- На крышу, - пожал плечами Вергилий, кровожадно высматривая среди снующих взад-вперёд работников какого-нибудь бывшего священнослужителя. Но они всё не попадались ему на глаза.
- На крышу, - недовольно протянул Серёга. – Чё я там не видал?
После того, как он, благодаря необъяснимому нормальной наукой постпространственному явлению, разглядел подробности деятельности трудящихся покойников на крыше, интерес к ней у него пропал.
- Да какая разница? – снова пожал плечами Вергилий. – Всё равно вход только через неё.
- Иди ты! – ахнул Серёга. – Но это ведь неправильно?! И потом, откуда тебе знать, если ты этот корпус впервые видишь?
- А вот мы сейчас спросим, - загадочно пообещал Вергилий и поймал какого-то несуна с огромным рашпилем под мышкой. – Скажите, любезнейший, где здесь главный вход?
Несун молча ткнул себе под ноги и попытался отцепиться от Вергилия.
- А где здесь выход? – спросил Вергилий.
Несун снова ткнул пальцем под ноги и снова попытался отцепиться.
- А здесь есть другие входы-выходы?
- Нету! – тоскливо воскликнул бедолага с рашпилем.
- Тогда, выходит дело, и штрафных здесь водят? – задал не очень понятный вопрос старый перец. Однако вопрос непонятным показался только Сереге. Транспортировщик рашпиля всё прекрасно понял и так рванул вверх по эстакаде, что Серёга с Вергилием только его вместе с огромным рашпилем и видали.
- Ясно? – кратко поинтересовался Вергилий и мотнул головой в сторону дальнего конца эстакады, предлагая продолжить путь.
- Очень странно, - возразил Серёга. То чувство эйфорической удовлетворённости, когда он стал якобы проникать в самую суть царящего на территории четвёртого производственного уровня технологического беспредела, вдруг покинуло его и теперь бывший учитель готовился впасть в очередную депрессию.
- Товарищи принудительные наёмники частно-ирреального капитала! – неожиданно зазвучало в эстакаде, оборудованной, помимо наглядной агитации, транслирующими звук устройствами. – Руководство комбината призывает вас добровольно принять дополнительные обязательства по внедрению в текущей декаде сверхурочного субботника!
- Это кто? – подозрительно поинтересовался Серёга, следуя за Вергилием.
- Что, знакомый голос? – ухмыльнулся Вергилий.
- Да, где-то я уже картавую похожую речь слышал, - неуверенно возразил бывший учитель украинского пения.
- Скоро ты его самого увидишь, - пообещал старый хрыч, семеня вверх так, словно сбросил со своего праха два тысячелетия.
- Кого? – спросил Серёга.
- Нового управляющего всего этого производства, - уточнил Вергилий.
- А! – только и сказал Серёга, и ему стало отчего-то ещё тоскливей. Он попытался разобраться в своих ощущениях, но в душе стояла такая муть, словно она, душа, сама себя уже оплакивала. А в голову полезли давешние стихи – не стихи, куплеты – не куплеты про тех, которые в виде двух сонмищ сначала сходились друг с дружкой, толкая перед собой какие-то грузы, как на рать, сшибались, а потом опять и...
- Всё правильно, - заметил Вергилий, - это Данте придумал.
- Что ты говоришь? – вяло удивился Серёга. Его вдруг так закумарило, что он даже не мог припомнить: кто такой этот Данте? То ли рыжий французский революционер, которого порешил его коллега, то ли другой мерзавец, который порешил Александра Сергеевича?
- Хе-хе-хе, - заперхал Вергилий. – Дантес… Ой, уморил! Барона Геккерена вспомнил с евоным земляком, хапугой из судейских.
«Смешно ему», - подумал Серёга.
- О-хе-хе-хе! Ой, не могу…
- Смешно ему, - уныло вслух пробормотал Серёга, невольно трогая голову и сердце. Голова у него, что называется, совершенно не варила, а под сердцем лежал камень величиной с недокомпенсированный террикон. И оттого, что террикон состоял из пустой породы, да к тому же был недокомпенсирован, тяжесть под сердцем бедного музыканта ощущалась какая-то ущербная. Но облегчения ему от этого не прибавлялось. Наоборот, было обидно, потому что даже с обычными сердечными проблемами у него, Серёги Антипова, не всё как у людей.
- А то! – ёрнически воскликнул старый циник. – Забыл классика?
- Классика! – наконец-то вспомнил Серёга. – Как же… Ты ещё обещал ему морду набить, если встретишь. Кстати, почему мы его в Лимбе не видели? Или он в другом месте?
