Глава 33
Где Санька приближается к опасной зоне
Знаете, в жизни так часто бывает: тебе предстоит какая-нибудь неприятная процедура — вырывание зуба или небольшая, но неизбежная операция. Но не сейчас, а через изрядное количество дней. И ты храбришься, думаешь, что грядущее переживание тебе совершенно нипочём. А приходит время — и страх схватывает за душу, тебя буквально трясёт. У меня так было один раз, когда мне грозила операция на почках. Помню, я воспринял весть совершенно спокойно. А потом, когда время подошло, я осознал, что просто отложил страх в архив, решив для себя, что потрясусь когда-нибудь потом.
Так было и теперь, во время Четвёртого половецкого похода. Чем ближе мы приближались к Дикому полю, тем я чётче осознавал, что битва неизбежна. Нет, ничего подобного я раньше не испытывал. В Париж я ехал, как в турпоход на лошадях с культурной программой в финале, в серьёзный бой с подчинёнными Глеба Минского не верил — всё-таки свои, русские люди... А тут... Тут нам нельзя было ожидать какого-либо гуманного отношения к себе. Враг дик и беспощаден. Половцы, зная, что крепко накосячили, будут биться насмерть.
Меня трясло. В животе всё бурлило и крутило. Когда мы выезжали из Киева, предстоящий бой был ещё далеко. Он случится когда-то потом, неохота даже думать. Но сейчас до половецких городов оставалось чуть больше дня пути, а напасть супостаты могли в любую минуту. И мы, именно мы, а не какие-то другие дядьки с мечами, должны рубиться с ними насмерть, дабы обезвредить. Что ни говори, а война — противоестественная штука. Тыкать режущими предметами в собратьев по роду человеческому очень неприятно. И не верьте тому, кто скажет вам, что он с удовольствием ехал на войну. Говорят, есть даже какая-то статистика — оказывается, лишь 10% людей бьют на войне на поражение. А остальные 90% - лупят в белый свет, как в копеечку, не интересуясь особо, куда попадёт их пуля или меч. Слыхал я, что, по некоторым данным, большинство воинов в стародавние времена специально били противников мечом плашмя, в надежде оглушить, а не убить. И это радует, товарищи, значит человечество не столь безнадёжно, а патологических садистов и убийц среди людей — ничтожный процент...
Однако бой, на который мы ехали — непростой. Не мы начали этот конфликт, не мы его раздували. Мы, я имею в виду русский народ того времени, просто терпели, по своей давней традиции. Терпели, словно ожидая, когда наполнится чаша гнева. И она переполнилась, когда грабежи и насилия достигли в здешних краях крайней отметки, когда мирно и спокойно жить здесь стало совершенно невозможно.
Мы проезжали сожжённые и разрушенные города и сёла, оставшиеся в живых жители этих селений сбегались на нас посмотреть. Видели бы вы их лица! По ним текли слёзы, а многострадальные глаза русских женщин светились верой и надеждой. Есть Бог, есть единство земли Русской, и есть князь и ратники, которые своих в обиду не дадут... У меня перехватывало дыхание, когда я глядел в эти глаза. И я понимал, что просто обязан справиться со своим страхом и оказаться в самом эпицентре битвы...
Но спустя какое-то время вновь становилось страшно. Я примерно представлял себе, что такое — эти средневековые битвы. Это когда ты бьёшься в гуще вооружённых острыми железками людей, которые так и норовят ткнуть тебе в живот, сбить с коня и затоптать. И шансов остаться живым в этом месиве не так уж и много. Как избежать такой участи? Вот уж воистину — надеяться, кроме Бога, не на кого...
В одном селе, окружённом полуразрушенным частоколом, я увидел, как мужики всем миром восстанавливали родное селение. Уже возвели с десяток крепких и ладных изб, а на очередном строении на коньке крыши сидело несколько человек и делали кровлю. Вот он, русский образ жизни — общинность, когда брат помогает брату. Эх, вот бы нам так, в нашей прогнившей насквозь современности! И не было бы никаких ипотек, проблем с ЖКХ, протекающих крыш и прочего... Вырос сын, захотел жениться — собрались всем кварталом и отстроили молодёжи новый дом. Протекает крыша в многоэтажке? Опять же, поднимаем окрестных мужиков и чиним. Прав был Чингиз-хан, когда ломал стрелы в колчане по одной. Сегодня все в России - индивидуалисты, парковки забиты недешёвыми иномарками. И при этом все ждут, когда же придут неведомые «они», которые всё отремонтируют и подметут. Нет, не придут и не отремонтируют - не сработает у нас западная модель, даже и не ждите!
...Не столь давно я прочитал книжку не признанного и поныне учёного Бориса Болотова, который утверждал, что в человеческом организме есть клетки-лидеры. По которым выстраивают свою работу все остальные клетки. И если вовремя заменять клетку-лидера, то можно добиться физического бессмертия. Или, по крайней мере, активного долголетия. Так же и в человеческом сообществе — есть реальные, самой природой предусмотренные лидеры, по которым настраивается всё общество. Сегодня, как и весь 20 век, по мнению учёного, у власти находятся не настоящие лидеры, а «липовые». А настоящие лидеры — подавлены, забиты в локулы мировой истории, унижены и отлучены от всяческой созидательной деятельности. Потому так и живём, ловя их волну, помимо своей воли...
