Юрий Овтин
ИНТЕГРАЛ МАРАСИЧА
Повесть
Поступив после окончания школы на вечерний факультет в политехнический университет, я пошел работать на авиаремонтный завод.
Мало кто из любознательных и дотошных одесситов знал о том, что в морской столице страны, помимо двух больших судоремонтных заводов, находился еще и завод по ремонту военных самолетов, на котором трудилось полторы тысячи человек.
Устроиться туда было не просто, но вместе с аттестатом о среднем образовании у меня на руках было еще и свидетельство о получении специальности слесаря 2-го разряда, которой нас обучили в школе на уроках труда. Это и сыграло решающую роль. Без лишних слов меня оформили электромехаником в приборный цех. В те годы на заводе ремонтировали воевавшие во Вьетнаме МИГи-21. На фюзеляжах многих боевых машин стройными рядками алели пятиконечные звезды – по числу сбитых вражеских самолетов, что придавало работе особый шарм.
Авиаремонтный завод разительно отличался от Краностроительного завода, на котором обучаясь на школьных уроках труда ремеслу слесаря, я периодически проходил практические занятия в цехе шарикоподшипников, где кругом валялись куски металла, повсюду были машинное масло и смазка, а под высоченным потолком летали голуби, которых вооруженная охрана после смены по заданию руководства периодически отстреливала. Здесь же все было по-другому. Низкие, аккуратные, преимущественно одноэтажные цеха, казалось, затерялись в тени густых деревьев.
В самих цехах царили чистота и идеальный порядок, а на окнах было много красивых цветов. В летную офицерскую форму было одето лишь руководство завода, который официально именовался воинской частью. Остальные работники были вольнонаемные и щеголяли в халатах и обязательных шапочках, преимущественно белого цвета, уподобаясь врачам.
В первые дни с меня было взято торжественное клятвенное обещание о неразглашении служебной тайны и определено изделие, которое я буду ремонтировать - самолетный генератор.
Надо сказать, что дисциплина на производстве была строжайшая. На вверенном тебе инструменте, на всех отвертках и гаечных ключах, был нанесен твой личный номер, а каждое изделие, узел, или агрегат, подлежащий ремонту имел свой паспорт, в котором осуществив ремонт, ты должен был поставить свои данные и подпись со всеми вытекающими перед Законом последствиями.
Я быстро освоил ремонт генератора и через месяц был уже полноправным членом бригады и с головой окунулся в будничный рабочий цикл, который, надо сказать, периодически нарушался ярким, неординарным событием. Это, когда отремонтированный самолет из механосборочного цеха вывозился для приемки на летно-испытательную станцию – «ЛИС», расположенную в большом, закрытом, но необогреваемом ангаре. Здесь, в присутствии работников завода, среди которых был и я, отвечающих за ремонт и функционирование важнейших систем самолета, проходила приемка самолета по комплектности и проверка под током, после чего на газовочной площадке запускался двигатель и по программе проверялись все системы.
Приемка самолета, как правило, осуществлялась в течение рабочей смены. Сильнейший гул с грохотом, помноженный на нервное напряжение делали эту процедуру довольно утомительной. Особенно тяжело приходилось в зимнее время, в период сильных холодов. А потому старший мастер «ЛИСа», после успешной приемки самолета выдавал каждому ее участнику бонус – пол-литровую бутылку 96%-ного ректификата – чистого спирта высшей очистки, который бережно относился в бригаду, где хранился до конца недели.
В субботу (в те годы рабочая неделя была шестидневной) после смены мы всей бригадой устремлялись на стадион смотреть игру своих любимых одесских команд: «Черноморца» и «СКА» тогда, одновременно выступавших в высшей футбольной лиге страны.
Перед этим мы распивали припасенный спирт, и если не хватало, добавляли водочку.
Именно здесь, на авиаремонтном заводе, меня и научили пить чистый спирт, не разбавляя водой. Бригадир разливал всем по половинке стограммовых гранчаков, после чего, дружно выдохнув из легких воздух, мы отправляли содержимое вовнутрь, мгновенно запивая слегка подсоленными сырыми яйцами…
Работа мне нравилась, зарабатывал я вполне прилично, и все бы ничего, но совмещать работу с учебой было непросто. Отстоять за верстаком на ногах смену даже мне, в мои-то годы, к тому же спортсмену, было достаточно утомительно. А надо было еще мчаться на вечерние занятия в университет… После занятий, как правило, я уделял внимание барышням, без которых категорически не представлял свое существование. Ну, и надо было еще умудряться находить время для выполнения учебных заданий – всевозможных курсовых работ и проектов, а также усваивать знания, полученные на лекциях и семинарах. О спорте, шахматах и преферансе и вовсе пришлось позабыть.
И я понемногу начинал задумываться над тем, чтобы сменить работу на такую, где было бы хоть немного свободного времени.
… На сдачу экзаменационной сессии мне был положен двухнедельный оплачиваемый отпуск. Когда же я принес начальнику цеха заявление с соответствующей справкой, он громко рассмеялся, заявив, что отпуск этот дается лишь в том случае, если администрация изыщет для этого возможности. А их, возможностей, у него, то есть у администрации, никаких не было.
Пришлось мне свою первую сессию сдавать уподобаясь белке в колесе.
… За две недели до начала летней сессии я повторил свой демарш к начальнику. Он был занят и мельком взглянув на заявление, вернул его мне замотав головой.