- Да нет, в Лимбе. Но ты сам видел, что теперь там творится: в общем, ваши Маяковские с Бурлюками так бедного старика затюкали, что залез, наверно, бедолага, в такую неприметную задницу, где даже я его обнаружить не смог.
- Кстати, а что это был за трёп про штрафных? – поинтересовался Серёга, не без облегчения чувствуя эпизодический подъём духа с вытекающим из него приступом любознательности.
- На этом уровне принято штрафовать тех, кто плохо работает, - объяснил Вергилий.
- Как их можно штрафовать? – удивился Серёга. – Они что, зарплату получают?
- Ничего они не получают, - успокоил Серёгу Вергилий.
- Так как их можно штрафовать? – переспросил Серёга.
- А тех, кто проштрафился, временно лишают возможности участвовать в трудовом процессе.
- Что ты говоришь?! Ну, и сильно они убиваются, эти оштрафованные, которых лишают восхитительной возможности участвовать в таком восхитительном трудовом процессе?
Серёга во время схватил Вергилия и оттащил его в сторону, иначе тот бросился бы под внушительных размеров тележку, которую спускали вниз по эстакаде сразу трое бывших священнослужителей. Один рулил, двое упирались спинами в борта, чтобы тележка сильно не разгонялась.
- Эх! – с досадой воскликнул старый задира. – Ещё как убиваются! Что, думаешь, легко без дела сидеть, когда они тут испокон веку одни против других колбасятся? Сначала из-за принципа, потом в силу экономических причин конкурентного свойства, а вот теперь новый управляющий, как я погляжу, соревнование между ними наладил.
- А как их тогда поощряют? – спросил Серёга. – Чем, вообще, можно поощрять покойников?
- Раньше они довольствовались аморальным удовлетворением, а сейчас…
- Товарищи принудительные наёмники частно-ирреального капитала! – перебил Вергилия давешний картавый голос из громкоговорителя. – Объявляем победителя очередного этапа капиталистического соревнования, антиобщественную группу недругов номер 6613 из бригады «МОТ»! Товарищи вторичные труженики из группы номер 6613 получают право на дополнительное аморальное удовлетворение и право выполнить три четверти цикла компенсационных работ, предназначенных к выполнению группой аналогичного регистра из бригады «ЖМОТ»!
- Угу! – удовлетворённо прокомментировал Вергилий. – По части поощрений тоже мало что изменилось. Однако какая производительность! Зря я лысого держал за одного только демагога…
- Слушай, а что обозначают эти надписи на повязках? – спросил Серёга. – Что значит – бригада «ЖМОТ» и бригада «МОТ»?
Вергилий с удивлением воззрился на спутника, потом презрительно сплюнул и прикинулся дураком:
- Понятия не имею…
- Что, раньше они так не назывались?
- Назывались…
- Так какого чёрта?
- Вы, молодой человек, слишком часто некультурно выражаетесь и чертыхаетесь по поводу и без него, - услышал вдруг Серёга посторонний голос, обернулся и увидел всамделишного чёрта. Тот стоял руки - в брюки, помимо брюк имел на себе прочую приличную одежду, на голове руководящую шляпу, но даже в одежде и шляпе выглядел натуральным чёртом. Таким, каким его принято изображать в мультфильмах про кузнеца Вакулу, его мамашу Салоху и прочих гоголевских персонажей.
- Я извиняюсь, - смутился Серёга.
- О, какая встреча! – обрадовался Вергилий. – Да ты, брат, я вижу, полный демократ? Ходишь запросто по своему уровню, простыми грешниками не брезгаешь? А я думал, ты где-нибудь в прохладных местах отдыхаешь, куда тебе по факсу отчёты о производственной деятельности с отчётами о прибыли присылают?
«Надо же, по факсу», - с уважением подумал Серёга, невольно благоговея перед продвинутым капиталистом, каковым оказался чёрт в штанах и прочей одежде. Отвлёкшись на значительность фигуры и наличие у него факса, Серёга как-то пропустил мелькнувшую, было, в его голове мысль о том, а какая к чёрту у этого чёрта может быть прибыль?
- Переедешь тут в прохладные места, - понизил голос хозяин четвёртого производственного уровня. – Знаешь, кто у меня новый управляющий?
- Ну! – воскликнул Вергилий.
- Да тише ты!
- А что?
- Да ничего. Как управляющему – ему цены нет. Работников так на уши поставил, что…
Дальше старые знакомые перешли на конспиративный шёпот, а Серёга, вежливо отстраняясь, навострил уши.
