- Я же говорил! – торжествующе сказал старый хрыч и толкнул дверь. Он поманил за собой Серёгу, и они вошли в какой-то сильно прокуренный то ли актовый зал, то ли в какую-то небывалых размеров контору, какие обычно строят внутри цеха под его крышей, чтобы через сплошные стеклянные стены наблюдать за работягами. В помещении толпилась куча, условно говоря, народа. Вернее, в помещении толпились две кучи дохлого народа. Деление происходило по аббревиатурному на нарукавных повязках признаку. «ЖМОТ»ы стояли по правую руку от трибуны, что находилась возле дальней от входа (и, действительно, стеклянной) стены помещения, «МОТ»ы, соответственно кучковались слева. За трибуной, размахивая смятой кепкой в зажатой руке, бесновался какой-то очень знакомый Серёге лысый мужик. Над трибуной виднелся лозунг. На лозунге красовалась надпись: «Мы не враги, но будем соревноваться до вторичного посинения!» Чуть сбоку стояли два стенда. Скорее всего, на них размещали оперативные сводки и текущие показатели соревнования. Один стенд украшала «шапка», выполненная полуметровыми буквами, «Жилищно-меркантильное отмороженное товарищество». Другая вывеска выглядела поскромнее – «Мелкооптовое товарищество». Однако куча мелкооптовых задиралась не хуже своих конкурентов, меркантильных отморозков, а ими, меркантильными и мелкооптовыми, всеми руководил лысый. Очевидно, происходило собрание на предмет обсуждения текущих итогов соревнования, а Серёга с Вергилием удачно на него попали.
- Товарищи! – надрывался в это время лысый, ужасно картавя. - Я тут получил одну вредную записочку, в которой какая-то контра обвиняет меня в предвзятости. Я, дескать, изначально являясь членом бригады «МОТ», якобы подсуживаю своим бывшим коллегам, пользуясь своим положением управляющего нашего предприятия!
- Подсуживаешь! – угрожающе гомонили «ЖМОТ»ы.
- Враньё! – упирались «МОТ»ы. В отличие от серых безгласных работяг, надрывающихся на производстве с тележками и вагонетками, гружёными разной дрянью, эти выглядели довольно живописно и глотки имели отменные. Очевидно, и в постпространстве профсоюзные деятели с прочей представительской от всяких трудящихся слоёв сволочью устраивалась комфортно за счёт тех дураков, чьи интересы они якобы представляли. Хотя «МОТ»ы даже после не пристального на них взгляда смотрелись более ущербно, чем «ЖМОТ»ы. Какие-то они были более суетливые, местами оборванные и временами нервно вихлястые. Но, тем не менее, не сдавались. Тем более что главный лысый председатель происходил из их рядов.
- Товарищи! – призывал к порядку лысый, тыча в разные стороны смятой кепкой. – Мне, как бывшему вождю революционного пролетариата, хочется поставить к стенке любого, кто ещё раз усомнится в моей объективности, но я не стану этого делать… потому что к стенке вас ставить бесполезно! Поэтому я постараюсь действовать методами устного убеждения и с помощью штрафных санкций!
После упоминания о штрафных санкциях над рядами представителей противоборствующих бригад прокатился стон, и прения тотчас прекратились. А лысый, победно оглядев притихшую толпу, вплотную занялся демагогией и проявил при этом завидное знание дела.
«Что за знакомый лысый хрен? – мучительно вспоминал Серёга, в бытность свою студентом избежавший печальной необходимости изучать историю КПСС. – Где я его видел? Если следовать логике и верить подслушанным разговорам в антиобщественной приёмной и здесь, между генеральным чёртом и Вергилием, то это старик Крупский. Но что-то мне подсказывает, что это вовсе не старик Крупский, а…»
- Это Ленин! – вдруг осенило бывшего учителя пения, и он радостно озвучил своё открытие. Никто, правда, не обратил на него внимания, один только Вергилий.
- Да неужели? – ехидно переспросил он.
- Точно, - убеждённо сказал Серёга. – Я его в кино видел, в старом, про революцию.
- Какой же это Ленин, если жена у него Крупская? – не унимался злопамятный Вергилий.
- Ну, ошибся, с кем не бывает? – легко возразил Серёга и с любовью посмотрел на признанного им героя недавней современности и многих новейших анекдотов.
- Товарищи, ставлю на голосование! – подытожил первый этап своей демагогии лысый и присутствующие принялись голосовать. О том, что за первой демагогией последует следующая и так далее, Серёга не сомневался. Он успел хорошо рассмотреть лысого, бывший музыкант легко распознал в нём организатора-маньяка с ораторским уклоном и понял, что того хлебом не корми, но дай выступить перед большим скоплением слушателей. Ещё Серёга вспомнил кое-какие исторические факты из жизни маньяка, свидетельствующие о его пристрастии организовывать на скорую руку всякие пакости, оценил его нынешнее положение управляющего, и теперь не сомневался, что тому давно наплевать: на какую тему выступать и какое мероприятие организовывать. Тот, кстати, очень быстро подтвердил мнение, какое сложилось о нём у бывшего учителя пения. И, когда присутствующие оперативно проголосовали за какое-то предложение, сделанное маньяком, он снова принялся ораторствовать. Слова сыпались из него, как горох из прохудившегося мешка, во время выступления бывший вождь бывшего пролетариата бегал по трибуне как ошпаренный и неутомимо тыкал в слушателей кулаком с зажатой в нём кепкой. Речь показалась Серёге совершенно бессвязной, он ни черта из неё не понял, но присутствующих она заводила на чисто эмоциональном уровне. Ему дружно аплодировали представители двух соревнующихся группировок, иногда аплодисменты переходили в оглушительные овации, овации прерывались, и представители принимались скандировать разную ерунду.
