12

- Ривьере, - эхом повторил Серега, машинально заглядывая в черноту за окном кабинки.
- … Вот тамошние демоны и придумали всякие меры, чтобы не пускать туда, кого попало. К тому же у нас немного не так, как у вас. Тут ведь каждый попадает на свой уровень по способностям и сидит там по потребностям, необходимым для нормального функционирования данного уровня. И пусть даже этот уровень накрылся, всё равно сидеть прикомандированному к нему грешнику там всю оставшуюся вечность. Бывают, правда, исключения, но их мало. И не потому, что классический персонал у нас местами принципиальный. Просто у нас, в отличие от вас, есть предел коррумпированности, предопределённый лимитом бесконечности пространства и времени…
«Бред обкурившегося тренера по бадминтону», - подумал Серега, одним ухом слушая расходившегося Вергилия, другим улавливая неясные обнадёживающие звуки со стороны черноты за окошком кабины. Он повозился в углу пола и двери, которую захлопнул и на которой почти что сидел, отпихнул от себя ногой ветхого Вергилия и попытался устроиться поудобней, чтобы дальше слушать и ждать помощи от чёртовых спасателей. Однако поудобней устроиться представлялось почти невозможным, поскольку полностью садиться на дверь Серёга боялся из опасения, как бы она снова не распахнулась. А наклон барабана был такой, что сидеть и удобно, и безопасно одновременно никак не выходило. К тому же этот чёртов Вергилий, который почти лежал на Серёге.
- Эй, мы здесь! – заорал Серёга, разглядев в «потусторонней» черноте какие-то огоньки. Они находились внизу, на некотором расстоянии от основания барабана.
- Уже? – обрадовался Вергилий. – Молодцы, в этом подразделении служат самые надёжные наши черти.
- Точно не покойники? – подозрительно переспросил Серёга.
- Какие покойники? Этот хлам разве на что-нибудь стоящее годен?
- Это ты о себе? – съехидничал Серега.
- И о себе, - не обиделся Вергилий.
- Але, граждане, вы целы? – послышался снизу бодрый голос, а вслед за голосом раздался характерный шум. Это невидимая бригада покарабкалась по металлическому барабану наверх, гремя цепями на поясах, тяжёлыми ботинками и стуча по конструкции защитными касками.
- Целы, давай сюда! – завопил Серега.
- Граждане, сохраняйте спокойствие! Эй, внизу, что там с прожектором?
- Сейчас! Включаю! Вижу тебя!
- Молодец! Теперь поднимай стрелу с площадкой!
- Есть стрела с площадкой!
- Ставим опоры!
- Есть опоры!
- Внимание, конструкция начинает крениться!
- Есть опоры!
- Смывайтесь на хрен, сейчас мы вас накроем!
- Есть опоры!
- Падаем, бля-а-а!
- Есть оп-хр!
Серега, наблюдавший всю сцену спасения, сначала был очарован музыкой чётких команд и зрелищем энергичных действий после того, как действующих лиц осветили прожектором. Единственно, он сразу усомнился в целесообразности действий этих бравых чертей, которые сначала одной группой принялись штурмовать накренившуюся конструкцию весьма внушительных размеров и, вероятно, очень внушительной массы, а только потом попросили посветить на них и барабан прожектором. А когда барабан издал угрожающий скрип, предупреждающий о продолжении крена, бравый чёрт, карабкающийся вверх по отрицательному углу наклона, скомандовал поднимать стрелу и ставить предохранительные опоры. Но было уже поздно. Серёга почувствовал, как их с Вергилием кабина медленно, но уверенно, поползла вниз, и с запоздалым ужасом уставился на бравого. Те, что карабкались рядом с ним, уже оторвались от металлических переплётов и, словно переспелые груши, стали падать в участки черноты, не освещённые, надо честно признать, довольно слабосильным прожектором. Один только бригадир продолжал висеть на какой-то перекладине. Он мужественно задирал голову вверх и в промежутках между профессиональными командами бодро кричал Серёге с Вергилием:
- Всё будет хорошо! Вы только не теряйте присутствия духа!
- Я тебя умоляю! – завопил Серега.
За несколько мгновений до окончательного падения, показавшихся бедному музыканту изрядным куском вечности, он успел разглядеть «спасательного» черта, и Серёге показалось, что где-то он его видел.
«Кто ж его не видел, - вихрем пронеслось в голове бывшего учителя украинского пения, – почти каждый день по ящику показывают. И отчество у него то ли Кожедубович, то ли Моджахедович. Ещё дети про него поют:
Однажды министр чрезвычайный Шойгу
 Спасал от пожара в Сибири тайгу.
Тайги он, конечно же, снова не спас,
Но денег, зато, из бюджета натряс!..»
Аккурат после слова «тайгу» произошёл полный контакт громоздкого сооружения с тем, над чем он упорно кренился под действием притяжения неизвестно чего. Серёга инстинктивно попытался вылезть из-под Вергилия и даже забраться на него, но у него ни черта не вышло и, услышав последний дисциплинированный отклик того спасателя, который ставил опоры, он подумал:
«Вот теперь полный абзац. Главное дело, далеко ходить не надо…»
- Куда ты вечно торопишься? – проворчал Вергилий, вылезая из-под обломков.