- Норма себестоимости бу-бу-бу, - докладывал чёрт.
- Н-но? – поддерживал беседу Вергилий.
- Совокупный валовой продукт шу-шу-шу, - продолжал нечистый хозяин четвёртого производственного уровня.
- Да неужели? – с интересом переспрашивал поэтический старец.
- Объём капитального строительства гу-гу-гу, - всё больше горячился чёрт, но голоса не повышал. Мимо них продолжали шнырять усопшие работяги, соревнуясь не на жизнь, а на смерть после смерти за голое аморальное удовлетворение. Они не обращали никакого внимания на своего хозяина, словно вообще не знали, кто это такой. А вот Вергилия кое-кто узнавал, округлял глаза, пытался сделать ручкой, но, угнетаемый неутомимым порывом за право дать на гора рекордную юбилейную норму рекордной компенсации, так и убегал дальше с округлившимися глазами, застрявшим в зубах приветствием или незавершённым «ручным» салютом.
- Что ты говоришь? – громким шёпотом восклицал Вергилий.
- Новые производственные мощности бу-бу-бу, штрафные санкции шу-шу-шу, энтузиазм масс гу-гу-гу…
Чёрт, распаляясь, принялся махать своими мохнатыми клешнями, торчащими из рукавов делового пиджака. Он поминутно оглядывался по сторонам, словно боялся, что его накроют за каким-то незаконным деянием, и продолжал повествовать свою печальную историю про богатого человека, которого хочет надуть каждая собака и у которого, в отличие от бедного голодранца, вечная головная боль от множества проблем. Таких, как проблема сохранения темпов роста прибыли, в которой заключена вся печаль богатого человека, ещё проблема доверия к подчинённым из управленческого штата, от успешного решения которой зависит эффективность работы данного штата, а также проблема бонопартизма, каковым тайным недугом может заразиться любая подчинённая сволочь из самого ближнего к генеральному директору персонала.
- Ведь он сначала бу-бу-бу, а потом шу-шу-шу, понимаешь?
- Ай-я-яй, - сочувствующе качал головой Вергилий, но Серёга видел, что старик фальшивит. То есть, он вовсе не сочувствовал знакомому чёрту, а совсем наоборот. Другими словами, просидев эдакую прорву времени под известной территорией, бывший римский авторитет изрядно таки испаскудился.
- Но, главное дело, ни к чему придраться нельзя шу-шу-шу… налог на задавленную стоимость бу-бу-бу… сверхнормативная антиприбыль, встречное кредитование…
- Но всё-таки ты подозреваешь, что он собирается тебе свинью подложить? – уже с нескрываемым злорадством поинтересовался Вергилий.
- Тише! – взмахнул руками чёрт.
– Я думаю, ты сгущаешь краски, - небрежно возразил Вергилий, выходя из режима полутонового повествования. – Да ты сам посмотри кругом! Твой лысый так задавил твоих работяг, что ни о какой революционной ситуации не может быть и речи…
- Что ты так кричишь? – взмолился чёрт. – Забыл, какой он конспиратор?
- Да, в виде бабы из Зимнего он ловко подорвал…
- Это Керенский в виде бабы, а мой в шалаше бомжем прикидывался. Там потом один наш клиент при жизни градоначальника с собачьей фамилией хотел пивом в розлив торговать… Однако ты не шуми, я тебя очень прошу!
- Да чего ты так боишься? А градоначальник – это тот, который, возвращая городу его историческое название, так надорвался, что помер? Интересно, где он, теперь, собака, от лысого прячется?
- Я тебя умоляю: не упоминай ты его имени даже…
- Ладно, утешу я тебя, - великодушно молвил Вергилий. – Слышал про антиобщественную приёмную?
- Ну!
- Там его супруга с его бывшей любовницей заседают…
- Иди ты!
- С места не сойти. Но это что. Главное дело: меня его баба просила за лысого похлопотать. Ну, чтобы и его в приёмную.
- Ай-я-яй! – пробормотал черт, и было непонятно, обрадовался ли он или расстроился. С одной стороны, ему было жаль терять такого ценного кадра, с другой…
- Что – ай-я-яй? – грубо переспросил Вергилий. – Ты давай, телись быстрей, а то мне надо экскурсанта вести.
- Ладно, я подумаю, - неуверенно ответил чёрт и задумчиво схватился за челюсть.
- Пошли, - буркнул Вергилий и поманил Серёгу.
- Пошли, - согласился Серёга. – Так это старик Крупский здесь в управляющих?
- Он, - ухмыльнулся Вергилий.