Я спокойно забрал бумагу и молча подал ему другое заявление с просьбой уволить меня по собственному желанию через две недели со дня подачи и вышел из кабинета. Препятствовать мне, согласно Кодексу о труде, не мог никто…
… Я успешно сдал летнюю сессию и всласть отдохнул на море, благо деньжат за год заработал прилично…
Лето, как и все хорошее, пролетело быстро, но еще быстрее – деньги, которых, как мне казалось, должно было хватить до конца года. Надо было думать о работе. Случайно я повстречал на пляже своего бывшего одноклассника и тезку – Жору Зайцева. Жора работал техником в лаборатории метрологии – занимался ремонтом приборов в НИИ промышленной автоматики. Он рассказал мне, что работой своей доволен. Небольшой оклад компенсируется излишком свободного времени и хорошим коллективом. И у них в лаборатории сейчас есть как раз вакансия техника. Так я попал на работу в научно-исследовательский институт.
* * *
Метрологическая лаборатория находилась в просторном помещении, расположенном в цокольном этаже большого пятиэтажного здания между слесарными мастерскими и отделом множительных аппаратов, которое было перегорожено шкафами на три бокса, а сами шкафы и письменные столы были заставлены всевозможными, дожидающимися ремонта, измерительными приборами, от амперметров и вольтметров до осциллографов и звуковых генераторов.
В лаборатории, включая меня, работало десять человек. Заведующим был Сан Саныч Ермоленко, крупный седовласый мужик лет шестидесяти с тремя орденскими планками на груди, особый вес которым придавал орден Ленина.
Сан Саныч, которого все уважительно называли Дедом, был подполковником КГБ в отставке. В войне он, однако, участия не принимал, а высшую правительственную награду, как ни странно, получил за выслугу лет, верой и правдой отдав службе в органах 25 лет жизни.
В лаборатории он бывал лишь с утра, не более часа, а потом отправлялся по начальственным кабинетам, где его и можно было найти в случае экстренной необходимости.
Сама же лаборатория всецело лежала на плечах Евгения Николаевича Круглова, инженера 1-й категории, которому Дед полностью доверял. Круглову было около сорока лет, высшего образования он не имел и занимался вечером на пятом курсе в том же политехе, осваивая специальность инженера по автоматике и телемеханике. Это был долговязый коммуникабельный человек, которого в лаборатории все до единого называли Женей и были с ним на ты.
Инженером ІІІ-й категории работал молодой и амбициозный Вадим, год назад пришедший сюда после окончания техникума измерительных приборов.
Один из двух старших техников, Семен Иванович, в прошлом служил майором в пограничных войсках, а другой – Толик, здоровенный патлатый верзила с покалеченной левой рукой, был великолепным практиком, который одной рукой мог осуществить самый сложный ремонт.
Две лаборантки: Ирма и Дина – женщины среднего возраста, имевшие по двое детей и мужей, занимавших солидные посты, работали здесь уже много лет.
Ну и мы с моим однокашником – Жорики, как нас окрестили в лаборатории, два техника, дополняли весь коллектив.
Однако, самой интересной фигурой был старший инженер Иван Иванович Марасич. Лет тридцати пяти, невысокого роста, худощавый, с густой шапкой темных с проседью волос, кустистыми лохматыми бровями, мохнатыми ресницами и внимательным, словно буравящим тебя взглядом глубоко посаженных карих глаз, он привлекал к себе внимание не только нестандартной внешностью, но и своим привилегированным положением.
Иван Иванович занимал стол возле большого окна прямо посреди комнаты у всех на виду, имея возможность наблюдать за всем, что делается в лаборатории.
Обычно он, часами молча сидел полуразвалившись в своем кресле и, казалось, созерцал что-то на потолке, постукивая себя по зубам карандашом.
- А чем у нас, собственно, занимается Иван Иванович? – как-то спросил я Женю.
- Берет интеграл, - выразительно подняв глаза кверху и почему-то шепотом ответил он на мой вопрос.
Позднее я узнал, что Иван Иванович – кандидат математических наук, работал где-то в Дубне, но волею судеб оказался в Одессе. Он хороший знакомый генерального директора нашего НИИ и по его просьбе занимается здесь математическим анализом. Два раза в неделю по утрам читает лекции на мехмате. Характер у Ивана Ивановича крайне неуживчивый и потому генеральный определил его в нашу лабораторию, где он вроде бы прижился.
Паяя очередной осциллограф, я украдкой посматривал на безучастного ко всему Ивана Ивановича и он мне представлялся вольтанутым ученым, типичным представителем науки…
Вскоре мне представилась возможность познакомиться с ним поближе.
* * *
В метрологической лаборатории НИИ промышленной автоматики спирт пили так же как и на авиаремонтном заводе. Впрочем, не совсем так. Спирт здесь был пищевой, 92%-ный, тоже высшей очистки, но все же не ректификат. И пили его разбавленным. До поры, до времени…
… Накануне своего дня рождения лаборантка Ирма предупредила всех, чтобы в обеденный перерыв никто никуда не разбегался, потому как она по случаю торжества накрывает поляну.
Утро следующего дня мы начали с размещения в среднем боксе столов, а Ирма с Диной приступили к их сервировке разнообразными блюдами, которые хлебосольная хозяйка наготовила дома. Тут были различные овощные салаты, благо на дворе стоял сентябрь, обязательный для многих одесских семей форшмачок, а также рыба-фиш: большой фаршированный судак и собственноручно приготовленный для него хрен. На горячее Ирма сделала вареники с картошкой, грибами и жареным луком и свое фирменное блюдо: «долма» - небольшие голубцы в нежных виноградных листьях.