- Ничего не понимаю, - растерянно сказал Серёга, снимая с себя совершенно невесомый фрагмент бывшей металлической кабинки и вставая.
- Приступаем к разбору завалов! – послышался бодрый голос бравого бригадира.
- Прожектор на месте! Убираем опоры! Задвигаем стрелу! – откликнулись другие спасатели, выползая, наподобие тараканов, из-под руин бывшей грозной и ужасно тяжеловесной конструкции.
- Орлы! – иронически заметил Серега. Он уже достаточно оправился от потрясения и ждал предложений от Вергилия.
- Пошли, - не стал тормозить Вергилий.
- Куда? – поинтересовался Серёга.
- Туда, - махнул Вергилий в сторону неведомых постпространственных далей, надёжно задрапированных таким качественным муаром, что глаза сами из орбит вылезали, пытаясь разглядеть какое-нибудь, кроме муара, разнообразие.
- Не заблудиться бы, - с сомнением пробормотал Серёга, - темно, как в жопе, гм…
Живя в одной из самых нецивилизованных стран мира, он таки проникся новомодной политкорректностью, поэтому не закончил общеизвестного сравнения. Ведь что жратва, которую нельзя купить на официально установленный прожиточный минимум, и что крыша над головой, которая давно прохудилась, а новую не построишь? Пустое всё это, но главное дело – свобода лицемерного слова с нечистой совестью, политкорректность и, чёрт возьми, толерантность.
- Не заблудимся, - успокоил Серегу Вергилий, - тут где-то ворота должны быть, а за ними спуск, по которому мы пряменько в нужное место приедем.
- Приедем? – вздрогнул Серёга, держась за Вергилия, идущего в полной тьме так уверенно, словно шёл по тротуару хорошо освещённого проспекта. – Мы уже на этом чёртовом колесе чуть было не приехали…
Он невольно оглянулся назад и увидел, как в свете прожектора и нескольких карманных фонариков группа отчаянных спасателей умело разгребает образовавшийся завал. Бедный музыкант, коль уж пришлось оглянуться, попытался рассмотреть всю структуру места происшествия, а не одни только обломки огромного барабана. Ему было просто интересно, как и на чём держалось это чёртово колесо, что оно сначала дало столь непонятный крен, а потом просто рухнуло? Но, ясное дело, ни черта вразумительного он не разглядел.
- Обошлось ведь, - отмахнулся Вергилий.
- Однако работнички они у вас, - заметил Серёга, имея в виду отчаянных спасателей. – Да и оборудование полное фуфло. А прожектор вообще еле-еле светит.
- Так мы же на периферии, - объяснил Вергилий, - поэтому и сотруднички тут не очень. Зато в метрополии такие орлы-соколы служат, что куда там!
- Пока мы до твоей метрополии доканаем, все руки-ноги переломаем, - машинально срифмовал Серега.
- Не ссы в партер, там лысый автор, - загадочно пошутил Вергилий.
- Скажешь, так и не буду, - проворчал в ответ Серега и от нечего делать, пока они тащились в полной тьме и тишине чёрт-те куда, принялся разбирать последнюю фразу Вергилия по смыслу.
«Ссать или не ссать в партер можно, когда ты в театре, а не в трамвае или пивнухе, - прикидывал бедный музыкант, кое-что знавший о театрах из личного опыта посещения таковых. – Но, разумеется, для этого, ссать или не ссать, необходимо находиться выше партера. На балконе, например, в ложе или, скажем, в бенуаре. Впрочем, можно воспользоваться сценой, особенно во время постановки в Большом очередного шедевра какого-нибудь классика вроде господина Сорокина. Во время такой постановки и насрать можно, никто не заметит. Но насчёт срать речи не шло, поэтому вопрос закрываем и думаем дальше. Не ссы в партер… С балкона, конечно, удобней всего, потому что место для такого дела самое классическое, но оттуда дотянуть до партера не всякий сможет. Впрочем, если выпить перед походом в театр граммов триста водки, хорошенько заполировать её пивом, то можно и дотянуть. Хотя… Ну, да ладно, а кто такой лысый автор? Автор – это явно не автор пьесы, потому что он не такой дурак, чтобы на всякое дерьмо, самим придуманное, время тратить. А автор – это, коротко говоря, авторитет. Но не уголовный, потому что наши процветающие уголовники ходят или на «Лесоповал», или на «Кривое зеркало». Значит данный автор – авторитет чиновного ранга, которому по долгу службы надо иногда бывать в театре, чтобы поддержать автора всамделишного, с которым они в одной партии медведями называются. И получается, что лысый – это…»
- Вокруг себя смотри, - прервал мысли бывшего учителя пения бывший римский поэт, когда Серёга в сильной задумчивости нечаянно пихнул старика локтём в спину.
- Чего туда смотреть, один хрен ничего не видно, - недовольно пробурчал в ответ бедный музыкант и продолжил свои приватные размышления от нечего делать и так далее.
«Значит лысый – это… Да! Такому на голову ссать не полагается, потому что действительно в натуре самый главный автор, которому даже президент в подмётки не годится. Он да его жена–миллиардерша тебе так нассут, что быстро в морге в качестве неопознанного трупа, который умер от прободения грыжи, очутишься. И ещё будешь радоваться, что легко отделался…»