- А мне показалось… по голосу, то есть… да и этот, шалаш, - с сомнением возразил Серега.
- Показалось, не показалось, - с неожиданным раздражением произнёс Вергилий, - а вот мы сейчас его живьём увидим… то есть… В общем, ходи живей!
- Иду, иду, - с готовностью ответил Серёга, поправил гитару и поспешил за стариком. Они миновали ещё дюжину транспарантов, их несколько раз оглушило картавыми призывами, что говорило о многофункциональности и демократизме лысого управляющего, который не гнушался выполнять черновую агитационную работу. А пока они шли по бесконечной эстакаде, стремящейся к своему пределу в виде крыши самого большого на четвёртом производственном уровне корпуса, Серёга вспомнил о мелькнувшей у него в голове мысли о чёртовой прибыли. Вернее, ему напомнил сам чёрт, повторивший про данную экономическую категорию, но в противном смысле. И Серёга задумался. Но, не придумав ничего толкового, решил обратиться за разъяснениями к старику Вергилию.
- Раньше, когда это заведение строили из остатков Хаоса и прочих мифологических материалов, - не дожидаясь вопроса спутника, принялся объяснять Вергилий, - ни о прибыли, ни о её антиподе в постэквивалентном выражении речи не шло. Но потом как-то всё само собой оформилось, поскольку иначе нельзя было. Ведь если иреальность не будет отражать реальность в теме антиформы и постсобытий, то может произойти смещение самого смысла существования взаимоисключающих категорий в сторону критического равновесия…
«Вот я попал! - с ужасом подумал Серега. – А всего-то делов: хотел спросить, какая у чертей может быть прибыль?»
- … А деструктивный сдвиг в сторону критического равновесия чреват вторичным диссонансом постреальных аномалий, поэтому природа нашего взаимно отражающего существования требует выполнения всех функциональных условий с тензорным коэффициентом преломления реалий в ирреалии. Поэтому…
- В чём здесь получают прибыль, ты, хрен доисторический?! – заорал Серёга. Заорал и удивился: а на фига ему всё это? Зачем ему знать про какую-то чёртову прибыль, которая ему сто лет ни в какой бок не упёрлась? И зачем ему слушать этого старого зануду? А если и слушать, то какого чёрта так надрываться? Ну, бредит старик, так что с того? Если из-за каждого психа так напрягаться, то недолго и самому мозгами тронуться.
«Недолго? – спросил себя Серёга и чуть не зашёлся в истерическом хохоте. – Да я сам себя записал в полные кретины уже тогда, когда в пивнухе на себя нечистого накликал. А с ума я сошёл ещё раньше - когда в сраную Москву на заработки подался…»
- … Поэтому экономическая составляющая присутствует в нашем производстве в полном соответствии с вашими аналогами, но данное присутствие обусловлено некоторыми существенными специфическими поправками, - с садистской обстоятельностью продолжал Вергилий. – Следовательно, расчётный постэквивалент, принятый у нас к обращению, значительно отличается от вашего эквивалента. Но от этого он не менее востребован. И хотя сфера его востребованности у нас гораздо уже, чем у вас, потому что большая часть нашего населения обходится без постэквивалентных единиц обращения, а весь ресурс перераспределяется исключительно среди классического персонала, спрос на них постоянно растёт. Одно время погоня за прибылями и жажда наживы преследовались законом о фиксированном переходе из качества товарно-денежных отношений в условную плоскость платонического вожделения по результатам труда. Но под спудом страсти продолжали кипеть. И, когда у нас совсем уже собрались сдавать все запасы постэквивалента в архив на абсолютную деноминацию, страсти вырвались наружу, закон отменили, началась стихийная приватизация и теперь, в условиях возникшей конкуренции, любой чёрт готов съесть свою собственную чёртову бабушку за лишнее поприще единиц обращения. В общем, творится полная чертовщина, в одной только канцелярии светлейшего, где и я некоторым боком состою при должностишке, полная философская отстранённость от суеты мирской и суеты её антипода со времён сотворения мира в бесконечном пребывании под благодатью абсолютного зла… Да…
На этом месте Вергилий как-то выдохся, плечи его опустились, и он даже не отреагировал на встречного бывшего священнослужителя. А Серёга ещё некоторое время переваривал услышанное, одновременно пытаясь противиться этому процессу. Кое-что он таки осмыслил и спросил, мысленно проклиная себя за свой язык, который в постпространстве его не слушал ещё больше, чем в нормальном измерении:
- Постэквивалент – он какой или из чего?