Апофеозом стола была бутылка пятизвездочного коньяка и две бутылки домашней вишневой наливки.
Полюбовавшись этим натюрмортом и похвалив хозяйку, Дед взял в руки коньяк и повертев его в руках со словами:
- Ну, это пригодится на случай какой-либо проверки, или если вдруг генеральный нагрянет, - запрятал бутылку в металлический шкаф, а оттуда достал и поставил на стол две бутылки спирта.
- Давай, Женя, банкуй, - скомандовал он Круглову.
Женя налил женщинам вишневой настойки, а мужчинам стал разливать спирт.
- Ну, а водой разбавляйте сами, - предложил он и вдруг бросил взгляд на меня:
- А что, Жора, приходилось ли тебе раньше пить спирт?
- Бывало, - пробасил я. – Только в авиации спирт мы пили неразбавленным.
За столом наступила тишина.
Я молча достал из холодильника свежее яйцо, сбил скорлупу, острием ножа сковырнул пленку, слегка посолил и, пожелав здоровья имениннице, выпил неразбавленный спирт и запил его яйцом.
Все зааплодировали.
- “Молоток”! – похвалил меня Дед.
- В молодые годы и я чистый спирт хлестал, но чтобы так лихо – впервые вижу.
- Впрочем, - обратился он ко мне, - а есть ли в холодильнике еще свежие яйца.
Я утвердительно кивнул головой и положил на стол несколько штук из купленных мною утром в буфете двух десятков.
Дед повторил процедуру, крякнул от удовольствия и под одобрительные возгласы подчиненных, поглаживая живот, изрек:
- Есть еще порох в пороховницах!
- Ну, а какой же эффект? – неожиданно спросил с интересом разглядывая меня Иван Иванович, словно вдруг обнаружил, что сидящая напротив него амеба оказалась человекообразным существом.
- Чего-чего? – не понял я вопроса.
- Конечный результат? – уточнил Марасич.
- А, последствия, - дошло до меня.
- Наутро во рту сушняк, как будто бы он заклеен липучками. – Выпиваешь стакан воды – и снова пьяный. Вот и весь эффект.
Все засмеялись.
- Ну, сушняк может и после водки быть, если перебрать, - вмешался в разговор Семен Иванович.
- Недавно мы с зятем на машине из Киева ехали. Накануне хорошо посидели с родней! Я и перестарался. Утром, перед отъездом говорю зятю:
- Если холодного пива не выпью, до Одессы не доеду!
Едем мы по городу, смотрим – пивная бочка и очередь: человек десять мужиков с бидонами и 3-х литровыми банками.
Притормозили. Я подошел к ним и говорю:
- Так мол и так, мужики, внутри пожар бушует, разрешите кружку пива взять, а то, боюсь, до Одессы не доеду.
А первым в очереди дед стоит, древний такой, лет девяносто. На лбу морщины, как глубокие борозды. Глянул он на меня и вдруг говорит так, осуждающе: - Не люблю одесситов!
Меня так и передернуло от его слов.
- И за что же это ты, дед, нас не любишь? – спрашиваю я его.
Он так задумчиво посмотрел на меня, словно заслуживаю ли я ответа и говорит:
- А во время войны, перед атакой «наркомовские» сто грамм разливал в кружки одессит, так себе, подлюка, всегда умудрялся оставить больше всех.
Очередь рассмеялась, но пиво взять разрешили.
Рассмеялись и мы.
- А теперь давайте выпьем за наш любимый город, - предложил Женя, - за Одессу-маму!
И мы все дружно подняли стаканы. Вместе с нами с видом первооткрывателя запил чистый спирт яйцом и довольный сам собой Иван Иванович.
К концу застолья все два десятка яиц были выпиты.
Так я без лишних слов влился в коллектив метрологической лаборатории.
* * *
Рабочее место мне отвели в самом конце лаборатории, в углу третьего ее бокса. Мой большой монтажный стол размещался между шкафом-перегородкой с одной стороной и, видавшим виды кульманом – с другой.
Главное в работе заключалось в том, чтобы выдерживались сроки ремонта. Я быстро освоился и время хватало и на то, чтобы украдкой полистать перед занятиями учебники.
Своим рабочим местом я остался доволен, как минимум, по двум обстоятельствам.
Ремонтом сложной аппаратуры занимались инженеры и старшие техники, а мелочевка доставалась нам с Жорой и лаборанткам. В нашем НИИ работало около двух тысяч человек, причем большую часть составлял прекрасный пол. Женщины были преимущественно молодые и весьма привлекательные.
Неисправные приборы по поручению своих начальников к нам на ремонт приносили подчас и вовсе юные барышни.
Я быстро подружился со многими из них и кое-кто под различным предлогом приходил ко мне просто поболтать. От них я и узнавал, что происходит на верхних этажах НИИ.
А там, помимо работы, как оказалось, бурлила, клокотала настоящая, интересная и разнообразная жизнь. В большом актовом зале института проводились конкурсы на лучшие тематические короткометражные фильмы, приглашались опальные барды и поэты и регулярно устраивались вечера отдыха. В НИИ была своя футбольная, баскетбольная и волейбольная команды и хорошо известный в городе альпинистский клуб.
Женя Круглов был капитаном волейбольной команды, а Иван Иванович весьма опытным скалолазом, покорившим несколько 5-ти тысячником и мечтавший взойти на Эверест. Но более всего он любил отроги Кавказского хребта и горные вершины Сванетии.