- Дурдом, - выразил своё мнение по поводу происходящего бывший учитель пения. – Долго мы тут торчать будем? В конце концов, я здесь не для того, чтобы париться на каком-то идиотском собрании… И потом: что я, Ленина не видел?
Если честно, Ленина он видел не так уж часто. Точнее, три раза и все три раза – в кинофильмах по телевизору. При этом в первых двух фильмах актёры справились с ролью вождя более-менее. А вот третий, порождение антикультурной революции начала бурлящих всяким дерьмом и пеной девяностых, то ли провалил роль, то ли специально изобразил бывшего вождя бывшего пролетариата неким средоточием всех человеческих пороков. И, глядя на такого, вождь представлялся не самому умному постперестроечному зрителю мизантропом-холериком, полным дебилом, растлителем целомудренных немецких революционерок и хроническим сифилитиком. А так как роль справлял профессиональный украинский националист, который вышел на съёмочною площадку с плохо сбритым оселедцем и запорожскими усами, да к тому же записывался с хорошо поставленным украинским акцентом, то эффект получился потрясающий. В общем, если бы со стариком Крупским, как с мужем такой выдающейся, даже во вторичном бытии, старухи, Серёга ещё потолковал бы, то Ленин его не интересовал совершенно.
- Зря, - не согласился с Серёгой Вергилий, подслушавший мысли своего спутника. – Выдающаяся личность. Сюда, между прочим, он попал совершенно случайно. То ли с бумагами напутали, то ли барышня из кадровой канцелярии разнарядку на пересылку вождя не по назначению использовала. Когда это происходило, сам понимаешь… Тогда даже туалетная бумага была в глухом дефиците… В общем, по разнарядке он шёл на девятый уровень, но так как он подходил и к четвёртому, о чём значилось в пояснительной справке, которая не по назначению не попала, то…
- Я всё забываю спросить: за какие грехи здесь парятся? – спросил Серёга и обвёл рукой в направлении присутствующих.
- Так у них на повязках написано, за что! – удивился Вергилий.
- Что ты говоришь? – в свою очередь удивился Серёга. – А я, блин, думал…
- Ну да, искал глубокий смысл, - хмыкнул Вергилий. – Ан всё просто: жмоты и моты. Терпеть друг друга не могут…
- Теперь понятно, почему эти от тех отличаются, - пробормотал Серёга. – Эти гораздо солидней тех, а те: просто – тьфу! Только странно: почему Ленин мот?
- О, брат! Это не простой мот, который своё имение пустил по ветру, или фамильное серебро снёс в заклад, чтобы гульнуть в трактире с весёлыми девицами. Это, брат, мот государственного масштаба. Для того, чтобы прийти к власти, а затем в ней удержаться, богатств данный лысый мерзавец, ему не принадлежащих, разбазарил немеряно. А сколько он сокровищ вбухал в одного прохиндея по имени Арманд Хаммер? А за что? За дружбу с северной Америкой, которую этот Хаммер представлял по бумажке, которую ему дал его дальновидный папаша, еврей из Одессы.
- Что, папаша Хаммера был президентом США? – с сомнением спросил Серёга.
- Его папаша, как только узнал о революции в Росси, объявил себя коммунистом, - объяснил Вергилий. – А потом, чуя хорошую поживу, делегировал в советскую Россию сыночка от своего имени, но в мандате, собственноручно изготовленном, приписал, что сынок делегируется от лица коммунистической партии северной Америки, которой тогда и в помине не существовало. Но лысому это было совершенно по барабану, поскольку, во-первых, американец, во-вторых, товарищ Троцкий за еврейского сыночка железно поручился, и, в-третьих, добро-то не лично Ленину принадлежало, оно считалось национализированным. От кого национализировали – понятно, а кому – хрен его знает. Вот и выходило, что добра не жалко. И попёрло оно из страны в края более обетованные, чем бедная Россия. Сначала с дипкурьерами, потом с родственниками профессиональных революционеров по еврейской линии, а тут тебе и сынишка первого американского коммуниста, бывшего одесского процентщика, подоспел к раздаче…
- Интересные ты вещи рассказываешь, - с восхищением сказал Серёга. – А я из истории про этого хмыря знаю только, что он какую-то речь с броневичка толкал, затем этот броневичок они с революционными корешами пропили, а когда захотели опохмелиться, но денег у них не оказалось, пошли на какую-то железнодорожную станцию брёвна разгружать.