- А чёрт его знает, - равнодушно возразил Вергилий.
- Что-о!? – взвыл Серёга, смутно осознавая, что его опять глючит. – Ты мне тут такую лекцию прочитал по денежному обращению и – чёрт его знает?! Нет, ты говори!
- Чё говорить-то? – прикинулся полным дураком Вергилий.
- Вот, гад! – выругался Серёга. – Жалко, что ты покойник, а то я бы тебя убил…
- Кажется, нам сюда, - будничным голосом сказал Вергилий и так душевно, с выражением усталого сочувствия глянул на своего спутника, что Серёга резко подобрел и молча побрёл за провожатым. Они миновали недлинный лестничный марш, построенный для бокового выхода на крышу, чтобы не мешать магистральному движению по эстакаде. Затем прошли через тамбур и очутились на крыше. Там, никого не трогая, путешественники блуждали некоторое время, пока не наткнулись на информационный щит, на котором чёрным по белому сообщалось, что грузовые лифты только для персонала, а для посетителей имеется специальная лестница-этажерка, пристроенная к дальнему торцу самого большого на четвёртом производственном уровне корпуса.
- Это какое-то издевательское головотяпство, - выразил недовольство Серёга, минуя вереницу бегающих с тележками отчаянно соревнующихся работников и подходя к краю крыши, откуда начинался спуск по металлической лестнице. – Они, наверно, сначала корпус построили, а потом стали двери в нём проделывать…
- Так у лысого какое образование? – извиняющимся тоном возразил Вергилий. – Он ведь юрист по образованию, да к тому же профессиональный экспроприатор.
- Экспроприатор? – переспросил Серёга. – А, ну да… Такой, пожалуй, настроит. Хотя…
- Ты теперь смотри, чтобы вход не пропустить, а то придётся снова по эстакаде подниматься, - предупредил Серёгу Вергилий, пропуская спутника вперёд. Серёга ступил на первую площадку первого лестничного марша металлической этажерки, взялся за поручень и лишь тогда догнал, что ему снова впаривают какую-то мудню.
- Я что-то не пойму, - начал раздражаться он. – Нам обязательно надо было подниматься по эстакаде? Что, нельзя было сразу подняться по этой сраной этажерке, коль скоро вход в этот сраный корпус с неё оборудован? Что, он так сильно замаскирован, если ты боишься его пропустить? И на хрена нам снова переться к эстакаде и опять подниматься по ней, если мы вдруг пропустим вход в этот чёртов корпус? Не проще ли искать вход, не сходя с этой чёртовой лестницы?!
Разгорячившись, он поскользнулся на крутой сварной ступеньке и треснулся головой о другую над головой, поскольку марши в данной этажерке следовали друг над другом на экономичной высоте. Если бы не каска, полученная им с комплектом спецодежды, бедный музыкант вполне мог набить себе изрядную шишку. Но он только досадливо крякнул и стал тщательней придерживаться за металлические перила.
- Ты всё спросил или ещё какой вопрос задать хочешь? – предупредительно поинтересовался Вергилий, почти бесшумно следуя за экскурсантом.
- Да пошёл ты! – огрызнулся Серёга и налетел на решётку, которая наглухо перекрывала проход. – Что за фигня? – пробормотал он и невольно оглянулся на Вергилия.
- Что такое? – участливо поинтересовался Вергилий, заглядывая через плечо своего спутника. – Ай-я-яй!
- Что – ай-я-яй? – недовольно пробурчал Серёга.
- Там что-то написано, - подсказал ему Вергилий и показал на титульную табличку, прикреплённую рядом с капитальными дверями на площадке, проход к которой преграждала решётка.
- Частная юридическая консультация, - с недоумением прочитал Серёга.
- Ну, раз частная, делать нечего, - утешил его Вергилий. – Придётся её облезать.
- Что значит – облезать? – не понял Серёга.
- Видишь, кто-то кусок корпуса взял в аренду, и перекрыл лестницу, чтобы все, кому ни лень, здесь не шастали.
- Очень интересно, - удивился Серега, – а как к ним клиенты попадают?
- Из корпуса, - убеждённо возразил Вергилий. – Наверняка эти ушлые частники вход изнутри оборудовали, на то они и частники.
- А на хрена они лестницу перекрыли? – продолжал тормозить Серёга.
- А хозяин барин, - по-купечески ухмыльнулся Вергилий. – Тут они, наверно, перекуривают. Вот, видишь, пепельница стоит…
- Стоит, - согласился Серёга, тупо разглядывая урну, набитую окурками. В это время дверь, сработанная из доброкачественной брони, распахнулась, и на площадку выкатилась пара хорошо прикинутых покойников. Они совсем не походили на тех своих «товарищей», что шустрили с тележками наперевес. Они даже не имели повязок на рукавах, и это были не черти.
