Другие рассказы, а также повесть "Селфи" можно прочитать в книге "Оверклокеры".Сайт книги, где можно бесплатно прочитать 25% текста или приобрести в ведущих интернет-магазинах страны:
http://ridero.ru/books/overklokery/
___________________________________________
Не люблю я предновогоднюю суету. Ходишь по магазинам точно по длинному бесконечному лабиринту с этими бессмысленными сувенирами и озабоченными лицами таких же, как и ты, потерянных покупателей, жаждущих купить какую-нибудь безделушку, и надеешься, что случится некое чудо, и ты найдешь среди этой мишуры, цветных стекляшек и огоньков то, что тебе непременно нужно купить. В таких случаях я всегда делаю так, как меня учил в детстве отец – левой рукой касаюсь левой стены и иду, не отнимая руки, пока не встречусь взглядом с главным стражем-минотавром этого лабиринта - кассиршей. Она всегда смотрит на меня с некоторым презрением, ведь обычно моя корзина для покупок пуста. Но только не сегодня. Не глядя на полки, я начинаю сметать рукой всё подряд, забывшись на несколько мгновений.
(в мою пустую корзину падает упаковка небьющихся ёлочных шариков)
Я откровенно пялюсь на женщину у противоположного стеллажа с ёлочными украшениями. Она выбирает цветной дождь.
(в корзину с ускорением летит игрушечный дед мороз)
Её когда-то шикарные длинные каштановые волосы сейчас торчат из-под шапки, словно изрядно потасканная и выцветшая пакля.
(горсть хлопушек сыплется следом)
Одета она неброско и как-то по-старушечьи что ли. Поверх куцего пуховичка какая-то нелепая шаль. Сапоги из кожзама давно поистерлись и просят замены.
(гирлянда из серебристых звёздочек прошуршала мимо)
Боже, кто же тот художник, что безжалостно стер с её лица ярко-алый румянец и улыбку, от которой в груди у меня что-то громко и часто когда-то начинало биться?! Чем она так провинилась перед ним?
(ватага символов этого года – игрушечных змей с пришитыми к хвостам шоколадными монетками - обрушилась в корзину)
Следующий на очереди – ёлочный дождь. Она поворачивается ко мне лицом,
(боже, как же она постарела)
наши взгляды на какое-то мгновение пересекаются. Конечно же, она не узнала меня. Глаза у неё тусклые и грустные, какие-то стеклянные и неживые. Мне стало очень жаль её, захотелось просто обнять и поговорить с ней, рассказать, как я по-детски был в неё влюблен когда-то. Но почему-то я так и не решился. Впрочем, как и 20 с лишним лет назад…
Вероничка
- Серый, ну ты чё там так долго?
- Тише ты, не ори, а то спалишь меня.
- Да Кабан давно уже ушёл, выходи. Я видел, как он на улицу выбежал. Пошли в класс, а то Вероничка ругаться будет, да ещё «Феликс» прижжёт.
- Ладно, выхожу уже.
Я тихонько приоткрыл дверь туалета и выглянул. Санька стоял напротив, глазами косясь вправо. Сообразить я ничего не успел. Кто-то с силой рванул дверь, и я от неожиданности вылетел из туалета, угодив Сане головой прямо в живот. От резкой боли Санька согнулся пополам и, шумно выдохнув, повалился на спину, чудом не ударившись головой о кафельный пол. Я же больно шмякнулся животом, раскинув руки, будто в полете. Не дав мне ни секунды, чтобы сообразить, в чём дело, Кабан схватил меня за ноги и потащил обратно к туалету. Я сопротивлялся, как мог, пытаясь зацепиться короткими ногтями за скользкий и холодный кафель, но безуспешно. Крепкие руки Кабана тащили меня прямиком к толчку. Я, конечно же, истошно орал, но всё это было бесполезно. Туалет был в конце коридора и мои крики вряд ли кто-нибудь из учителей смог бы услышать. Наконец, Кабан бросил мои ноги и, схватив меня за шиворот, развернул к унитазу. Вонь была непередаваемая. Я уперся руками в основание толчка, боясь даже подумать о том, что сейчас Кабан со мной сделает. Даже на секунду представил его ухмыляющуюся, щедро осыпанную веснушками рожу, наблюдающую как моя голова, направляемая его рукой, ныряет в унитаз. В общем, не знаю, чем бы всё это закончилось, если бы, вдруг, не раздался мелодичный, с властными нотками, голос Вероники Дамировны.
- Кабановский! Алексей! Это что такое! Ну-ка, отпусти его и марш к директору, быстро!
- Ладно, я потом с тобой разберусь, - прошипел Кабан.
Я с облегчением почувствовал как рука, сжимающая ворот пиджака моей формы, явно с неохотой, куда-то исчезла. И Кабан, скорчив гримасу невинного ребенка, засеменил к кабинету директрисы. По-прежнему находясь на карачках, я медленно развернулся. Перед моим носом возникли черные туфли Веронички, похожие на индейские пироги, которые я видел на рисунках в книжке про Зверобоя. Никогда еще мне не приходилось так близко перед собой видеть её ноги. Они были красивые, несмотря на то, что их скрывали чёрные чулки и такого же цвета юбка ниже колена. Стесняясь поднять голову и встретиться взглядом с Вероникой Дамировной, я опустил глаза в пол и густо покраснел.
- Серёжа, с тобой всё в порядке? – мягко спросила она.
Я кивнул.
- Ну, тогда умойся и беги на литературу. А то сейчас звонок прозвенит. Евгений Александрович не любит, когда на его уроки опаздывают. А после урока я буду ждать тебя у директора. Хорошо?
Я снова кивнул. Просто не мог ничего сказать. Будто ком в горле застрял.
Туфли развернулись на 180 градусов и исчезли из виду. В голове осталось только ускользающее эхо цокающих по кафелю каблучков Веронички. Я встал на ноги только когда этот звук окончательно исчез из моих ушей. Саньки и след давно простыл. Тоже мне друг! Я было хотел запереть дверь туалета (вдруг Кабан вернётся), но в это время прозвенел звонок. В панике, едва успев смочить руки, я пулей выскочил из туалета и побежал на второй этаж. Чуть не врезавшись на повороте в стену, я влетел в кабинет литературы и тотчас был остановлен крепкой сухой ладонью учителя. Всё таки опоздал!
- Ты чего, окурок, несёшься? Урок уже идёт!
Я молча опустил голову.
- Садись на место и руки на стол, - скомандовал он.
Я сделал, как он мне велел. В классе стояла мёртвая тишина. Все ребята, притаившись, следили за движениями Евгения Александровича. Но мне и так было понятно, что сейчас появится «Железный Феликс». Я закрыл глаза, чтобы не видеть его и сморщил лицо в ожидании удара. Сначала что-то стукнуло, потом просвистело в воздухе и обожгло мои пальцы точно как тогда, в деревне у бабушки, когда я по дурости сунул руку в костер. Я не закричал. Крикнешь – будет только хуже. Это все знают. Только прикусил язык от боли. Слезы так и наворачивались на глаза, но Евгений Александрович терпеть не мог, когда плачут и сердить его ещё больше мне точно не хотелось. Да и перед пацанами в классе было бы стыдно. Так что я стерпел. Мне уже было не впервой.
- Ну что, прижгло?
Слова учителя были как в тумане. Я кивнул. Самые смелые из нас могли позволить себе сказать «нет». И тогда получали ещё. Зато потом всем хвастались, что «Железный Феликс» их с первого раза не пронял. Но я не такой смелый, к сожалению.
Урок прошёл вполне обычно. Мы читали басни Крылова. Потом 10 минут сидели просто так, потому что Евгений Александрович молчал и корчился от боли. В такие минуты мы знали, что нужно просто сидеть тихо. И мы сидели тихо. Приступы у него были часто. Он говорил нам, что это от того, что он часто курит. И нам наказывал, чтобы мы не курили. Но все в классе знали, что он в Афгане был в плену, бежал, подорвался на мине и с тех пор её осколки не давали ему спокойно жить. Особенно при перемене погоды. Нам, мальчишкам, он нравился, несмотря на то, что бил нас нещадно за любую провинность. Девчонок, кстати, никогда не трогал. Возможно, мы его даже любили, хоть и не показывали вида. Спустя 2 года, когда я уже перешел в другую школу, случайно узнал, что его в парке зарезали какие-то забулдыги за просто так. Попросили у него 5 рублей, а он им не дал. Я помню, что сбежал с урока тогда и ревел в туалете как девчонка.
После урока я поплелся к директрисе. Робко приоткрыл дверь и заглянул в приёмную. Комнатка была узкая и тесная. Почему-то пахло котлетами. Секретарша - суховатая, неопрятная женщина, похожая на дворника дядю Толю - сидела за столом и печатала что-то на пишущей машинке. Напротив сидела Вероника Дамировна и что-то ей оживленно рассказывала. Суть я уловить не успел, потому как секретарша резко прекратила стучать, а Вероничка говорить. Они обе смотрели на меня и молчали.
- Можно войти? – робко спросил я.
- Заходи Серёжа.
От ласкового голоса Вероники Дамировны у меня защекотало где-то в груди. Я тихонько вошел и встал возле неё как вкопанный, не зная, куда деть глаза.
- Валентина Артемьевна сейчас освободится, и мы зайдём, - продолжила Вероничка.
Я посмотрел вглубь малюсенького разреза её алой блузки и почувствовал, как мои щёки тоже стали алеть. Но тут, слава богу, вышла директриса и пригласила нас в кабинет.
В общем, рассказывать тут особо нечего. Подопрашивали они меня немного и отпустили. Я, конечно, сказал, что сам виноват, что обозвал Кабана кабаном, а он, естественно, рассердился. И что наказать меня он хотел вполне заслуженно. Только по лицам директрисы и Веронички я понял, что мне они не поверили. Ну и ладно. Всё равно Кабан меня в покое не оставит. Ведь как чувствовал, что нужно было молчать в тряпочку. А я, дурак, перед пацанами похвастался, что не боюсь его. Кто же мог знать, что он в это время стоял у меня за спиной и всё слышал.
Я с опаской вышел из школы. Уже вечерело и двор был пуст. Уроки кончились и все, наверное, давно уже разошлись домой. Или убежали на корт играть в ляпы. Всё таки предпоследний день перед каникулами! Я свернул за угол и, перекинув ранец за спину, со всех ног побежал к воротам, в надежде уйти незамеченным. Конечно, я и представить себе не мог, что Кабан поджидает меня в кустах поблизости. Он выскочил, когда я пробегал мимо и бросил свою сумку мне под ноги. Я запнулся за неё и упал, расшиб до крови бровь об асфальт и поцарапал щеку. Ранец вылетел у меня из рук и, совершив несколько пируэтов в воздухе, упал за бордюр школьного палисадника. Не успев встать, я спиной почувствовал тяжелую ногу Кабана. И почему в такие моменты, как назло, никого нет поблизости!