Мне теория Болотова чем-то симпатична. Я давно замечал: выступает политик, говорит много, а его слова — сплошная ложь. Ну нет в них какого-то, как говорят евреи, «цимеса». Он сам не верит в то, что говорит. И мечтает подсознательно быть ведомым. А те кто знают истину — где они? Ищите их нынче на окраинах цивилизации, подальше от больших городов, денежных течений и «свершений» нынешнего мира...
Трудно передать словами это ощущение, но здесь, во время Владимира Мономаха, у власти находились реальные лидеры. Духовные и социальные. Дух времени в Киевской Руси такой, что зло даже и не поднимало головы. Не разгорались у людей злые мысли, потухая от всеобщего доброго настроя. Нет, что ни говори, есть некое общее биополе, вроде радиоэфира. Все мы на одной волне — когда террористы взрывают людей в Пакистане, а большие дяди в политике решают начать экспансию в очередную страну, даже на другом конце планеты люди подспудно ощущают всеобщую боль человечества...
...Мои философские рассуждения были прерваны самым грубым образом. Последние несколько часов я ехал, глядя в могучую спину ратника, чей шлем не был снабжён «шлейфом» из кольчуги, защищающим шею. Так вот, в эту самую шею вонзилась стрела, причём, извините за натуралистичные подробности, так мощно, что вышла с другой стороны.
Стрелы звонко щёлкали по шлемам, по доспехам, а иногда достигали своей цели и слышался полный боли стон. А я сидел и тупо смотрел на упавшего под ноги своей лошади воина. Ступор какой-то напал, не пошевелиться.
- Щиты! Щиты готовь! - передавался из уст в уста бешеный вопль по всему войску.
Я пришёл в себя и с трудом отвязал щит, прикреплённый к левому боку коня. Едва я успел поднять щит, в него врезалась стрела. Сильно так влетела, будто кулаком или даже мечом стукнули. Я сжался в комок за крепкими досками своей единственной защиты. Я не видел, откуда летят стрелы, лишь подумал о том, что лучники затаились где-то неподалёку — стрелы били мощно, явно были не на излёте. Неужели сейчас будет битва? Сердце затрепыхалось, а рука нащупала верный меч...
Тем временем наши лучники, что называется «включили ответку». Ответ был ядрёным — вправо, в сторону предполагаемого расположения противника устремились целые тучи стрел. Проходили долгие секунды ожидания, я осторожно выглянул из-за щита и увидел, что вершина невысокого холма устлана трупами вражеских стрелков.
- Это разведчики! - заорал Ярополк где-то неподалёку от меня. - Надо их догнать и истребить!
Я ожидал, что мы все кинемся в погоню за гадкими налётчиками и уже взял покрепче поводья. Но дядя Дорофей остановил меня:
- Стой, храбрец! На это специальные люди у князя имеются...
Так я узрел местный ГБР, то бишь, группу быстрого реагирования, в действии. Прекрасно вооружённые, в новеньких доспехах и на великолепных арабских скакунах — они устремились за половецкими лазутчиками со скоростью ветра. А мы, тем временем, переместились на вершину холма, откуда открывался вид на степные просторы. Кони всхрапывали и рыли землю ногами, возбуждённые запахом битвы, а воины едва сдерживали себя, чтобы не броситься на подмогу товарищам.
Мы видели, как небольшой отряд разведчиков отчаянно скакал по степи. И как медленно, но верно его настигали наши ратники. Минута — и остающих начали сбивать с коней. Понимая, что с ними расправятся поодиночке, половцы решились принять последний бой. В моей душе в этот момент шевельнулась, наверное, несколько неуместная жалость... Мне всегда жалко обречённых. Через пять минут всё было кончено и киевский СОБР поехал к нам...
Остаток дня мы провели, отдавая последнюю честь павшим — их было девять человек. Четырнадцать раненых доставили немало хлопот Миколе-лекарю, но можно было надеяться, что все они выживут. Покойных отпели по всем канонам, правда, похоронили без гробов. Скорбь разлилась по всему войску. Молодой князь, вытирая набежавшую слезу, сказал:
- Это моя вина! Я не приказал посылать разведчиков перед войском. Прости, Господь, прегрешения мои!
Он перекрестился и закрыл своё лицо массивной кожаной перчаткой... Где вы у нас видели такого правителя, который честно признает свою вину, возьмёт ответственность на себя? Скорее, властители моего времени посетуют на форс-мажор, отсутствие финансирования, нерасторопность подчинённых...
Когда мы располагались на ночлег, князь, расставляя усиленные ночные дозоры, молвил:
- Завтра битва! Молитесь, братия, чтобы Господь нам даровал победу.
Эти слова эхом отозвались в моей душе. Завтра битва... Подумать только, возможно многие из нас, в том числе и я, в последний раз смотрят на алые всполохи небывало красивого заката...
Продолжение: http://www.proza.ru/2013/04/17/1221