На следующий день князь Владимир уже с самого раннего утра в окружении греческих зодчих и священников мерил широкими шагами пространство возле своего дома и, энергично жестикулируя, что-то объяснял своим спутникам. Анне показалось, что ее мужа начинает порядком раздражать то, что греки не могли так быстро, как ему хотелось, следовать за ходом его мыслей. Князь начинал злиться. К слову следовало отметить, что Владимир был очень скор, как в думах своих, так и в принятии решений. Он умел мгновенно оценивать обстановку и так же быстро действовать. И иногда задержки в понимании высказываемых им мыслей сильно раздражали князя.
По всем внешним признакам раздражение Владимира начало перехлестывать за допустимый предел, и уже в тот самый момент, когда плотина терпения готова была рухнуть под его напором, к мужчинам подошла Анна и, успокаивающе взяв мужа за руку, спросила:
- О чем тут спорите, князь?
- Мастеровые да зодчие князю говорят, что церковь каменную от основы до маковки строить только лет пять надо. Да внутри росписями мазать еще года три, а еще пол мозаичный делать, и много другого чего. Так нам с их слов лет за пятнадцать церковь не выстроить, - ответил за Владимира Анастас.
- Да если еще учесть, что все материалы из стран далеких везти, тогда точно нам до окончания того строительства не дожить. И в церкви новой в лучшем случае внуки наши детей своих крестить смогут, - уже успокоившись, закончил князь слова священника.
Анна вопросительно посмотрела на греческих строителей. Старший из них - пожилой, высохший под палящим южным солнцем грек, - подошел к княгине:
- Порфирогенита, князь хочет построить новую церковь всего за несколько лет. Мы ему объясняем, что это невозможно, а он не хочет нас слушать, кричит, ругается, денег сулит. Как будто мы в этом виноваты. Объясни ему, княгиня, что и в Константинополе и даже за любые деньги ему никто за такое время храм не построит, а тем более здесь, в Киеве. Пообещать могут, а выполнить нет.
Владимир слушал и ждал, что же ответит его жена, ибо разговор с греческими мастерами у него самого явно зашел в тупик. Греческие священники и другая церковная братия помалкивали, понимая, что быстро церкви не строятся, а храм Киеву нужен уже сейчас. Анна на минуту задумалась и произнесла:
- Обе стороны здесь правы одновременно.
Заслышав это, греки с облегчением вздохнули, потому как многие из них знали не понаслышке, к чему может привести немилость сильных мира сего.
- Но из всего сказанного здесь ценно пока одно - и те и другие готовы работать вместе ради великой цели. Осталось только решить, как ее лучше претворить в жизнь. Думаю, сообща и с этим справимся. А потому зодчие наши должны к исходу дня свои предложения в рисунках князю и духовенству подготовить, а затем принятый план на месте будущей постройки утвердить. А пока, суть да дело, прикинули бы вы, уважаемые, как те дома, что князь и люд знатный под церкви отдал, в храмы приспособить, колокольни на них устроить. Чтобы утварь церковную Корсуньскую к делу приладить и для всех христиан службы во всем Киеве начать. А для этого, думается мне, хорошо бы было русских мастеров к делу нашему привлечь.
По камню работать – греки знатоки, а из деревянных бревен строить - лучше русичей зодчих я не знаю. Вы им, что и как надо, растолкуйте, а они уже с божьей помощью быстро по всем киевским посадам и в самом кремле храмы божьи деревянные обустроят. К тому моменту и церковь каменную, помолясь в них, строить начнем,- сказав все это, она взглянула на мужа, ища поддержки своим словам.
Владимир, с восхищеньем смотря на жену и обращаясь к Анастасу и всем грекам, произнес:
- За лесом и плотниками к дяде моему Добрыне идите. Отказа не будет. А к вечеру всех жду здесь, на этом месте.
На закате того же дня звучали разноязычные и разноголосые споры о постройке храма. Спорили горячо и громко - сначала на месте предполагаемого строительства, а затем, когда стемнело, за длинным обеденным столом в доме Владимира. Анна, у которой способность к языкам была заложена с рождения, достаточно быстро стала понимать русскую речь, причем настолько, что переводила греческим и русским мастеровым. Как справлялась с этим княгиня, судить им самим, но чаще всего переводчик и не требовался, так как строители каким-то непостижимым образом, с помощью обрывков фраз, жестов и мимики, умудрялись понимать друг друга.
Уже перевалило далеко за полночь, когда выправленный на пергаменте проект храма был принят к всеобщему удовлетворению, - и духовенства, и князя, и всех мастеров. Когда последний гость покинул дом, и слуги стали убирать со стола кружки с вином, медом и остатки еды, князь, скрутив пергамент с видом уставшего, но довольного от проделанной работы человека, прошел в покои, где его уже ждала, приводя себя в порядок перед зеркалом, Анна.
- Ну и заварила же ты кашу, жена, - сказал князь по-русски.
- Что такое «заварить кашу»? - переспросила она у мужа.
Выслушав в ответ его сбивчивые объяснения, записала что-то себе на память. И уже после того, как уставший Владимир забылся счастливым сном в объятиях багрянородной, Анна еще долго думала об этом неведомом ей ранее народе, язык которого так же велик и многообразен, как и его широкая душа, открытая нараспашку для знаний, любви и свободы.
И всего через пять лет она снова будет думать об этом при освящении первого каменного храма «Успения Пресвятой Богородицы», находясь рядом с мужем, на крепких руках которого удобно расположатся два их сына Роман и Давид. Она будет наблюдать счастливые лица греков и русских, трудами которых удалось исполнить невозможное. Все это будет потом, только через пять счастливых лет, пролетевших как один день, прожитый ею уже на «Святой Руси» в малиновом перезвоне колоколов Киевских церквей.
Продолжение-
http://www.proza.ru/2013/04/19/1813