- Тебе бы монографии писать, - съязвил Вергилий, - по истории и на прочие общественные темы …
- А чё ты подкалываешь? – ощетинился Серёга. – Ну, не знаю я истории! Так я же музыкант по образованию!
- Ты вообще ни хрена не знаешь, - остудил пыл собеседника Вергилий, - лабух…
- Ну чё ты опять лаешься? – уже примирительно спросил Серёга. – Расскажи лучше про лысого: много он успел добра хитрожопому американцу впарить?
- Достаточно. Первые три лимона долларов – огромные по тем временам деньги – Арманд Хаммер сбил на взаимовыгодном, как тогда считалось, сотрудничестве с советской Россией. А начинал с нуля. Он даже в Россию приехал в галошах на босу ногу. Чуешь, какой профит у него в вашей стране образовался?
- А потом? – не отставал Серёга.
- А потом лысый сыграл в ящик, к власти пришёл Сталин, и он быстро прикрыл всю лавочку вместе с Троцким во главе «взаимовыгодного» хозяйства и всей его интернационалистической шоблой.
- Да-а, - протянул Серёга. – Странно слышать. А я всегда думал, что Сталин негодяй – почище Ленина.
- Ну, не почище, но тоже не праведник. Он тоже у нас…
- Интересно будет встретиться, - пробормотал Серёга. – А почему Ленина хотели на девятый уровень и кто у вас там?
- Самые последние негодяи, - неопределённо возразил Вергилий.
- И Сталин там?
- Что ты! Много выше…
- Кстати, не пора ли нам отсюда?
- Сейчас, перекинусь с лысым парой слов. Что, забыл про старика Крупского, которого его старуха просила вызволить?
- Ты серьёзно его хочешь вызволить? – заинтересовался Серёга.
- Как получится, - уклончиво ответил Вергилий. Он взял спутника за руку и потащил к трибуне. Не доходя неё, Вергилий оставил бывшего учителя пения в редких рядах передних слушателей, а сам подошёл к старику Крупскому и что-то быстро зашептал ему на ухо. Ленин, на ходу остановленный дерзким вмешательством, сначала изобразил полное неудовольствие. Он даже попытался сделать движение, долженствующее изображать начало репрессивных действий против нахала. Но, во-первых, оратор быстро признал старика Вергилия, который занимал более ответственное в их конторе положение, и, во-вторых, вспомнил, что у него, бывшего вождя, уже давно нет под рукой тех, кто мог бы по мановению его руки моментально реализовать садистские фантазии гениального маньяка.
- Да, не зря Вергилий тут уже вторую тысячу лет трётся, - с уважением пробормотал Серега, глядя на трибуну. – Старик тут в полном авторитете…
Он, от нечего делать, дожидаясь таинственных переговоров, принялся разглядывать помещение, которое, судя по всему, лепилось почти под самой крышей самого большого корпуса к той его стене, вдоль которой давеча с помощью лестницы-этажерки спускались путешественники. За стеклянными стенами помещения, не полностью загороженными трибуной, лозунгами, стендами и прочими плакатами, происходила кипучая производственная деятельность, но без сопутствующего душераздирающего шума. Впрочем, о производственном шуме судить не приходилось в виду качественно изолированного присутственного места. Зато видимость из данного присутственного места была прекрасной, и Серёга видел, как над цехом наперегонки бегают по специальным рельсам краны в виде своеобразных подвижных балок каждая над своим пролётом. Там же, посередине каждого пролёта, торчали какие-то сооружения, и их работа обозначалась видимой даже с приличного расстояния вибрацией. Больше того: вокруг сооружений стояли плотные пылевые облака и их ореолы, иногда окутывая сооружения полностью, колебались в такт вибрации. Очевидно, эти сооружения предназначались для какой-то обогатительной процедуры из сложной системы технологических циклов применительно к тому, что добывали в округе. А может, в этих сооружениях просто трясли компенсационные материалы, изъятые в процессе соревнования из так называемых террикоников, которые состояли из пустой сопутствующей породы опять чего-то того, что в нормальной природе не существует. Другими словами, работа за стеклянными стенами помещения, где заседали представители двух соревнующихся бригад, не стояла. При этом она не стояла с явными нарушениями техники безопасности и даже с нарушениями технологической целесообразности. Серёга, мало смысля в производствах чего бы то ни было, тем не менее, обратил на данные нарушения внимание, потому что они просто бросались в глаза. Взять, к примеру, эти сооружения, которые торчали на пути следования крановых балок и вибрировали. Но, как показала практика, они, эти цилиндрические сооружения в хитроумной оплётке из лестниц и труб, ничуть не мешали движению кранбалок. Серёга сам видел, как одна такая балка, постояв недолго возле самой стеклянной стены, спиной к которой заседал лысый управляющий, вдруг сорвалась с места и понеслась по пролёту туда, где вдали посередине него громоздилось вышеупомянутое сооружение.