- Алё! – обратился к перекуривающим Серёга. – Откройте решётку!
- Вы в консультацию? – спросил один из покойников.
- Нет! – рявкнул Серёга.
- Тогда не откроем, - равнодушно ответил покойник.
- Вот, сука! – выругался бывший учитель пения.
- Ну, чё ты скандалишь? – укоризненно молвил Вергилий и полез наружу за пределы этажерки, сначала просунув сквозь металлический переплёт одну ногу, потом другую и так далее. – Ребята не для того суетились, открывая частную контору, чтобы потом через свою площадку пускать всякую неплатежеспособную собаку.
- Полная ерунда, - не согласился Серёга, вылезая наружу вслед за Вергилием. – И архитектура чёрт-те какая, да ещё эти. Что, нельзя было по уму всё сделать? И чтобы входы-выходы на месте были, и чтобы эти никому не мешали? Вон, сколько всего наворочали…
Серёга легкомысленно махнул рукой по сторонам, где громоздились, вперемешку с терриконами и грудами нерабочего железа, всевозможные производственные постройки, и чуть не сорвался с огромной высоты. Но вовремя схватился за переплёт лестницы и мужественно закончил фразу:
- … Уж могли бы ещё напрячься и довести всё до ума…
- Ага, до ума, - ехидно возразил Вергилий, сноровисто перебирая по ажурному железу руками-ногами, как заправский верхолаз. – Если бы мы вместе с вами всё сразу делали так, как надо, нам бы всем уже давно нечего было бы делать. Соображаешь?
- Да-а, - озадаченно пробормотал Серёга. Он вдруг проникся очередным откровением, и ему стала понятна целесообразная логика управляемого хаоса, которая не позволяла хаосу доминировать над теми, кто им управлял, но и не позволяла ему полностью ликвидироваться, потому что абсолютный порядок – это просто скучно. Не говоря уже о потере всякого смысла существования тех, кто привык быть в обособленном меньшинстве и безраздельно властвовать в условиях сладострастного и прибыльного подавления безмозглого большинства. А куда было бы деваться безмозглому большинству, которое так и не поняло, что человек от рождения свободен и равен с другими, но вовсе не раб с того самого момента, как покинул материнское лоно и полез на условное дерево за пропитанием? И ещё хорошо, если бы каждый член данного большинства добывал пропитание для себя, но не начинал бы привыкать кормиться лишь десятой частью добытого пропитания, а остальными девятью десятыми кормить опухшее меньшинство. Однако какой смысл толковать о привычках и о том, что хорошо бы их не приобретать, когда они уже есть и так сильны, что освободи прямо сейчас это безмозглое большинство от необходимости быть рабами, они тотчас издохнут от изумления по поводу происшедшего, неподвластного осмыслению их рабскими мозгами.
«Вот именно, - мысленно поддакнул Вергилий, пропуская ещё одну площадку, поскольку там тоже оказался какой-то офис и тоже за решёткой, и ловко ползя по переплётам дальше вниз, - иногда соображаешь…»
«А фигли, - поскромничал Серёга, - и дурак сообразил бы… Только на хрена тогда бог делал человека, а потом, когда людишки совсем уже зарапортовались, послал им для спасения своего сына? Или бог сделал одних только евреев, а к остальным, которых он не делал, но которые как-то сами по себе развелись, командировал Иисуса? Ну, чтобы к главному богу не примазывались?»
«А вот тут ты чего-то не догоняешь, - расстроился Вергилий и махнул по внешней стороне лестницы-этажерки ещё дальше, минуя ещё одну площадку, тоже занятую конторой. – Хотя мы – если мне не изменяет память – на данную тему уже беседовали. А если не беседовали, особенно подчёркиваю: никто из вас людей не делал. Как были вы обезьянами, так и остались. Единственно, бог создал всё…»
При этой мысли, посланной ему Вергилием, у Серёги неожиданно закружилась голова. Перед ним нарисовалась в с я вселенная, каковую картину невозможно было описать нормальными словами и которая наблюдалась им, бедным музыкантом, извне и изнутри одновременно. Такая постановка обзорного мероприятия, имеющего целью показать сразу всю вселенную, но совершенно непривычная даже для человека, который уже к о е - ч т о повидал, могла не только закружить ему голову, но… В общем, Серега плотно зажмурил глаза, перестал ползти по железному переплёту и покрепче вцепился в него руками. Но вселенная продолжала маячить у него перед условным внешним и условным внутренним взором, а перед нормальными глазами стояла картина сиюминутной действительности – фрагмент крашеной конструкции, бетонная стена, к которой данная конструкция крепилась, и ноги Вергилия. При этом обозреваемый нормальным остаточным зрением через плотно прикрытые веки участок ирреальной действительности стал как бы смещаться в сторону, а Серега непроизвольно сместил своё остаточное зрение в другую и увидел картину ещё более удивительную. Короче говоря, теперь он видел и самого себя, и фрагмент металлической лестницы, и фрагмент бетонной стены злополучного корпуса, и ноги Вергилия без остального туловища не в какой-то занюханной ирреальной действительности, а – чёрт бы его побрал! – в открытом космосе. Причём видел одновременно снаружи, изнутри и сбоку.