- Далеко собрался, вонючка?
- Отвали ты, я ничё директрисе про тебя не ска…
(неожиданно перехватило дыхание)
…зал.
Кровь из рассечённой брови капала на асфальт.
- Мне по фиг, сказал ты или нет. Моих родителей из-за тебя в школу вызвали!
(глухой удар мне по почкам)
Я скорчился от боли и стиснул зубы так, что они заскрипели.
Наверное, здесь нужно сделать небольшое отступление и сказать, что для Кабана – ученика 6а класса, известного второгодника и драчуна - вызов родителей в школу было не частым делом, несмотря на то, что он держал в страхе все начальные и 5-6 классы. Просто все молчат в тряпочку, потому что боятся. Но только не самого Кабана, хотя он по понятным причинам был гораздо крупнее своих одноклассников, а его старшего брата-боксёра, девятиклассника, который по первому зову появлялся и показывал несколько приёмов на том, на кого указывал Кабан. Мне, по счастливой случайности, пока не доводилось на себе испытать гнев его братца. Зато я знал, что будет с самим Кабаном, если его отца вызовут в школу. Бывший десантник в отставке, он воспринимал лишь единственное доступное для него средство воспитания – это язык кулаков. Поэтому, Кабан частенько приходил в школу с синяками. Не трудно догадаться, что разговор с отцом у Кабана, после вызова к директору, будет не самым дружественным.
- Проси прощения, говновоз, а не то будешь жрать землю, - с этими словами Кабан снял свою тяжелющую ногу с моей спины и наступил своим грязным кедом мне на шею, ещё крепче пригвоздив к пыльному асфальту. – Ну! Не слышу!
- Слушай, если не веришь, спроси у Веронички. Она… - с трудом начал я, повернув голову вправо, чтобы сплюнуть порозовевшую слюну, и тут же получил ещё один удар кулаком в ухо. В голове зазвенело, и я на несколько секунд даже оглох, но по-прежнему не осмеливался поднять голову.
- Чё ты заладил! Вероничка да Вероничка… Да я знаешь, что с твоей Вероничкой делал? Чики-чики! Понял?
Кабан заржал, согнувшись пополам от хохота, на несколько секунд ослабив хватку своего кроссовка. По-прежнему не знаю, что тогда со мной произошло, но я вдруг, так разозлился, что напрочь забыл про страх и боль. Не помню, было ли такое со мной раньше. Ну, да, я злился конечно, с кем не бывает, но чтобы так сильно, как в тот момент… В общем, резко выкатившись из-под ноги Кабана, так что тот потерял равновесие, чуть не свалившись на землю, я вскочил и… не смог убежать. Что-то меня удержало. И это что-то испугало даже самого Кабана, который, оторопело, таращился на меня, перестав издавать хрюкающие звуки, отдаленно напоминающие хохот. Наверняка Кабан ожидал увидеть мой трусливо убегающий затылок, но вместо этого, возможно впервые, увидел решимость ему противостоять, явно написанную на моём лице.
- Ты чего, придурок, только попробуй, я всё брату скажу. Будешь месяц кровью ссыкать! Вали давай, пока цел!
Но я уже ничего не слышал. Ухо горело как в огне, лицо – смесь из грязи и крови, по-прежнему сочащейся из рассеченной брови и глубокого пореза на щеке – не выражало никаких эмоций кроме злости и обиды. В голове пульсировало
и ещё, наперекор ему, воробьиное,
на нашем пацанском жаргоне означающее сами знаете что.
- Ты всё врёшь! Врёшь! ВРЁЁЁЁЁЁЁШЬ! – кричал я и слепо шёл на Кабана с поднятыми кулаками.
И Кабан попятился. В этот момент он показался мне каким-то жалким и вовсе не страшным. И чего только его все боятся? Жирный и неповоротливый мешок говна. И братец мне его не страшен. Подумаешь, боксер, блин. Да я всю семейку их
(чикичики)
уделаю.
Кабан упёрся спиной в здание школы и закрыл лицо руками, в ожидании удара. И я действительно замахнулся, сделав вид, что сейчас ударю. Но на самом деле со всего размаха пнул ногой Кабану по яйцам. Ноги его подогнулись, изо рта тонкой стрункой пошла слюна и с глухим стоном его жирное тело повалилось на асфальт, пытаясь защитить руками то, что следовало защищать до моего удара. Но злость моя не улетучилась так же быстро, как и появилась. Я остервенело продолжал пинать Кабана, не разбирая куда попадаю – в голову, в живот ли. Он, свернувшись клубком, верещал как резаный, откуда-то из центра этого месива, которое я продолжал пинать, успевая сыпать угрозами и матерками в мой адрес. В общем, не знаю, чем бы всё закончилось, если бы из-за угла не появился дядя Толя с метлой. Он погнался за мной, хотя жертвой этого случая был я, а не Кабан. И вот тогда-то я и очнулся. И со всех ног, не забыв по дороге подхватить портфель, почесал домой, всю дорогу оглядываясь, нет ли погони.
Жил я недалеко от школы, всего в трёх кварталах. Перед домом, на углу, умылся на колонке и отряхнул форму. Родителям, конечно, соврал, мол, играл в ляпы на корте и упал с «лесенок». Мама меня поругала немного, обработала перекисью раны, потом вкусно накормила и заставила помыться в бане. А потом форму мою выстирала. Добрая она у меня. Отец мне ничего не сказал. Только дал подзатыльник и уткнулся в «Труд». Мы, вообще, редко разговаривали, особенно после того, как я на прошлой неделе испортил его любимую электробритву, доставшуюся ему после смерти его отца, соответственно, моего деда. Ну кто же знал, что разобрать её оказалось гораздо проще, чем собрать обратно. Хотя, он тоже отходчивый. И, иногда, даже добрый. Как мама.
Ночью я никак не мог уснуть. Всё думал, что будет завтра. Наверняка брат Кабана меня убьёт. Вот если бы договориться с ним, чтобы он убил меня после летних каникул, а не завтра. Просто родители мне поездку в пионерлагерь обещали. А я ни разу в лагерь ещё не ездил. Вот, блин, незадача! Короче, какие только мысли не лезли. Единственное, что, наверное, не пришло в мою голову, так это раскаяние в совершенном на школьном дворе поступке. Ну, в смысле, о том, что я напинал Кабану. И честь Веронички защитил. Эх, вот бы она узнала!
С этими мыслями я уснул, совершенно не подозревая о том, что приключения мои только начинаются.
Месть Кабана
На следующий день я с неохотой пошёл в школу. Не то чтобы я боялся последствий вчерашней махлы с Кабаном, но, всё равно, было как-то не по себе. Уж больно много я был наслышан о его братце-боксёре. К тому же, я понимал, что Кабан будет мне мстить. Это его любимое занятие. Короче, всю дорогу в школу я обдумывал различные варианты дальнейшего развития событий, вплоть до того, чтобы совсем не идти на занятия (всё равно последний день), а пойти на реку или в городской парк. Но только всё это было бесполезно, потому что, в итоге, в школу я всё-таки решил идти (на свой страх и риск), и, проведя там полдня, как на иголках, так с Кабаном и не встретился. Правду говорят: «страх смерти - хуже самой смерти». Мой сосед по парте, и так называемый друг - Санька - все уроки пытался у меня выведать, чем вчера всё закончилось, и не от Кабана ли я заработал такое разукрашенное лицо. Но я с ним разговаривать не стал, обиделся. Остальные одноклассники, конечно, тоже спрашивали, откуда у меня ссадина на щеке и почему рассечена бровь, но я только отмахивался – мол, упал, да и всё. Так что уже после первого урока перестал быть им интересен, и все про меня забыли. Ну и слава богу!
Последний урок был мой любимый – история. Но обожал я этот предмет не потому, что мне он нравился, а потому что вела его наша классная – Вероника Дамировна. Может быть, именно поэтому я до боли в глазах каждый вечер читал учебник. Тогда мне казалось, если буду знать её предмет – она меня заметит. Ну, или хотя бы похвалит. А лучше всего – поцелует в лоб. О, это был бы верх блаженства! Но она не велась на все мои уловки и тупо ставила мне пятерки в журнал. Глупая что ли! Как будто нужны они мне сто лет эти пятерки!
Перед началом урока, как я ни пытался скрыть своё лицо от её глаз, она всё же заметила меня и попросила подойти.
- Серёжа, что у тебя с лицом? – озабоченно спросила она.
Я хотел сначала брякнуть, мол, играл вчера с ребятами в ляпы на «лесенках» и упал, но вовремя осёкся. Играть на «лесенках» было запрещено. Уже столько раз нас гоняли оттуда, грозились вызвать в школу родителей. Только мы с пацанами всё равно втихаря ходили. Так что я просто сказал, что неудачно упал. Не знаю, поверила ли она мне или нет, но брови у неё были нахмуренные. Похоже, что нет.
- Сходи в медпункт, пожалуйста, и будь впредь осторожнее.
- Хорошо Вероника Дамировна, - промямлил я.
- А это случайно не Кабановский так постарался? Говори правду, - не унималась она.
- Какой Кабановский! Да нет, вы чё, я же вам сказал, упал я и всё. Чё не верите что ли?
- Да нет, верю, верю, Серёжа, верю. Ты, если что… ну, если он снова начнёт к тебе приставать, сразу мне говори. Хорошо? Не бойся!
- А я и не боюсь! Вот ещё чего выдумали! И, ваще, я же вам сказал, Кабан тут ни при чём. Совсем это не он, я сам упал.
- Хорошо, я тебя поняла, садись на место, сейчас урок начнётся.
И я сел на место. И всё думал, как бы мне ей всё-таки сказать правду. Не по пацански это, конечно, но уж больно мне хотелось, чтобы она меня похвалила.
После урока Вероника Дамировна собрала нас на классный час и объявила годовые оценки. У меня оказалась лишь одна четвёрка по русскому. Да и ладно, лишний раз встречаться с Евгением Александровичем и его «Железным Феликсом» я не хотел. Так что пускай будет четверка. Не думаю, что предки за это ругать будут. К тому же у меня с ними был договор закончить год без троек, а не без четверок. Так что свою часть уговора я выполнил на 100%. Теперь их часть сделки – поездка в пионерлагерь!