Как оказалось, Марасич слыл большим оригиналом во всем НИИ и многие, заходившие ко мне мои новые подружки, хихикая и поводя плечиком в его сторону спрашивали меня, мол, а как там Иван Иванович?
И я, подняв глаза к потолку, неизменно отвечал: - Берет интеграл, - чем вызывал у всех без исключения приступ веселья.
Иногда приносила к нам на ремонт приборы весьма занятная особа, в отличие от остальных девушек, окончившая мехмат и работавшая на инженерной должности.
Невысокого роста, в очках, с миловидным личиком и пажеской стрижкой, стройной фигуркой и красивыми точеными ножками, она, к тому же, была и довольно остра на язычок. Звали девушку Юля.
Проходя мимо Ивана Ивановича, она непременно цепляла бедрами за край его стола, сбрасывая с него то книги, то письменный прибор и вызывая крайнее его неудовольствие.
Однажды Юля пришла ко мне за отремонтированными приборами и мы с ней стали свидетелями разговора Ивана Ивановича с Женей о готовящейся экспедиции членов клуба на одну из вершин Памира.
Поблагодарив за ремонт, Юля подошла вплотную к ребятам и вдруг неожиданно обратилась к Марасичу.
- А не могли бы Вы, Иван Иванович, взять с собой в группу женщину. Всю жизнь мечтала побывать в горах, испытать себя в экстремальных условиях.
Иван Иванович посмотрел на нее, как на взявшееся невидаль откуда диковинное ископаемое, но все же удостоил ответом.
- Это совершенно невозможно по ряду причин. Я приведу Вам лишь одну, самую найтривиальнейшую.
- Вот, к примеру, группа альпинистов зависла на страховочных веревках над пропастью, и нам с Вами от перенапряжения захотелось «сходить по-маленькому». Я то сделаю это элементарно, а вот как поступите Вы? – и с интересом посмотрел Юле прямо в глаза.
Та вся вспыхнула и не найдясь, что ответить, пулей вылетела из лаборатории под наш дружный незлобный смех.
* *
*
Как-то под предлогом, а не отремонтирован ли уже сданный несколько дней назад в ремонт тестер, ко мне заглянула одна барышня по имени Вика. Поболтав о том, о сем, она, между делом сообщила, что назавтра в институте состоится концерт одного именитого заезжего барда. В институте по этому поводу целое столпотворение. Все хотят попасть на концерт, но число билетов строго лимитировано. Однако, ей повезло, профком выделил два билета и, если есть желание, то я могу составить ей компанию. Поблагодарив Вику я сказал, что после окончания работы, буду дожидаться ее в лаборатории.
Утром следующего дня, объяснив Жене ситуацию, я попросил у него ключ от лаборатории и тот без лишних слов вручил его мне, а в обеденный перерыв, выскочив в ближайший гастроном, купил там пару бутылок крепленного крымского муската и коробочку конфет. За час до начала концерта ко мне с заговорщицким видом постучалась Вика.
Надо ли говорить о том, что ни на какой концерт мы с Викой в тот вечер не попали, засидевшись в лаборатории до полуночи. Несмотря на спартанскую обстановку нам было хорошо и уютно, а отсутствие в лаборатории дивана, нам неожиданно компенсировал старенький, но крепкий, кульман, большим и неоспоримым преимуществом которого была возможность регулировать высоту и угол наклона чертежной доски…
Наутро, перед тем, как отдать Жене ключ, я заскочил к ребятам в слесарную мастерскую и там за шкалик спирта в течение десяти минут сделали дубликат… Добавлю лишь, что за те несколько лет, что мне довелось работать в НИИ, с уникальными возможностями кульмана познакомилась еще не одна местная красавица…
Впрочем, эти достаточно интимные обстоятельства не ускользнули от проницательного научного ума Ивана Ивановича.
Как-то, по привычке полуразвалившись в кресле и уставившись взглядом в потолок, когда поблизости никого не было, он вдруг выдал мне оригинальную тираду:
- Судя по тому, что высота и угол наклона чертежной доски твоего кульмана постоянно меняются, могу с большой долей вероятности утверждать, что на нем работают барышни разного роста, разной гибкости тела и разного темперамента, что вполне достойно Камасутры.
- Само собой, Иван Иванович, - ответил я нагло глядя прямо ему в глаза.
- Ведь одинаковых женщин в природе не существует.
* * *
Как-то к Жене за помощью пришел молодой паренек в форме курсанта мореходного училища рыбной промышленности, как оказалось – его племянник. Парню надо было срочно сделать курсовую работу по начертательной геометрии и Женя бросил клич, - Кто сможет парню помочь? Откликнулся я один, пообещав выполнить задание на следующее утро, что и было сделано качественно и в срок. Парень остался очень доволен и прощаясь, сунул мне в руку несколько купюр. Для приличия я немного поломался, мол зачем это, по купюры при этом быстро убрал с глаз долой и сказал, что готов к продолжению и развитию такого рода отношений. На следующее утро пришли два его приятеля. И пошло-поехало. За короткое время я стал главным специалистом по курсовым работам для курсантов трех одесских средних мореходных училищ.