- Вот тут где-то, - забормотал Вергилий, тычась в разные места чего-то твёрдого, во что неожиданно превратилась давешняя темнота, которая как в чём-то кого-то, в чём и кого именно, в силу политкорректности, не будет сказано.
- Ну, ты, Сусанин хренов, - брюзгливо заметил Серёга, по инерции врубаясь в ту же стену. От неожиданного соприкосновения с чем-то, более материальным, чем окружающая их с Вергилием непроницаемая до ощутимой вязкости чернота, бывший учитель пения мгновенно растерял все свои мысли насчёт толкования оригинальной фразы старика Вергилия про лысого автора, а когда снова собрал их в кучу, изумился: какая только фигня может образоваться в голове в столь неадекватных условиях?
- Сам ты, – огрызнулся Вергилий. Он, наконец, нашёл то, что искал, и стал греметь чем-то металлическим о металлическую же дверь. Или, как он упоминал раньше, ворота.
- А спичку зажечь нельзя было? – сварливо заметил Серега, невольно вздрагивая от каждого нового гулкого удара металла о металл. – Чем ты так барабанишь?
- Кольцом, чем же? – удивился экономный Вергилий, способный обойтись в знакомой тьме без лишних трат драгоценных спичек.
- Нас кто-то должен встретить? – спросил Серега.
- Должен, - буркнул Вергилий. – Есть тут один… Он менеджер по кадрам у управляющего четвёртым производственным уровнем.
- А на хрена менеджеру по кадрам нам ворота отпирать? Что, здесь тоже поголовная экономия как на втором уровне, где один инженер по технике безопасности Сперанский справляет все прочие технические должности?
- Да нет, здесь богаче, однако сам менеджер – жлоб и скотина, каких свет не видывал. В прошлые времена он ещё терпел сослуживцев, а нынче совсем от жадности распоясался, всех на производство выдавил. Сам и за менеджера, сам и за бухгалтера, сам и за привратника…
- Кого там нелёгкая принесла? – раздался голос, приглушённый внушительными даже на ощупь металлическими воротами. Данная внушительность, да и вся обстановка предыдущих уровней, равно как и некоторые материально-технические сведения, полученные от проводника в процессе экскурсии, говорили о том, что это чёртово постпространство, куда сдуру попал незадачливый музыкант, богато всякими полезными ископаемыми.
- Это я, Марон Публий, открывай, скотина!
- А ты не гавкайся, а то вот ещё у меня как настоишься! – возразил голос по ту сторону ворот. Оба, один бывший римский поэт, а другой – бывший древнегреческий бог, базарили как столичные банкиры, не поделившие дураков вкладчиков в свои сомнительные активы. Или как некоторые депутаты ГД РФ, лоббирующие свои поросячьи интересы или интересы своих свинорылых хозяев.
- Я на тебя самому настучу! – заявил Вергилий.
- Подумаешь, напугал! – насмешливо отозвался голос, но его обладатель таки начал скрежетать невидимыми запорами.
- Привет, сквалыга, - буркнул Вергилий, из одной темноты входя в другую. – Хоть бы фонарь засветил…
- Здорово, голодранец, - ответил любезностью на любезность невидимый менеджер по кадрам четвёртого производственного уровня, он же привратник и так далее. – Обойдёшься без фонаря, чай не впервой… Что, опять какого-то недоумка припёр на экскурсию?
- Припёр, - не стал спорить Вергилий. Старик взял Серегу за руку и на ощупь подошёл к краю площадки, за которой что-то начиналось. Серёга, рискуя совершенно расстаться с глазами, вылезающими из орбит, в конце концов, разглядел пару рельсов, уходящих вниз и отсвечивающих непонятно чем.
- Садись, - предложил Вергилий, и Серёга увидел вагонетку.
- Я в неё не сяду, - струхнул бывший учитель пения. Надо сказать, вагонетка ему совсем не понравилась, потому что имела такую ненадёжную конфигурацию в смысле посадочных мест, что совсем для них, для этих мест, не подходила. А подходила она для лёгкого сваливания породы (или ещё чего-то там) в удобном месте при малейшем толчке или наклоне. Но если для руды и рудокопов такая конфигурация вагонеток, не препятствующая ссыпанию добытой рудокопами руды в нужном месте, казалась оптимальной, то для Сереги, уже однажды «ссыпавшегося» с чёртова колеса и чудом после этого уцелевшего, путешествие в вагонетке оптимальным не казалось. Поэтому он даже отодвинулся от края площадки и порыскал глазами по сторонам, выискивая альтернативный спуск.
- Так вот же нормальная лестница! – завопил он и ткнул пальцем вниз, где «виднелась» безнадёжная чернота четвёртого производственного уровня и куда уходила едва заметной ломаной полосой данная злополучная лестница.
- Эта лестница для персонала, - безапелляционно заявил менеджер по кадрам и направился к ней.
- Ладно, не выпендривайся, садись, и поехали, - недружелюбно предложил Вергилий и неожиданно сильным толчком своей ветхозаветной руки пихнул Серегу к вагонетке.
- Какого чёрта! – ахнул Серёга, падая в негостеприимные металлические объятия грузового, в прямом смысле этого слова, транспорта. Вергилий бесцеремонно уселся на Серёгу, громыхнул каким-то рычагом, наверно, тормозом, и вагонетка со скрежетом подалась вперёд и вниз.
«Ну, ты и козёл!» - подумал Серега.