Когда классный час закончился, все с визгом побежали на улицу. – Ура! Каникулы! – то и дело раздавалось в уже полупустых коридорах школы. Только одному мне было не радостно. Ведь целых три месяца я не увижу Вероничку! И я решился рассказать ей всё. Ну, что я с Кабаном из-за неё подрался. Спрятавшись за колонной в коридоре, я ждал, когда Вероника Дамировна выйдет из кабинета. Волновался жутко. Даже вспотел как на физре. И вскоре услышал шаги, и как скрипнула дверь. Я выглянул, но, почему-то, никого не увидел. Тихонько подкравшись, я заглянул в чуть приоткрытую дверь кабинета. Вероничка стояла у окна и смотрела во двор школы. Выглядела она очень измученной и удручённой. И, как мне показалось, заплаканной. На углу её учительского стола сидел какой-то белобрысый тип с букетом белых цветов в руках. Эти цветы (я забыл, как они называются) были почему-то похожи на помпоны, ну как у вязаных зимних шапок. У меня была такая, когда я был маленьким. Говорили они в полголоса, и мне так толком и не удалось услышать о чём, хотя я изворачивался, как мог. Сначала этот тип - весь такой из себя важный, сразу видно, что богатенький - вел себя вполне спокойно, пару раз даже падал на одно колено и пытался целовать руки Веронички. Но она почти не говорила с ним, стараясь делать вид, что происходящее за окном ей гораздо интереснее. Потом он стал нервничать, расхаживал у доски точно павлин, то и дело тряся букетом перед собой. И орал на неё как сумасшедший: «делай аборт, делай аборт…». А она молчала. Повернулась к нему спиной и молчала. Попрыгал он по классу ещё немного, вытащил из кармана пачку «бежевых ильичей», бросил на стол и вдруг побежал к двери. Я еле успел отскочить. Всё произошло так быстро, что я по любому не успел бы спрятаться. Но он не заметил меня, выскочил как ошпаренный, бросил букет в урну и был таков. Дверь осталась открытой. Я осторожно заглянул в класс. Вероничка всё так же стояла у окна и еле слышно всхлипывала. В этот момент моё сердце сжалось с такой силой, что в груди стало невыносимо тяжело и тесно. Не мог я просто так смотреть, как она плачет. Не должна она вообще плакать. И не будет. Я вновь почувствовал растущую во мне ярость, как при махле с Кабаном. Кулаки непроизвольно сжались, губы задергались, и я, не сдержавшись, выпалил в открытую нараспашку дверь:
- Я отомщу за вас, Вероника Дамировна! Слышите? Отомщу!!!
Со всех ног я понесся вниз по лестнице и выскочил во двор школы. Но опоздал. Белая «Волга», за рулём которой сидел тот самый белобрысый, уже выехала за ворота и поворачивала на улицу. Я с досады плюнул на асфальт. Вот тебе и отомстил, блин! Да и что, в принципе, я мог сделать? Ведь я всего лишь пятиклашка. Мелюзга, планктон. Только я поклялся себе, что разыщу этого белобрысого и заставлю его также плакать, как он заставил Вероничку. Тогда я ещё и не подозревал, что увижу его совсем скоро, при не очень приятных обстоятельствах. В это время что-то грохнуло, а затем зашелестело надо мной в воздухе. Я поднял голову и увидел самый настоящий дождь из денег. Конечно, я догадался, откуда они взялись. Ведь окна кабинета Веронички находились прямо над моей головой. Только подбирать я их не стал. Мама говорит, что «лёгкие деньги не приносят счастья». Пускай лучше дядя Толя порадуется. Совершенно забыв про Кабана, его братца и вчерашний случай, я пошёл домой, всю дорогу придумывая план, как накажу белобрысого и заставлю его извиниться перед Вероникой Дамировной. Но ничего подходящего, и тем более разумного, так и не пришло в мою голову.
Вечером предки устроили мне небольшой праздник – купили торт и газировку. Всё-таки не каждый день их сын практически с отличием заканчивает 5-ый класс. Пока я за обе щеки уплетал кусок торта, они о чем-то пошептались, потом многозначительно улыбнулись и объявили, что через 2 недели я еду в пионерлагерь. Я тогда чуть не подавился. От восторга конечно. Целовал их полчаса, не меньше. Перед сном, я спросил у мамы, как называются цветы, похожие на помпоны. Она сказала, что астры. А я подумал, что никогда в жизни не подарю Вероничке эти самые астры. Не должна она больше плакать. Никогда.
Две недели тянулись нескончаемо долго, будто специально кто-то постоянно переводил стрелки часов назад, оттягивая воплощение моей мечты. Всё это время я ходил как на иголках. По десять раз на дню собирал сумку, потом вытряхивал всё из неё и начинал собирать заново. Никак не мог решить, что взять с собой. В итоге в последний день перед отъездом, пока я гулял на улице, мама собрала сумку за меня. Вечером я никак не мог уснуть, всё думал о лагере, о том, что я там буду совершенно один, без родителей, почти целый месяц. Как там всё будет? Я не знал, и от того было чуточку страшновато.
Рано утром предки повели меня на вокзал. Отец тащил мою сумку и ворчал на маму, что она довольно тяжелая, и что сыну, т.е. мне, не донести её до корпуса. На что мама отвечала, что она положила только самое необходимое. Конечно, про то, что половина сумки составляла еда, она умолчала. Когда мы пришли на вокзал, там уже стояла целая колонна желтых автобусов (я насчитал их шесть), вокруг которой толпилась и гудела пчелиным роем куча народа. В этом балагане было не разобрать, кто с кем прощается, кто смеется, а кто ревёт. Протиснувшись вглубь толпы, мы довольно быстро нашли нужный нам автобус, на котором была нарисована огромная цифра 4, означающая номер отряда. Особых слёз и соплей не было. Разве что мама немножко не сдержалась. Она обняла меня так, что я чуть не задохнулся, и сказала, что каждые выходные они будут меня навещать. Не отпускала долго и всё целовала в щёки, пока водитель не дал сигнал к отправке, и ребятня не повалила в автобус. Отец передал мне сумку, похлопал по плечу и наказал хорошо себя вести. Быстро попрощавшись, я вручил девушке-контролёрше в красной пилотке свою путёвку, затащил сумку в автобус и сел на свободное место у окна, запихнув поклажу под сиденье. Хорошо, что я был в шортах и лёгкой белой рубашке, потому как в автобусе было очень душно и жарко. Только пионерский галстук мешал и давил на шею. Шторок на окнах не было, и даже слабые утренние лучи солнца через стекло обжигали так, что я решил осмотреться в поисках другого свободного места, где-нибудь в тени. К сожалению, все «козырные» места были заняты. Только я собрался пересесть на соседнее сиденье, чтобы окончательно не зажариться, как вдруг, меня опередила какая-то девчонка. Она чуть не опоздала и, запыхавшись, плюхнулась со всего размаху рядом со мной.
- Женька, - звонко выпалила она, широко улыбаясь.
- Серый, - недовольно проворчал я, щурясь от нещадно палившего солнца.
- Ты в какой отряд записан? А, да, в четвертый! Ну, будем знакомы! – протараторила она, сама же и ответив на свой вопрос.
Она была рыжая. Точнее сказать огненно-рыжая. Непоседливая и смешная. Вся в конопушках. Мне даже показалось, что её белая блузка, синяя юбка и галстук были в этих конопушках. Пока мы стояли на месте, она раз сто, наверное, подскочила и помахала в окно своим предкам. Я даже хотел было уступить ей ненавистное мне место у окна, но не стал. Она же девчонка всё-таки.
Через пару минут мы тронулись и родители, и без того беспрестанно махавшие руками на прощание, стали делать это ещё яростнее, будто хотели взлететь и отправиться вслед за автобусом по воздуху. Я тоже помахал им, насколько хватило угла обзора из моего окна. Ехали мы медленно, но скучать нам не давала та самая девушка в красной пилотке, которой я отдал свою путёвку. Она была некрасивая, в смешных роговых очках, через которые её глаза казались больше, чем были на самом деле. Сначала она устроила перекличку, потом рассказывала нам, как мы будем жить в лагере. Только я всё прослушал. Женька тараторила рядом. Я иногда кивал, чтобы она не подумала, что я её не слушаю. Этому я ещё давно у отца научился! В итоге, как я ни старался понять Красную Пилотку и Женьку одновременно, так ничего и не понял. Одно хорошо – болтали они обе недолго. Мы выехали за город, и ребята затянули «Ничего на свете лучше нету» из «Бременских музыкантов», «мы едем, едем, едем в далёкие края», и другие. Стало веселее. И жарче. В общем, не знаю, как я вытерпел, но где-то через пару часов мы свернули с трассы и въехали в лес. Трясло очень сильно, и пыль плотной завесой окутала автобус, зато стало гораздо прохладнее. Совсем скоро мы въехали на территорию лагеря. Перед нами какой-то старик открыл железные ворота, над которыми была закреплена вывеска с надписью «Алые паруса» и корабль, выкрашенный в противный розовый цвет. Проехав ещё немного, автобус остановился на огромной поляне. Там уже стояло несколько таких же желтых «гробов», как их называет отец, ребятня из которых уже давно высыпала на свежий воздух. Но, завидовал я им сравнительно недолго. Вскоре двери открылись и Красная Пилотка выскочила первой, выпуская всех по одному, наверное, чтобы ещё раз пересчитать. Я вышел следом за Женькой, даже помог ей немного с сумкой, хотя она и была против.
Вы не представляете, как после этой «железной духовки» было здоровски оказаться на улице. Я бросил свою сумку на землю, глубоко вдохнул ароматы хвойного леса и чуть не потерял от радости сознание. Женька пошла по тропинке за Красной Пилоткой, которая должна была проводить нас до самого корпуса. А я задержался. Хотелось насладиться первыми минутами пребывания в лагере. Я ещё раз набрал полные лёгкие. Даже глаза прищурил от удовольствия! Как вдруг, кто-то сильно толкнул меня в спину, так что я не успел удержать равновесие и больно упал на валявшиеся повсюду под ногами шишки.
- Слыш ты, дистрофан, тебе привет от братухи моего, - раздался где-то надо мной хриплый гнусавый голос, какой может быть только у боксёра.
И тут я понял, что Кабан мне всё-таки отомстил.
Женька
Я часто думал о том, почему мир так несправедлив ко мне. Почему кому-то всё и всегда сходит с рук, а кому-то приходится отвечать за чужие поступки, как за свои собственные. Думал и не мог найти ответа. Год назад я лечился в санатории при заводе, на котором работает мой отец. Как-то раз после ужина я пошёл в игровую комнату и увидел там такую картину: «Крыса», она же Марина Эдуардовна - старшая по этажу - для чего-то собрала всех парней и поставила их в линейку.
- Кто это сделал? Я ещё раз спрашиваю, кто из вас, поганцы, это сделал?- орала она на них и пальцем показывала на пол.
Сначала я не понял, о чём идет речь, лишь почувствовал, что в комнате чем-то воняет. А потом увидел в углу у дивана кучу говна.
- А ты чего там встал? – вдруг, повернувшись в мою сторону, прокаркала она. – Ну-ка вставай со всеми в ряд и побыстрее.
Я встал вместе со всеми. Она подошла ко мне поближе и уставилась на меня своими глазищами. От неё несло перегаром, как от моего дяди, когда он приходил к нам домой, чтобы попросить у отца в долг. Но самым неприятным в этой ситуации было не это. Её глаза будто имели когти, вцепились в меня и не отпускали.