«Ну, сейчас трахнет!» - без всякого злорадства подумал бедный музыкант, но никто никого не трахнул. В тот момент, когда специальный кран, выполняющий такелажные работы в пределах цеха, должен был налететь на вибрирующее сооружение, откуда-то из-под крыши на конструкцию, по которой был проложен один из рельсов, соскочили два бойких покойника. Серега пригляделся и увидел, как они что-то быстро установили на рельс и моментально сгинули между переплетением колонн, ферм и ригельных балок. И кран, несущийся на полной скорости к вибрирующему сооружению, одной своей стороной подскочил к фонарю и в таком приподнятом, на одном «колесе» виде, проскочил узкое место. Затем его приподнятая сторона, как ни в чём не бывало, плюхнулась на место, и кран покатил дальше, растворяясь в дальних невидимых пределах огромного цеха.
«Круто», - только и подумал Серёга, наблюдая появление бойких покойников на прежнем месте. Они оперативно очистили рельс от предмета, который недавно на него положили, и снова сгинули. Затем появились в другом пролёте и проделали ту же операцию. Потом ещё и ещё в разных местах, а Серёга уже без интереса наблюдал за подпрыгивающими крановыми балками, каждая весом, если считать по нормальному, тонн двадцать. И это не считая груза.
«Куда этому сраному прогрессу без нашей природной смекалки», - с неожиданной гордостью подумал Серёга, имея в виду тот факт, что, невзирая на интернациональный состав трудящихся покойников, все эти производственные уровни нижнего ада начинались с главного входа, который сообщался с известной территорией.
«Скоро он там?» - задался мысленным вопросом бывший учитель украинского пения, когда ему надоело гордиться природной смекалкой земляков. Серёга, чтобы обратить на себя внимание, сделал шаг в сторону трибуны, и в это время Ленин, заговорённый мудрым Вергилием, воскликнул:
- Экой, вы, батенька, искусный соблазнитель! Ах, с какой бы радостью я приказал бы вывести вас в расход, случись мне встретиться с вами в известное время в известном месте…
«Ишь ты!» - только и подумал Серёга и снова замер на месте. А Вергилий хитро улыбнулся и продолжил что-то нашёптывать на ухо размякшему вождю. И, что странно, присутствующие общественные представители, вместо того, чтобы открыть шумный базар в кулуарах, пока председатель занимался посторонними делами, продолжали хранить дисциплинированное молчание. Поэтому Серега слышал почти половину беседы, происходящей между Вергилием и стариком Крупским.
- Нет, но я отвечаю, Владимир Ильич, - бубнил Вергилий.
- Но Наденька, Наденька! – горячился Ленин.
- Вот чтобы мне всю оставшуюся вечность палёный формалин нюхать, - продолжал в чём-то клясться Вергилий.
- Но Роза, Роза! – сомневался Ленин.
- Ну, что вы, в самом деле? – начинал раздражаться старинный литературный авторитет.
- Но как же производство? Общественная нагрузка ещё, которую я сам себе придумал… Мне, батенька, в этот уровень столько труда пришлось вложить, что даже подумать страшно. А ещё я…
Лысый вождь перешёл на шёпот, а Вергилий округлил глаза и замахал руками:
- Что ты, что ты!? Мало тебе одного раза? Угомонись…
Вергилий снова понизил голос, глаза его замаслились, и Серёга услышал:
- Роза… выглядит… лучше, чем живая…. Да и Наденька тоже… Я вру? Как огурчик… Ну, почти как огурчик…
Слушая лукавого старца, Ленин стал похотливо потирать руки, его глаза замаслились тоже, а Серёга, глядя на такое безобразие, лишь сплюнул и пробормотал:
- Вот некрофилы грёбанные…
- Ой, не знаю, не знаю, - бормотал лысый бывший вождь бывшего пролетариата.
- Кончай Ваньку ломать в натуре, - грубовато сказал Вергилий. – Ведь по глазам вижу – хочешь!
- Хочу, но…
- Боишься, хозяин не отпустит?
- Не боюсь, но предполагаю…
- А тут и предполагать нечего. Мы с хозяином уже обо всём перетёрли, и он не против. Больше того: он будет ходатайствовать за расширение штата антиобщественной приёмной, потому что… Ну, сам понимаешь…
- Да-да, конечно, какой же дурак согласится из неё уйти, чтобы освободить для меня место? Так и будет сидеть в этой приёмной, пока…
«Пока – что?» – не расслышал Серёга. Надо сказать, ему было довольно любопытно слушать столь оригинальный (в смысле темы) мистический базар между двумя историческими усопшими личностями. А услышав нахальное утверждение Вергилия о его полной договорённости с хозяином ирреально добывающей отрасли нижнего ада, Серега в уме пожурил старого болтуна, поскольку ни о какой договорённости речи не шло. Но, наверно, Вергилий знал, что делал.
- Так я пошёл? – стал отрывать от стула свою председательскую задницу Ленин.
- Прямо сейчас и иди! – убеждённо сказал Вергилий.
- Товарищи! – подхватился лёгкий на подъём бывший вождь. – Объявляю собрание закрытым. Руководителей представительских групп прошу со мной к генеральному директору!