«Лежи, не дёргайся», - мысленно ответил Вергилий и чуть-чуть подвинулся, чтобы Серёга устроился поудобней. Тот не замедлил воспользоваться предоставленной возможностью и высунул голову над передним краем вагонетки, чтобы хотя бы видеть, куда они едут. Он вцепился руками в передний край вагонетки, увидел несущийся на них рельсовый путь и подумал, что гонка обещает быть круче тех, что случаются на американских горках. А возможное отсутствие виражей с мёртвыми петлями здесь вполне компенсировалось экстремальностью посадочных мест без всяких признаков приспособлений безопасности при кажущейся бесконечности спуска, в силу чего скорость спуска могла увеличиваться столь же бесконечно. Сначала, правда, вагонетка тронулась в путь довольно медленно. Очевидно, её колёса сильно заржавели. И, пока вагонетка с невыносимым скрежетом невыносимо долго набирала скорость, Серёга даже немного успокоился. Он окончательно вылез из-под исторической личности, уселся по-турецки и принялся с интересом осматриваться по сторонам. Они находились в наклонном тоннеле со спуском градусов тридцать-тридцать пять. Поперечное сечение тоннеля имело классическую полукруглую форму. И её условный радиус «помещался» в пределах видимости после усиленной в темноте фокусировки зрения, поэтому со стороны боковых сторон и потолка это переходное сооружение очередной демонстрацией бесконечности или её эрзац-заменителя в виде неопределённого ничего не пугало. Зато в длину, имея позади конкретную точку отсчёта в виде тормозной площадки, тоннель казался именно бесконечным. В принципе, можно было утешиться плохой освещенностью: темно, дескать, поэтому путь в длину и кажется бесконечным. Но что-то в этой темноте, вернее, в её необычном свойстве поглощать зловеще отсвечивающие рельсы там, где отрезок визуальной потенции упирался в подвижную границу области сплошного забвения зрительных образов, свидетельствовало именно в пользу бесконечности, но не просто плохой видимости. Кстати, насчёт неё и освещённости, из-за чего рельсы чем-то отсвечивали: всё дело в том, что никаких источников света в данном тоннеле не наблюдалось. И по идее темень здесь должна была стоять, как за воротами. Но как-то постепенно, по мере короткого пребывания в этом переходном сооружении, Серёга (о том, что видит Вергилий, он не думал) стал различать не только общие очертания места их нового с провожатым пребывания, но и кое-какие более интересные подробности. Во-первых, он увидел спину впустившего их с Вергилием какого-то странного существа, которая (спина) ничем не могла отсвечивать из-за тряпичного подбоя, но всё равно была видна. Надо сказать, что этот впустивший путников хрен, отказавший им в спуске по нормальной лестнице по причине недопустимости использования нормального сооружения для не членов какого-то персонала, не замедлил пойти по ней (по лестнице) сам. И, ничем не отсвечивая, назойливо замаячил впереди.
Во-вторых, Серёга сразу обратил внимание на отсутствие каких бы то ни было источников освещения в виде антикварных фонарей со средневековыми светильниками и засомневался в реальности зрительных ощущений, но они присутствовали и от них никуда нельзя было деться.
И, в-третьих: когда Серёга «переварил» способность видеть в кромешной тьме без всяких вспомогательных приборов, он обратил внимание на ещё один интересный факт. А именно: они с Вергилием, скатываясь вниз на вагонетке со всё увеличивающейся скоростью, никак не могут догнать привратника, который шёл себе впереди них с уверенной медлительностью хозяина положения.
«Ну, это ещё не самые чудеса, - мельком подумал Серёга, - я, положим, кое-что и почуднее уже видал».
«Что ты всё о чудесах толкуешь? – удивился Вергилий и завозился под боком, доставая кисет. – У нас тут всё настолько реально в обратной пропорции от абсолюта истинного смысла, что иногда даже тошно становится…»
 «Чего ты сказал?» - переспросил Серега.
«А, не бери в голову, - легкомысленно возразил Вергилий. – Самосаду дёрнешь?»
 «Давай», - согласился Серёга, не погнушавшись взять в рот самокрутку, свёрнутую покойником. Пусть даже и очень древним.
«Отдыхай, нам ещё нескоро, - молвил Вергилий и задымил вонючей махрой. – Нам предстоит познакомиться с одним из самых обширных производственный уровней, поэтому и путь туда неблизкий…»
Серёга затянулся крепким самосадом, его повело, и он не удивился насчёт прямой связи между обширностью посттерритории, которую им предстояло увидеть, и дальностью пути, к ней ведущему. Ведь для того, чтобы, посмотреть, например, Москву, вовсе не обязательно тащиться к ней в течение суток, если ты живёшь, скажем, в Ногинске, Егорьевске или Луховицах. Хотя, конечно, если ты живёшь во Владивостоке, то для поездки в Москву, которая на хрен бы кому не упёрлась, нужно потратить больше недели, потому что на самолётах теперь летать опасно.