- Скажи-ка мне, не ты ли это сделал, а? – с язвительной ухмылкой отрывисто произнесла она.
Я помотал головой.
- А чего же ты тогда пришёл позже всех, позволь узнать?
- Я ужинал, Марина Эдуардовна.
- Вы только посмотрите на него! Ужинал он, видите ли! Посмотрите-ка на него!
Она как-то криво ухмыльнулась и сдвинула брови, так, что они стали похожи на английскую букву V.
- А может ты сделал эту гадость до ужина? Что на это скажешь?
- Да это не я! Я же только что пришёл.
- Ага, знаю я вас. За дуру меня принимаешь? Знаю я вас!
- Ну, честное слово, это не я! Честное пионерское!
- Что?! Да как ты смеешь! – её лицо побагровело от злости. – Такие как ты, вообще, недостойны носить гордое звание «пионер»! Да ты…
И тут её понесло. Уж не знаю, чем я ей не угодил, но только досталось мне, по-моему, за все прегрешения человеческие. Её глаза ещё крепче вцепились в меня своими длинными зеленовато-пепельными когтями, и как я не старался отвести от них взгляд, они были ко мне беспощадны. Будто съедали заживо. В общем, не вытерпел я и заплакал. А «Крыса» почему-то подумала, что, мол, раз я слезу пустил, значит, виноват на 100%. И пришлось мне убирать эту смердящую кучу за того, кто это сделал. С тех пор в моём мозгу устойчиво укоренилась одна простая формула: «Заревел – пиши пропало».
На ковре из иголок и шишек было не очень удобно лежать, но я лежал не двигаясь и повторял как заклинание эту формулу, не известную ни одному математику мира.
- Ты труп, ботан. Сегодня вечером жди в гости, я тебя лично так распишу, что родная мать не узнает! - где-то надо мной снова раздался гнусавый голос.
Я лежал, чуть дыша, но он прошёл мимо и меня не тронул. Только сумку пнул со всего маха, так что в ней что-то громко звякнуло и, похоже, разбилось. Видимо не хотел связываться, когда вокруг столько свидетелей. И всё же своеобразную «чёрную метку» он мне вручил. А значит, вечером мне уже так легко не отделаться. Я поднялся, кое-как отряхнулся и осмотрел сумку.
- Вот блин, - невольно вырвалось у меня.
Разбитая банка с домашним клубничным вареньем, растеклась по всей одежде, не задев лишь
(к счастью!)
пару сменных трусов. Придётся срочно где-то всё перестирать, ведь завтра должна быть большая торжественная линейка. Ну не идти же мне на неё в одних трусах и галстуке!
Вытащив и распихав по карманам оставшуюся чистой одежду, потея и кряхтя, с сумкой наперевес, я потащился по тропинке вглубь лагеря, в поисках своего корпуса. Нашёл я дорогу быстро. Такие же как и я запоздавшие помогли. К тому же корпуса были пронумерованы. Мой находился у самого края лагеря. Сразу за ним был высокий плетёный железный забор, конца и края которому в обе стороны не было видно. Сам корпус был довольно старый. Это было видно во всём – от гнилой лестницы при входе, разъеденной короедами, до выцветшей со временем зеленой краски, которой была окрашена веранда и стены корпуса. Я поднялся по ступенькам, осторожно поставил «сладкую» сумку на пол и постучал в дверь с полустертой надписью «Вожатые». Сначала мне никто не открывал, но после третьего стука, дверь неожиданно отворилась, и я увидел… Вероничку. Я просто обалдел, честное слово. Выглядела она как-то по-другому, не как в школе. Её роскошные каштановые волосы, всегда забранные в пучок, сейчас были распущены. И платьице – в полоску, по-летнему лёгкое - совсем было не похоже на скучную и «похоронную» одежду, которую она носила во время уроков.
- Серёжа, здравствуй! А ты что здесь делаешь? – опередила она меня с вопросом.
- Здравствуйте, Вероника Дамировна, я по путёвке приехал, отдыхать. А вы?
- Хорошо тебе, я за тебя рада. А я вот работать приехала, Серёжа. Воспитателем. Меня за четвертым отрядом закрепили. Ты случайно не в четвертом отряде?
- Да, в четвертом, я просто немного опоздал. А вы прямо до конца смены будете?
- Ещё как! Я, вообще, на всё лето сюда. Здесь так здорово!
- Ага, здорово.
Её улыбка была настолько заразительной, а в глазах читался такой неописуемый восторг, что я невольно тоже улыбнулся во весь рот. Такой счастливой я её никогда не видел. Но стоять и болтать с ней сейчас было некогда, хоть и очень хотелось. Нужно было занять какую-нибудь койку, осмотреться и срочно постирать одежду. Вероничка будто прочитала мои мысли, открыла записную книжку, которая всё это время была у неё в правой руке и начала листать страницы, бормоча про себя что-то типа «четвертый отряд, четвертый отряд».
- А вот! Нашла! – радостно возвестила она. - Да, ты в моём отряде. Пойдем, я покажу тебе твою комнату.
С этими словами она чуть ли не вприпрыжку пошла вдоль веранды, так что доски под её ногами жалобно запели. Я поднял сумку и поспешил за ней, стараясь не отставать.
- Вот здесь ты будешь спать, - указала она на кровать у самого окна, когда мы вошли в саму последнюю дверь в конце коридора.
- А почему именно здесь?
- Ну, к сожалению, Серёжа, ты пришел самый последний и все ребята уже выбрали себе места. Видишь, на кроватях уже лежат чьи-то вещи, значит, они заняты. Кстати (она взглянула на часы), сейчас все ребята с моей напарницей Зиной пошли на экскурсию по лагерю, они должны прийти где-то через час. Как придут, можешь попросить кого-нибудь перейти на другое место.
- Ладно, у окна так у окна, - согласился я.
- Хорошо, ты давай располагайся, а я пойду готовиться к завтрашней линейке. Если что, стучи в дверь. Можешь погулять немного, только далеко не уходи. Через 2 часа пойдём обедать.
Она легонько взъерошила мои волосы, так что у меня мурашки побежали по всему телу и ушла. Я внимательно осмотрелся. Тумбочек было восемь. Кроватей тоже восемь. Повсюду валялись чьи-то вещи, хозяева которых, по-видимому, покинули комнату в спешке. Телевизора тоже не было. Наверное, оно и к лучшему. Всё равно ничего интересного по нему не показывали. Ну, может, только тётю Валю. Я вытащил из карманов чистые трусы и запихнул их в верхний ящик тумбочки. Открыл сумку, достал несколько пирожков с яйцом и луком, щедро политых сверху клубничным вареньем, с аппетитом их съел, а остальные продукты убрал в тумбочку. В ней было темно и прохладно, так что до вечера не должно было всё испортиться, несмотря на ощутимо поднявшуюся жару в это раннее время суток. Теперь сумка заметно стала легче, а значит, пора было найти место для большой стирки. Лагерь я ещё не успел толком изучить, а потому решил спросить совета у Вероники Дамировны.
Когда я вышел на веранду, то увидел как какой-то мужик с длинными и уже слегка седоватыми волосами, в чёрной жилетке и джинсах
(в такую-то жару!)
вышел из комнаты Вероники Дамировны и пошёл по тропинке к грязно-серому зданию с надписью «Клуб», которое находилось неподалёку. Я неслышно подкрался к двери и прислушался. Вроде бы никто не плакал. Это хорошо. Я постучал. На этот раз она открыла быстро.
- А это ты. Что-то случилось?
- Нет, просто у меня разбилась банка с вареньем и надо постирать вещи. А я не знаю где.
- Ох, Серёжа, я даже не знаю… Вообще, в бане, конечно, можно, только она пока не работает. Может на колонке у медпункта? Знаешь как туда пройти?
- Не-а, не знаю.
- Видишь вон ту тропинку, за беседкой? Иди по ней прямо, не сворачивая, до столовой. Потом поверни налево, увидишь летнюю сцену для выступлений, а чуть подальше баню. Так вот, тебе нужно у бани направо повернуть и вскоре увидишь медпункт. Там крест красный нарисован. А колонка прямо за ним. Запомнил?
- Да вроде да. Спасибо.
- Не за что, Серёжа. Не забудь, что полвторого обед.
- Хорошо, Вероника Дамировна, я успею, - уже на бегу прокричал я.
Захватив хозяйственное мыло и сумку, я отправился искать колонку. Нашёл-то я её легко, вот только вода из неё текла настолько ледяная, что я чуть не отморозил себе пальцы рук. В общем, вещи я все перестирал (про сумку тоже, кстати, не забыл), но теперь нужно было всё это где-то сушить. И тут я вспомнил, что проходя мимо бани видел веревку, натянутую между двух сосен. Мои детские часы с корабликом показывали 12:30. А значит, у меня было время немного посушить мои вещи, тем более, что солнце с раннего утра нещадно палило и день обещал быть очень жарким. Я развешал бельё, повесил сумку на сучек и сел рядом на пень, который по счастливой случайности находился в тени. И тут вновь увидел того странного типа в джинсах. Он вышел из медпункта, обернувшись и помахав кому-то рукой, и пошёл в мою сторону. По его слегка покачивающейся походке, я догадался, какое лекарство он принял с самого утра. Поравнявшись со мной, он резко остановился и спросил сиплым и сильно прокуренным голосом:
- Что, малец, не успел от мамкиной сиськи оторваться, и сразу обосрался?
Я промолчал.
- Чё не разговорчивый такой? Говорю обосрался что-ли?
- Вы зачем к Веронике Дамировне ходите? – получил он в ответ.
- Чё?
- Я говорю, вы зачем к Веронике Дамировне ходите? У неё муж есть! – соврал я.
- А-а-а, ты про новенькую… Ничего, фигуристая такая. Чё, тоже на неё запал, да?
Я опустил глаза и покраснел.
- У-у-у-ха-ха! Точняк, запал. Ну, ты даёшь, малец! Ты хоть знаешь, дурачелло, что с бабами-то делать нужно?
- Ну, любить их, наверное.
Он рассмеялся.
- Дурачелло, их не любить нужно, а мять. Да чё я тебе объясняю… Подрастёшь – сам поймёшь. Кстати, вишни хочешь?
- Нет, спасибо.
- Да ты попробуй, она не простая, а пьяная, - сказал он и протянул мне на ладони несколько ягод.
- Ладно, - сказал я, взял одну ягоду в рот и тут же выплюнул.
Вишня с виду была красивая, но вкус у неё был довольно непонятный, какой-то кисло-сладкий, с горчинкой.
- Тьфу, какая гадость, – подытожил я.
- Согласен, это своеобразная ягода. Но однажды попробовав её, больше никакую другую уже есть не захочешь. Поверь мне, я знаю, что говорю.
- А за что её любят-то?