Так называемая «халтура» на курсовых работах для студентов высших технических учебных заведений процветала и в нашем НИИ. Существовали единые по всему городу таксы. Курсовая работа стоила 25 советских рублей, курсовой проект – 50. ну, а на дипломный проект надо было раскошелиться на все 500. Курсовые работы для средних технических учебных заведений стоили всего 12 рублей и на них, по крайней мере из наших институтских ассов, никто не разменивался. Так что я нежданно-негаданно приобрел на длительное время постоянную клиентуру и весьма приличный дополнительный приработок, а также расположение Жени за помощь, оказанную его племяннику. Ну и старый добрый кульман наконец-то заработал по назначению…
* *
*
… Быстро пролетело три года. Я постепенно освоил более сложную аппаратуру и был даже повышен в должности до старшего техника вместо ушедшего на пенсию Семена Ивановича. Женя все больше и больше доверял мне. Он с отличием защитил диплом и был назначен старшим инженером. Я же заканчивал четвертый курс своего «ликбеза» и мне предстояло сдать самую тяжелую, за весь период учебы, как у нас считалось, экзаменационную сессию. Из пяти экзаменов четыре были сданы, хоть и на удовлетворительно, но вполне уверенно, без всяких нервных потрясений.
А вот пятый экзамен, наш основной предмет - «технология машиностроения» вызывал у меня серьезный мандраж. И дело тут было не в его сложности. Некоторые, уже сданные предметы были намного сложнее. Чего стоил один только «сопромат», или «сопротивление материалов» после успешной сдачи которого, как шутили ребята со стационара, можно было жениться. Или «теория машин и механизмов», - «ТММ», которую перекрестили в «терпи, молчи и мучайся», или «тут моя могила»!
Сложность «технологии машиностроения» заключалась не в самом предмете, а в лекторе, который предмет этот нам читал, а потом по нему экзаменовал – доценте Хощевском.
… Надо сказать, что отношение профессорско-преподавательского состава университета к вечерникам разительно отличалось от отношения к студентам со стационара. На вечерний факультет поступали как правило, ребята после армии, в основе своей дисциплинированные и серьезные, все они работали на производстве, причем, некоторые на достаточно высоких должностях, хорошо знающие изучаемый предмет и порой азартно, со знанием дела, вступающие с преподавателем в дискуссию.
Да и сами преподаватели частенько извлекали пользу от знакомства с вечерниками, которые могли помочь, кто материалами, а кто деталями, или чем-либо другим университетским лабораториям и кафедрам, постоянно испытывающим дефицит в финансировании.
Благодаря своей работе, со многими из них я был в хороших, и даже дружеских отношениях. Не был исключением и доцент Хощевский. Как-то ребята с кафедры «техмаша» попросили меня срочно починить вышедший из строя и крайне нужный частотомер. Я за два дня решил вопрос и перед началом лекции решил занести исправный прибор на кафедру.
В это время весь коллектив кафедры, праздновал день рождения одного из своих сотрудников, уже прилично разогретый выпитым.
Несмотря на уговоры, меня со словами: - Это большой друг нашей кафедры -, категорически усадили за стол и налили рюмку.
В этом шумном застолье Хощевский выглядел весьма сдержанно, но запомнился мне тем, что когда кто-то скомандовал тамаде подлить мне коньяку, веско и достаточно громко одернул коллегу, что это не коньяк, а бренди…
Тем не менее, о каком-то снисхождении от Хощевского на экзамене я не мог и помышлять. На лекциях он часто рассказывал нам о том, что некто Иванов, в бытность свою студентом, сдавал ему «техмаш» 12 раз, а сейчас он работает директором машиностроительного объединения, а некто Коган, сдававший экзамен 8 раз – главный инженер крупнейшего в городе завода.
Он заявлял, что на «отлично» не знает предмет даже сам, а экзамен с первого захода ему сдавало не более трети группы.
Да и сама сдача экзамена выглядела весьма оригинально. Столы в большой аудитории выставлялись в центре по периметру в виде большой буквы «О» фасадом наружу и вся группа одновременно садилась вокруг, предварительно оставив в углу учебники, конспекты и сумки. Хощевский раздавал всем экзаменационные билеты и по степени готовности подсаживался к тому или иному и начинал с ним беседу.
- Хоть один предмет, самый главный для Вас, надеюсь Вы сумеете благодаря мне выучить за шесть лет своей учебы, - с гордостью заявлял он.
Сдать «техмаш» кому-то другому не было никакой возможности. «Завалившие» экзамен бегали к нему на пересдачу в течение всей сессии, у многих оставались «хвосты» на осень и испорченное настроение на все лето, а кое-кто не выдерживая этого «прессинга», переводился на другую специальность.
Сдавать экзамен со своей группой, взяв на три дня «больничный», я не пошел. Никакого желания быть участником этой чехарды, терять уйму времени и трепать себе нервы у меня не было.
Отучившись четыре года я был уже опытным «карасем» и знал, что терпение на вечернем факультете является основополагающим фактором.
За три дня до окончания сессии я пошел на разведку в деканат. Немолодая секретарша, которую я постоянно баловал ее любимыми шоколадками с орешками, заговорщицки подмигнув, тихо прошептала:
- А для тебя, Жора, приятное известие, так что шоколадкой не отделаешься, только шампанское, причем «Мускатное»! Хощевский 30-го июня улетает в отпуск, в Кисловодск, уже и билеты купил. Так что можешь приходить за направлением, экзамен будет принимать профессор Пахомов.
… 30 июня был последний день экзаменационной сессии. Профессор Похомов принимал «пересдачу» на кафедре, у студентов со стационара, которых было человек пятнадцать. Терпеливо дождавшись конца, я зашел в небольшую аудиторию. Рядом с профессором сидел доцент Починок.