- Ну, всё! – с облегчением выдохнул Серёга и одновременно удивился: а ему-то что? Спешить, когда время ни пятится назад, ни бежит вперёд, а пребывает в состоянии виртуального бездействия, во всяком случае, ему не приходилось, потому что при таком раскладе пространственно-временных измерений он никуда бы и никогда не опоздал. Единственно, устроители мистических пределов, в каковых приходилось обретаться бывшему учителю пения, не позаботились об устранении таких дискомфортных составляющих любого течения времени, будь оно ирреальным, виртуальным или просто замороженным, как тягость ожидания. Потому что время – временем, и ему по определению безразличны объекты с субъектами, оказавшиеся в сфере его производства, - нормально движущегося, ирреального, виртуального или замороженного. Вернее, если говорить о производстве, законсервированного. Поэтому, зная о беспредельности временного пространства, в каком он очутился, Серёга умом понимал, что торопиться бессмысленно, но душа изнывала от постоянного ожидания чего-то. К тому же, это ещё бабушка надвое сказала, что к полуночи они непременно успеют, сколько бы здесь не проторчали, потому что вечность и так далее. Вернее, надвое сказала не какая-то абстрактная бабушка, а конкретный старый хрыч Вергилий, который тоже ещё неизвестно, кто есть на самом деле, потому что назваться любой дурак может по любому. Впрочем, если даже он и не тот, за кого себя выдаёт, про время и всякие фокусы сомневаться не приходилось. Потому что на них Серега насмотрелся достаточно. Со временем, правда, ему экспериментировать, не приходилось, но…
- Что за фигня? – пробормотал он, вдруг почувствовав, как время, не к добру помянутое, попёрло назад. Серёга, сам того не желая, стал производить все те действия, какие он проделал до прихода в этот оригинальный зал заседаний, но в обратном порядке. При этом он снова как бы разделился на двух участников антинаучного процесса и одного стороннего наблюдателя. Первый участник побежал задом наперёд обратно, не испытывая от необычности способа передвижения никаких неудобств и не выказывая по поводу него никаких нареканий. Второй, странное дело, повторяя путь от эстакады в помещение для собраний, погнал навстречу первому. А третий продолжал стоять на месте, с которого Серёга главный помянул время, с которым ему экспериментировать не приходилось, и наблюдать за видимыми пространственными изменениями, сопутствующими временной аномалии местного значения. Изменения, надо сказать, получились эффектными. Сначала, после заключительного обращения лысого вождя к его товарищам, вся стеклянная поверхность помещения, отделяющая представительский коллектив покойников от главного производства, пошла предательской рябью. В это время Серега стал троиться. Серёга первый с Сёрёгой вторым побежали навстречу друг другу из настоящего в прошлое и наоборот, а Серёга наблюдатель оказался в каком-то запасном пространстве по соседству с изменяющимся. И правильно сделал, потому что пол помещения внутри первоначального пространства стал превращаться в воронку с совершенно безнадёжной дырой посередине, и в неё довольно быстро утекли все участники собрания во главе с лысым председателем. Однако при всей быстроте «утечки» они ныряли в отверстие воронки так организованно, что их можно было легко пересчитать, а заодно заметить, что Вергилий вместе с ними никуда не утёк. Серёга наблюдатель, продолжая сопереживать за двух других Серёг и соучаствовать в их встречном движении, задался мысленным вопросом: а куда же делся лукавый старик? Но, не успев, как следует, поразмыслить на эту щекотливую тему, нашёл на него ответ. Другими словами, тот Серёга, который по сюрреалистической прихоти здешнего времени погнал назад, обнаружил своего провожатого на эстакаде, беседующего с давешним генеральным чёртом. Но, что самое интересное, Серёга первый наткнулся там на ещё одного Серёгу, чему все четверо страшно удивились, но сделали вид, будто не узнали друг друга. И совместными усилиями постарались или разойтись, или объединиться. Но так как желание объединиться было чисто платоническим, и никаких физических подвижек к объединению никто из четверых не предпринял, то объединение не получилось. И разбегаться после первого же старательного усилия все расхотели, потому что это сразу показалось им трудным. В общем, первая попытка разбежаться не удалась, а предпринимать вторую и так далее всем четверым стало лень. Поэтому четыре Серёги, находясь в разных местах и в одном одновременно, сосредоточили своё внимание на беседе, происходящей между генеральным чёртом и стариком Вергилием. И поняли, для чего вся эта пространственно-временная катавасия. Дело в том, что Вергилию нужно было вернуться назад, чтобы уболтать генерального похлопотать по своим нечистым каналам о расширении штата антиобщественной приёмной на одно грешное рыло, и с тем отпустить своего управляющего к чёртовой бабушке, точнее, к Надежде Константиновне Крупской с Розой Люксембург. Что старик Вергилий с успехом и проделал. По каковому поводу двое Серёг с недоумением подумали: а на хрена, дескать, это надо, коль скоро можно было сразу обо всём договориться и не устраивать этих дурацких фокусов со временем, пространством, утекающими в безнадёжную дырку представителями трудовых коллективов и делением, на манер клеточного, бедного музыканта? Третий Серёга, в отличие от тех двух, что подумали, действия Вергилия без сомнения одобрил. А четвёртый в это время прикидывал, как бы ловчее удалить «козла» из левой ноздри: то ли высморкаться о пол, зажав правую ноздрю пальцем, или ковырнуть его из носа более примитивным способом? И, пока они вели себя столь возмутительно несогласованным образом, Вергилий успешно завершил переговорный процесс с генеральным чёртом, и всё встало на свои места. А Серёга оказался один на один со стариком Вергилием в давешнем помещении для собраний, потому что представители трудящихся коллективов во главе с лысым вождём всё-таки куда-то бесследно сгинули. И трое остальных Серёг вместе с ними, отчего Серёге главному стало невыносимо скучно.