- Понимаешь, любят за непредсказуемый эффект, когда съедают много. В этом смысле пьяная вишня похожа на женщину. Только тебе всё равно этого пока не понять. Говорю же, подрастёшь – сам поймёшь. А сейчас бывай, некогда мне тут с тобой лясы точить!
С этими словами он продолжил свой тернистый путь в сторону клуба. Я же остался наедине со своими мыслями и всё думал, почему бабам, ну, в смысле, женщинам, это так нужно, чтобы их мяли. Ведь это же, наверное, больно. Так и не найдя на это ответа, я решил, что при первой же возможности спрошу об этом у Женьки. Она же всё-таки женщина, хоть и маленькая.
Толком высушить до конца белье я, к сожалению, не успел. Нужно было успеть вернуться в корпус до обеда. Собрав в охапку полусырые вещи, я почесал в сторону корпуса. К этому времени все ребята уже вернулись с экскурсии по лагерю, и их муравьиная суета была видна и слышна издали. Добравшись до пункта своего назначения и ступив на крыльцо, я еле успел отскочить в сторону. Гурьба пацанов и девчонок высыпала на улицу для построения. За ними спокойно шла Вероничка и твёрдым уверенным голосом раздавала команды налево и направо.
- Ребята, постройтесь в шеренгу по два. Ваня, ты будешь первым в строю, давай дуй в начало. Машенька, а ты почему без сандалий? Потеряла? Ничего, сейчас найдём! Так, кто там за сосной спрятался? Я всё вижу! А, Серёжа, вижу ты колонку нашёл, давай быстрей вставай в строй, а то мы на обед опоздаем.
- Сейчас, Вероника Дамировна, я только вещи в комнату брошу.
В это же время на улицу высыпала вторая часть отряда, во главе которого была «Красная Пилотка» Зина. Было видно, что с детьми она не ладила, потому что её никто не слушался. Среди всего этого ералаша я мельком увидел Женьку. Она стояла у беседки и помогала какой-то девочке заплетать косички. Делала она это с таким серьезным и умным видом, поджав губы, будто не волосы перебирала, а двигатель. И тут я поймал себя на мысли, что мне почему-то нравится смотреть в её сторону. Но я не придал тогда этому особого значения. В общем, я быстро сбегал в комнату, повесил одежду на спинку кровати, сумку бросил в угол и побежал догонять свой отряд, который распевая «Солнечный круг» шагал в ногу по тропинке к столовой. Я пристроился в конец шеренги к замыкающему, которого звали Толик. И с тех пор зарёкся опаздывать на построение. Всю дорогу он шёпотом мне на ухо рассказывал пошлые анекдоты про поручика Ржевского, успевая при этом иногда выкрикивать слова песни. Причём иногда путал, куда кричать песню, а куда рассказывать анекдоты.
На обед давали харчо, гречку с котлетой и компот. Я сел рядом с пацанами из третьего отряда, поскольку с Толиком садиться мне рядом не хотелось, а остальные места были уже заняты. Вероника Дамировна ходила между столами и желала всем приятного аппетита. Наш отряд ел спокойно, чего не скажешь о третьем. Они галдели как сороки и кидались яблоками из компота. В итоге их обещали лишить ужина. Из-за них чуть и меня не лишили. Больше я с ними ни за какие коврижки не сяду!
После обеда полагался «тихий час», а потом свободное время. Мы расправили кровати и легли. Но спать не собирались. В сончас, естественно, никто не спал, все только притворялись. Но Вероника Дамировна нас постоянно контролировала и поэтому мы с пацанами разговаривали шёпотом. Напротив меня, у окна, лежал Генка по кличке «Шах», белобрысый такой парень, в заклеенных клейкой лентой очках на месте переносицы. По его словам он был чемпионом города среди юниоров по шахматам. Справа лежали два кудрявых и круглолицых брата близнеца – Жора и Сеня. Не знаю, как их только мама различает. Они были самыми непоседливыми из всех, так и норовили куда-нибудь залезть и нашкодить. Именно они в первую очередь проверили все шпингалеты на окнах и дверь. Окна оказались закрытыми накрепко. Дверь же была открыта, только Вероника Дамировна сидела на стуле на веранде и читала какую-то книгу, так что через неё незамеченным не пройдёшь. У самой двери лежал Васька Недорезов по кличке «Бомж». Он был самый смуглый из всех. Но не потому, что у его родителей были африканские корни, нет. Просто большую часть своей жизни, по его словам, он провел на улице. Родители у него постоянно пили, и он был предоставлен самому себе. В лагерь Васька попал случайно. Директриса школы, в которой он учился, пожалела его, с кем-то там договорилась, и его взяли на всё лето. Везёт же некоторым! Ещё в комнате были Эдик, кличку которого я вам называть не буду, Димка «Фофан» и Сашка по кличке «Рыба». Последнему такая клича досталась не потому что, он умел хорошо плавать или любил кушать рыбу. Просто у него глаза были далеко посажены и он всё время молчал, а когда хотел что-то сказать, широко открывал рот и некоторое время беззвучно им двигал. Мне досталось самое козырное прозвище – «Ленин». Видимо, потому что я хорошо учился и немного картавил. А может и по какой другой причине, сейчас уже и не вспомнишь.
Весь «тихий час» мы болтали о всякой всячине: о том, как ночью будем мазать зубной пастой ребят из соседнего корпуса, о том, кто где раньше отдыхал, у кого где родители работают, травили анекдоты, пердели кто громче и ржали под подушкой, чтобы было не так слышно. Мне было тяжело с ними поддерживать разговор. Пасты у меня не было (мама положила мне зубной порошок), нигде я раньше не отдыхал, родители у меня были простыми рабочими на заводе,
(тут тоже особо не похвастаешь)
да и анекдотов я никаких не знал. А потому немного завидовал другим ребятам. Да и, вообще, болтать мне, почему-то не очень хотелось. Я всё лежал и думал о Вероничке и Женьке. Одновременно. И никак не мог понять, почему они обе мне видятся. Нет, я, конечно, мог решить такой глобальный вопрос, как, например, кто круче – Супермен или Микки Маус. Но выбрать между Вероничкой и Женькой я не мог. Эта задача даже для меня – отличника по математике – была не решаемой.
После сончаса мы с пацанами пошли на футбольное поле. Там были качели, на которых можно было крутить «солнышко». Бомж показал всем высший класс качельного пилотажа, остальные на такой подвиг не решились. Потом Жора и Сеня сказали, что знают, как пробраться за высокий железный забор, огораживающий всю территорию лагеря. Мол, они видели, что забор упирается в озеро, которое располагается рядом с лагерем,
(и когда они всё это успели?)
но видно со временем озеро это чуть обмелело и забор можно обойти, пробравшись через гущу камышей. У них даже созрел план, как нам сбежать из лагеря и отправиться на колхозное кукурузное поле, которое, по их словам, находится совсем рядом. Всего-то нужно было после обеда незаметно от Веронички и Красной Пилотки выскользнуть на улицу, спрятаться в кустах напротив столовой, а потом, когда все уйдут на сончас, потихоньку добраться до камышей и незаметно выйти за пределы лагеря. Потом пройти немного через лес, перебраться через железную дорогу и прямиком выйти к кукурузному полю.
- Ну, кто с нами? – в голос выкрикнули близнецы.
Все согласились, что план просто отпад и подняли руки «за». Я тоже поднял. Подумал, что нарву кукурузы для Вероники Дамировны и подарю ей. Вот она обрадуется!
Набегавшись вдоволь и накачавшись до тошноты на качелях, мы пошли в корпус. Нужно было:
А) обязательно записаться в библиотеку или кружок,
Б) обязательно приготовить одежду к завтрашней торжественной линейке,
В) обязательно пополдничать и поужинать,
Г) и ещё успеть погулять, пока не стемнело.
Пацаны с легкостью пропустили первые два пункта, немного задержались на третьем, а потом сразу перешли к четвертому. Конечно, потом их за это наказали – объявили им «конфетную голодовку». Я же поднял и выбросил в урну несколько конфетных фантиков у корпуса, попросил у Вероники Дамировны утюг, сам погладил рубашку, шорты и галстук. Потом сходил в клуб, записался в библиотеку. Взял Даниэля Дефо «Робинзон Крузо» и прочитал несколько страниц. Нет, книга была интересная, даже кое-где с картинками, но читать я не мог. Меня одолевало какое-то нехорошее предчувствие. Что-то, о чём я с легкостью забыл, но с таким трудом пытался вытащить из памяти. Лишь перед самым сном я вспомнил, что брат Кабана обещал меня навестить. Как избежать с ним встречи я не знал, но сегодняшний план близнецов натолкнул меня на мысль, что побег из корпуса – не самый плохой вариант. По крайней мере, когда все уснут пробраться в корпус ничего не стоит. А вдруг он запихнёт мне в рот свои вонючие носки, и я умру от вони? Или зубной пастой намажет веки, и я после этого ослепну? Всё это могло бы случиться, ведь в школе я слышал, как старшаки рассказывали подобные страшилки про лагерь. А они врать не будут – комсомольцы всё-таки.
Ночью, когда все уснули, я потихоньку открыл дверь и выглянул в коридор. Никого не было. Вероничка, наверняка, ушла спать. Нужно было поторапливаться. Брат Кабана мог прийти в любую минуту. Я осторожно оделся и на цыпочках вышел на веранду, тихонько прикрыв за собой дверь. Стараясь не скрипеть, я пробрался к лестнице, где в ящичках хранилась обувь всех ребят в корпусе. Только я одел свои сандалеты и хотел рвануть к беседке, за которой можно было спрятаться, неожиданно дверь рядом с комнатой вожатых со скрипом начала открываться. Я замер и чуть не вскрикнул от страха. Из темноты показалась рыжая косичка, а вслед за ней на веранду вышла её хозяйка - Женька. Увидев меня, она тоже чуть не вскрикнула, но я вовремя успел заткнуть ей рот ладонью.
- Тсссс, не разбуди вожатых, - прошептал я, склонившись к её уху. – Иди за мной.
Она кивнула, молча одела сандалии и пошла за мной. Я взял её за руку, и мы вместе, как два привидения, направились к беседке.
- Ты куда собралась в такой час? – спросил я у Женьки, когда мы присели на корточки за беседкой.
- Погулять вышла. В комнате жарко и душно, окна не открываются, дверь тоже не откроешь – комары налетят. А ты?
- И я также, - соврал я. – Слушай, а пойдем я тебе место одно покажу. Там красиво…
- Пошли, - согласилась Женька.
