал «гусар»! Вскоре родилась и я. И мечтала молодая семья, отработав дипломы, уехать жить в большой город. Все бы ничего, да рядом была колония и не удивительно, что большая часть населения поселка - это служивые на зоне: офицеры, охрана, обслуга да бывшие заключенные на поселении. Случайно увидел офицер Елисеев симпатичную учительницу и влюбился. Но куда ему, малорослому, щуплому, с ядовитой улыбкой на лице, было тягаться с «гусаром Гриневским»! Вот и сгинул гусар, поехав однажды на попутной машине в город за методическими пособиями. А Елисеев – к вдове, сначала с соболезнованиями, благородной помощью, а потом и с предложением жить гражданским браком. Тела не нашли, и мать долго надеялась на что-то, не соглашалась жить с Елисеевым. Два года обхаживал офицер вдову, и мать сдалась. Жилось без кормильца трудно.
Но не прошло и года, как у отчима появилась новая пассия. Начались скандалы, побои. Доставалось и мне, защитнице матери при потасовках. Однажды он пришел и заявил, что все кончено. Положил на стол пачку денег и потребовал, чтобы мы уехали совсем, не портили ему карьеру.
Так мы оказались в Красногорске, где мать нашла работу и … своего первого мужа. Его, избитого до полусмерти, оказывается, подобрали на дороге добрые люди, отвезли в больницу. Выжил гусар, встал на ноги. На его запросы о семье приходил один ответ: «адресат выбыл». Подучился гусар в юриспруденции, устроился работать в бизнесцентр, да и столкнулся однажды в коридоре со своей женой, что шла из отдела кадров. Ее взяли техническим переводчиком, потому она владела отлично еще и французским языком. Так семья снова восстановилась, родился мальчик….
Ну, а дальше вы уже знаете. Этот лысоголовый хищник, сам не ведая того, снова раскрыл клюв над нашей семьей. И когда я обнаружила «перевертыша», у меня не было никаких сомнений. Унижения матери, смерть брата…. Еще больше я утвердилась в своем решении, когда раскопала его «наполеоновские» игры. Мне стало страшно за будущие жертвы душегуба и обидно за Елисейские поля, опоганенные идеей наркоторговца. Помните? В греческой мифологии «Елисейские поля» – это обитель блаженных, куда попадают после смерти герои, любимцы богов. А этот сеет в них просто смерть. Так доколе?
Голос Полины стал громким, взволнованным. И теперь она мерила шагами кухню, а я сидел, хмуря брови, сопереживая и тяжело вздыхая, чего со мной не случалось вот уже много – много лет.
За стеной послышалось приглушенное всхлипывание, и я резко встал.
- Полина, успокойте Зою Ивановну, и еще раз простите. Когда у вас самолет?
- В десять вечера.
- Значит, еще увидимся. – Я откланялся и решительно двинулся к двери.
Тихим вечером, когда суета вокруг сервировки стола окончательно утихла, Федор первым взял рюмку и, разумеется, слово:
- В те давние, давние времена, когда самой твердой валютой была жидкая…
- Минутку, тамада некоронованный. Присядь, пожалуйста. У меня есть для вас другая сказочка, более современная.
И я пересказал вкратце «бойцам» историю Полины, не вдаваясь в эмоциональные подробности, но рисуя весь криминальный «скелет» в его логической последовательности. За это время «горячее» остыло, водка вспотела, но никто из «бойцов» так и не притронулся к еде. Не задавали вопросов и не вставили ни слова. Потрясение читалось у них на лице невооруженным взглядом.
- Вот такие конфетки – бараночки…- Закончил я и обвел взглядом каждого. – Ну, а сейчас выношу на всеобщее голосование вопрос: кто за то, чтобы квалифицировать дело, как самоубийство, сдать его в архив и забыть, как плохой сон? Единогласно. Кто бы сомневался? Вот теперь, прости Федор, тост: за удачное завершение первого дела нашего нелегального частного агентства!
- Нет возражения против предложения…
Звонок в дверь мило прозвучал, когда все отчаянно давились остывшими, развалившимися, магазинными пельменями. Федор, на правах самого молодого, пошел открывать дверь, на ходу высказав предположение, что это непременно «миссис Хадсон» со своей лечебной настойкой. И почти угадал.
- Добрый вечер! – Счастливая Зоя Ивановна с круглым плоским блюдом, в котором еще дымилась гора аппетитных мантов, шагнула через порог и гордо прошествовала к столу. Оглядев его хозяйским взглядом, покачала головой. – Я так и знала! Давитесь магазинными пельменями. Место! – Скомандовала «миссис Хадсон» и мягко поставила блюдо в центре стола, дразня ароматами, мгновенно заполнившими всю комнату.
- Bon soir! - Очаровательная и грациозная Полина возникла вслед своей матери, улыбаясь и ставя рядом французский коньяк «Наполеон». – Я полагаю, этого «товарища», который нам не «товарищ», мы просто обязаны уничтожить до дна.
Мои «бойцы», ошалев от нашествия женской красоты и «гурмэ», кинулись подавать стулья и чистые столовые приборы. И когда все успокоились, я, умиротворенно и по – отечески оглядывая пополнение «боевого расчета», представил новую гостью.
- Господа! Познакомьтесь: писатель Поль Грин, в девичестве Полина Гриневская.
Она же: хозяйка частного сыскного агентства в Париже. Она же, надеюсь, недостающее звено в нашем тайном агентстве. Шерлок Холмс…. в юбке!
- Будем дружить домами! – Поторопился встрять Федор и тут же себя поправил: - Ой, Агентствами! И наш девиз остается прежним: «Добро надо сеять, а зло сажать».
И под этот тост все поспешили заценить французский напиток. Федор, смакуя «букет», сразу огорчился, не зная, чем закусить, и стоит ли вообще закусывать ощущение счастья:
- Чего–то все хочется: то ли новой конституции, то ли осетрины…
- А можно полюбопытствовать, какой роман будет следующим? – Решил поддержать светскую беседу Слава.
- Еще не решила. – Полина подняла глаза от бокала и пристально посмотрела на него. - Но мне очень импонирует строка из песни группы «Белый орел» - «Хруст французской булки»…
- Кстати, о птичках …. Это то, что мы подумали? – Спросил озадаченно я.
- Это то, что сказал однажды Роберт Бертон: «Одинаковые птицы сбиваются в стаи». Не будем его разочаровывать…
Многолюдный огромный аэропорт встречал и провожал бесконечные потоки пассажиров. Перед очередью на парижский рейс Слава передал Полине чемодан, а Федор – дорожный пакет с надписью «PARIS». Но она мило отказалась и улыбнулась:
- Это вам. Спасибо за всё. AU REVOIR, MONSIEURS! – И она исчезла в толпе, словно тот фантом, что не давал мне покоя, а теперь растворился, улетел в свой параллельный мир.
Практичный Федор заглянул в пакет. Три экземпляра романа «Перевертыш» и еще бутылка французского коньяка. Слава поспешил открыть книгу с вопросом: «А автограф?» Но я – то знал, что автограф обязательно будет, и вместе с другими развернул свой экземпляр.
На титульном листе размашистым, но ровным и четким почерком было написано: «Избегайте случайностей, господа!»