- А, Жора, заходи, - узнав меня доброжелательно кивнул профессор. – Что это ты так затянул сдачу? – спросил он меня.
- Да приболел маленько, - потупив глаза, соврал я.
- В такую жару болеть и врагу не пожелаешь. Вон мы с коллегой уже, как выжатые лимоны. – С этими словами профессор аккуратно собрал все лежащие на столе бумаги и отложил их в сторону.
- Что скажешь, Жора? Хочешь побороться за «четверку»?
- Нет, профессор. Для меня главное не оценки, а знания. А на вечернем факультете больше, чем на «удовлетворительно» предмет выучить невозможно.
- Уважаю самокритичных людей, да и зачем терять даром время, когда на воздухе такая благодать. Давай свою зачетку.
- Да и обед уже наступил. Как Вы смотрите на то, чтобы перекусить? Тут неподалеку готовят великолепный свиной шашлык, - внес я своевременное предложение, от которого невозможно было отказаться.
И мы втроем, прихватив по дороге в гастрономе пару бутылок водки, не спеша побрели в «Отраду», где сразу же за Мавританской аркой находилась небольшая уютная шашлычная, которую завсегдатаи почему-то называли «Военная мысль».
* * *
… Шло время. Потихоньку подружились и мы с Иваном Ивановичем. Ну, не совсем, чтобы подружились, и точнее, сблизились. Как-то он по собственной инициативе помог мне сделать довольно сложную курсовую работу по автоматизации систем управления промышленным производством. В знак благодарности я купил бутылку хорошего коньяка и предложил Ивану Ивановичу и Жене после работы распить ее. Женя, выпив рюмку, убежал, сославшись на занятость, а мы с Иваном Ивановичем неожиданно разговорились, что называется, за жизнь…
- Смотрю я на тебя, Жора, парень ты вроде ничего, серого вещества в твоей черепушке в пределах нормы, все на лету схватываешь, а вот понять не могу, что ты делаешь в этой «яме»? – и он сделал жест рукой, из которого я понял, что под ямой Иван Иванович имеет ввиду не только лабораторию, но и весь наш НИИ промышленной автоматики.
Не знаю почему, но я его понял настолько отчетливо, как будто мы были настроены на одном волновом диапазоне.
- Да что ж тут непонятного, Иван Иванович, на эту, как Вы образно выразились, «яму», я запрограммирован до конца своей учебы в университете, а потом еще - год срочной службы в армии.
- А вот как оказались здесь Вы, дорогой, и не менее уважаемый мной, Иван Иванович?
- Да почти также, как и ты. Сплошная бытовуха, - в тон мне ответил Марасич.
- Трудился я над увлекательнейшей проблемой в Дубне и параллельно работал над докторской диссертацией, света божьего не видел. Работа заменяла мне все.
- И вдруг, как гром среди ясного неба, звонит мне из Одессы соседка моих родителей. Так и так, говорит, ушел твой отец от матери к молодухе, даже носки с трусами не взял. Любовь, мол, и точка! Мать от переживаний тяжело заболела. Приезжай, мол немедленно, пока она на себя руки не наложила.
- Бросил я к чертям собачьим Дубну с докторской диссертацией и прилетел в Одессу, родная мать дороже. Вот так мы и живем с ней вместе. Я забочусь о ней, а она обо мне.
- Да -, мелькнуло у меня в голове, - бытовуха – бытовухой, но каков Иван Иванович, да и страсти почище шекспировских!
Мы выпили по рюмке и помолчали.
- А мамочка у меня замечательная, - вдруг проникновенно продолжил Иван Иванович.
- Настоящая красавица. Артисткой работала в прошлом, в театре.
- Да и не простая артистка, а Заслуженная… Как-нибудь тебя, Жора, с ней познакомлю, - добавил он.
Случай этот представился, впрочем довольно быстро…
* * *
Как-то во время чьих-то очередных именин мы славно провели время и допоздна засиделись в лаборатории. Все мы были в хорошей кондиции, а Иван Иванович и вовсе, что называется «выпал в осадок». Женя попросил меня отвезти его домой. Тщательно уточнив адрес, я поймал такси и уселся вместе с неподъемным Иваном Ивановичем. Жил он в самом центре города, неподалеку от филармонии.
Доведя его до входной двери, я позвонил и со словами: - Прошу расписаться за доставку груза, - хотел было уйти восвояси, но открывшая двери женщина остановила меня.
- Не уходите, пожалуйста! Я Вас прошу, помогите мне привести сына в порядок.
Я молча вошел в квартиру, приподнял осевшего на пол Ивана Ивановичу и завел его в комнату, снял пальто и усадил, а точнее говоря, уложил на диван.
- Спасибо! Как Вас зовут? Жора? А меня Елена Михайловна, - дружелюбно проворковала женщина, развязывая сыну галстук.
Это была удивительно красивая, стройная, моложавая женщина с мягким грудным голосом.
Мгновенно почувствовав мой быстрый оценивающий взгляд, она кокетливо улыбнулась и пригласила присесть за стол.
- Сейчас я заварю чудодейственный лечебный чай и Вы попробуете его с нами вместе с вареньем, собственноручно мною сваренным.
Пока Елена Михайловна колдовала на кухне с чаем, я осмотрелся по сторонам. Комната была довольно большая. В старинных, резных, застекленных книжных шкафах было полным полно книг. Книги, книги, книги… А над шкафами и на свободных местах на стенах в красивых золоченных рамках висели живопись и фотографии. Общую картину дополняло старинное фортепиано с бронзовыми канделябрами.