И мы пошли. Конечно, на счет красивого места я ей тоже соврал, просто так ляпнул, потому что хотел уйти подальше от корпуса. Здесь брат Кабана нас мог услышать. Может он прямо сейчас уже идёт отомстить мне за своего родственничка. Но Женьке же всё это не объяснишь. Так что идя по протоптанной тропинке в сторону столовой я лихорадочно старался придумать, в какое бы красивое место мне её отвести. Проходя мимо третьего корпуса, где-то неподалеку хрустнула ветка. Мы остановились и прислушались. В это время Женька снова взяла меня за руку. Крепко так вцепилась. Её ладони были холодные и влажные. Я чувствовал, как она дрожит всем телом, хотя ночь была тёплая.
- Не бойся, пойдём, здесь недалеко, - попытался я успокоить Женьку.
И мы пошли. Ночь была лунная, но большая часть лагеря находилась в сосновом бору, и мощные мохнатые кроны сосен практически не пропускали свет вниз, так что на землю попадала лишь лёгкая серебряная паутинка, практически не видимая глазу. Наверняка Женька просто боялась темноты, поэтому я решил вывести её на открытую местность, а лучше места, чем футбольное поле, для этого просто не найти. И я повёл её на поле. Рядом с ним была полянка, поросшая клевером и ещё какой-то короткой зелёной травкой. В свете Луны она казалась какой-то волшебной, неземной. Ночь была звёздной, и мы присели на полянку, задрав головы вверх. В это время, видимо испуганные нашим появлением, с поляны, как с космодрома, неожиданно взлетели светляки, похожие на инопланетную армаду. Будто маленькие звездочки они парили в воздухе, подмигивая нам.
- Офигеть как красиво! – восхищенно вскрикнула Женька, упав спиной на траву.
Я последовал её примеру.
Мы лежали, взявшись за руки, и смотрели вверх, на небо, усеянное мириадами звезд и светляков. Было такое чувство, что все созвездия будто бы ожили и только нам показывали никому до этого невиданное представление. Было здорово вот так просто лежать на траве, чувствовать еле ощутимое дыхание летнего ветерка и смотреть вверх, чувствуя в своей руке мягкую и уже совсем теплую ладонь Женьки. Мне, вдруг, стало так спокойно и хорошо, что я закрыл глаза и почувствовал, что падаю в звездную бездну.
- Серёжа, ты спишь что ли? – раздался голос Женьки сквозь пелену звездной пыли.
- Нет, так глаза просто закрыл. А что?
- Да я хотела у тебя спросить кое-что.
- Ну, спрашивай.
(неловкая пауза)
- Серёж… А я тебе… нравлюсь?
- Ну…
Я замешкался и не сразу нашелся что сказать.
- Жень, конечно нравишься, чего спрашивать то.
- А Вероника Дамировна? - не унималась она.
- А… чего ты про неё… ну…
(откуда она про неё знает?)
вспомнила, а?
- Да я сегодня видела, как ты на неё смотрел во время полдника. Прямо глаз не спускал.
- Тебе просто показалось! Жень, ты чё? Совсем?
(я покрутил пальцем у виска)
- Только не надо отнекиваться, я уже взрослая и всё понимаю. Только ты пойми, дурачок, тебе нужна такая женщина как я. А Вероника Дамировна слишком стара для тебя.
- Больно ты понимаешь, дурёха, - вспылил я. - Тоже мне женщина нашлась!
- Да побольше тебя понимаю, вот!
Женька надулась как мышь на крупу, скорчила недовольную рожицу и демонстративно отвернулась, будто не хотела разговаривать.
- Жень, да ладно тебе дуться. Я просто всякую чепуху болтаю, - попытался я успокоить её и легонько похлопал по плечу.
- Нет, Серёжечка, вовсе это не чепуха, - с грустью в голосе заявила она и повернулась ко мне лицом. – Ты ведь любишь её, правда?
В её глазах стояли слёзы - того и гляди разревётся. Нужно что-то было говорить, причём срочно. Но как назло все слова застряли в горле, будто ком жвачки. В это время она так пристально посмотрела на меня, что я был готов сквозь землю провалиться.
- А-аткуда ты знаешь? – непроизвольно начал заикаться я.
- Просто знаю, вот и всё.
Вдруг где-то неподалёку вновь хрустнула ветка.
Но мы пропустили этот звук сквозь уши. Лежали и смотрели друг на друга, каждый погруженный в свои собственные мысли и чувства. Я, правда, не знал, что ей на всё это ответить. Да Женька, похоже, и не ждала какого-то определенного ответа. Тем более, что
(я уже взрослая и всё понимаю)
она всё понимала.
Снова хрустнула ветка, уже совсем близко.
- Спасибо тебе, Серёжа.
- За что?
- За то, что вытащил меня сюда. Здесь, правда, очень здорово и красиво. Спасибо! А про разговор этот забудь. А то поссоримся!
- Да не за что! Я только…
Закончить я не успел. Из-за ближайшей к нам сосны вышел брат Кабана, с гадкой такой ухмылкой на лице, напоминающей звериный оскал.
- Ну, привет, ботан. Вот мы снова и встретились, как я и обещал, - прогнусавил он. – Вижу, ты и тёлку свою с собой привел. Это хорошо, веселее будет… втроём.
И он заржал как конь.
Побег
Мы с Женькой оцепенели. Бежать от этой почти 100 килограммовой груды мышц было бесполезно. Да и куда мы денемся - не сегодня, так завтра найдёт. Но другого выхода просто не было.
- Вставай, только медленно, - прошептал я Женьке. – И приготовься бежать.
Всё ещё держась за руки, мы начали медленно вставать, пока брат Кабана шёл к нам неуклюжей походкой. В лунном свете его лицо казалось безобразнее, чем обычно, а руки и плечи – больше и мощнее. Но двигался он медленно, как медведь после зимней спячки. Значит, шанс сбежать, по крайней мере сейчас, всё же есть.
- Послушай, она
(я кивнул в сторону Женьки)
тебе ничего не сделала, отпусти её.
- Ещё чего, - пробурчал он, - стойте, где стоите, иначе хуже будет.
- Не бойся, - прошептал я Женьке, - у меня есть план.
Она дрожала всем телом, но руку мою не отпускала, держала крепко. Когда брат Кабана был от нас уже всего в двух или трёх шагах, я сделал удивлённое лицо и сместил свой взгляд чуть левее.
- Вероника Дамировна?! А мы тут ничего такого не делаем, просто гуляем! – выпалил я.
Брат Кабана резко остановился и повернулся в ту сторону, куда я смотрел.
- Побежали! – сказал я Женьке, и мы бросились наутёк.
Через футбольное поле. Направо? Нет, налево. Мимо качели, где после сончаса делали «солнышко». По полю, где трава по пояс. Лечь на землю? Может в траве не найдёт? Нет, найдёт. Женька оттягивает назад. Не брошу. Всё равно не брошу. Видно плохо. Не видно куда бежать. Уфффф! Запыхался!
Луна скрылась за тучей, и стало гораздо темнее. Мы почти добежали до края лагеря. Невдалеке уже виднелся забор, через который можно, конечно, было попробовать перелезть. Вот если бы не Женька! Хотя, он слишком высокий, да и зацепиться не за что. Нет, не подойдёт. Что же такое придумать? Мысли лихорадочно порхали в голове как ночные мотыльки возле лампочки. Брат Кабана нас догонял, я уже слышал его пыхтение. Нужно было бежать в сторону лагеря, может кто-нибудь из взрослых встретится по дороге. Но лагерь был в противоположной стороне, а в поле абсолютно негде было спрятаться. Оставалось тупо ждать свою верную смерть. И мы остановились. Пока я стоял и судорожно размышлял, что нам делать дальше, Женька согнулась пополам и никак не могла отдышаться. Ноги её уже не слушались. Она была выжата как лимон и вряд ли смогла бы продолжать убегать дальше. Она по-прежнему не отпускала мою руку. И только сейчас я почувствовал, что её ногти глубоко врезались в мою ладонь. Повернувшись в сторону, откуда доносилось тяжёлое пыхтение и местами даже рычание, в котором угадывались бранные проклятия в наш адрес, мы обреченно ждали появления брата Кабана. К счастью, остановились мы вовремя. Потому что, инстинктивно сделав несколько шагов назад, в сторону забора, ногами наткнулись на какое-то невысокое, но довольно твердое препятствие. Когда я внимательно пригляделся, то увидел, что впереди был обрыв, огороженный невысоким самодельным заборчиком. А точнее какое-то сооружение, по-моему, бетонное, похожее на огромную ванну, около полутора метров глубиной. Похоже, здесь хотели делать бассейн, но почему-то передумали. И благополучно про него забыли. Хорошо хоть заборчик догадались поставить. И тут меня озарила идея! А что, если…
В это время брат Кабана, с дикой яростью в глазах, приближался к нам, выставив вперёд свои медвежьи лапы, готовясь схватить нас и разорвать на части. Думать было некогда, но инстинкт подсказал что делать. В следующую секунду, будто лев, готовящийся в прыжке схватить свою добычу, брат Кабана прыгнул на нас. Но промахнулся, схватив руками воздух. Я оказался проворнее, прыгнув в сторону и потянув за собой Женьку. Но на этом пируэт брата Кабана не закончился. Его тяжелые ноги с треском проломили наскоро сколоченный заборчик и потянули за собой всё остальное тело, по инерции последовавшее за ними. Раздался неприятный какой-то хлюпающий звук, вперемешку с хрустом. А потом раздался вой. Самый настоящий! Брат Кабана выл как бешеный пёс, которого загнали в угол ловцы собак. Нам стало жутко. Но мы с Женькой всё же поднялись и с опаской заглянули в бетонную яму. Брат Кабана лежал ничком, без движения. Только выл и хрипел. Конечно, он был мой враг, но оставлять его здесь в полной темноте и таком состоянии был нельзя. Может он сломал себе что-нибудь и сейчас истекает кровью. Вытащить из этой бетонной тюрьмы мы с Женькой его тоже не могли. Он был слишком тяжелым. Оставалось только позвать кого-нибудь на помощь и тем самым признаться, что мы самовольно ушли из корпуса во время отбоя. Но иного выхода я не видел.
- Держись, сейчас мы приведём помощь, - крикнул я брату Кабана, - и мы с Женькой побежали в сторону лагеря.