- Ну, что, добился своего? – брюзгливо спросил он Вергилия.
- А то! – хвастливо возразил старый хрыч. – Пошли?
- Куда? – слегка струхнул Серёга. Натерпевшись всякого, он мог ожидать, что Вергилий снова потащит его на крышу.
- Да нет, нормально спустимся и прогуляемся до следующего уровня, - успокоил Серёгу Вергилий.
- Прогуляемся? – саркастически переспросил бедный музыкант.
- Ну!
Они вышли на лестницу и стали по ней спускаться.
- Скажи, а чего это ты о Ленине хлопотал? – спросил Серёга. - Мне показалось, ты той старухе просто так пообещал, чтобы побыстрее от неё отделаться …
- Сначала так и было, - не стал спорить Вергилий, - но потом, когда увидел его мерзкую рожу…
- Так это ты ему так подгадил? – удивился Серёга.
- Ну, в первую очередь я удружил авторитетному чёрту, который может мне ещё пригодиться, а потом подгадил…
- Удружил? – не понял Серега.
- Конечно! Этот лысый гад под носом у своего хозяина новую локальную революцию затеял! Представляешь?
- Ничего себе… В общем, ты, старый, держишь нос по ветру и правильно делаешь, потому что с авторитетными чертями лучше не ссориться, - глубокомысленно поддакнул Серега. – Но как ты лысому подгадил, я что-то не пойму? Неужели там ему будет хуже, чем здесь? Всё-таки средний ад, офисы и прочая цивилизация?
- Ага! Самое то. Да он там от тоски будет всю свою оставшуюся вечность подыхать. Ещё вспомнит меня, скотина…
- Чего ты так Ленина не любишь? – поинтересовался Серёга. – Сколько я помню, совсем недавно он считался в нашей стране великим человеком? А в детских книжках его иначе, как добрый дедушка Ленин, не называли …
- Мерзавец он! – горячо заявил Вергилий. – К тому же полная литературная бездарь. И туда же – спасать человечество! Шёл бы лучше в адвокаты, скотина… Так нет же, подавай ему заниматься переустройством мира. Ну и переустраивал бы себе, но на хрена книги писать, если не можешь? То ли дело Маркс с корешем его Энгельсом – вот это я понимаю! А то как начнёшь, бывало, читать этого Ленина, с первых строк сатанеешь… Так бы взял за поганую ручонку и с корнем вырвал! Ско-а-тина …
- Вот ты злыдень, - удивился Серёга, неторопливая перебирая ногами вниз по рифлёным железным ступеням сварной лестницы. – Ну, написал человек книгу. Кто тебя её читать заставлял?
- Книгу? Заставлял?! Да у нас тут, аккурат после вашего двадцать третьего съезда, одна нечистая сволочь из главного персонала такой политпросвет устроила, что все остальные только за голову хватались, но ничего поделать не могли. А что делать, если эта нечистая сволочь придумала не только политпросвет, но и ввела принудительную аттестацию по результатам проверки марксистско-ленинских знаний. Хороши результаты - получи аттестацию и сиди себе дальше на непыльной работе. Нехороши результаты – никакой тебе аттестации и – марш мастером или в котельную, или в рудник. Вот почему я этого хорька ненавижу…
«Что ж такого написал этот Ленин, что от его книг так теперь старика пучит?» - удивился Серега и сунул голову в переплёт, чтобы посмотреть, далеко ли до земли.
- … И если бы он написал одну, как ты спросил по недоразумению, книгу, а то целое собрание сочинений! И всё надо прочитать, потому что ни день, то ленинский семинар, что ни другой – ленинская викторина, что ни третий – концерт чёртовой самодеятельности по случаю очередной годовщины этого чёртова Ленина! А что – Ленин? Да ноль без палочки этот Ленин! Все говорят: отличником он в детстве был, круглым отличником! Как же, держи карман шире… А четвёрка по закону божьему, а!? Нет, я вас спрашиваю? А эти утверждают: дескать вождь уже в детстве не учил закон божий из принципа… Как же, поставил бы ему батюшка за здорово живёшь, если бы лысый совсем закон божий не учил, четвёрку… Ну, нет, на голову вождь был слаб, факт! И ещё: на хрена надо было извращать Маркса? На хрена было, я спрашиваю, устраивать революцию в отдельно взятой стране?! Он устроил, а я потом всякую дрянь читай…
- Да угомонись ты, - примирительно сказал Серега, но старик кипятился до самой земли, бормоча проклятия в адрес каких-то апрельских тезисов и какой-то детской болезни левизны в коммунизме. Но, оказавшись на твёрдой почве, Вергилий резко подобрел и полез за самосадом.
- Это дело надо перекурить, - солидно сказал он.