«Да не опасней, чем на этой хреновине ехать», - легко подумал Серёга, заглатывая ядрёный дым, от которого у него глаза разъезжались в сторону, а мысли сбивались в необязательную кучу вокруг таких пустяков, как исследование линейных зависимостей расстояний к объектам с выяснением направлений пропорциональных зависимостей этих расстояний от величины данных объектов. Больше того, воздействие самосада на немногочисленные мысли в голове бывшего учителя украинского пения оказалось столь расслабляющим, что он уже не испытывал дискомфорта транспортировки и не пугался постоянно увеличивающейся скорости вагонетки, которую болтало из стороны в сторону с ужасающим скрежетом, при этом из-под её колёс вылетали такие искры, что куда там московским трамваям. После третьей затяжки убойного самосада голова бедного музыканта слегка прояснилась, а мысли упорядочились и перестали напрягаться в бесперспективных отраслях ирреальной математики. И, высвобожденные из-под неназойливой опёки линейно-пространственных зависимостей, перетекли в более продуктивную плоскость выяснения религиозных отношений с вытекающими из них мифологическими подробностями. Или наоборот.
«А скажи-ка мне, старче, - повёл он речь в мыслях, вальяжно развалившись в адской тележке, насколько позволяли её формы, и заглатывая очередную порцию дыма, - почему я ни на одном производственном уровне не приметил ни одного выдающегося злодея? Или они в более нижних пределах обретаются?»
 «А чего им там обретаться? – удивился Вергилий. – Раньше, конечно, всякого чина можно было на всяком уровне обнаружить. Но теперь, когда коррупция разъела чиновную структуру классического персонала окончательно… В общем, кое-кто ещё кое-где парится, но и те давно уже каждый на своём уровне хоть маленький, но начальник. Ну, разве что за редким исключением».
«А остальные куда подевались? Ведь я их и в среднем аду не видел, среди менеджеров и прочей сволочи?»
 «Извини, но память у тебя, как у берёзового полена. Я же говорил, что средний персонал, кем бы он до этого не был, должен выглядеть одинаково примерно и соответственно вновь занятой сертификации. Если ты, к примеру, сертифицирован как менеджер конторы первого яруса среднего ада, то будь добр, имей стандартный вид согласно пожеланию руководителя данного яруса, как-то: выглядеть не старше тридцати и носить одежду, какую хочет видеть на тебе вышеупомянутый начальник. А также причёску, украшения и даже бельё».
«Что ты говоришь? – вяло переспросил Серёга. – Выходит дело, вы тут полного дурака валяете?»
 «Кто это – мы? – в свою очередь переспросил Вергилий, сплёвывая за борт, как заправский морской волк, переквалифицировавшийся в вагоновожатого. – Ты не забывай, что я здесь в первую очередь тоже клиент, а только потом…»
 «Ну, да, я и хотел сказать, что, выходит дело, ваш классический персонал тут дурака валяет, а не занимается тем делом, которое ему поручили. А главные злодеи, которые стали такими при жизни, здесь после смерти за свои грехи не отвечают, а балдеют себе в качестве менеджеров, бухгалтеров, кладовщиков, рекламных деятелей и прочих паразитов. Печальная, я тебе доложу, картина, и вовсе не поучительная…»
 «Ну, в общем, она такая же печальная, как у вас, - тонко заметил Вергилий. – Забыл, где у нас главный вход?»
 «У нас, между прочим, кое-какие подвижки наблюдаются, - гордо возразил Серёга. – Ходорковского посадили? Посадили. Оборотней поймали? Поймали».
«Тоже мне, пример, - ухмыльнулся Вергилий. – Это были всего лишь внутрисемейные разборки. Или, скажем так, разборки внутри банды, в пределах которой какие-то уже совершенные отморозки решили создать свою банду. А кому она нужна, банда внутри банды? Вот их, Ходорковского, оборотней, да ещё дюжину отморозков, из банды и выгнали. За плохое поведение, значит. Ну, и чтобы другим неповадно было. Усекаешь?»
 «Это ты по непонятной злобе на нас наговариваешь, - самую малость обиделся Серёга, потому что обижаться сильнее ему не позволял одуряюще-расслабляющий самосад неизвестных сортов, - не всё у нас так плохо…»
 «Как у вас плохо, скоро сравнивать будет не с кем, - ухмыльнулся Вергилий. – Забыл, на каком месте вы по коррупции и по качеству питания? Скоро пингвинов в Антарктиде перегоните, потому что африканских деятелей вы уже давно обскакали…»
 «Кстати, об африканских деятелях, - вспомнил Серега. – Я тут в нижнем аду успел на представителей всяких национальностей насмотреться. И даже видел лиц явно мусульманской национальности. У них разве не должно быть своё адское место?»
 «Было и у них своё место, но…»
 «Сплыло?» - вспомнил Серега про буддистов.
«Да нет, тут немного другая ситуация. Интеграционные процессы, понимаешь ли, то да сё. В общем, теперь по религиозному признаку сортируют только праведников, а всех грешников решено держать в одном месте».
«Кем решено?» - уточнил Серега.
«Тебе какая разница? – удивился Вергилий. – Отдыхай, не напрягайся. И береги эмоции».
«Что, пригодятся?»
 «А то! Тут такие гуси встречаются, что я те дам! Они, конечно, тоже подались бы в средний ад, но для всех желающих даже у вакантной бесконечности бюрократической структуры есть свой предел. Поэтому…»