До корпуса мы добрались минут за 10, разбудили Веронику Дамировну и всё ей вкратце объяснили. Она позвонила кому-то по телефону, наказала нам идти ложиться, а Красной Пилотке за нами присмотреть, и побежала в сторону клуба. Дальше я не знаю что было. Уснуть я долго не мог. Всё думал о случившемся. А когда, наконец, заснул, мне приснилась огромная бешеная собака, которая гналась за мной по пятам, а потом, вдруг, остановилась, повыла немного на Луну, подошла ко мне и спросила человеческим голосом: «Сережа, я тебе нравлюсь?». Проснулся я весь мокрый. Все ещё спали, а на улице уже ярко светило солнце. Вдруг, раздался резкий и неприятный звук горна. Это трубили подъем. Заправив кровать, надев шорты и майку, я самый первый выбежал из корпуса. Остальные, зевая во весь рот, колупая в глазах и носу, начали подтягиваться лишь спустя 5 минут на зарядку, которую проводила Красная Пилотка. После вожатые повели нас на водные процедуры. С полотенцем, щёткой и зубным порошком в руках нужно было отстоять очередь к крану, из которого текла жидкость, отдаленно похожая на воду. А ещё сбегать к «Белому дому», как мы его называли, за то, что он был покрашен в белый цвет, чтобы справить нужду. Потом завтрак и традиционная уборка территории. Торжественная линейка была назначена на 11 утра. Надо сказать наискучнейшее мероприятие! Стоишь как вкопанный целый час на жаре, слушаешь заунывный голос директора лагеря и думаешь, когда же это всё закончится. Хотелось поскорее узнать, что там с братом Кабана. Живой он или нет? После линейки меня и Женьку вызвала к себе Вероника Дамировна и сказала, что Егор (так, оказывается, зовут брата Кабана) сломал ногу и его ещё ночью увезли в городскую больницу. Сказала, что врачи попросили поблагодарить нас за то, что мы вовремя сообщили о его травме, иначе он истек бы кровью и, возможно, погиб. А ещё она сказала, что нас хотели сначала серьезно наказать, но Егор признался, что упал сам, а мы, случайно услышав его крики, попытались ему помочь. Так что, директор не стал делать скоропалительных решений. Только лишил нас полдника до конца недели.
Во время обеда Жора, Сеня, Шах, Бомж и я, как вчера и договорились, почти ничего не ели, только делали вид. Напихали в карманы хлеба и раньше всех, по одному, выскользнули на улицу, пока вожатые стояли спиной к нашему столику. Спрятались в кустах напротив столовой. Вроде бы нас никто не видел. Дальше оставалось только ждать, пока все не выйдут из столовой, и мы сможем уйти незамеченными. Сидели мы на корточках в одном положении, наверное, минут 15 или 20. Устали страшно, но терпели, как могли. Вскоре из столовой начали выходить ребята. Некоторые проходили мимо, но были и такие, кто бросал фантики от конфет не в урну, которая стояла чуть поодаль, а в кусты, где мы сидели. Какой-то пацан из соседнего отряда даже чуть не застукал нас. Он не просто кинул фантик в сторону кустов, а просунул руку, чуть не схватив меня за ухо. Вскоре вышли вожатые и стали строить отряды в колонну по два. В нашем отряде Красная Пилотка, естественно, не досчиталась пятерых. Она бегала по поляне возле столовой и кричала наши имена. А мы сидели в кустах и еле сдерживали смех. Потом она стала расспрашивать других ребят, не видели ли они нас, но тоже безрезультатно. Никто нас не видел. Она села на ступеньки столовой и, вдруг, заплакала. Самое ужасное, что нам тогда было совсем не жаль её. Это сейчас, много лет спустя, я понимаю, что Красной Пилотке грозило не просто увольнение, а самое настоящее уголовное дело.
Когда всё успокоилось, и в лагере воцарился «тихий час», мы вышли из своего укрытия на полусогнутых и одеревеневших ногах, и гуськом двинулись в сторону футбольного поля, прячась за деревьями. Обогнув тот самый бассейн, куда упал брат Кабана, мы побежали в сторону озера, к камышам, где нас уже точно никто бы не увидел. В камышах было сыро. Грязь вперемешку с илом хлюпала под кроссовками, так и норовя проникнуть им во внутрь. Раздвигая камыши, мы след в след шли друг за другом до самого забора, который кончался почти у самой воды. Но обогнуть его было, всё же, не просто, как считали Жора и Сеня, возглавлявшие нашу колонну. Толи из-за прошедшего три дня назад ливня, толи по какой-то другой причине, но вода настолько близко подобралась к забору, что для перехода на другую сторону нужны были болотные сапоги.
- Ну что, поцики, придётся чуть подмочить ноги, - заявил Бомж и пошёл первым.
Он с лёгкостью перебрался на другую сторону, правда, почти по пояс погрузился в воду.
- Давайте, трусы! Чё встали как вкопанные, мамины сынки, по дороге высохните, - кричал он нам с той стороны.
Вторым пошёл Жора, за ним Сеня. Они тоже прошли без проблем. А вот Шах застрял. Нога за что-то зацепилась на самой середине пути между лагерем и свободой. Вместо того, чтобы спокойно попытаться вытащить ногу, он от страха стал кричать, звать на помощь и размахивать руками. Короче запаниковал. Но тут вовремя подоспел я, и стал стараться вытащить его ногу из плена, для чего мне пришлось погрузиться по шею в воду и сесть на корточки, высоко поднимая голову вверх, чтобы не наглотаться воды. Через какое-то время нога резко сдвинулась с мёртвой точки и Шах, не успев удержать равновесие, упал в воду, промокнув, как и я, до нитки. Мы выползли с ним на сухое место по другую сторону забора, упали на траву и несколько минут тяжело дышали. Потом сняли с себя одежду, кроме трусов, и выжали её. Но отдыхать времени не было, нужно было идти. Отсюда было 2 пути – направо, через поле, на большую дорогу, или налево – по берегу озера, через бурелом и грязь по колено. В первом случае, нас могли с лёгкостью обнаружить и тогда не сносить нам головы. Второй способ нам подходил больше. К тому же он был намного интереснее. Чувствуя себя путешественниками-первопроходцами, мы пошли по берегу озера. Одежду, всё же пришлось надеть. Слишком много здесь росло крапивы, к тому же стоило опасаться клещей, так как с этой стороны озера росло очень много берёз.
Шли мы около получаса, пока не достигли железнодорожной насыпи. Подняться по ней было совсем не просто, слишком крутой был склон, но Бомж как-то смог с первого раза. Мы даже глазом не успели моргнуть, как он оказался наверху и, посмеиваясь, глядел на нас свысока. Хватаясь за колючую траву и торчащие кое-где из земли корни деревьев, мы с горем пополам, забрались на самый верх насыпи. Последним залез Шах. Я подал ему руку, чтобы он смог встать на ноги.
Перед нами лежало несколько путей железной дороги, а на другой стороне была небольшая рощица, настолько прозрачная, что мы уже отсюда могли видеть высокие стебли кукурузы.
- Пацаны, хотите, фокус один покажу? – спросил Бомж.
- Давай, - согласились мы.
Бомж подошёл к железной дороге, присел на корточки, положил руку на ближайший к нам рельс и замер. Стоял так несколько минут, мы даже заскучали.
Ну чё там у тебя? Где фокус-то обещанный? – не вытерпели Жора и Сеня.
Да ща, погодите вы, не барагозьте, - отмахнулся он от них.
Вскоре он поднялся, достал из кармана одну копейку и положил её на рельс. Придерживая её пальцем, он смотрел прямо перед собой, будто ждал чего-то.
- Слушай, Васька, а может ну его. Пошли, поле уже рядом, позже свой фокус покажешь, а то больно есть уже хочется, - ныли в голос Жора и Сеня.
Бомж промолчал, просто смотрел вперед и ждал чего-то. Вдруг, вдалеке послышалось гудение поезда. В нашу сторону шёл товарняк. Его-то и ждал Бомж, догадался я.
- Пацаны, отходим, поезд идёт, - сказал я, но никто не двинулся с места.
- Да погоди ты, мы хотим фокус посмотреть, - в голос заявили остальные. – Это ж товарняк, он тихо идёт.
В общем, как я ни старался, на мои уговоры они не велись. Лишь когда поезд подошёл совсем близко, они невольно отступили на несколько шагов назад. Не отступил только Бомж. Он держал монетку пальцем и всё также смотрел прямо на поезд, будто пытался его загипнотизировать.
- Васька, ты чё спятил? – крикнул я. – Иди сюда, брось ты это. Мы верим, что фокус у тебя отличный.
Но Бомж был непреклонен. Будто хотел устроить дуэль с товарняком. Не мог я на это смотреть просто так. Нужно было что-то предпринять. Счет шёл уже на секунды, и я принял решение. Подскочил к Бомжу, схватил его за руку и потянул на себя. Он сопротивлялся, упираясь, казалось всем телом. Даже пытался пнуть меня ногой, но я оказался сильнее. В самую последнюю секунду, когда поезд был всего лишь в сотне метров от нас, я дернул Бомжа за руку с такой силой, что мы оба упали на насыпь и покатились в сторону склона, на который недавно еле забрались. Но вниз, к счастью, не упали. Спасли кусты ирги, которые росли у самой железной дороги. Бомж ни с того, ни с сего начал колошматить меня кулаками, а я лежал и улыбался. И мне было ни чуточку не больно, потому что страх притупляет боль. А я, правда, очень сильно испугался за Ваську и был рад, что он лежал рядом и кричал мне какие-то ругательства в лицо, в то время как товарняк с грохотом проносился мимо.
После этого случая Бомж целую неделю не разговаривал со мной, только бормотал всё время что-то типа «весь фокус мне испортил». А монетку, кстати, мы на обратном пути нашли. Она стала тоньше и больше в размерах, и была похожа на маленький блин.
Когда Бомж немного успокоился, мы пошли дальше. Перешли без приключений через железную дорогу, пробрались через рощу и, наконец, вышли на колхозное кукурузное поле. Со всех ног мы побежали вперёд, навстречу высоким зеленым стеблям и жёлто-молочным початкам. И рвали, рвали, рвали, в перерывах между этими действиями успевая пихать в рот сладкую кукурузную мякоть. Я нарвал 8 початков, больше просто не смог бы унести. Набродившись вдоволь по полю, довольные и насытившиеся, мы упали в стог сена, сметанного кем-то неподалеку. Валялись, грелись на солнце и травили всякие байки. Честное слово, веселее я ещё время не проводил! Но нужно было возвращаться назад, наше отсутствие, наверняка, уже всколыхнуло весь лагерь. Я не знал, какое нас ждало наказание, но будь у меня возможность совершить побег ещё раз, я, ни секунды не задумываясь, сделал бы это снова.
Пьяная вишня
Дорога назад показалась нам короткой и быстрой. Грязные, уставшие, но дико довольные мы несли свою добычу в лагерь. Вот, наверное, ребята нам позавидуют! Я представлял, как буду угощать Вероничку, Женьку и, конечно же, Красную Пилотку, от которой мы сбежали. Даже уже початки между ними разделил. Только все донести, к сожалению не смог. Три упало, когда спускался с насыпи к озеру, потом ещё один случайно потерял, когда запнулся за какую-то кочку, и ещё два когда по воде пробирался на территорию лагеря, огибая забор. В итоге осталось всего два початка. Что ж, Пилотке, конечно, не достанется. Жаль. Пацаны принесли больше, но чтобы сделать это они запихивали початки во все места, куда было можно и нельзя. Шах даже в трусы умудрился один запихнуть.