- Можно, - согласился Серега, памятуя, какие глюки у него начались от вергилиевского табака. – Слушай, а что на девятом уровне?
Он вспомнил рассказ Вергилия о предыстории появления в нижнем аду бывшего вождя, и о том, что его хотели, как исключительного негодяя, законопатить в самые тартарары. Старик даже конкретизировал качество грешников, наказываемых девятым производственным уровнем нижнего ада, но любознательному Серёге хотелось знать подробности.
- Тебе свернуть? – предложил Вергилий.
- Сворачивай, – содрогнулся Серёга, заворожено наблюдая, как раритетный покойник смачно слюнявит обрывок газеты.
- На девятый уровень отправляют предателей всех мастей, и государственных изменников в том числе, - наконец-то разродился очередным объяснением Вергилий, засмолил козью ножку, разок пыхнул для разгона и дружески протянул самокрутку Серёге. Бедный музыкант содрогнулся вторично, принял заготовку, от души затянулся, окосел, и ему стало смешно от своей недавней брезгливости.
- Так какой же он предатель? – весело поинтересовался Серёга. – Некоторые наши старики ему чуть ли не свечки ставят; их послушать – так это какой-то лысый, с дефектом речи, мессия. Или супергерой вроде Бэтмана.
- Хорош мессия, - ухмыльнулся Вергилий. – Хотя гениальности ему не занимать стать…
- Да? А говорил: ноль без палочки?
- Это я со зла. Что, думаешь, такую страну поднять друг против друга всякий дурак смог бы? Нет, брат, тут большая голова нужна…
- Ну, вот, а говоришь: предатель?
- Это не я говорю, это его так в нашей прокуратуре определили.
- Но за что?
- За предательство.
- Так кого он предал, если он за лучшую жизнь своего народа старался?
- А сколько народа положил? И вовсе не своего… Ему бы свои мозги напрячь для того, чтобы дело миром разрешить, чтобы уберечь страну от кровавой бани, но он их напрягал в другую сторону, потому что народа ему было не жалко. А чего ему его жалеть, если русского в нём – с гулькин хрен… К тому же его на это дело профессиональный русофоб Троцкий подбивал, у которого в русской революции кроме удовлетворения бонапартистских амбиций ещё и поросячий интерес имелся…
- Это как? – колеблющимся голосом уточнил Серёга.
- Обыкновенно. Знаешь, сколько американских «земляков» Троцкого на октябрьской революции денег наварило?
- Не знаю. А как это: русского в Ленине с гулькин хрен?
- Молча. Самыми русскими среди его предков были чуваши с калмыками. А остальные – всё евреи, немцы и даже шведы…
- Но почему он предатель? – заклинило Серёгу.
- А как его назвать? – стал горячиться Вергилий. – Не моё это, конечно, дело, но мне за вашу державу, эх, как обидно!
- Что ты говоришь? – заплетающимся языком пробормотал Серега и окончательно расслабился, ожидая появления какого-нибудь нового глюка.
- То и говорю. Такая, блин, держава, и в таком, блин, дерьме. Чего, спрашивается, они не поделили с Сашкой Керенским? На хрена ж было так круто сводить с ним счёты из-за того, что Сашкин папаша был директором гимназии, в которой учился лысый? Конечно, самодержавие к тому времени довело народ до ручки. Но ведь какая голова! Вполне мог употребить её на лучшее развитие парламентской демократии, как советовали Бернштейн с Каутским. Так нет же: подавай ему вооружённое восстание и диктатуру пролетариата! Что из этого получилось, ты испытал на своей шкуре…
- А что я испытал на своей шкуре? – ухмыльнулся Серёга, делая очередную затяжку одуряющего самосада.
- … Короче говоря, предательство лысым России налицо, - не обращая внимания на реплику спутника, подытожил Вергилий. – Потому что революцию он делал не для какого-то там светлого будущего, а для удовлетворения личных амбиций гениального маньяка самого злодейского пошиба. И, кстати, добился своего: теперь его долго будут помнить, потому что живущие в вашем паскудном мире очень хорошо запоминают злодеев вроде Нерона, Суллы, Лойолы или Гитлера, но мало кто знает о Перикле, папе Римском Агапите, епископе Антиохийском Филогинии или святом благоверном князе Олеге Романовиче Брянском…
- Агапит, - мечтательно пробормотал Серёга. – Ага! Пит…
- … Потому что хороший человек живёт тихо - мирно, делает, никому не мешая, добро, умирает без помпы и память о нём выветривается ровно через столько времени, сколько обычный неблагодарный человек переваривает бутерброд с сыром, поданный ему этим добрым человеком…
- Бутерброд с сыром, - бездумно повторил Серёга и перед ним появился всамделишный чисбургер в человеческий средний рост. Другими словами, это был нормальный бутерброд, не дылда и не коротышка.