 «Кстати, насчёт праведников, - соскочил с генеральной тематической линии Серёга на недалёкую обочину. – Значит, они каждый попадают в свой рай согласно религиозной принадлежности?»
Он клонил к тому, что райская сфера деятельности, если таковая имела место быть, до сих пор не консолидировалась, и в силу такой неповоротливости становилась не конкурентоспособной. Но Вергилий, как только речь касалась конкурирующей фирмы, становился или молчаливым, или язвительным. В этот раз он проигнорировал тему.
«Выходит дело, и у буддистов есть свой рай?» - продолжал настаивать Серега.
«У буддистов много чего было, есть и будет, - уклончиво возразил Вергилий. – Раньше они вообще владели самой мощной постструктурой, но наш лукавый их здорово пощипал. Правда, и его со временем ободрали, ну да это уже дело третье».
«Значит, все грешники к вам, а праведники – кто куда?» - не отставал Серега.
«Да не все грешники к нам! – стал злиться Вергилий. – Что, про лукавого с его чёртовыми измерениями забыл? А до праведников мне нет никакого дела…»
 «Зря ты так о праведниках, ведь даже в библии…»
 «Ой, не смеши меня! Что ты знаешь о библии? Хотя бы прочитал её. А потом пускался в рассуждения. Библия! Да это ваше священное писание обыкновенное руководство к действию небольшой группы умных людей, желающих владеть всем миром. А вы сопли и слюни восторга роняете: ах, эти божественные откровения, ах, эти библейские герои! Помнишь про Иакова?»
 «Кто такой, чем себя зарекомендовал?» - деловито переспросил Серёга.
«Зарекомендовал он себя, между прочим, самым гнусным образом, - ехидно возразил Вергилий. – Был у него старший брат по имени Исав. И вот такая промеж родных – подчёркиваю – братьев произошла история. Этот Исав где-то весь день вкалывал в поте лица и к ночи вернулся домой, усталый и голодный. А Иаков, просидевший весь день в тепле под крышей, приготовил чечевичную похлёбку. И что ты думаешь? Когда родной – подчёркиваю – брат вернулся домой и попросил поесть, Иаков не дал пищи родному – подчёркиваю – брату из чувства простого человеческого сострадания к ближнему своему, а предложил Исаву купить её за право первородства. Каково?»
 «Каково?» - повторил Серега, где-то когда-то слышавший и про того, и про другого.
«А таково, что Иаков по сей день числится библейским героем, а Исав - отрицательный персонаж, которому позволили жить в каком-то захолустном Едоме».
«Ну и что?» - ни хрена поучительного не понял Серега. После трёх последних затяжек крыша его снова стала становиться набекрень, и ему уже было не до библии с её героями и отрицательными персонажами.
«А то! – ещё больше разозлился Вергилий. – Все библейские герои по нормальному человеческому понятию были нормальными негодяями. Взять, к примеру, царя Давида. И вспомнить, как он завалил Голиафа. Предводителя, между прочим, филистимлян, коренного народа, каковой народ с благословения якобы бога – так утверждает твоя хвалёная библия – истреблялся по-чёрному племенем, которое удрало в своё время из Египта. Так вот: как же завалил библейский герой царь Давид, потомок оккупантов, коренного жителя Голиафа? А завалил он его не в честном поединке, а почти из-за угла. Метнул ему из пращи камнем в ухо и – нет Голиафа! А вспомнить, с каким кровавым ожесточением совершались набеги под командованием Давида на разные города и сопредельные государства? Ты бы почитал в своей хвалёной библии, каково она всё это красочно со смаком описывает. Придёт эдак героический царь со своим войском на чужую сторону, всех жителей с благословения якобы бога велит порешить, беременных женщин порубить пополам, а кого для разнообразия в молотилку или плавильню сунуть. Хорош герой? Или когда на Давида наехали иноземные захватчики, против которых сей прославленный царь знал, что не устоит, что он сделал? Да ноги он сделал вместе с челядью, необходимой, чтобы прикрывать тылы, а за добром присматривать и домом жён своих оставил».
Серёга, по мере высказывания Вергилием столь еретических откровений, мало – помалу пришёл в себя, мысли в его одурманенной голове прекратили невнятное брожение, и он понял, какие ужасные вещи выслушивает от этого исторического беспредельщика.
- Ты чё гонишь, козёл? – благородно завопил вслух бедный музыкант. – Ты чё, падла, баллоны катишь на библию, которую полмира почитает? Ведь это же какая великая книга, и какие в ней пророчества!
Если честно, о библейских пророчествах Серега слышал изустно. Ещё ему кто-то рассказывал, будто в Пятикнижии Моисея закодировано нечто, что удалось расколоть современным хакерам. А когда они раскололи код, якобы зашифрованный самим Моисеем, то весь христианский мир проникся ещё большим уважением к библии и к её автору, который первый изобрёл девиз немецко-фашистских захватчиков чужих территорий: «С нами Бог!»
- Какие пророчества? – спросил Вергилий. – О том, что три тысячи лет тому назад какой-то полоумный предсказал нападение на Иудею царя вавилонского Навуходоносора? Ты читал эти пророчества? Нет? Так какого хрена! Может быть, ты Вавилон видел? Или знал Навуходоносора?