- А вот и я, - проворковала Елена Михайловна. – Давайте, Жора, попробуйте мой чай. Если хотите, подкладывайте себе лимончик.
Она подсела к Ивану Ивановичу и с ложечки, как ребенка, стала поить чаем.
- Что ж ты так, Иван Иванович, напился? – ласково укоряла она сына, называя его по имени-отчеству и ласково поглаживая рукой по голове.
- Ну разве ж так можно? Тебе ж уже не двадцать, ты ж у нас уже серьезный человек, - как с маленьким сюсюкала она.
Как ни странно, Иван Иванович мгновенно оклемался и с удивлением переводил взгляд с матери на меня.
- Ну, захотел, скажем, иной раз выпить, - продолжала гладя по голове урезонивать его Елена Михайловна, - возьми чашечку кофе с рюмочкой хорошего коньяку и смакуй себе понемножку, получай удовольствие.
- А то говорят, - продолжала она, - у Вас там какой-то молодец приучил всю лабораторию неразбавленный спирт пить, да еще запивать его сырыми яйцами! Что ж это за дикость такая!
В глазах у Ивана Ивановича блеснула смешинка. Елена Михайловна взяла со стола полотенце и вытерла капли пота, проступившие у него на лбу.
Я смущенно потупил глаза.
- Жениться тебе надо, Иван Иванович. Иначе эта разгульная жизнь тебя до добра не доведет.
- Какая шикарная девочка к тебе последний раз приходила. Я ведь специально с подругой в театр пошла, чтобы Вас наедине оставить. Какая фигурка, а ножки, а грудь! Скажи, ну чем она тебе не подошла?
- Вот-вот, мама, грудь! – окончательно протрезвел Иван Иванович.
- И я так думал, пока не снял с нее свитер, а затем и лифчик, как оказалось, набитый ватой. И что в итоге? Не грудь, а Д2С – доска, два соска! Я так и оцепенел, боясь, что в результате этого останусь импотентом до конца жизни.
Мы с Еленой Михайловной рассмеялись.
- Ну, хорошо, Иван Иванович, - а чем тебе не пришлась по вкусу Дашенька? Такая славненькая, правда, каким-то диким видом спорта занимается, греблей на байдарках. Но, ведь и ты, Иван Иванович, одно время занимался боксом. К счастью, вовремя ушел, не все мозги отбили.
- Ты сама прекрасно знаешь, мама, что боксом я занимался в юности, да и то исключительно для самообороны.
- Что же касается Дашеньки, то когда я обнял ее, как мне казалось, нежную спинку, мои чувствительные пальцы нащупали твердые, как бетон, трицепсы и мне показалось, что обнимаю я самого Жаботинского…
Прощаясь, Елена Михайловна заставила меня дать обещание, что я познакомлю ее сына с хорошей, красивой и доброй девушкой, которая могла бы стать ему женой.
- Не верь ему, мама, - добродушно пробормотал Иван Иванович. - Потому что у Жоры отношения с женщинами поставлены на конвейер…
* * *
Однажды на столе у Ивана Ивановича я увидел старинную книгу с пожелтевшими листьями – настоящий фолиант. Спросив разрешение, я взял ее в руки и прочитал фамилию автора и название: «Карл фон Клаузевиц. О войне».
Я полистал ее и поинтересовался у Марасича, о какой, собственно, войне здесь идет речь?
- Ты что, не знаешь, кто такой фон Клаузевиц? – удивленно и весьма неодобрительно спросил меня Иван Иванович.
- Это немецкий военный теоретик и историк, генерал майор прусской армии, который впоследствии работал директором военного училища в Берлине.
А книга эта, по сути своей, учебник военной теории, где разработаны принципы стратегии и тактики ведения войны. Кстати, многими его положениями о войне руководствовался Ленин, создавая Красную армию.
- К тому же, фон Клаузевиц был блестящим философом, последователем учений Георга Вильгельма Фридриха Гегеля, Иммануила Канта и Иоганна Готлиба Фихте.
Иван Иванович бросил на меня взгляд с чувством полнейшего интеллектуального превосходства.
- А слышал ли ты его самое крылатое выражение?
Я отрицательно мотнул головой.
- Война есть ничто иное, как продолжение политики, но другими средствами.
- Вот так-то! На протяжении всего своего существования человечество постоянно ведет убийственные войны, истребляя друг друга и одновременно пытается подвести под это законодательную основу.
А оказывается это все так тривиально! Ведь любое убийство не что иное, как продолжение политики!
- Казалось бы, радуйся жизни, наслаждайся каждой ее минутой, каждой секундой!
Ан, нет!
- А ты знаешь, Жора, что такое квазар? – неожиданно поменял тему Иван Иванович.
Я смотрел на Марасича широко раскрытыми глазами. Таким я его видел впервые.
- Квазары, Жора, это особо мощные и далекие активные ядра галактики. Они являются одними из самых ярких объектов во Вселенной.
- Их мощность излучения иногда в десятки, а то и в сотни раз превышает суммарную мощность всех звезд таких галактик, как наша.
- Один из самых близких к нам квазаров находится на расстоянии приблизительно 30 световых лет. А скорость света, как бы, наверное, помнишь из учебника физики, составляет 300 000 км в секунду. Я тут прикинул в уме, сколько ж это будет в переводе на доступный нашему разуму язык? Получилось где-то четверть квадриллиона километров!