- Hallo, friend! Do you want to eat? – поинтересовался чисбургер, дымясь подрумяненной корочкой и истекая соком дополнительных, к сыру, ингредиентов
- Thanks, I am not hungry, - на чистом английском ответил Серёга, чему в другое время в нормальной обстановке очень сильно бы удивился. - Besides I am not assured that I love sandwiches with cheese…
- … А всякие мерзавцы, вроде Ленина и иже с ними только и стараются, как бы побольше нагадить, чтобы себя увековечить, - продолжал бубнить Вергилий. – Ведь он, лысый козёл, для достижения своих целей использовал любые средства, невзирая на их пагубные последствия. Понадобились ему бабки на революцию – он у немцев взял, а страна в это время пропадай пропадом, потому что на эти бабки большевики весь фронт своей агитацией разложили. Понадобилась ему армия, чтобы с белыми сражаться, он чего только не наобещал. Крестьянам – землю, рабочим – фабрики и заводы. А когда крестьяне с рабочими помогли ему выиграть гражданскую войну, он – что?
- Ты чё, козёл, чисбургера не знаешь?! – неожиданно окрысился на Серёгу недожаренный бутерброд. – Чё, понты кидать против всемирно авторитетной жрачки? Ну, ты, вареник хренов…
Чисбургер встал в стойку и приготовился к бою на кулаках, но Серега ткнул ему бычком в непропеченный живот, из которого торчала «вспомогательная» начинка, и международный закусочный авторитет просто спёкся. Вернее, сдулся. А ещё точнее, съежился до карикатурных, по сравнению с изначальными, размеров. Во время съёживания из него посыпались какие-то жучки с червячками на ножках, и вся эта живность, не выказав никакой организованности, разбежалась в разные стороны.
- You a goat, have understood? – презрительно сказал Серега и поддал съежившемуся чисбургеру ногой под его отсыревший от конфуза зад.
- … Да ничего! Когда Кронштадские типографские рабочие организовали забастовку по поводу хреновых условий труда и элементарного недокорма, он, лысый, обозвал их шкурами и велел по ним стрелять. Своим крестьянам жрать нечего, а он, лысый, остальному мировому пролетариату помогает. И этому, дорогому другу Хаммеру… А когда совсем в стране хреново стало - НЭП устроил… То есть, с него начинали, к тому и пришли. Спрашивается: зачем тогда было революцию с последующей войной не на жизнь, а на смерть устраивать? А затем, что очень сильно власти захотелось. Да так, что не жалко ни Польши, ни Лифляндии с Финляндией, ни Бессарабии, ни западных Украины с Белоруссией, ни даже Дальнего Востока. Вообще, слышал я, срать он хотел на Россию и на русский народ. Мне один покойник, из эсеров, рассказывал: дескать, в кулуарах, среди таких революционных отморозков, как Троцкий с Зиновьевым, Ленин прямо заявил, что одной центральной части России им всем за глаза хватит. Нет, каково?
Распаляясь, Вергилий свернул вторую козью ножку и принялся отчаянно дымить. А Серега, разделавшись с международным бутербродом, стал прислушиваться к своему провожатому.
next
1) Оселедец – украинская модельная стрижка; вообще-то, исторически это была мужская стрижка, но рост националистических настроений плюс эмансипация привели к тому, что теперь в Украине оселедец носят даже некоторые девушки
2) Девятый круг ада, если кто помнит, для предателей
3) Верхняя застеклённая часть производственного корпуса
4) В.И.Ленин был по образованию юристом и одно время даже служил помощником присяжного поверенного в суде
5) К. Маркс – основоположник марксизма-ленинизма – утверждал, что пролетарская революция невозможна в отдельно взятой стране; увы, Маркс не знал Ленина
6) Дед Ленина по отцовской линии был чуваш, бабка – калмычка; дед по материнской линии – Александ Дмитриевич Бланк, он же Сруль (Израиль) Мойшевич Бланк; бабка по материнской линии – Анна Григорьевна Гросскопф
7) Ф.М.Керенский, отец А.Ф.Керенского, председателя временного правительства, был директором гимназии, в которую в 1879 году поступил Владимир Ульянов
8) Перикл – греческий правитель, 490 год до нашей эры, золотой век, расцвет демократии; блаженный Филигоний; сначала работал адвокатом в суде, защищал вдов и сирот; в 318 году, после смерти жены, был взят из зала суда толпой благодарных простолюдинов и насильно посажен на епископство; святой Агапит, папа Римский, 535-536 годы
9) Здорово, приятель! Хочешь есть?
10) Спасибо, я не голоден. К тому же я не уверен, что люблю бутерброды с сыром
11) Сам козёл, понял?
12) Вергилий имеет в виду нынешние страны Балтии, Латвию, Литву и Эстонию; однако Лифляндией считались лишь Северная Латвия и Южная Эстония
13) Нынешняя Молдова
14) Будущим лимитрофам Латвии, Литве и Эстонии, а также Польше с Финляндией, Владимир Ильич Ленин подарил независимость; Бессарабию с Западными Украиной и Белоруссией аннексировали немцы; Дальний Восток, чтобы не раздражать японцев, был объявлен буферной зоной
15) Социал-революционеры, вначале кооперировались с РСДРП, но затем заняли чисто собственную позицию
16) профессиональные революционеры, махровые русофобы, во время гражданской войны 1918-1920 года являлись инициаторами самых жестоких репрессий против всех, кто хотя бы подозревался в сочувствии белому движению