- Не знал, не видел, - пристыжено признался Серёга.
- Так, может, и не было никакого Вавилона с Навуходоносором? – продолжал наезжать расходившийся Вергилий.
- Я и Парижа не видел, но это не значит, что его нет, - робко возразил Серёга.
- Что Париж? Я тебе о пророчествах толкую. О том, как легко можно интерпретировать то, что написали три тысячи лет тому назад.
- Неужели так давно? – удивился Серёга.
- Эх, темнота! – воскликнул Вергилий. – И туда же: библия-библия! Да если какой-нибудь умник три тысячи лет спустя найдёт во время раскопок одной из ваших помоек книгу Толкиена или Роулинг, он такие там пророчества с откровениями обнаружит, что куда там Иеремии с Малахией вместе с Гиезием. Правда, этому умнику придётся попотеть, потому что Хогвартс с Азкабаном и прочими хоббитами – бред собачий, а Вавилон и амореи существовали на самом деле.
- Правда? – обрадовался Серёга.
- Правда.
- Так значит и пророчества были?
- Фуфло всё, суета сует и томление духа, - загадочно понизил голос Вергилий.
- Ты мне, старик, совсем мозги запудрил, - пожаловался Серега, снова хватаясь руками за передок вагонетки и вперяя осоловелый взор в беспредельную черноту, куда с таинственным блеском при полном отсутствии источников света убегали не очень ровные рельсы. Рядом с рельсами морщилась лестница для персонала, и по ней неторопливо спускался местный деятель, отвечавший за кадры и прочие «родственные» дела четвёртого производственного уровня нижнего ада.
- Это не я тебе запудрил, а Екклесиаст, - ещё загадочней возразил Вергилий.
- Кто такой? – уточнил Серёга.
- Да был такой меланхолик, царь царей. Здесь, кстати, есть один крендель из ваших новейших современников. Дал он дуба год тому назад по земному летоисчислению и ещё не успел перебраться в более комфортные места. Но я так думаю, что если он сам не переберётся, за него начнёт ходатайствовать всё «население» четвёртого уровня. Достал он всех этим Екклесиастом.
- В смысле? – логично не понял Серёга.
- Как большинство ваших современников, данный крендель не только занялся интенсивным жульничеством, но стал примерным верующим. Начитался библии с Екклесиастом, затем крякнул после очередной пьянки нахаляву, попал сюда и достаёт.
- Да как достаёт? – переспросил Серёга.
- Цитирует, - кратко возразил Вергилий. – И постоянно гундит, что его сюда зря засунули, поскольку он жил по правилам и расписанию, которые определил Екклесиаст. Ведь, дескать, сказано же у царя царей, что есть время собирать взятки, а есть время уклоняться от налогов. Так почему он должен был не собирать взятки каждый день, а уклоняться от налогов раз в год? И, самое смешное, почему он должен за это отвечать?
- Интересный расклад, - пробормотал Серёга, за разговорами не замечавший бесконечности спуска. Сам он об Екклесиасте если и слышал когда, то успел давно позабыть, но современная интерпретация высказываний царя царей ему слегка не понравилась. Не являясь фанатиком любой веры, и библейской в том числе, именно к ней он относился с особенным уважением. Поэтому бывший учитель и не мог допустить, чтобы царь царей, написавший один из «томов» уважаемой библии, мог загнуть про взятки и налоги. Хотя, кто их, библейских пророков, знает? Ведь все они когда-то были люди и среди людей жили. И если они в своё время сумели так напрячься, что их коллективное сочинение получило статус священного писания, почему они не могли придумать, как брать в лапу или уклоняться от налогов? О чём и написал царь царей сразу после того, как придумали, причём сделали это легко, поскольку придумать брать в лапу – мозгов больших не надо. А вот со статусом пришлось-таки повозиться! Ведь для того, чтобы такое откровенно милитаристское произведение, насквозь проникнутое расистским духом возомнившей о себе кучки безродных проходимцев, мало дать в лапу или не заплатить налогов. Тут нужно было не одной сотне небритых плешивых пророков, пращуров нынешних банкиров и киномагнатов, в течение нескольких веков ещё большую плешь проедать, чтобы вот так, за здорово живёшь, даже перед лицом неверующего бывшего учителя украинского пения иметь абсолютно голый авторитет. Да что там неверующий и не шибко образованный учитель! С него, необразованного, взятки гладки. Но что поделать с тем фактом, что такая ехидная по отношению ко всем прочим, кроме иудеев, книга, стала цитатником огромной армии проповедников истинного якобы гуманизма? Да ничего тут уже поделать нельзя, только удивляться: какая для раскрутки якобы священного писания была организована совершенно беспрецедентная PR-акция, которая продолжается по сей день. И истинные проповедники якобы гуманизма продолжают истово цитировать всякие умные библейские сентенции, пропуская те места в писании, где присутствуют призывы не путаться с инородцами, но вообще их всех поелику возможно истреблять к чёртовой бабушке вместе со слабыми женщинами и их приплодом. И данных проповедников продолжает слушать, сопя от умиления и восторга, беспрецедентная куча народа.