«Мы так не договаривались!» - сказал, не придумав ничего умного, бедный музыкант, ногам Вергилия, и стал с удивительным спокойствием наблюдать полёт метеоритов, рождение звёзд с галактиками, а также чёрные дыры с исчезающими в них белыми карликами. Сначала краски царящей вокруг него фантасмагории показались Серёге не очень, да и действие астрономических пертурбаций его не захватило, одна лишь грандиозность подавляла, да это, чёрт бы его побрал, трояко-выпуклое зрение. Или впукло-выпуклое. Или ещё какое. В общем, бедный музыкант, увидавший то, что вряд ли когда-нибудь кому-нибудь довелось бы увидеть, в первую очередь озаботился нарушением контракта, который не предполагал никаких межгалактических путешествий. А затем Серёга всерьёз обеспокоился за своё зрение, которое он мог запросто вывихнуть, разглядывая эдакие невероятные панорамы сразу в нескольких немыслимых, с медицинской точки зрения, ракурсах. И только потом до него дошло: Господи, да это же само, это же сама…
« … И во всём этом появились вы и многие другие, - как ни в чём не бывало, продолжил Вергилий, а Серёга не мог понять: говорят ли это его ноги или голос доносится из-за кадра? – Но почему-то из всего многообразия созданного им Бог выбрал именно вас и дал вам разум, а вы им воспользовались себе во зло, которое не замедлило этим воспользоваться. Ведь раньше зло существовало само по себе лишь в чистом виде. Можно сказать, существовал лишь фантом зла. Но, благодаря вам, он превратился в мощное постэнергетическое поле, полностью подчинившее вашу духовную с материальной деятельностью и создавшее внутри себя таких качественно ирреальных персонажей как дьявол, демоны, черти и прочая нечисть. Это поле, подпитываемое вашей сознательной непотребностью обезьян, получивших божий дар, навело вас на мысль о создании сначала автономных кумиров, а потом и объединённых богов, которые, при всей их кажущейся универсальности и кажущемся в них присутствии доброго начала, всё-таки являются вымыслом. Вымыслом, инициированным не желанием достичь гармонии в пределах абсолютного добра, а желанием компенсировать своё тяготение к повсеместному и постоянному злу, уже неотделимого от зла сущего и зла производного. Желанием жить в злом несправедливом мире, малой своей частью процветающем за счёт труда порабощённого большинства, нежеланием это большинство освободить от рабства, а также желанием казаться добренькими...»
«Блин, красота-то какая! – мысленно воскликнул Серёга, не обращая особого внимания на заумствования сбрендившего поэта, хотя кое-какой ехидный вопрос для него приготовил, одновременно заметив некую параллельность своих предыдущих соображений с высказываниями поэта. – Это ж надо же – натуральный космос! И без всякого скафандра, привязанного к жестяной банке с приёмником, по которому тебя всякая земная тля норовит контролировать. Дескать, туда не летай, и от той кометы, дескать, держись подальше. Ага, сейчас! А вот захочу и даже за хвост её возьму… Или полечу вон туда, где вокруг симпатичной планеты, розовой в ослепительную синюю крапинку, крутятся сразу три луны…»
Серёга дрыгнул ногой, чтобы задать ускорение куску лестницы, на которой он временно воспарил в открытом космосе, но космос от этого его вульгарного движения свернулся в трубочку, затем хлопнул, вроде мыльного пузыря, и только звёздочки в стороны брызнули. Звёздочки растворились в сером пределе стены корпуса, вновь нарисовавшейся перед бедным музыкантом, а сам он обнаружил себя висящим на переплёте и беспомощно болтающим ногами в воздухе.