- А что такое квадриллион? – ошарашено, спросил я.
- Это цифра с пятнадцатью нулями.
- И вот представь себе, квазар этот, который находится от нас на таком гигантском, неподвластном разуму расстоянии, вдруг прицеливается и бьет направленным лучом смертоносного гамма-излучения прямо в нашу планету, размеры которой по сравнению с этим расстоянием настолько ничтожно малы, что ее невозможно сопоставить даже с пылинкой!
- Луч этот дырявит планету всего четверть секунды, до предела сотрясая магнитное поле Земли! Задержись он еще на какие-то две-три секунды и все живое на планете, да и сама планета мгновенно прекратили бы свое существование.
- Лично я в случайности такого рода никогда не поверю, какую бы доказательную базу под это не пытались бы подвести.
- А это значит лишь одно: некто из глубин Вселенной навел на нас прицел, дал предупредительный выстрел и выжидает, что мы, земляне, наконец-то одумаемся.
- Ничего себе, - протянул я. – И что же нас теперь ждет?
Иван Иванович вдруг неожиданно рассмеялся.
- С тобой, Жора, все будет в порядке, - подытожил он свою лекцию. – Главное, только не переусердствуй с кульманом, - и он засмеялся снова…
* * *
… Я наконец-то защитил свой дипломный проект и получил долгожданный диплом инженера-механика, после чего, как и положено по закону, отслужил год солдатом срочную службу в армии, в отдельном батальоне связи.
Демобилизовавшись, хотел было немного отдохнуть, но случайно (а может быть и закономерно?) встретил своего бывшего однокурсника, Сергея, с которым мы учились в университете в одной группе.
Сергей был на десять лет меня старше и работал на небольшом современном заводе, расположенном в самом центре города.
Он рассказал мне, что получил недавно повышение в должности и работает главным инженером.
- Подбираю сейчас команду из своих проверенных людей. Хочешь, приходи к нам работать, у меня, как раз есть вакансия – зам. начальника одного из основных цехов, - предложил мне Сергей.
-Оклад и премиальные неплохие и, что самое главное, начальник цеха через год уходит на пенсию. Освоишься, пооботрешься – и будешь на заводе самым молодым начальником цеха.
Мы ударили по рукам.
… На следующий день я заехал в НИИ промышленной автоматики, чтобы забрать там свою трудовую книжку.
Быстро покончив в отделе кадров с формальностями, я решил заглянуть в свою бывшую лабораторию, которой, без преувеличения, отдал пять лет жизни.
С самого входа меня ожидали сюрпризы.
Рядом с дверьми висела большая новенькая табличка, на которой было написано: «Метрологический отдел».
Я вошел в помещение и за столом руководителя увидел Женю Крылова. Мы по-родственному обнялись.
- Так ты что ж, самый главный здесь? Поздравляю. С тебя причитается, - я пожал ему руку.
- Да вот, Сан Саныча наконец-то отправили на пенсию, ну и начальником назначили меня, - смущенно ответил он.
- Здорово! А ты, молодец, сразу же и поднял престиж своего подразделения, переведя его на категорию выше. И как тебе только удалось?
- И не только престиж, но и должностные оклады, - уточнил Женя. Кстати, в штатном расписании появилась новая единица – заместителя начальника отдела. Если хочешь, возьму с распростертыми объятиями. Считай, что я тебе сделал официальное предложение.
Я рассказал Жене о своих планах и он одобрил мой выбор.
И тут только я заметил, что у окна на том месте, где находился стол Ивана Ивановича, стоит большой красивый кожаный диван.
Перехватив мой взгляд, Женя деловито объяснил, что в приемной генерального директора меняли мебель и он выпросил этот диван.
- В конце концов будет где присесть посетителям, - по-хозяйски добавил он.
Я утвердительно кивнул головой и поддакнул ему, что в ряде случаев диван вообще незаменимая вещь…
- А где же Иван Иванович? - спохватившись, что несу чушь о каком-то диване, спросил я Женю.
- Да ты понимаешь, тут такая история приключилась, роман писать можно. Дело в том, что мать Ивана, неожиданно вышла замуж за одного чудака, который моложе ее на семь лет. Причем увела его от молодой бабы с двумя детьми. Вот такая страсть! Они официально зарегистрировались и стали жить в квартире вместе с Иваном, со всем вытекающими отсюда последствиями.
- Иван Иванович, который ради матери, по сути, растоптал свою карьеру ученого, выдержать все это не смог.
- А потому, когда вскоре компания его друзей отправилась в экспедицию на Кавказский хребет, он ушел с ними в горы и домой уже не вернулся, даже трудовую книжку не забрал.
- Ничего себе дела, - присвистнул я.
- Но это еще не все, - заговорщицки подмигнул Женя.
- В горах он остался не один. Помнишь, к нему захаживала одна «Кнопка» и все напрашивалась, чтобы он ее взял с собой в экспедицию?
- Так он ее, таки да, наконец-то взял…
- Преподают сейчас вместе детишкам математику в большом селении в Верхней Сванетии. Ребята передавали им туда с оказией документы, и по приезду рассказывали, что жильем своим они там исключительно довольны. А на уроки математики к ним приводят своих детей местные аборигены даже с самых отдаленных селений и аулов.
От удивления я открыл рот.
- А ведь все-таки взял Иван Иванович свой интеграл, - неожиданно вырвалось у меня.
- Не понял, - буркнул было Женя, но затем с одобрительной улыбкой, выразительно поднял глаза вверх…