 

next

 
 






1) Убедительная просьба к художникам и фотографам не напрягаться насчёт опровержений по поводу вольного толкования значений некоторых оттенков; автор знает, что такое муар






2) Герой повести, очевидно, имел в виду анекдот о театре и театралах, один из которых так увлёкся постановкой, что решил справить малую нужду прямо с балкона, не отлучаясь в клозет и не пропуская действия на сцене






3) Примечание для современных слушателей различных российских академий: Сусанин это не тот, который дрейфовал на льдине, а который попёрся однажды за поляками с целью собрать немного пустых пивных банок и заблудился с ними на хрен в болоте






4) Вергилий имел в виду Плутоса, бога богатства из греческой мифологии, но не стал посвящать своего спутника в столь специфические мифологические подробности






5) Уже ставшая исторической показательная борьба господина Грызлова (ударение на последнем слоге) перед очередными выборами с группой зарвавшихся коллег в силовых структурах, после чего коррупция в её рядах стала ещё организованней






6) Вергилий описал подвиги царя Давида очень кратко и с меньшими кровавыми подробностями, какие можно прочитать в первой книге царств






7)  Серёга ссылается на известный и довольно примитивный фильм, снятый американской фабрикой грёз для массовых идиотов по одному из дешёвых американских сценариев






8) Кочевой западносемитский народ древней Передней Азии






9) Описываемый Вергилием деятель из современной российской действительности, своей выразительной гнусностью соответствующий нормальному государственному служащему и члену партии «Единство», слегка усовершенствовал две сентенции царя царей, такие как «Время разбрасывать камни и время собирать камни» и «Время обнимать и время уклоняться от объятий»






10) До сих пор точно не установлено, откуда всё-таки сочинители библии взялись на территории древнего Египта, но известно, что после Египта они пошли блудить по пустыне и завоёвывать территорию современного Израиля, которую теперь называют своей исторической родиной, а коренные жители современного Израиля – филистимляне (палестинцы) - побоку






11) Тем «праведникам», кого до глубины души возмутит данный фрагмент повести, автор советует внимательно перечитать ветхий завет