- Куда ты так спешишь? – спросил Серёгу нарисовавшийся Вергилий. Вернее, пририсовавшийся к своим собственным ногам.
- Чёрт! – в сердцах воскликнул бывший учитель украинского пения, поймав ногами точку опоры. – И ты тоже, хрыч долбанный! Заладил одно: вы и такие, вы и сякие. И бога, дескать, вы себе придумали неправильного, и зло одно творите. А ты кто, инопланетянин, что нас от себя отделяешь?
- Ты это о чём? – снова прикинулся дураком Вергилий и пихнул ногой спутника, указывая, что следующая площадка не огорожена решёткой. Серёга послушно влез за пределы металлического обрамления лестницы-этажерки, встал на лестничный марш и перевёл дух.
- О том! – воскликнул бедный музыкант и поймал себя на желании дать поэту в пятак, чтобы сшибить его с лестницы, пока тот удачно подставлялся, засовываясь внутрь этажерки. – Чего ты мне тут опять про бога пел? Дескать, нет никакого бога и, дескать, все мы обезьяны? И о том, дескать, что, раз мы под одним злом ходим, то и бог на нас на всех забил?
- Я не знаю, чего ты насчёт моих речей о боге нафантазировал, - с достоинством парировал Вергилий, - но про обезьян верно подмечено. А если я иногда и подчёркиваю свою обособленность от тебя и тебе подобных, то, во-первых, я заслужил это право, и, во-вторых, я уже давно покойник. Что же касается бога, то и тут ты прав. Надоело ему с вами возиться, вот и плюнул он на это бесперспективное занятие.
- Что значит, плюнул? – не поверил Серёга. – Не все же на нашей земле мерзавцы?
- Ну, не упираться же ему со всем вашим населением из-за тысячи-другой истинных праведников? – парировал Вергилий и продолжил путь вниз, но уже по лестнице.
- Ну, про тысячу ты всё врёшь, да и про свою обособленность тоже, - не сдавался Серега. – Интересно знать, какое это у тебя такое право на обособленность, и почему ты его заслужил?
- Право проводника, - веско заявил Вергилий.
- Тоже мне, проводник, - презрительно сказал Серёга. – Так что же теперь, выходит дело, если бог на нас плюнул, то и рая никакого нет? Один только ад?
- Да нет, рай есть, - ухмыльнулся Вергилий.
- Ты чё скалишься? – подозрительно спросил Серёга.
- Вход! – возвестил Вергилий. Он соскочил на очередную площадку и принялся отдирать от стены, вдоль которой мостилась этажерка, какой-то фанерный щит. Серёга подошёл к старому перечнику и вслух прочитал:
- Товарищи! Сдадим компенсацию раньше предъявленного к аннулированию срока!
- Чё стоишь? – недовольно пробурчал Вергилий. – Помоги…
- А где ты увидел, что здесь вход? – недоверчиво поинтересовался бывший учитель пения.
- Мужика видишь? – вопросом на вопрос ответил Вергилий.
- Ну, вижу…
На щите был нарисован мужик в буржуйском прикиде, который рисовали советские карикатуристы для отрицательных политических персонажей, и тыкал пальцем в Серёгу.
- Видишь, куда показывает? – задал очередной вопрос Вергилий.
- Вижу. Туда.
Серёга ткнул пальцем за спину.
- Значит, нам туда, - засопел Вергилий и ткнул пальцем в щит. – Помоги!
- Да, ладно, - пожал плечами Серёга, они с Вергилием в два счёта отодрали лист фанеры и обнаружили под ней дверь.
next
1) Дантон и Дантес. Первого гильотинировали по обвинению его же коллег революционеров, второй жил долго. И умер исключительно от испуга в 1895 году, когда русские революционеры собрались на свой первый съезд РСДРП (Дантес был французским монархистом)
2) Как утверждают архивы и историки, Дантон Жорж Жакович происходил из судейского сословия, имел папу прокурора, а сам одно время упирался в адвокатуре. Во время французской революции 1793 года он занимался не только революционной деятельностью, но и о себе не забывал: брал в лапу, скупал по дешёвке земли и прочее; за что головы и лишился
3) Н.В. Гоголь, «Ночь перед Рождеством»
4) Градоначальник, наверно, Собчак, а про клиента известной фирмы история, ввиду никчёмности последнего, умалчивает; историческое же место, где прикидывался бомжем лысый управляющий четвёртым производственным уровнем, теперь называется станция Разлив
5) Здесь – мера длины
6) Автор не ручается за астрономическую действительность того, что якобы видел его сбрендивший герой