Мы уже подходили к футбольному полю, когда увидели бегущих к нам навстречу парней из первого отряда. Они подбежали, надавали нам подзатыльников и отобрали все початки. Сказали, что из-за нас они уже два часа обыскивают весь лагерь. Велели срочно идти к нашим пионервожатым и про кукурузу, которую они у нас отобрали ни слова. А то побьют.
Делать нечего, мы поплелись в корпус. Получили, конечно, по первое число. Были лишены конфет и полдника до конца смены. А ещё нам запретили дискотеки. Но мы вовсе и не расстроились, потому что классно провели время и по-настоящему сдружились. Войдя в нашу комнату, я бухнулся на кровать и практически сразу уснул. Сквозь сон я слышал, как Шах предлагал пацанам початок, который ему удалось-таки сохранить в трусах. Вот придурок!
Проснулся я уже поздно ночью, когда все спали. И никак не мог уснуть. Ещё Жора и Сеня, как назло, сопели как паровозы. Вдруг, мне послышалось, как кто-то постучал. Я тихонько встал и осторожно приоткрыл дверь. На веранде, напротив нашей комнаты, никого не было. Почудилось что ли? Но через мгновение стук раздался снова. Я осторожно выглянул и посмотрел в сторону, откуда доносился звук. Перед дверью вожатых в белом костюме, с букетом всё тех же белых цветов, похожих на помпоны, стоял Белобрысый
(как он сюда попал?)
и поправлял свою зализанную на бок причёску.
Дверь открыла Красная Пилотка.
- Вы к кому в такой час?
- Слушай сюда, - не обращая на её слова никакого внимания ответил Белобрысый, - сейчас ты погуляешь часик, а мне с Вероникой поговорить надо, наедине. Ты меня поняла? – спросил он и сунул ей в руку какую-то бумажку, вроде бы рублей 100, я рассмотреть не успел.
- Зина, кто там так поздно? Что-то случилось? – раздался из комнаты вожатых сонный голос Вероники Дамировны.
- Нет-нет, Вероника, всё нормально,
(в это время белобрысый подсунул ей ещё одну такую же бумажку)
это ко мне, - солгала Пилотка.
- Хорошо, я согласна. Можно я только оденусь? – прошептала Пилотка Белобрысому.
- Оденешься по дороге. Бери с собой вещи и вали отсюда, быстро.
- Ладно, ладно, считайте, что меня уже нет.
И она ушла. А он вошёл в дверь и закрыл её за собой на засов.
Нужно было что-то делать, нельзя Вероничку бросать в беде. Я тихонько оделся и чуть погодя осторожно вышел на веранду. Приложив ухо к «вожатской» двери, я ровным счетом ничего не услышал. Либо они там очень тихо разговаривали, либо просто сидели и молчали. И я решил подслушать. Это можно было сделать лишь одним путем – взобраться на карниз, который шёл под окнами по периметру всего корпуса и, пригибаясь, подобраться незаметно к нужному окну.
Так я и сделал. Окно, где более или менее чётко я слышал голоса Вероники Дамировны и Белобрысого, было зашторено. Я присел, чуть не падая с карниза и пытаясь короткими ногтями зацепиться за оконную раму. Конечно, в таком положении я вряд ли смог бы провисеть больше 5 минут, но мне больше и не надо было.
- …ушай меня внимательно. Сейчас мы с тобой спокойно выйдем за ворота лагеря, там нас ждёт машина. Она отвезет нас в больницу, к моему одному очень хорошему знакомому доктору. Там тебе сделают аборт. Так быстро, что ты даже ничего не почувствуешь. Ещё благодарить меня потом будешь! – уговаривал Белобрысый Вероничку.
- А теперь ты меня послушай, если ты так до сих пор ничего и не понял, - решительно заявила Вероника Дамировна, - никуда я с тобой, тем более ночью, ехать не собираюсь. И уж тем более делать этот твой проклятый аборт. Я тебе ещё две недели назад сказала, что оставлю малыша, хоть он и от такой скотины как ты.
Наступила неловкая пауза. Представляю, какая рожа была в это время у Белобрысого. Молодец, Вероника Дамировна! Уважаю!
- Ты что же думаешь, тварь, что я позволю тебе вот так, просто, угробить мою карьеру? А? Ты так думаешь? – всё громче и громче говорил Белобрысый, почти уже срываясь на крик. – Если ты сию же секунду не встанешь и не пойдёшь со мной, я клянусь, что своими собственными руками сделаю тебе аборт!
- Вадик, ты что? – испуганно воскликнула Вероничка. – Убери нож, я тебя прошу. Давай успокоимся, мы и так наговорили друг другу уже много лишнего. Ты же не станешь брать такой грех на душу?
- Как знать, Вероника, как знать…
В комнате что-то грохнуло, потом разбилось. Началась какая-то возня, а потом раздался крик Веронички. Я с испуга отпустил руки и больно грохнулся на спину, прямиком угодив на толстенный корень, торчащий из земли. Но валяться на земле было некогда. Вероничка была в беде! Я вскочил и со всех ног бросился к лестнице, чуть не столкнувшись в этот момент с тем самым седоватым мужиком в джинсах, который мне вишню предлагал. Он опередил меня, резво взлетел по лестнице и с ноги выбил дверь в комнату пионервожатых. За ним испуганно засеменила Красная Пилотка. Видимо всё же совесть не позволила ей продать свою напарницу, и она позвала на помощь.
В комнате завязалась драка. Кто кого бил было не понятно, пока Белобрысый и тот, Седоватый, что в джинсах, не выскочили на улицу. Я еле успел отскочить в сторону. В это время все ребята уже проснулись и испуганно выглядывали из своих комнат. Среди них я мельком заметил Женькины рыжие косички. Самые смелые, даже вышли на веранду и заворожено смотрели на то, как дерутся взрослые. Красная Пилотка пыталась всех угомонить и растолкать обратно по комнатам, но у неё это не очень хорошо получалось. Я стоял у лестницы и тоже заворожено наблюдал за дракой, не в силах ничем помочь Седоватому. А в это время перед корпусом начались самые настоящие бои без правил. Белобрысый стоял на расшарагу, держал в правой руке «финку» и разъяренно махал ей из стороны в сторону. Его белый костюм был запачкан чьей-то кровью,
(надеюсь не Вероничкиной)
левый рукав был практически оторван и, казалось, висел в воздухе. Седоватый не торопился нападать на него, выжидая удобный момент. Он кружился вокруг Белобрысого, как ворон кружится перед тем, как сесть на падаль. Вдруг, на крыльцо корпуса вышла Вероника Дамировна. Она хромала, придерживая ладонью рану на правой ноге, из которой тонкой струйкой текла кровь. Белобрысый это заметил и его глаза стали ещё безумнее, чем были. Он дернулся в её сторону, но его перехватил Седоватый. Он прыгнул, повалив Белобрысого на землю, и они стали кататься по сосновым иголкам, будто обнявшись. Вскоре Седоватому удалось оказаться сверху, вывернуть руку Белобрысого и выбить из неё «финку». Белобрысый заорал матом. Толи от боли, толи от удивления, что оказался в таком не завидном положении. А потом, вдруг, сменил пластинку.
- Вероника, слышишь меня? Прости! Я не знаю, что на меня нашло. Прости дурака! Я люблю тебя! Простииииии…
Но его крики были перекрыты тяжелым кулаком Седоватого. Все мальчишки, собравшиеся на веранде, с восхищением закричали «ура», а девочки облегченно вздохнули. Только Вероника Дамировна, почему-то не обрадовалась. Она, хромая, сошла со ступенек, и босыми ногами пошла по иголкам прямо к тому месту, где только что дрались мужчины. То, что дальше произошло, до сих пор никак не укладывается в моей голове. Мне казалось, она сейчас подойдет к Седоватому, поблагодарит его за помощь, может даже поцелует в лоб, о чем некогда мечтал я. Это было бы вполне логично! Но вместо этого она зачем-то подняла выпавший из руки Белобрысого нож. Пока Седоватый скручивал руки Белобрысому и не видел, что творится сзади, Вероника Дамировна подошла к нему поближе и чиркнула ножом по его спине. Седоватый не сразу понял, что произошло. Он даже не вскрикнул, просто повернулся в её сторону, как-то по-щенячьи заглянул в её глаза и плашмя упал на Белобрысого. Нож выскользнул из руки Веронички и вонзился в землю. С широко открытыми стеклянными глазами, видимо осознав, что натворила, она попятилась назад и упёрлась спиной в рядом растущую сосну. Ноги её подкосились, она упала на землю и зарыдала. Это был не обычный плач, а какой-то внутренний рёв, выходящий откуда-то из самой глубины. Я, по крайней мере, ещё такого не слышал. Мне показалось, что всю свою жизнь она специально не ревела, копила всё это в себе, чтобы сейчас, вот так, выплеснуть всю эту гадость наружу. «Так вот ты какая, пьяная вишня», - подумал я в тот момент, - «красивая, кисло-сладкая и непредсказуемая».
Минут через пять мы уже все сидели в своих комнатах. Пришёл директор лагеря, а с ним и охрана. Что произошло дальше, я не знаю. Спал я плохо и лишь под утро заснул. Всё думал о том, что после всего этого будет с Вероничкой. Утром, когда нас, как обычно, подняли на зарядку, на улице, перед корпусом, всё было как обычно. Будто всё это мне приснилось. Только разговоры пацанов и девчонок, видевших ночью то же самое, что и я, внушали мне надежду, что я не сошёл с ума. Начался новый день и лагерная жизнь потекла привычным ходом, все старались забыть вчерашний случай, но получалось это, как ни странно, у всех одинаково плохо. У меня же ежедневная уборка территории не ладилась, есть не хотелось совсем, мой «Робинзон Крузо» застрял на одной и той же странице, и даже то, что вечером нам обещали показать видеофильм про каких-то джедаев не вызывало радости. Будто всё вокруг встало на паузу. Только Женька знала, как вытащить меня из этого состояния. С ней я стал проводить большую часть времени. Мы играли, бегали, болтали обо всём на свете, качались на качелях и, конечно же, шкодили. И это было здорово, потому что это время, которое я провел в пионерлагере тем летом, до сих пор отпечатано в моей памяти яркой глянцевой фотокарточкой. Сейчас, спустя 20 с лишним лет после этих событий, я с уверенностью могу сказать, что это было самое лучшее время в моей жизни. Время, когда я попробовал на вкус пьяную вишню.
P.S. Позже я узнал, что Веронику Дамировну уволили из лагеря и школы, её судили и дали срок в колонии. Но так до сих пор и не знаю, родила она того ребенка или нет. Да и про Белобрысого я больше не слышал. А вот Седоватый выжил и до сих пор работает в пионерлагере (или как принято сейчас говорить - «детском санаторно-оздоровительном лагере»). И больше не вмешивается ни в какие конфликты, да и за женщинами с тех пор больше не бегает. И вишню с тех пор на дух не переносит.
28.03.13.